Нахмурившись, Громовержец покачал головой. То, что открылось взорам асов по прибытии к месту, на которое указал его приятель, мало напоминало пейзажи Мидгарда. Хотя, может быть, он все еще недостаточно изучил этот мир.
Казалось, что все туманы вселенной назначили друг другу встречу в этом ничем не примечательным городке возле реки.
- Ворон укажет путь,- сам не очень веря своим словам, возразил он. Даже Хеймдалль не был способен проникнуть взором за завесу этого мрака, а птица и вовсе вела себя странно, то и дело порываясь убраться подальше и с явной тревогой косясь на волокнистые клочья тумана, подобно щупальцам чудища пытавшимся дотянуться до них, распробовать на вкус, уцепиться, запутаться в складках одежды. Но тихий гул, с которым напомнил о себе висящий на поясе молот, и несколько искр, сорвавшихся с его граней, заставили вязкие пряди отдернуться - и, как бы то ни было смешно, заподозрить их в том, что это было неслучайно.
Может ли туман обладать разумом?
А тот, по чьей воле он появился здесь?

- Бальдр не должен входить во мглу... пока, во всяком случае,- он сильней сдвинул брови, пытаясь понять, что же имеет в виду под этим самым "пока". То что брат должен набраться сил, вернуть былое могущество? Поверить в силы, которыми некогда владел? Нет, не так: Громовержец признался себе, что охотнее всего приказал бы тому вовсе убраться отсюда, чтобы не подвергать опасности целый мир.
Все миры.

- Ты должен занять позицию.. где-нибудь поблизости. Нужно понять, распространяется ли туман и как быстро. Если он приблизится, если почувствуешь угрозу - отступай. Понял меня? Сообщи Хугину и ступай на север. Понял меня?- потемневший взгляд полон был темнотой в сотни раз более опасной, чем та, что желала сейчас поглотить их.- Ты знаешь пророчества, брат. Твоя жизнь - ключ к существованию Девяти миров. Не дури. Отступай. Ты готова, Сиф?- не дожидаясь, пока юноша соберется с мыслями и начнет возмущаться, или найдет, что ответить на этот унизительный для воина приказ старшего, Тор повернулся к спутнице, кивком головы показывая, что их путь должен начаться немедленно. Сделал шаг к ней и обхватил за талию тем же движением, каким еще недавно увлек за собой в прекрасные звездные дали на родине.

... Знакомый толчок - и сила Мьёльнира увлекла их за собой, оставляя только клубящуюся мглу.

Короткое прикосновение к локтю означало, что Громовержец ждет, и сам готов начать атаку. Об этом же говорило и легкое щелканье, раздававшееся откуда-то сзади: Мьёльнир, уже занесенный над головой, приветствовал неприятеля, рассыпая вокруг себя колкие искры. Обычная нечисть, начиная с демонов Ада и заканчивая ледяными гигантами, трепетала и пятилась, стоило им заметить это сияние - знак, суливший их братии расправу за причиненные беззакония. Те же, кого Имир наделил хотя бы толикой разума, предпочитали и вовсе сбежать, стоило золотому столбу, возвещавшему приближение асов, появиться на горизонте.
Но эти безглазые твари, кажется, не понимали сами, что их ждет. И были...

... были людьми.

Он сам не знал, что удержало руку от удара. Быть может какое-то предчувствие, или предупреждающая дрожь Мьёльнира, так не похожая на боевую ярость: вместо того, чтоб зажечься ей, налиться свинцовой тяжестью, как наливается туча, готовая разрешиться от бремени ослепительной вспышкой, молот вдруг начинает тянуть к земле, не давая хозяину нанести удар, не давая свершить роковую ошибку.
Тор медлит, и это промедление оказывается роковым: несколько пар рук хватают его за плащ, шарят по доспехам на груди - но останавливаются, не смея коснуться волшебного оружия.
Голоса незнакомцев жалки, и звучат как надтреснутый колокольчик, царапая душу:
- Идем... идем с нами... Туда...

- Сиф?- движением плеч он стряхнул нападающий с плеч, отшвырнул от себя. Наученный опытом лживых посулов и ласк, каждую минуту он ожидал захвата - или ножа под ребра. Не удивился бы, если бы все оказалось ложью. Мороком. Шуткой зарвавшегося божества, заскучавшего без хорошей трепки.
Его брата.

Сделав шаг назад, Громовержец оглянулся, пытаясь понять, чем обернулась эта атака (если это была атака) для его спутницы. Ничего. Такие же помертвевшие глаза и цепляющиеся в отчаянье руки. "Идем же... идем...".
Железом по стеклу. Монотонный, заставляющий вздрагивать от отвращения звук. Отчаянье. Убеждение. Слезы.
"Помоги мне... Идем со мной. Идем же со мной..."
С невольной дрожью вдруг из памяти выплыли петли кореньев, оплетающих обнаженное тело. И смеющийся красный рот демона, хохотавшего высоко над ним, словно склонившегося в глубину колодца.
- Идем со мной, брат...

Он вскинулся, озираясь по сторонам, словно затравленный, загнанный в угол зверь, почуявший запах пламени, пробирающегося в его нору. И тут же, сжав зубы, ощерившись в ярости, зарычал. Никому, никакому колдовству не обратить его, не заставить их обратиться вспять.
Чары! Чары всему виной - всемогущие, стремящиеся подчинить разум, льющиеся в него, как льется в уши ласковый, искушающий шепот.
- Не подпускай их к себе! Не слушай их, Сиф!

Яркая вспышка и треск прервали ее. Мьёльнир над головой Громовержца вспыхнул, как семя небесного древа, вцепляясь в землю корнями молний. Они множились, выпуская все новые и новые ветви, образуя вокруг пары воинов сверкающий купол шатра; прикосновение к нему жалило как рой диких пчел.
Руки, державшиеся за одежду Сиф, уже норовившие вцепиться ей в волосы, утянуть за собой, разжались. Безглазые существа отпрянули от сверканья оружия богов, вернее - какая-то сила при виде его подалась прочь, утаскивая их за собою, словно связку кукол, привязанных на крепкую нить.

Спина к спине встав в центре светового купола, Одинсон огляделся, высматривая новых врагов. Но их не было, и даже туман отодвинулся прочь, окружив незваных гостей непроницаемой плотной стеной. Он бурлил, как кипящий котел, свивался щупальцами невиданного чудовища, разевал сотни ртов, но не осмеливался приблизиться, не решался нарушить огненный круг.
Время от времени длинная стрела вытягивалась из него подобно алчному языку - чтобы, обжегшись, осесть на землю серым пеплом.

Убедившись, что просто так нападавших, теперь запертых в неприступной крепости, не достать, эта живая мгла начала менять обличья. Гротескные фигуры сменяли друг друга, словно в калейдоскопе; насколько хватало глаз, везде возникали, роились, вытягивали щупальца и хоботы, расправляли крылья и когти уродливые подобия разных животных - но эти картины могли напугать разве что впечатлительного ребенка, легшего спать без света.
Или своих же рабов.

Жалобные голоса затихли, чтобы смениться воплями ужаса и скорым топотом; они уже не манили проникнуть в темные глубины, а звали на помощь, молили избавить их от чудовищ, рыдали и всхлипывали, выкликали забытые имена.
- Энни, спаси меня!
- Морган, скорее, я погибаю...
- Мама, мне страшно!
- Тут холодно!
- Мне так темно...
- Брат, помоги...

Голос вонзился в разум, как нагретый нож в масло. Рука Тора дрогнула, наклоняясь вперед - и огромная молния, резко треща, разбрасывая вокруг клочья и капли тумана, ударила в беспросветную мглу. И увязла. Кажется, тьма даже чавкнула, поглощая вестницу небес, вожделея, облизываясь в ожиданьи добавки.
Тор повернулся к спутнице.
- Идем за ними. Вперед!

Тор не сразу понял мысль своей спутницы - да и, поняв, не слишком поверил в ее осуществленье. Что с того, даже если они переловят десяток, сотню попавших во власть тумана? Гораздо лучше с этим справятся его друзья из Щ.И.Та.
Для них эти игры - потерянное время.

В природе тумана он уже не сомневался. Предупреждения Стренжа, странное, слишком разумное поведение мглы, выдававшее нечувствительность к средствам защиты людей и зависимость от магических артефактов, наконец, собственные сны,- все это, собранное воедино, давало ответ на вопрос о том, с чем им придется иметь дело. Неизвестным оставалось другое: источник, причина заразы и способ ее устранения.
Прорицания и предчувствия указывали в одну сторону. В самом деле, зачем было бежать, скрыться, уверить всех в своей гибели? Для того, чтоб избежать заточенья в Асгарде? Или же для того, чтобы исполнить предназначение, стать во главе армии тех, кто принесет гибель миру?
Но почему здесь?
И почему после того, как он своим деянием заслужил если не награду, то прощение за победу над темными эльфами?

Не то чтобы Тор не хотел верить. Просто уж слишком многое не совпадало с Пророчеством. А главное, он хотел убедиться. Увидеть собственными глазами. Взглянуть в полные страха зрачки того, кто рос рядом с ним на залитых солнцем землях Асгарда, кто стоял с ним плечом к плечу, с кем он готов был без колебания разделить и жизнь, и плен, и все невзгоды. Хотел увидеть в них... что-нибудь.
Хотел услышать... правду? Или то, что брат невиновен?

- Помоги мне...
Одинова борода! Неужели туман действует не только на смертных?

Выставив вперед молот, отбивая им петли тумана, норовившие затянуться, сдавить руки и горло, Громовержец следил, чтобы тьма не приближалась к его спутнице слишком близко. Опыт подсказывал, что легкой добычей обычно лишь завлекают в ловушку, чтобы противник, увлекшись, сам превратился из ловца в дичь.
И когда молот в его руке завибрировал, разгораясь изнутри голубым пламенем умерших звезд, Тор содрогнулся.

Далеко в темноте возник бледный луч. Пронзенный им, туман завибрировал - но то был не трепет страха и не агония, а жадное предвкушение и ожиданье подмоги. Затем послышался звук: вначале похожий на шелест, он нарастал, превращаясь в топот десятков ног, непривычно быстрый и слишком уж легкий для существ из плоти и крови. Он приближался со всех сторон, смыкаясь кольцом вокруг стоящих спина к спине асов, вызывая в воображении сотни маленьких лап, треск клешней, и стрекотанье уродливых крыльев.

Яркая вспышка молнии заставила туман шарахнуться прочь. Молот ударился в землю, разбрасывая вокруг себя комья грязи, асфальта, и рассылая кольцо белых искр. Словно нож, оно взрезало стену тумана - и через мгновенье обрушилось на невидимого врага, сминая его порядки и валя с ног.
Это был странный и страшный звук - не шум падающих тел, но грохот костей. А затем крик - нет, не крик, шип или треск, поднятой сотен бесплотных ртов.

Рука Громовержца вцепилась в плечо воительницы.
- Я знаю, кто это. Нужно убираться.

Унести двоих смертных для аса - не проблема. Вот только руки Тора сейчас немного заняты, а отступать, бежать от несущейся на них армии - и не достойно, и опасно: кто его знает, что там скрывается в толще тумана. Мьёльнир, как плеть, рассыпает вокруг себя хлесткие молнии, подсекает гнилые ноги, валит наземь, вгрызается в кости, выдирает из них щепы и целые куски. Но даже сраженные, мертвецы не сдаются: цепляясь ногтями, ломая сухие пальцы, они ползут к центру круга, образованного туманом, центру, от которого льется яростное голубое пламя.

... Первый череп с хрустом разлетается на куски, когда не выдержав, Тор срывается с места, чтоб покарать слишком близко подобравшегося мертвеца. Молнии превращаются в сеть, и, как стайку рыб, та захлестывает и отбрасывает прочь еще с десяток самых шустрых. Разлетаясь, они как кегли, сбивают с ног и уносят во тьму еще нескольких. Вот только сколько еще скрыто от глаз, и как скоро придет к ним подмога?
Он оборачивается и спешит обратно к Сиф.

К ней уже тоже со всех сторон стягивается целая армия. То, чего он опасался. Два тела, висящие куклами в руках, не тяжелы, но они - мертвый груз, отбирающий подвижность, лишающий скорости. Да и просто - живые люди, которых они будет пытаться спасти от малейшей царапины. Для аса прикосновение мертвеца не смертельно, а что станет со смертным, когда его коснется само дыхание Хель, не знает никто.
Вспышка молнии отшвыривает выходцев из страны смерти прочь. В следующий миг рука Громовердца обвивается вокруг талии девушки.
- Держись.

- ... Он движется. Смотри, Сиф, он наступает!

Увлекаемые молотом, они летели над самой кромкой тумана, словно рыбы, выпрыгнувшие из воды навстречу солнцу, и разбрасывающие вокруг яркие брызги. После недвижного, застывшего и словно навязшего в легких воздуха внизу свежий ветер казался поистине целительным. Даже асы, которым колдовство не причинило большого вреда, и те ощущали, как сила заново забурлила в их венах, как солнечный свет омывает их души, возвращая глазам сияние, коже - румянец, а сердцу... сердцу - саму жизнь.
Поистине асы были детьми солнца - любимыми и заласканными им; и воистину потому так любили они и яркий блеск золота, напоминавшего о светиле, и плеск огня в очагах и походных кострах, и веселые песни над кубком, наполненным золотым медом или вином, что напитано соком лоз.
Ничего они так не боялись, и ничто так не гнали от себя, как темноту.

Ибо вырваться из-под ее власти было не так-то просто. Непроглядная кромка бурлила под ними, волновалась, клубилась, запоздало пытаясь поймать обманувших ее беглецов. Она то шла мелкой рябью, то накатывала волнами, захлестывавшими лицо; захлебываясь ею, Тор снова оказывался в плену обмана. Голоса - нет, эхо голосов принималось звучать в ушах, зовя обратно, понуждая вернуться, заставляя сердце сжиматься от мысли, что там, в темных волнах, осталось что-то важное. Несколько раз Тору казалось, что под ними и вправду темные, животворящие воды Тунд - и он готов был нырнуть в них, чтобы почувствовать освежающую влагу, убедиться в собственной силе, окунуться в волны, взлелеявшие их с Сиф, и бывшие для всех асов, поистине, колыбелью жизни.
Вот только жизни в них было меньше, чем в сером пепле, остающемся после пожара в лесу.
Пепел может дать новую жизнь. А это... это...

Быть может, это был обман чувств, смятенных испугом, яростью, адреналином - но Громовержцу почудилось, что возвращение занимает слишком много времени. Высокая острая крыша одного из домов (он приметил его как ориентир среди моря тумана) мелькнула и осталась уже позади, стрела дороги миновала густую зелень парка и нырнула в поля - а конца мгле еще не было видно. И пусть она не была уже столь непроглядной, и напоминала плотные облака, Одинсону стало тревожно.
- Где-то здесь мы оставили Бальдра. Надеюсь, он послушался и ушел при приближении тьмы на север, как было велено.
Он сам нахмурился собственным словам. Приказывать брату, человеку, чья жизнь была ключом к Девяти мирам, и ждать, что тот подчинится? Почему он решил все сам?
- Хугин, найди его. Сиф, я снижаюсь.

Выбрав поляну, еще не сплошь затянутую серыми хлопьями, Тор направил полет молота вниз - и вскоре не слишком мягко опустил своих спутников на густую траву.

— Это не в моих силах, увы — Туманы Хельхейма действуют так на всех, рано или поздно, сопротивляться этому бесконечно нет возможности даже у нас или самых сильных магов.
Она с сожалением проводила взглядом ускользнувших в объятия Тумана и перевела его с тяжким вздохом на прекрасную деву перед собой, улыбнувшись ей так, как умела лишь она. Качнула головой — только тяжелые серьги качнулись — и сделал жест рукой, плавный, но повелительный.
— Встань, не сейчас, ибо не время, Леди Сиф. И ты, — она с грустной улыбкой посмотрела на Тора, терзаемого сомнениями, вполне понятными и очевидными в такой-то ситуации, — упрямец, каких свет не видывал. Ну, разве что с отцом своим сравнишься, — улыбка стала веселой, но лишь на пару мгновений, молнии она будто и не заметила, лишь будто что-то вспоминая хорошее, проследила за ней вверх. — Но нет времени сейчас на это все, я здесь смогу недолго находиться так.
Она обернулась назад, с тревогой во взгляде осмотрела край леса, вновь повернулась в Одинсону и Сиф. Одежды, слега подернутые туманом, вновь колыхнулись и мягко отразили тусклый свет почти сумерек.
— Сиф, я знаю, этот упрямец пойдет туда любой ценой, но ты разумна и сильна — спаси как можно больше людей, если надо — уведи силою, запри их там, откуда нет хода. Через какое-то время дурман исчезнет, они перестанут рваться к безопасному прибежищу Хельхейма. Это так, никто из местных не умер, но в царстве Хель никто не должен чувствовать тревогу — такова уж суть мира усопших. И предупреди тех, кто посылает сюда солдат — ни одного больше. Они лишь пополняют их ряды.
Говорила она быстро, дабы уместить максимум информации, но все равно сохраняла по-прежнему царственный вид и тревога лишь отражала на ее лице заботы не только о личном.
— Тор, встань же. Я не могу удержать от необдуманных поступков, — она нахмурилась и чуть поджала губы, но не так, как когда была недовольна сыном, а так, когда тревожилась о нем по-настоящему сильно. — Но помни, кто ты есть. В тебе сила, что дарована тебе с рождения — умей различить ложное от правды, даже если первую выдают за вторую, а вторую — за первую. Я...
Она начала становиться прозрачной с рук, выдохнув лишь напоследок: "Он с ней..." — и с вздохом сожаления, что не успела большего передать, почти сразу стала туманом, исчезнув.
Белесо-серая мгла же вновь начала свое медленное, но неотвратимое наступление. [nick]Hell[/nick][status]Goddes of death[/status][icon]http://sh.uploads.ru/ibowQ.png[/icon]

В отличие от своей спутницы, Тор, кажется, не удивлен и не потрясен услышанным. Может быть, сны, что терзали его ночь за ночью, дали ему ответ; может быть, тайные знаки, оставленные отцом; может быть даже, что это были подсказки тех, кого даже Фригга не осмелилась - или не пожелала - назвать по имени.
И этому Громовержец тоже не удивлен.
Он не размышляет, как Сиф, о могуществе Хель, о том, что обещанное Асгарду произошло не тогда и не так, как пообещала лживая девка, именующая себя пророчицей. Одна из черт сына Одина, к добру или к худу - не задумываться о том, что нельзя изменить. И стремиться исправить то, что возможно.

Он поднимается с колен так же стремительно, как упал, рухнул перед убитой на его глазах матерью в пыль. Угрюмый и бледный; только в глазах - злая готовность, ожесточенное знание: в этот раз надо будет идти до конца.
- Хугин!- его хриплый крик разносится над прогалиной. Словно заслышав его, мгла ускоряет движение, начинает бурлить, пытается дотянуться до асов новыми и новыми щупальцами. Тщетно. Вспышка молнии, свет, разгорающийся внутри Мьёльнира, напоминает ей, кто здесь хозяин.

Лишь после этого Громовержец поворачивается к Сиф. Ноздри широкого носа в ярости раздуваются, губы поджаты в суровую линию, по лицу ведьмами с Лысой горы носятся тени. Кажется, он понял из слов призрака, он услышал что-то, внятное только ему.
- Идем. Бери этих... этого, и прочь отсюда. Нужно найти Бальдра. Нужно предупредить всех, кого можно. Людям не справиться с этой гостьей,- почти слово-в-слово повторяет он мысль своей спутницы, но заканчивает иначе.- И, раз она здесь, значит, судьба мира на волоске. Всего мира. Но мир еще не погиб. Один жив. Жив, понимаешь?- глаза, обращенные к девушке, темней грозового неба, и, кажется, в них время от времени сверкают далекие молнии.
Кажется, в этих двух словах для него сейчас заключен смысл жизни.

Не спрашивая, и не извиняясь за то, что делает, Тор перехватывает руку своей спутницы, делая шаг, увлекая ее за собой. И, словно боясь, что та не послушает, прибавляет с нежданной улыбкой:
- Знаешь, как говорят в Ванахейме? Сегодня - жизнь. Битва - завтра.

Лицо Громовержца искажается, меняется. В первое мгновенье он вздрагивает, кровь отливает от щек; он останавливается, как вкопанный, расширенными глазами впиваясь в знакомое бледное лицо. Но чем дальше, тем больше его наполняет горькая, полная прозренья усмешка.
Встряхнув головой, он отворачивается от фигуры, пытающейся изобразить бога лжи. Хотя он бы не удивился, окажись это и вправду Локи.
Все те же упреки, та же старая песня, брат.

- Идем, Сиф. Брось эту падаль,- говорит он, на миг позабыв, что в руках его спутницы - не призрак, не живой мертвец, а обычный человек из плоти и крови, черным колдовством обращенный на службу зла. Да еще и страдающий непомерно. Охваченный гневом, Тор поднимает молот - но чары мудрого Одина не дают ему нанести роковой удар, удерживают от пролития крови невинных. Отерев со лба пот, Громовержец озирается с тревогой, глядя на темные фигуры, тянущиеся к ним со всех сторон. Чары мертвецов... уже и свет солнца над ними, уже и воздух сладким медом вливается в легкие, уже тратит последние силы туман - но, раз почуяв жертву, Хельхейм не желает просто так расстаться с ней.

Всех не спасти. Как и в тот день, нужно сделать выбор: мир или он.
Не о нем ли ты желаешь  напомнить мне, брат?
- Идем. Не то он попытается и тебя свести с ума. Не слушай лжеца, не ищи в его фокусах правды. Все это ложь и обман. Идем.

... Ладонь Сиф разжимается, и воительница в растерянности отшатывается от призрака прошлого. Это Локи и в то же время не он, словно туман вдохнул свою волю в пустую оболочку, дал ей и голос, и имя.

... Тор берет женщину за руку, бережно, пока чары не начали дурманить ее, и делает шаг - но стена человеческих тел плотно смыкается перед ними. Мутные замершие глаза не различают перед собой ни живого не мертвого, но пальцы ищут живого тепла, ловят его, натыкаясь друг на друга, хватая воздух. Впиваются в край одежды. От этих уже не избавиться ни ударом молота, ни изгородью молний. Перед тем, кого любишь, за кого клялся положить жизнь, можно лишь отступить.
И он отступает, заслоняя плечом свою спутницу, принимаясь раскручивать в руке оружие.
- Держись за меня!

Цветы под покровом тумана перекинулись на новую жертву, правда, тут же признали уже умершего от инсульта еще в день появления Нагльфара в Аннаполисе мужчину, с словно разочарованным шорохом отступили. И как до того попавший под власть Хельхейма мертвец выглядел живым, подпитываемый непониманием, что умер, так и сейчас он сел, ухватился вдруг за алый плащ, мелькавший рядом совсем, пусть и в тумане, откашлялся и, увидев кровь на ладони, которой по привычке еще прижизненной прикрыл рот, закричал в ужасе, все сильнее цепляясь за алую ткань.
— ЧТО ЭТО?! — он опустил взгляд ниже и увидел, что одежда разорвана в паре мест, кровь заливает ткань, вытекая из совершенно нечувствительных ран. Только холодно там, где дрожащие пальцы нащупывают... нет, даже не кровь. Почему она такая спекшаяся и словно пахнет нехорошо? Неужели ранение проникающее? Он врач, он знает, как это бывает. Но почему он не помнит того, как получил раны. — Я... — он подносит к лицу ладонь, всматривается в темную кровь, и прекрасно осознает, что мертв. И точно не пару минут. — Это невозможно... невозможно!!! Я не могу быть мертв... не могу...
— Тш... — совсем рядом из тумана проявляется тень в плаще с капюшоном, напевающая мелодию, что моментально успокаивает заметавшуюс в панике душу. - Это не конец. Жаль, что я не в силах всех своих чад вовремя приметить да приветить.
Она словно не заметила парочку, стоявшую совсем рядом, лишь полы ее плаща, подбитые мехом, коснулись ткани алой и колыбельная коснулась спокойствием и их разума, пусть и не столь явно. Фигура склонилась к мужчине на земле сидящему, протянула руку, коснулась бледными до бела пальцами щеки его. И сожаления во вздохе Хель было больше, чем во всех слезах всех плакальщиц мира.
— Прости, обычно так не происходит. Но ты привыкнешь... Просто посмотри на цветы... они ведь красивы, да?
С мертвыми, как дитями малыми — надобно ласково и осторожно, иначе они могут потерять хрупкое равновесие и обезуметь навсегда.
— Я... почему я помню лишь завтрак? Я должен быть жизни спасать, операция... сложная... сегодня ведь.... ведь тринадцатое, да? Я не готов... не готов, Смерть... — и все же, в словах его уже звучало понимание того, что он и правда мертвее мертвого. Он отпустил, наконец, плащ Тора и кивнул ан немой вопрос во взгляде Хель. — Давно?..
-  Почти неделю, милый мой... пойдем же.
Она встала, ударила посохом о землю и свежая кровь стареет на глазах, становится почти черной в таком свете, на клинках Сиф становится запекшейся воняющей коркой — словно то, что она проткнула, было полно не алой свежей крови, а внутренностей тела, при том, изрядно сгнивших. Фигура в капюшоне обнимает плащом мертвеца — и вот уж в следующее мгновение на их месте лишь туман да парочка сияющих неярко цветов едва виднеются во мгле. Лица под капюшоном так никто из них и не разглядел, впрочем, вообще вся сцена проходила так, словно их и не было там, где Тор и Сиф стояли сейчас. [nick]Hell[/nick][status]Goddes of death[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/98544.jpg[/icon]

Громовержец лишь крепче прижал к себе отважную защитницу, не давая ей времени оглянуться, не давая сомнению поразить сердце, подобно ядовитым шипам. Он знал их слишком хорошо: едва вонзившись, пустят корни, обовьют, вольются в каждый удар, проникнут в каждый сосуд, в каждую мышцу с горячей, доверчивой кровью - и только тогда выпустят свой яд. Нет, только не она! Кого угодно он, царь, готов был подвергнуть этому страшному испытанию - но только не ту, без чьей веры собственная судьба теряла и смысл и значение, становилась игралищем для чужой воли.
Его воли.

Он прижался к теплым губам, он смеется, он принимается целовать милое лицо. Вот он, смотри, вот я, настоящий - а там только призраки, порожденья обмана. Они там, в темноте, в ледяных объятьях тумана, а ты здесь, живая, и в твоей груди пламя, способное сжечь весь Хельхейм.
Он открыл рот, чтобы сказать это - но слова застревают, каменной тяжестью замирают на языке. Остается только одно. Два.
- Кто ты?

Ледяной ужас заставил волосы у него на хребте встать дыбом. Он знал ответ, но хочет из собственных уст Госпожи услыхать подтверждение страшной правды. Но как это может быть? Бальдр, его брат еще жив, еще горит в небесах неоскверненное солнце; и все они - не в Асгарде, не на священной земле предков.
Тор поднялся, почти вскочил; молот, грозно и страшно гудя, через мгновенье лег ему в ладонь. Вытянув руку, в которой вращалась, крутилась, брызжела сотнями искр неостановимая вестница-молния, он закричал, и этот крик отдался едва ли не в каждом закоулке мертвого города.
- Именем Всеотца, я, Тор Одинсон, приказываю тебе: назовись!

Ничего.
В ответ только бормотание не-живых и свивающиеся клочья седого тумана.

Голос Сиф заставляет его выпрямиться, стряхивает, выбивает из него колдовское наваждение, словно пыль из залежавшегося ковра. Громовержец сжимает зубы и выпрямляется; его взгляд светлеет, загораясь пламенем гнева. Глупец, не желающий верить своим глазам, он едва не забыл о том, что важнее всех прорицаний мира, том, ради чего стоит бороться, том, что сильнее всех колдовских зазываний, сильней лжи и сетей, которыми норовят опутать их силы тьмы.
У него есть она.
У него есть брат.
Отец.
Родина.
Сначала они. Потом остальное.

- Бальдр. Пока он жив, жив Асгард,- проговорил он, сжимая плечи воительницы, удивляясь, как в один миг ревность к младшему брату, к собственной судьбе, превратилась в горячую любовь.
Его брат нуждается в нем - значит, он будет рядом.
Сегодня жизнь. Битва - завтра.
- Хугин! веди!

Могучая рука обхватила плечо Сиф. Мьёльнир, как вырвавшийся на свободу конь, выбросил сноп искр - уже не грозных, убийственных, а ярких, как сердце звезды,- а затем мягко толкнулся вверх, отрывая от земли, утягивая за собой.

... На сей раз полет был недолгим. Глаза ворона, неусыпные, неутомимые очи вещих птиц, вывели его к возвышенью холма, на котором виднелась крохотная фигурка. Еще недавно здесь были поля для гольфа, и зеленая трава ровным газоном выстилала многие мили.
Бальдр топтался у одной из верхних лунок, то ли почувствовав их приближение, то ли услыхав разносящиеся из-под тумана крики; завидев, что Громовержец, обнимая спутницу, спускается вниз, он сбежал по склону, и направился им навстречу.
Он был жив.
Туман не успел добраться до него, не успел причинить ему вред. Значит, у Асгарда есть шанс избежать погибели, избежать того, ради чего Один отторг от сердца любимого сына. Того, ради чего мать долгие годы дарила любовь чужим детям, скрывая в сердце страшную боль. Подвести их значило предать, не сохранить жизнь Богу света - значило самому начать Рагнарёк.
Нужно идти. Нужно укрыть Бальдра как можно дальше, пока туман не настиг его.
Но сначала...

- Хеймдаль!- крикнул он, поднимая лицо к небесам.