... Герой побоища, состоявшегося на берегу Лох-Несского озера, тоже взирал на творящееся волшебство; вот только, в отличие от сиделки, был не настолько доволен. Не раз и не два обращался он к навещавшему его Херну с просьбой, насколько возможно, ускорить выздоровление. Но повелитель лесов был непреклонен, сославшись, в своей манере говорить метафорами, на то, что могучий дуб прорастает из крошечного желудя, и, пока тот не упадет в землю и не пойдет в рост, нелепо было бы ожидать тени от его густой кроны.
Проще говоря, это означало отказ.

Не сказать, что принц принял это известие с легким сердцем. Не то чтобы он боялся отцовского гнева: в этот раз происшествие не было шумной дракой, затеянной им к кабаке, ни очередным безумством, затеянным ad majorem Dei gloriam; напротив, на сей раз наследник спас свою верную подругу, и, может быть, предотвратил нападение змея на мир людей. Не беспокоился он и о своем здоровье или о том, что несвоевременная задержка вызовет недоумение и подозрение у матери или брата. Сейчас больше всего его пылкую душу глодала неотомщенная обида, причиной которой была, как понятно, коварная тварь, в его отсутствие попытавшаяся напасть на леди Сиф.
И к обиде этой примешивалось еще одно: в те недолгие часы бодрствования, что им было позволено говорить друг с другом, несмотря на расспросы, спутница ничего или почти ничего не сказала о том, что приключилось на берегу до того, как чудовище попалось юноше на глаза.
Это было странно - ведь не увидеть зверя, огромного, как ванахеймский дракон, Тор не мог. И эта загадка, вкупе с досадой от того, что противник уполз, скрылся, упав в холодные темные воды, лишь горячила кровь сына Одина. Зверь, волею Одина изгнанный из Белого царства, напал на них, асов, в открытую прямо здесь, во вверенном его попечению и защите Мидгарде!
Это было жестокое оскорбление. Хуже того, это было покушением на закон, установленный Всеотцом.

... Этот суд Громовержец помнил. Ему он вылился грозным выговором, и долгосрочным изгнанием из Золотого чертога; но и тогда, и по сию пору он почитал, что решение Всеотца было ошибкой. Которую теперь не исправить.
И вот сегодняшняя встреча впервые заставила его изменить своим мыслям.
Дитя, некогда изгнанное из Асгарда, выросло, обнаружив тот страшный, свирепый нрав, что некогда провидел в нем Один. Не сокрушенную душу он нашел в сыне Ангброды - убийцу, едва не отнявшего у него едва ли не самое близко существо на земле.
Верного друга.
Прекрасную спутницу.
Деву, которую его сердце всегда почитало, как будущую супругу.

- Погоди, доберусь я до тебя,- пробормотал Тор, приподнимая покрывало и рассматривая лубки, все еще стягивавшие его заживавшие ноги. Несмотря на остережения Херна, он уже мог ходить, хотя делал это с трудом; впрочем, как сам себе говорил, именно из-за перевязок. Торчать взаперти сыну Одину уже порядком наскучило - а при воспоминаньи о том, что где-то таскается недобитый враг, удобное ложе начинало казаться ему хуже пыточного стола палача.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]

- Да сколько же можно спать?!- обрадованный, что можно излить свою досаду в свободные уши, и радуясь, что верная спутница его похождений здесь, Громовержец сел на постели, без всякого стеснения демонстрируя покрытое синяками тело. Уж кому-кому, а Сиф доводилось повидать его и нагим, и раненым, так что, пожелай она, могла бы давно разглядеть все, и во всех подробностях. Неумное жеманство было бы более оскорбительно между ними, кого и сам Один, и Фригга-мать про себя (и частенько вслух) называли помолвленными женихом и невестой.
- У меня, кажется, зад уже отвалился, пока я лежал тут, словно старый дед на печи! Херну легко говорить: его подданные - духи лесов, они привыкли спать по десятку лет, от лета и до весны! Я мхом порасту, лежа тут. Вот! уже порастаю!- воскликнул он, смеясь и подняв руку, демонстрируя рыжеватый пух подмышкой, и смеясь собственной шутке.
- И правда, Сиф, мне кажется, что здесь можно проспать сто лет - и не заметишь. А Локи тем временем станет царем!- он нахмурился, словно младший брат уже примерил корону, а ему, едва вставшему от столетней дремоты, пожелал мирно спать дальше.
- В конце концов, я хочу есть!

... На это было нечего возразить. Разумеется, хлебосольный хозяин, каким был владыка лесов, предводитель Дикой охоты, накормил и напоил гостей на ночном пиру, что предшествовал выезду - но никто, будь он в здравом уме и памяти, не будет есть до отвала перед скачкой через дикие луга и поля, по безлюдным лесам; пирушку же, на которой собравшиеся угостились мясом оленей, загнанных гончими, чья шерсть полыхала белым огнем, а глаза горели, как уголья, Тор по понятным причинам, не посетил. Поэтому заявление принца, обладавшего аппетитом столь же отменным, как и его знаменитая сила, было вполне обоснованным, ибо тот рябчиковый суп, которым его напоили, пока он лежал в дремоте, конечно же, не мог сполна насытить его желудка.

Выдав эту речь, в его исполнении служившую вершиной ораторского искусства, принц решительно спустил ноги с постели, явно намереваясь подняться. Честно сказать, сделал он это со скрытым внутренним трепетом, потому что, как ни были искусны лекари Мидгарда, полного доверия к ним у него не было. Магия же рогатого короля едва ли, как рассудил Тор, могла повлиять на асгардцев столь же сильно, как на его подданных.
И все же колени не подогнулись, а сращенные кости не разошлись, вынудив неосторожного упасть на пол со стоном боли: легко поднявшись, юноша несколько раз переступил забинтованными ступнями, сперва неуверенно,- но вскоре и вовсе шагал, как ни в чем ни бывало, улыбаясь широкой и ясной улыбкой, которая одна завоевала для него едва ли не больше сердец, чем дерзкие военные подвиги.
- Знаешь что, Сиф, я готов поменять свое мнение о здешних обычаях... если, конечно, у них в кладовой завалялось немного эля и хотя бы корка старого пирога.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]

Голубые глаза были полны немого укора.
- И все это время, пока я страдал, глотая какую-то мутную жижу, это все время было под боком? Ох уж мне эти колдуны! Но и ты хороша...- дальнешее, даже если Тор и пытался говорить, потонуло в звуке исправно работающих челюстей. Не спрашивая разрешения, Громовержец едва не по локоть запускает руки в ларь, вытаскивая оттуда на белый свет белый, еще пышущий жаром хлеб и душистые травы.
Магии, что позволила это все сохранить свежим, только что сорванным и вынутым из печи, он не удивляется, а принимает как сказку, как продолжение яркого юношеского сна.

И в самом деле, чем не сон: вдвоем с Сиф, в волшебном лесу, укрытые, пусть и ненадолго, от бдительных глаз отца. Окна, сплетенные ветвями, полны мягким светом вечернего солнца, и молодая листва, благоухающая еще вязкой, нежной смолой, трепещет и дышит под ветром, как грудь молодой красавицы, как сердце самой природы.
Ночь пробужденья весны - благословенное время, ради которого старший наследник Одина любил спускаться в Мидгард.

Впрочем, сейчас ему не до красот и не до призывов юности. Разорвав пальцами хлеб на две части, Тор вытащил из корзины громадный шмат мяса и водрузил его на одну половину, сверху присыпав зеленью. От первого же укуса горячий сок, брызнувший в горло, заставил оголодавшего бога застонать.
- Одинова борода, Сиф, кажется, я не ели ничего вкуснее за всю жизнь! Погоди-ка... а ты сама голодна? Держи,- придерживая ладонью, он протянул сооруженное яство своей собеседнице, не заботясь о том, прилично это или же нет.
- А вина там нет? Слушай-ка, что мы сидим в душной спальне? Когда мы последний раз выбирались в лес? Да еще ночью. Да еще так, чтобы вокруг не сновали толпы врагов, жаждущих нас порешить или выпотрошить? Идем!- юноша улыбнулся, лукаво блестящим глазом подмигивая своей подруге.
- Бери хлеб, я унесу остальное. Только надо, наверно, штаны надеть, а то местные нимфы да дриады разбегутся при виде такой красоты.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]

Голодного Громовержца, спрыгнувшего следом за девушкой в густой мох, сейчас куда больше волновала судьба тяжеленного ларя, который он с некоторым трудом - главным образом в силу объемистости и неповоротливости - вытащил из отведенных ему Херном покоев. Кое-как пристроив его на плече, Тор огляделся, выискивая местечко поукромнее и подальше от их временного пристанища. И берег журчащей неподалеку реки, вдоль которой вились многочисленные звериные тропы, густо поросший диким багульником, разливающим по округе дурманящий аромат, показался ему самым удачным местом.
Днем здесь, как видно, было светло и жарко; сейчас же, когда косые лучи уже не могли пробиться сквозь пышные заросли ближних деревьев, место напоминало уединенную беседку или даже альков, затененный кисеей и весь разубранный белыми цветами.
Туда-то он и направил свои стопы, сделав знак Сиф следовать за собой; а потом, сгрузив принесенное на вечнозеленый ковер примятых цветов, улегся прямо на землю, чтоб вновь углубиться в содержимое ларя.
На сей раз, кроме хлеба и мяса, добычей его оказалась и пузатая бутылка, оплетенная лозой, на запах и вкус помещавшая в себе молодое вино, еще перехватывавшее горло, но сладкое, словно налитое медом.

- Белтейн,- повторил он, улыбаясь и пытаясь устроить питье рядом с ларем. Упругие травы сопротивляются, но в конце концов поддаются.- Я слышал, что в Мидгарде богиню луны почитают кем-то вроде наших норн: девой, матерью и старухой. Одновременно. И в Белтейн ее король-муж впервые овладевает ей, проливая над ней свое семя, и из девственницы превращая в женщину, мать. Кровь девы и семя мужчины - вот для чего зажигают огни Белтейн. Но это - лишь то, что я слышал,- юноша улыбнулся и густо покраснел ли от глотка крепкого вина, то ли от того, что сам уже представил себя на месте царя и супруга.

Борясь со смущением, он переломил пополам еще один кусок хлеба, и снова вонзил в него зубы, правда, уже без прежней жадности.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]

Краска залила лицо Громовержца еще гуще, хлынула вниз по шее, обожгла грудь и тяжелым дурманом прихлынула к сердцу. Сейчас, в свете закатных лучей, в медвяном, жгучем запахе трав, лес и вправду казался волшебным: сосны тянулись ввысь медными колоннами; словно бархат оплетали из изумрудные, пахнущие нагретой смолой ветви. Хор мошкары звенел по берегу, птицы рыдали последние песни. Весь лес словно устлан был пестрым ковром с рассыпанными цветами: синими, желтыми, красными...
Голова Тора отяжелела, сердце билось глухо и ровно, как будто вся кровь разом стала густой, и с трудом бежала по венам, тягучая, словно смола, горячая, сладкая. Упав на траву, он закинул лицо, не имея сил отвести глаз от лица Сиф, которое сейчас казалось ему окруженным сиянием. Не ярким, солнечным, бодрящим тело и дух - нет, томящим, опасным, словно от каждого ее слова, жеста, от каждой улыбки расходился по миру вокруг отравленный ток.
Впервые он увидел вдруг Сиф не дерзкой девчонкой, подругой, насмешницей, вечно рвущейся доказать мужчинам свое равенство и превосходство - нет, грозной могучей царицей, перед которой миры будут трепетать и цепными псами лежать у ее ног, и лизать ей руки, выпрашивая хотя бы одну, мимолетную, ласку.

Он увидел и себя, рядом с нею, могучим и сильным царем, покрытым шрамами, одноглазым, суровым и грозным днем - и жадным, как голодное дитя, в ночной тишине, когда двери опочивальни закрыты, и только лишь узкий серп луны видит все то, чем занимаются любовники всех Девяти миров, старые и молодые.

Он хочет ответить - но голос не поднимается из груди. Протянув руку, ощупью находит сильную тонкую руку и подносит к своим губам.
- Сказки... вот только сейчас мы в Мидгарде.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]

... Он просыпается от поцелуя, ложащегося на губы. Еще одного. И еще. Затем его слуха касается смех - тихий, словно журчание ручейка. Он перекатывается и звенит, перекатываясь по лесным порогам, играя цветами и листьями молодых деревьев, купающихся в прозрачной воде... он манит, и освежает, и зовет снова напиться.
И он слова пьет, жадно ловит скользящие поцелуи, проливающиеся в рот, задыхаясь, чувствуя, как кружится голова.
Неужели?

- Какой жадный... Ненасытный...
- Какой хорошенький...
Голоса, шепчущие и смеющиеся прямо у губ, ему незнакомы. Громовержец распихивает ресницы - и видит склонившихся над собой - кого? Русалок? Духов деревьев? С распущенными волосами, одевающими их, словно плащом, в единственном одеянии - венке из белых и синих цветов, они в очередь наклоняются к юному богу, и каждая норовит прижаться, сорвать с его губ долгий, сладостный поцелуй.
- Кто вы?
- Зачем тебе имя?- легкие, быстрые пальцы скользят по плечам, и все тело горит, отзывается на прикосновения, как будто на нем вспыхивают и разливаются по крови огненные узоры. Незнакомка улыбается прямо в губы, и от этой улыбки у сына Одина начинает кружиться голова.
- Что скажет тебе имя? Разве мой поцелуй перестанет быть сладок, а объятия станут холодней из-за имени?- дева на миг отстраняется, и из-под гривы медно-красных волос на него вспыхивает ее взгляд: золотой, словно заходящее солнце.- Забудь имена... забудь, что было вообще какое-то имя... Помни лишь эту ночь, помни мои руки... мои объятия... и мои поцелуи...
- Мои...
- ... и мои.
Два - или три голоса откликаются эхом первому, звенят в ушах, рассыпаются серебристым смехом. Лица девушек кружатся перед ним; их кудри переплетаются, цветы роняют на обнаженные груди, на белые руки свои благоухающие лепестки. Тонкие пальцы щекочут, ласкают, скользят под одежду; поцелуи струятся ниже и ниже, растекаются по всему телу. Впору забыться - но из последних сил Тор то ли зовет, то ли окликает, вдыхает, как последний глоток воздуха, что делает тонущий, прежде чем погрузиться в пучину:
- Сиф!
- Сиф...- катится по берегу ручья, тут же сливаясь с шорохом трав. Камыши задрожали, осыпая золотую пыльцу с пушистых венчиков? Птица неосторожным крылом встревожила заросли рябинника? Что это - Сиф? - имя, или трепет травы под копытом оленя.

Глаза дев вспыхивают, на лицах, доселе отражавших лишь упоение страстью, отражается гнев. Волосы, точно сети, окружают, опутывают его, лишая воли, не давая сопротивляться.
- Сиф? Сиф?! Нет никакой Сиф! Кто это - Сиф? Не знаем, не слышали... Пей!
Прямо у губ Тора оказывается чаша, наполненная.. водой? Травяным питьем? Что в ней за горечь, что липнет к небу, лишает голоса, заставляет колени слабнуть? Опоенный, сын Одина падает, но тут же подхватывается нежным пальцами...
Они гладят, касаются, чешут роскошную гриву. Смех кружится, вплетается в нее цветами вьюнка, стреноживает, налагает путы...

... Кэлпи со смехом скрываются в чаще леса, уводя за собою громадного белого коня с золотой гривой.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/87183.png[/AVA]

- Не тревожь напрасно священный лес в ночь Белтейна, дева, пришедшая из иного мира.

Голос Херна звучит, кажется, отовсюду. И ниоткуда. Каждое дерево отражает его, каждый куст вторит тихому шепоту, дрожит, повторяя звуки; даже ручей на время притих, чтоб не мешать услышать Владыку лесов той, кому предназначаются его речи. И Херн продолжает говорить, не скрывая усмешки.

- Неурочный час выбрали асы, чтоб пировать на приволье, чтобы смущать своей красотой беззаботных детей леса. Сын Одина не привык сидеть взаперти, ведь так? Привык поступать по-своему, мчаться на волю, словно норовистый конь, не знающий, на которого еще не наброшены удила. Что ж, по заслугам и награда.
Высокая темная фигура появляется среди деревьев. Херн уже сменил охотничье одеяние: нет больше ни зеленого кафтана, расшитого серебром паутины, ни дубовых листьев, кружевом лежащих на плечах. Пропал шелковый плащ, пылающий, как листья кленов погожей осенью. Простое темное одеяние сейчас на Властителе, а его кудри увенчаны парой оленьих рогов; таким он больше известен и Мидгарде, таким и решил явиться юной воительнице в эту чудную ночь
И речи его чудны не меньше.

- Девы вод увлекли с собой твоего друга: они дарили ему ласки и поцелуи, и сам он дарил их без счета. Здесь, в двух шагах от тебя, они давали и брали сколько хотели,- он вдруг оказывается рядом, откидывая капюшон, и, склонив голову, смотрит на собеседницу. Глаза его цвета солнца, но свет его темен, и, кажется, будит в душе самые темные мысли, и самые тайные желания.
- Разве тебе место рядом с ним? Разве он стоит твоей верности и твоего зова? Ты не успела уснуть, а неверный друг уже позабыл, как зовут тебя, уступив чужим чарам. Пойдем со мной...

... Теплый ветер вдруг ударяет в лицо - похожий на поцелуй, вот только прикасается он везде, сразу, одновременно: к губам, к волосам, к щекам, скользит по прохладной шее, ластится к ложбинке между грудей. Глаза Херна приближаются, теперь уже не пронзительные, а мягкие, зачаровывающие; его шепот струится, мягко вплывает в разум, дурманит, как запах рябинника:
- Пойдем со мной. Стань мне любимой женой, и будь моей королевой. Воссядь со мной на зеленый трон, и весь мир поклонится тебе, Сиф, дева леса, богиня с глазами цвета зеленой листвы. Стань моей любимой женой, матерью лесов и полей, родительницей всем цветам и деревьям...

Тяжелый плащ падает с его плеч. Новый Херн готов сжать в объятиях молодую супругу - не дикий охотник, не мудрый царь, но высокий прекрасный мужчина с глазами, словно янтарь и густыми кудрями цвета ореха.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/97334.png[/AVA]

- Друг?- широкая бровь, будто прочерченная углем на смуглом лице, взлетела вверх.- Нет друзей между девами, когда речь идет о желанном мужчине, как нет друзей средь мужчин, когда страсть владеет их сердцем. Ты, мнится мне, испытала подобное.
На его лице появилась усмешка. Не добрая и не злая, глубокая, как трещина в дубовой коре. Золотые глаза смотрят с прищуром, и что таится на дне - не угадать.

- Так, стало быть, ты готова отвергнуть мое предложение, и не страшишься моего гнева? Отвергнуть высокий сан и власть, какая не снилась и самому Одину? Ради кого?
Словно по волшебству - а почему нет?- хозяин лесов вдруг оказывается у нее за спиной. Сильные руки ложатся на плечи, лицо склоняется в темные волосы. Голос его вкрадчив, как поступь кошки, и сладок, как мед; дыхание его веет запахом трав и цветущего вереска.
- Ради Тора, сына царя, сына Одина? Разве он ровня тебе? Разве умеет он видеть и оценить твое сердце, твой возвышенный дух, отбросивший все, чем прочие девы обольщают мужчин? Разве он сможет взглянуть на тебя, как на равную? Разве признает он тебя ровней себе в бою, на ратном поле, не посмеется тому, что девица осмелилась взяться за меч; не будет следить за тобою с жалостью и снисхождением. Тщеславный красавец, разве он не решит, что все, что ты делаешь - лишь для того, чтобы завоевать его?

... Повинуясь чарам хозяина, рута у ног вновь начинает свою атаку. На сей раз она ползет медленно, стелется плотно, но и захватывает сильней, так что невозможно пошевелиться.
- А если твой друг завтра или через сто лет возьмет в жены другую - не пожалеешь ли ты, роняя слезы в своей одинокой келье, где только воспоминания будут рядом с тобою? Не раскаешься ли, вспоминая ночь, когда у твоих ног был сам Херн-охотник, и ты отвергла и его трон, и его любовь и всемогущество, равному которого нет на земли?
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/97334.png[/AVA]

Дерзки и смелы были речи асгардской девы, и будь все в другой день, и в другой час, Херн мог бы покарать их лютой смертью. Ибо даже те, кого зовут на земле богами и жителями Белого королевства, не бессмертны; а для иных и само бессмертие можно сделать пыткой. Великаны, спящие под горами, оплетенные, точно змеями, корнями деревьев; свергнутые и наказанные боги, прикованные к скалам, титаны, вмуровынные в океанское дно... множество таких ему довелось видеть на своем веку, о еще больших он только слышал. Сил у них много больше, чем у юной девы, и, пробуждаясь от своего сна, поводят они иногда могучими плечами, трясут оковами, проклиная своих мучителей - и так сильны их муки, так яростен гнев, что идут от него посуху, словно по воде, частые волны.
Но путы их слишком крепки, и стражи их неусыпны, и пока не покорятся пленники своей участи, или пока милосердие не коснется сердец их врагов, оставаться древним скованными по рукам и ногам.
Есть и другие. В лесах и полях, в темных рощах и на вершинах спят непробудным сном непокорные дочери и невесты, не пожелавшие идти под венец против сердца. Закованы они в блестящие латы или облачены в роскошные одеяния; украшают их пернатые шлемы или же венки из неувядающих цветов - все одно. Пока милый не сыщет их, и не прильнет к их устам с поцелуем жаркой любви - не открыть им ясных очей, не видеть белого света.
Да вот беда: милые их или истлели уже давно под могильным камнем, или забыли и самую память о гордой красавице, взяли себе жену, прижили по десятку детей, и почили в постели, под завывание черных старух.

Все это, и еще больше, мог сотворить сейчас Херн с непокорной девой Асгарда в обмен на ее отказ - но вместо этого лишь улыбнулся. Поднял он руки, и снова оделся в зеленый плащ, как дерево по весне одевается юной листвой, или валун покрывается дикой земляникой, и протянул воительнице руку.
- Что ж, раз так - идем.

... Долог ли, короток ли был их путь, сказать нельзя. Точно известно, что луна уже вышла, и пересекла середину неба, и начала клониться к вершинам деревьев, словно к перине, в которую так приятно упасть, умаявшись после ночного дозора. Уже светляки притушили огонь, уже отпел соловей, и, загрустившие от его песен, отплакали дриады, роняя слезы на кудри, украшенные диким каштаном и мятой. Туман поднялся от ручьев, предвещая теплое утро, и в тумане завели свой танец русалки - прекраснейшие из дев, что когда-либо ступали на землю Мидгарда; но беда была путнику, если бы он пожелал свести с ними знакомство, или, того хуже, поддался бы на уговоры, задумав поцеловать красавицу. Беда! сердце их холодно, словно рыбья кожа, а вместо крови плещется в жилах стоялая вода. Защекочут, уволокут под воду счастливца - и поминай как звали.
Но не только русалки резвятся на берегах в эту ночь. Из дремучей чащи выбираются на свет месяца козлоногие дети Пана; лешие, расчесав зеленые бороды, смазав смолой исчерченное морщинами, что кора деревьев, лица, тоже бегут поразвлечься с лесными девами, позабыв про годы. Даже болотные огоньки выбираются из своих нор в старых дуплах, и пускаются парами танцевать и любиться, пока не взойдет смертельное солнце.
А ниже, по деревням, юность уже разжигает огни и катает с пригорков огненные колеса. разгоряченые парни носятся за девками, которые с криком улепетывают от них, не столько боясь за свою невинность, сколько дразня избранника легкой добычей. Иные из них забредают и в лес - впрочем, не так далеко, чтобы увидеть игрища его жителей.
Страшно.

Но Херну и его спутнице бояться нечего. Он здесь хозяин, и, ежели пожелает, может сделать ее и себя невидимым и неслышимым. Путь их лежит к заболоченной местности, где пасется целый табун коней: здесь и сами келпи, обратившиеся в кобылок, и похищенные ими юноши, ослушавшиеся запрета и поддавшиеся чарам дев с янтарными очами.
Возмущенные этим вторжением, девы тут же бросились к ним - но властный жест повелителя вынудил их отступить, недовольных, дрожащих, следящих за каждым шагом той, что нарушила их тесный круг.

Херн остановился, все с той же улыбкой обратив взгляд к леди Сиф.
- Что ж, мы пришли. Друг твой здесь. Забирай его, и ступайте.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/97334.png[/AVA]

Растерянность юной девы, как огонек, теплящийся в ночи, вызвала трепетание крыльев созданий ночи. Только что перепуганные появлением Херна, теперь же они осмелели, и, одна за другой, устремились навстречу пришелице. С каждым мгновеньем ее колебания, с каждым полным сомнения взором наглость их возрастала: вновь засверкали их золотые и зеленые очи, словно сделанные из спинок майских жуков, заулыбались пунцовые губы. Со смехом, с криками, созывая на помощь лесную братию, собрались они вокруг Сиф, заводя свои танцы.
Существа ночи похожи на людей: бранчливые, склочные, они вечно враждуют между собой - но объединяются, если дело заходит о том, чтобы причинить вред человеку, или хотя бы поиграть с ним, заморочив голову и заставив бродить до света, путаясь в собственных следах. Теперь же у них была прямая цель: заставить незваную гостью прособираться до света, когда, как известно, чары уже невозможно разрушить.

Все больше и больше кэлпи собралось на топкой поляне: часть из них завели хороводы, отвлекая пением, заставляя взор цепляться за их резвые танцы; часть обратились в речных коней, путаясь и мелькая в стаде, затевая драки и кусая друг друга; иные, самые дерзкие, принялись выводить своих пленников и обратившихся товарок, таща их за длинные гривы, в которые была вплетена тина и речная трава - знак, что этот конь уже хоть раз да был увлечен на дно. Ловкие руки плели венки, соединяя их нитями речного жемчуга; быстрые ноги сновали взад и вперед по поляне; крылья, оправленные в серебро, рыбьи хвосты трепетали от смеха; высокие голоса звенели. Слово, вдосталь, вдосталь поразвлеклись обитатели лесов, глядя на бедную Сиф - а Херн наблюдал за всем этим, по-прежнему улыбаясь и пряча улыбку в густую бороду.

... Между тем ночь катилась к рассвету. Уже пробежал по листьям первый утренний ветерок. Первые птицы, почуяв зарю, принялись подавать робкие голоса из гнезд, еще не решаясь вылететь, чтобы не замочить свои перья в волнах речного тумана. Ближе и ближе становился час появления солнца, час становленья заклятия - и в конец осмелев, одна из волшебниц развязной походкой приблизилась к леди Сиф и протянула ей сплетенный из паутины и украшенный жемчугом недоуздок.
Глаза ее сверкнули последней зеленью колдовской ночи,- но, тут же потупившись, она, скрывая насмешку, склонилась перед Владыкой леса и его гостьей.
- Время выбирать.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/97334.png[/AVA]

Часть келпи издала дружный стон - но еще какая-то часть, то ли похитрей, то ли знавшая больше других, злорадно захихикала, обратив взгляды к Владыке леса. Но властный жест снова заставил коварных тварей умолкнуть и, склонив головы, отступить с поклоном.
Но, покорившись, они не были укрощены, и ярость прелестных дев, как это часто бывает, обратилась на пленников: с громкими криками, понукая, пиная их, раня невесть откуда взявшимися когтями бархатистую кожу животных, они принялись загонять тех в реку - а потом сами попрыгали следом, на ходу обретая хвосты и кустистые жабры, проклиная встававшее солнце и чужой им, недоступный мир дня и людей.
И в самом деле, уже золотистый свет пробивался сквозь крону деревьев, проникая даже в самую темную чащу. Его иглы кололи и жалили обитателей леса, слепя их глаза. Один за другим подданные Лесного владыки, поклонившись, исчезали, скрывались в пуще, или ныряли в пустые дупла. Некоторые с проворством кошек карабкались вверх меж ветвей; кто-то, одевшись в пестрое оперение или расправив крылья, прозрачные, словно у бабочек или стрекоз, поднимался в воздух, и, стремительно уменьшаясь, принимался плясать среди стаек гнуса, звенящего над самой кромкой воды - но не так низко, чтобы попасться в рот голодной рыбешке.

Херн, кажется, был единственным, кого лучи солнца не испугали и не повергли в трепет: недвижный, по-прежнему улыбающийся, он стоял, следя, как его свита понемногу скрывается в чащобе, до следующей колдовской ночи, до следующего свидания. Когда леди Сиф засвистела, он лишь слегка шевельнул бровями, тогда как остальные только ускорили свое поспешное бегство.
Видя, что она остановилась, уже считая свою победу свершившейся, он сделал шаг в сторону, словно намереваясь уйти.
- Что же, прекрасная дева, он твой. Если взнуздаешь его и удержишься на его спине, пока взойдет солнце. Если нет, власть кэлпи над ним разрушится, но животным он останется навсегда.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/97334.png[/AVA]

Благородное животное, коего Херн и его подручные оставили девушке после сделанного выбора, не рвалось и не сопротивлялось, когда сильная ручка ухватила и потянула его за холку. Точно в каком-то дурмане жеребец повел головой, хлопая длинными ресницами, подрагивая кожей, белой как снег, и точно обсыпанной золотой пыльцой. Переступая с ноги на ногу, он не пытался ни сбросить наездницу, ни укусить ее, ни лягнуть, когда та обосновалась на широкой спине; он позволил и больше, когда пальцы в растерянности принялись гладить атласную шерсть, а изнанка девических бедер плотно прижалась к изгибу его хребта. Неторопливым шагом, увязая по бабки в изумрудной траве, проваливаясь в густой мох, зачарованный конь побрел вдоль берега, укачивая подчинившую его асинью на себе, словно любовник.
Вскорости, впрочем, он ощутил под ногами твердь, и шаг сделался ровнее, быстрее: конь перешел на рысцу, а затем и на рысь, неся на себе леди Сиф по притихшему юному лесу, благоухающему дурманным каштановым запахом. Теплый ветер, поднявшийся от полей, ласкал ее грудь, путался в волосах и не хуже Херна, нашептывал сладкие сказки. Золотая полоса на горизонте расширилась, делаясь ярче, светлее; всюду, по облакам, по росе, по изогнутой ленте реки разлился яркий блеск, ослепляющий глаз, наполняющий душу восторгом и единственным желанием - скакать так, не зная цели и времени, упиваться своей юной силой, радуясь дикому чувству свободы, задыхаясь от радости быть собой, для себя, позабыть про родной дом, про друзей, и про все, чем дорожил до этой минуты.

... Первый луч солнце вырвался из-за облаков, рассекая и лес и долину. Точно плеть, он упал на спину белого жеребца - и, подхлестнутый им, тот взвился на дыбы, дико заржав, заплясав, заходив на задних ногах, стремясь сбросить с себя седока. А потом вдруг внезапно взял с места в галоп и гигантскими скачками помчался к реке, бывшей единственным прибежищем от жалящего света. Не разбирая дороги, мечась меж деревьев, то и дело меняя шаг, сбиваясь, и снова пускаясь, конь то петлял, то несся, то начинал танцевать, в неистовстве поддавая задом, лишь больше ярясь от хлещущих его по голове и груди ветвей, от заставляющих спотыкаться канав и пеньков.
Неизменно было одно: он с упорством направлялся к реке.
Последний рывок - и вода вокруг них разлетелась сотнями брызг, покрывая коня и всадницу белой пеной, сбивая дыхание. Но и этого показалось ему недостаточно: когда еще один луч легонько мазнул по сверкающей золотой гриве, жеребец испустил громкое ржание - и с головою ушел под воду.
Течение подхватило его, как большую стремительную рыбу - и вот уже не деревья и кусты бичевали их, а скользкие подводные травы. Спасаясь от них, зачарованный уходил все глубже и глубже, к самому дну, где, словно пики, торчали ветки давно погибших деревьев, и мутный ил взвивался про каждом резком движении.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/87183.png[/AVA]

Однако все было напрасно. Погрузившись под воду, он, казалось, обрел новые силы - однако источником этих сил, казалось, было безумие. Никакие попытки с ним совладать, никакие рывки, никакие усилия Сиф не останавливали животное, несшееся, казалось, на верную гибель. И вот, когда края заостренный ветвей уже коснулись бархатной кожи, когда густая грива зацепилась за них, сплетая живую сеть - а, может быть, и живой саван для тех, кто дерзнул бросить вызов силе Лесного царя...
... в этот самый миг он вдруг начал стремительно изменяться.

Невозможно описать всю череду трансформаций, стремительных, неуловимых, порожденных безумной фантазией, извращенным, поистине недоступным воображению людей колдовством. Всего несколько ударов сердца - и перед леди Сиф в тенетах из водорослей и тонких золотых нитей  повисло бессильное обнаженное тело Громовержца.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/87183.png[/AVA]

Удары эти, сначала едва различимые, быстрые, и, кажется, мечущиеся в груди, словно рыбки, пойманные сетью мальчишек, задумавших утолить голод после долгой игры, становились размереннее и ровнее. Солнечные лучи, коснувшись лица Громовержца, уже не жгли его, а словно нежно поглаживали, пробуждая краску на щеках,- и, как руки матери, делая дыхание все спокойней. То ли благодаря магии Херна, желавшего подшутить над сыном союзника, но не желавшего причинить ему вред, то ли благодаря счастливому случаю, юноша не успел нахлебаться воды настолько, чтобы она залила легкие - и теперь одна тонкая струйка, скатившаяся изо рта, да мокрые кудри, к которым тоже неспешно возвращалось сияние, напоминали о том, что еще недавно оба они,  пришельцы с далеких звезд, боролись за свою жизнь, за право смотреть на мир человеком.
Вскорости стало ясно, что Тор не лежит без чувств, и что жизни его нет угрозы - а просто он спит, так же безгрешно, как упал, сморенный ароматом рябинника на берегу реки; так же спокойно, как спит дитя, пригретое на материнской груди.

Если бы Сиф обернулась в этот момент, то увидела бы, что Херн медленно приближается к ним, облаченный уже не в старый свой плащ и оленьи рога, но в зеленое одеяние, сотканное точно из свежей листвы и расшитое жемчугом рек и едва распустившимися розоватыми цветами диких яблонь.
В руке он держа два венка.

Свита лесного царя тоже была тут: но не ночная, пугающая и жестокая в своих шутках, а обновленная, состоящая из игривых фей и робких дриад, чьи необутые ножки касались земли так воздушно, что даже не сминали траву. Тонкие пальчики подхватили цветочный убор, когда, подойдя к Сиф, царь торжественно протянул ей венок, сплетенный из незабудок - цветка верности, и длинной зеленой травы.
Второй - красный, как кровь, от дикого мака - он придержал над головой спящего юноши.

- Приветствуйте майскую королеву!- голос волшебника полон был тихого, тайного торжества, как у родителя, дети которого радуют его старческие глаза, или учителя, видящего, что последователь выдержал поставленный перед ним сложный экзамен.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/40000.png[/AVA]