На Геноше было хорошо. Приятный климат, пальмы, белый песочек, бриз и шуршание прибоя. Жаль, что ничто из этого сейчас никак не могло отвлечь Джин от паршивых мыслей о будущем. Оно отдавало каким-то тленом с того момента, как она поняла, что они не ушли от войны, а война пришла за ними. Достаточно было взглянуть на Скотта, на залегшую между бровями морщинку, на упрямую линию губ, жесткую и уверенную. Он принял решение, даром, что оно не нравилось Джин, и теперь ей нужно было убедить его в том, что он принял неправильное решение.
В такие минуты Грей жалела, что она не видит будущего. Да, ей снились сны, которые можно было бы принять за предупреждение, но ничего общего с видениями они не имели. Всего лишь подсознательный выплеск страхов, обращенный в предчувствие неприятностей, чтобы потом можно было бы сказать “я же говорила!”. Но эту фразу Джин ненавидела,  вряд ли стала бы использовать. Лучше предотвратить беду, чем потом что-то говорить.

Она ждала Скотта на берегу, на закате, сидя совсем рядом с прибоем. Тошнота, мучившая ее почти весь день, наконец, отпустила. Несмотря на то, что они уже как два дня находились в спокойном и безопасном месте, Джин не могла избавиться от ощущения переутомления, легко понимая его причины. Она почти все время спала, восстанавливая организм, храня свою тайну, благо все списывали ее болезненное состояние на применение способностей против Хадсона. А Джин их не переубеждала. Она хотела сказать Скотту о ребенке в подходящей атмосфере, а таковая все не наступала, все время что-то происходило или Саммерс был далек от нее мыслями. Вряд ли он смог бы сейчас оценить новость о беременности, собравшись на войну, но в душе Джин тлела надежда, что именно по этой причине от остановит свой крестовый поход против Апокалипсиса.

Его шаги отвлекают Джин от тяжелых мыслей, и она отрывает взгляд от закатного солнца, только сейчас замечая, насколько все вокруг замечательно оранжевое в его лучах. Переводит взгляд на подошедшего мужа, протягивает руку, чтобы забрать из его руки бутылка гранатового сока, который она просила захватить.
- Тут красиво, - Джин подвигается на камне, освобождая место Саммерсу. Прикрывает глаза, на миг подставляясь солнцу. Организм после привычного климата Салема сбоил, с трудом привыкая с теплу острова, и Джин все еще чувствовала себя немного не в своей тарелке. Она снова переводит взгляд на Скотта, видит его серьезное лицо, кажется, он позабыл за эти дни, как улыбаться. Когда в последний раз видела его улыбку? Кажется в отпуск. Кажется тогда.

Джин трет висок пальцами, вздыхает. Оттягивать разговор не имеет смысла, тем более, если Скотт все для себя решил, даже не посчитав нужным спросить ее мнение. Не на это она подписывалась, в конце концов, они оба договаривались о том, что их новая семейная жизнь не превратится в череду самостоятельных решений, которыми в свое время так мило страдала сама Грей.
- Скотт, нам надо поговорить.
Эта фраза прямо могла бы стать девизом на их гербе, надумай они организовать монархию. Джин делает пару глотков сока, ставит бутылку между ними, подтягивает колени к груди, не сводя глаз с оранжевого горизонта.
- Мне не нравится твоя идея организовать крестовый поход против Апокалипсиса прямо сейчас. А то и вообще. Почему мы? Почему мы опять должны разбираться с этим дерьмом, Скотт?

Джин видит мысли Скотта. Они предельно просты на самом деле. Все так, как он говорит, никаких подводных течений. Но от того все только хуже, Джин готова за голову хвататься. Переубедить того, кто искренне верит в то, что поступает правильно, практически невозможно, если, конечно, не вламываться в чужое сознание, на что Джин не пойдет ни при каком раскладе.
Она поворачивается, так, чтобы видеть профиль мужа, устроившись удобнее.
- Скотт, он может попытаться придти, но это не значит, что он придет. К тому же, Геноша имеет гораздо более сильную защиту, чем школа, особенно после нападения стражей. Никто не знает его планов, согласна, но нарываться самим? Скотт, а как же будущее? А как же все наши планы? Ты их нас лишаешь, уходя на войну, которая даже не началась.

Кто как не мы…
Кто как не мы!
Джин вспыхивает, как зажигалка, подскакивает с камня, делает несколько шагов в сторону, вступая в теплые воды океана, позволяя Скотту любоваться своей спиной. Пытается успокоиться потому, что не заводиться уже вряд ли выйдет.
- Так будет всегда, Скотт? - Джин оборачивается. - Будет возникать новая напасть, объявляться новый враг, и ты будешь подскакивать с места, убегая спасать кого угодно, мотивируя это тем, что мы должны. Что мы должны, Скотт? Мы уходили сюда спрятаться от всего мира, чтобы жить, любить, рожать детей, а теперь ты готов броситься в войну с Апокалипсисом! Да, я тоже хочу отыскать Джимми, парень не виноват, что он магнит для неприятностей, ему нужно помочь, но черт тебя дери, Саммерс, помочь ему не значит влезть прямо в лапы того, о ком мы мало что знаем. Рассказы Страйфа это лишь малость, самая малость.

Да, Скотт хочет ее защитит. Да, Джин это ценит, но ценила бы еще больше, если бы это не выглядело попыткой умереть, чтобы оставить ее вдовой. В таком случае проще умереть самой, чтобы не разбираться с эмоциональными последствиями, болью и страданием в жизни без любимого человека.
Ну хотя бы в этот раз не она его убьет, но это малое утешение по сравнению со всем остальным.
Джин качает головой.
- Не говори мне о заботе, Скотт. Забота обо мне должна включать тебя рядом, а не твои поиски Апокалипсиса в одиночку. Ты даже не хочешь подумать, как действовать, в твоей голове уже есть какой-то план, и все, ты готов следовать ему!

Умиротворение вокруг уже не приносит радости, но начинает раздражать. Шорох прибоя, легкий ветерок, закатное солнце, что играет бликами на лице сидящего перед ней Скотта, от чего кварцевые стекла его очков переливаются так притягивающе, что трудно отвести взгляд.
- Тебя волнует, кем ты будешь в бездействии. Но кем ты будешь, Скотт, если сейчас не прислушаешься ко мне? И что будет с нашими обещаниями? Или они для тебя ничего не значат уже?
Они изменились под влиянием смерти и обстоятельств. Они не такие, какими были когда-то, юными, яркими, живыми. Но Джин не хочет верить в то, что они изменились настолько, что выбор будет делаться совсем не в ту сторону. Что выбор будет отдалять их друг от друга, и это на самом деле ужасно, для нее, для ее сердца, для клятв, которые им пока не удалось обновить.

- Скотт! - Джин бросается к мужу, ловит его за руку: - Услышь меня. Тебе не стоит идти одному. Вообще не стоит пока высовываться. Мы не знаем его следующего шага, у нас мало информации о нем, и то, что рассказал Страйф, этого все еще мало, Скотт. Нам нужно понять, как он мыслит, и для этого нужно позволить ему наносить удары. А пока мы в безопасности, его удары придутся в пустоту, но это даст нам возможность анализировать и понимать. А не бежать, сломя голову, вперед, чем именно ты и пытаешься заниматься!
Проклятье.
Они всегда были на одной стороне. Она всегда принимала сторону Скотта, веря ему, веря в него, не ошибалась. Он был идеальным лидером для Иксов, но сейчас происходило что-то такое, что разрушало все на ее глазах. Неужели в нем настолько сильно пламя Феникса, которое тот по себе оставил? В том, что что-то осталось, Джин не сомневается, в ней самой он все еще плещется, никогда не угаснет. Но этим надо пользоваться разумно, не позволять шептать на ухо слова соблазна собственной мощи, это обманчиво, это ведет к потерям.

- А как ты защитишь себя, если что-то случится? Ты мутант, ты забыл об этом? Ты объект его желания. Более того, если ты и это забыл, ты очень сильный мутант, твоя сила способна превратить мир в огонь, принести боль и разрушения. И говорю я это не для того, чтобы тебя уязвить, а потому, что понимаю, что может произойти. - Джин ловит лицо Скотта в ладони, заглядывает в него, надеется, что он видит в ее глазах всю искренность, ощущает все ее эмоции, так как она их чувствует. - Я боюсь, ты это понимаешь? Боюсь, что ты уйдешь и не вернешься. Что ты слишком стремишься вперед, не давая никому ни на что шансов, ни себе времени, ни остальным возможности.
Скотт запирается. Стоит на своем. И Грей все больше чувствует собственное бессилие. Злится. Обижается. Ей больно и страшно. У нее в руках последний козырь, и она боится его пускать в ход потому, что если он сработает, она всегда будет считать, что была не права, а если он не сработает, то всегда будет не прав Скотт. В его использовании никогда не будет правильного выбора и правильного ответа, но Скотт, сам того не понимая, загоняет свою жену в угол, из которого остается только плакать или поступать так, как диктует любовь.

Скотт задает закономерные вопросы. В чем-то похожие на ее вопросы, но отстаивающие его мнение. Мнение того, кто хочет защитить ее и всех тех, кто отдал себя под его опеку, от беды. И ей кажется, что Скотт не видит очевидного.
- Я не прошу тебя прятаться, быть трусом или что ты там себе надумал. Я прошу только не торопиться, не идти одному, чтобы не попасть в неприятности. И я прошу просто не уходить сейчас. Потому, что ты мне нужен. Неужели я так многого прошу?
Она никогда не использовала эту фразу - “ты мне нужен”, может, и зря, может, и стоило. Может, тогда бы Скотт осознавал свою значимость для нее гораздо больше, еще до смерти, но они оба как-то не очень удачно выполняли роль супругов, ошибаясь на каждом шагу, любя, но не умея толком любить. Казалось бы, в чем проблема, но Джин принимала все как должное, Скотт же просто держал многое в себе, настолько глубоко, что Грей потребовалось бы вломиться в его сознание, чтобы понять.
Ей казалось, что проблему взаимопонимания они решили несколько недель назад.
Видимо, казалось.

Джин обнимает себя за плечи. Почему-то стало прохладно, а ведь было совсем недавно еще тепло. Отступает на шаг от Скотта, чувствуя, как подол длинного светлого сарафана напитывается морской водой. Соль ее вбивается в нос, наверное, от того и глаза слезятся.
- Я беременна, Скотт.

Джин кажется, что Скотт не понимает ее. Что она говорит с пустотой, и черт возьми, как ей вообще быть со всем этим? Он гнет свою линию, и с точки зрения здравого смысла в ней есть истина, он прав, им нужно быть готовыми к тому, что Апокалипсис не остановится, но Геноша сейчас безопаснее чем весь остальной мир, а они уже знают об угрозе, значит, будут готовы. Да, изучить врага с близкого расстояния хорошая идея, но идти одному все еще глупо, бездумно, опасно.
Джин прячет лицо в ладонях:
- Ты не понимаешь, Скотт, - голос ее звучит глухо, - мы с тобой, что удивительно, сейчас думаем о разном. Ты говоришь, что за пару дней ничего не случится, а я пытаюсь донести, что не нужно пока туда идти, в тот мир, что нужно посмотреть, что сделает Апокалипсис. Но ты упрямо идешь в логово к зверю, будто бы тебе жить надоело, будто в тебе не стихает чертово желание воевать. Ты сам-то не стал, Скотт? Мы всегда за что-то боремся, мы должны были спрятаться на Геноше, чтобы перестать бороться, чтобы начать жить, и где все? Ты снова находишь, за что бороться!

Усталость Скотта не остается незамеченной. Кому как не Джин знать, сколько Саммерсу приходилось отстаивать свои решения, и до того, как им на пути впервые повстречался Феникс, и после. И вопреки здравому смыслу, Джин была на его стороне, возможно, идя за ним по причине того, что она его жена, и вместе с кольцом она приняла обязанности его поддерживать, даже если не согласная с ним. По крайней мере, раньше они так радикально не расходились во взглядах, и даже тот момент с Фениксом - Джин верила, что принятое решение было единственно правильным.

Но сейчас, в эту минуту, она продолжала отпираться от его слов, понимала, что ему не хочется убеждать в своей правоте еще и ее, в конце концов, он имеет право на то, чтобы хотя бы она, та, кто его любит, просто верила ему. И Джин бы верила, но на кону стояла его жизнь, так ей казалось, и она была готова цепляться за него всеми способами, что были ей доступны.
Известие о будущем отцовстве вызывает в первый момент шок у Скотта. Определенно, она подозревала, что из краткого отпуска они вернулись уже не вдвоем, но ей самой нужно было время, чтобы это понять. Ее впечатление от новости было менее нервозным, но то она, а то Скотт, он просто не думал сейчас о такой возможности.
А затем приходит радость. Пьянящая, счастливая, радость от того, что жизнь дарит им самое ценное сокровище, и этот миг, когда ничего еще не знаешь о ребенке, когда он для тебя даже не личность, так, горошина в матке, а ты уже готов его любить. Этим чувством сейчас и охвачен Скотт, когда притягивает к себе Джин, но у нее самой все еще внутри царит холод потому, что она не понимает, к чему привели ее слова.

- Я не так хотела тебе сказать. Я хотела это сделать в подходящей обстановке, потому и откладывала эти дни, чтобы не вываливать на тебя новости посреди ссоры, будто это единственный шанс донести до тебя смысл происходящего, - бормочет Джин, уткнувшись носом в футболку Скотта.
Она хочет оставаться в его объятиях. Они безопасны, они могут ее защитить, спрятать ее от мира, от боли, от страха потому, что это самые родные и любящие руки на всем белом свете. И Джин молится, чтобы Скотт сейчас не разрушил все это фразой, что он все равно уходит искать Апокалипсиса.

Счастье и восторг Скотта Джин ощущает каждой клеточкой собственного сознания, в каждом его уголке. Они расходятся волнами, задевая и ее, принося облегчение, но совсем не успокоение, она все еще не может отпустить мысль, что он уйдет. В глубине души, на самом ее дне теплится надежда на то, что она все сделала правильно, что это сработает. Это она чувствует в объятиях Скотта, в его дыхании, в том, как он зарывается носом в ее волосы. Но нет-нет, и в радостные мысли вторгается реальность простыми словами - стражи, Апокалипсис, Феникс, и Джин хочется закричать, чтобы не слышать этот шепоток в своей голове.
Скотт не забудет.
Скотт не остановится.

Джин пытается следовать за его мысленными вопросами, все больше раскидывая сетью его собственную любовь к ней и к этому нерожденному ребенку.
- Боюсь, ответ на этот вопрос нам предстоит узнать через месяца этак три. Три недели срока очень мало для того, чтобы им задаваться, - Джин поднимает голову, рассматривая мужа. Солнце бликует на кварцевых стеклах его очков. Наверное, единственное, за что благодарна Геному рыжая, так за это, что она снова помнит, какие глаза у Скотта. И каждый раз думает об этом, всматриваясь в них. Она уже как-то и привыкла к этому, хотя говорят, что глаза - зеркало души, и без них не понять, когда человек лжет, а когда говорит правду. Но Джин в этом не нуждалась, Скотт не лжет ей никогда, и совсем не потому, что его мысли для нее открыты, а потому, что не считает это правильным.
Вот и сейчас, ничто в нем не лжет, его решимость никуда не делась, только уступила место его радости от новости.
Джин проиграла, хотя на миг считала, что выиграла.

Она понимает желание Скотт не говорить сейчас об этом, но не может. Потому, что спрятаться от реальности не выйдет, он просто уйдет утром молча, выбравшись из их постели, оставив на щеке спящей жены поцелуй, уйдет, и хотя она сможет дозваться его везде и всюду, но это совсем не то.
Джин устала не меньше всего. Но ее усталость требует, чтобы Скотт остался, его же - только чтобы этот вечер прошел без споров и боли. Кажется, они сегодня не могут дать друг другу желаемого, увы, и Джин осторожно выбирается из объятий мужа. Теплый тропический ветер касается ее кожи, и она вздрагивает - он холоднее всех северных ветров, неся в себе предвкушение боли, от которой ей не уйти, от которой даже Скотту ее не уберечь. Он сам становится источником этой боли.

Джин вздыхает:
- Мы можем, конечно, не говорить, но разве это изменит твое решение? Я надеялась, что этой новости будет достаточно, чтобы ты остановился, остался рядом, но вижу лишь то, что ты теперь еще сильнее задумался от необходимости что-то делать. - Джин нервно смеется, отворачивается, не в состоянии сдержать слез. Глаза тут же становятся на мокром месте, как она ни старается успокоить себя.
Ну же, она никогда не была такой плаксивой. Это все гормоны, их слишком много для нее, и они рвутся наружу, ломая саму женщину. Джин вытирает пальцами щеки, пытается утихомирить бурю внутри, но все равно это заканчивается всхлипом.
- Я могу лишь просить, Скотт, не уходи. Почему тебе сложно поверить, что это не каприз, что это разумно, что я просто чувствую, что с тобой что-то случится?

То, как Скотт произносит ее имя, никто другой так не произносит. В четырех буквах сосредотачивается вся его любовь, вся его надежда и вера в то, что все будет хорошо. И Джин становится еще хуже, она чувствует себя отвратительно, когда чувствует, что он колеблется. Что в его голову закрадываются сомнения, правильно ли он поступает. Часть ее хочет закричать, что нет, неправильно, хочет обернуться и умолять - “выбери меня, выбери нас, выбери наше будущее и пусть весь мир горит в огне”. Она устала терять, она постоянно его теряет, сколько можно? Почему им не дается хотя бы немного времени для себя, чтобы спокойно проводить закат, встретить рассвет, и жить, жить, ни на что не обращая внимания.
Скотт обнимает ее, и ей все труднее признать, что она не права, что не имела права так поступать, но слова были сказаны, и теперь что бы она ни сделала, мужа буду одолевать сомнения. Так же, как ее мучают страхи, взявшиеся на ровном месте. Что, если он прав? Что это нужно сделать, а она поддается панике, когда ей просто страшно потому, что она боится - беременности, ребенка, остаться одной.

Джин давит судорожный вздох, снова вытирает слезы.
- Ты прав. Ничего не случится.
Но голос ее звучит бесцветно, а улыбку выдавить никак не получается, хорошо, что она стоит спиной к Скотту.
Что надламывается внутри. Раздается слабый треск, будто осколками что-то осыпалось, а Джин и не понимает, что. Но Скотт лидер иксов, и он не должен идти на поводу у расшатанных нервов собственной жены, которая боится его отпустить потому, что устала его терять.
Я не имею права так поступать. Заставлять его выбирать между собой и его обязанностями перед остальными.
Джин ведь знала, что этот момент наступит. Что однажды она будет стоять и смотреть на закат, думая о том, что хочет немного спокойствия. Что хочет немного своего мужа для себя. А не для всех. Но для этого нужно было не выходить замуж за того, кто стоит на страже интересов соплеменников. Чувство ответственности Скотта слишком сильно, чтобы решить сейчас все в ее пользу. Ответственности не только за других мутантов, но и за семью.

- Если ты все решил, то тебе лучше отправиться отдыхать, полагаю, ты рано утром улетишь.
А она вряд ли сегодня уснет. Наверное, стоило бы взять Скотта за руку, стоило бы пойти вместе с ним в ночь, стоило бы не расставаться на такой ноте, нельзя уходить на такие дела с ссорой в душе. Но Джин старается сказать что-то хорошее, а губы дрожат, грозя снова разразится всхлипом.
Я тебя люблю. Я тебя очень люблю. Но я сейчас просто не могу ничего сказать.

То, что она сознательно отступает, отпуская Скотта с его ответственностью на сбор информации об Апокалипсисе, не означает, что она этого хочет, а потому не обязана принимать это все с радостью. Ей лучше побыть тут, пока окончательно не успокоиться, возможно, ей сегодня лучше переночевать у Ани на диване, по крайней мере, так она не свернет все в новую ссору. Джин просто не уверена в себе, что сможет сдержаться.
Она старается.
Но ее старания не очень хорошо работают, и на то, чтобы выдержать выбранную линию поведения, уходят все остатки сил.
Поэтому она просто думает о том, как сильно любит Скотта, как ей страшно, и как она снова готова молить его не уходить.