Магнето сплевывает кровь на асфальт и поднимается с колен. Руки сжимаются в кулаки, и ярость становится отличным подспорьем, чтобы снова ударить. Он не привык к бездействию, он был готов идти вперед и до конца, он был готов жертвовать другими и собой. Но не ради чертовой Гидры! И ненависть застилает и туманит взгляд сильнее, чем льющаяся кровь из разбитой головы. Все дело в этом - он не может сосредоточиться на чем-то еще, он раз за разом прокручивает в голове все события, он пытается выместить свою злобу на окружающем мире, он не признается себе, что виноват. Он никогда не бывает виноват: всегда виновато окружение, обстоятельства, кто-то еще, но не он. У него всегда был четкий взгляд на этот мир, и он всегда знал, каким хотел бы его сделать. Пока что не получалось, и Магнето раз за разом поднимался с колен - прямо как сейчас.
В этот раз он не поднялся, оставшись лежать на промятом им же асфальте в луже собственной крови. Наверное, его стоило добить немедленно или бросить здесь подыхать, чтобы Гидра избавилась от него, как от балласта. Наверное, это им еще аукнется и не самыми приятными последствиями, когда Магнето всегда оборачивался против тех, кто стоял у него на пути. Но только почему-то так не сложилось, не случилось, и его не бросили. Хотя все равно было бы лучше добить на месте! Но Эрик этого не видит, не дает такой ироничный совет тем, кто пытается его спасти, не дать умереть, стараясь что-то сделать с ранами. Даже без сознания он цепляется за жизнь, не зная, что происходит в реальном мире. В его мире темно и нет никаких мыслей, есть все и ничего одновременно, абсолютное "ничто", где он не осознает себя, где он ничего не ощущает и не чувствует. Будто щелчок пальцев, и был выключен свет, а затем и отключен он, как какой-нибудь робот. Еще секунду назад он пытался собрать все силы в кулак и было дико больно - щелчок - и нет ничего. Но он еще пока есть, и он не собирается так просто сдаваться и умирать.
Из темноты пробивается какой-то звук, нарушая его покой. В нос ударяет какой-то запах, заставляя поморщиться. Вздохнуть не получается, и он задыхается, заходится в кашле, снова проваливаясь в темноту, где нет ничего, где уже так привычно все и знакомо. Это чередуется яркими вспышкам, которые длятся долю секунды с какой-то непонятной периодичностью, когда он дергается на больничной койке, силясь вздохнуть, прийти в себя, снова замирая, и руки не так хаотично сжимают покрывало, как будто лишь оно способно удержать его в этом мире. Сплошной калейдоскоп, непонятный, неконтролируемый, который длится, казалось, целую вечность, пока Магнето не открывает глаза.
- Чарльз, - голос хриплый, глухой, надломленный, но его он узнает сразу же. Картинка из прошлого оживает перед глазами, и он мутным взглядом смотрит на Ксавье, который молод, который еще не потерял свои волосы, который так знакомо ему улыбается. - Странно... я не думал, что меня возьмут в рай, - в теле ощущается какая-то легкость, а кругом - все белое, да и образ старого друга, которого уже нет на этом свете, который, умирая, выглядел совершенно иначе. Эти картинки складываются в голове именно в такой последовательности, что Магнето почти что очевидно: он тоже умер, не справился и не поднялся в очередной раз, замирая навсегда на том разбитом асфальте.
- Странно, - он облизывает пересохшие губы неосознанным движением, даже не силясь ни подняться, ни чего-то там еще сделать. Он по-прежнему не слишком чувствует свое тело, и мир по-прежнему перед глазами ярко белый с образом Чарльза рядом. - Или это - ад, а ты мое наказание? - смешок выходит таким же хриплым, и Магнето закрывает глаза. Он еще в сознании, он еще что-то смутно ощущает, но та легкость в теле выбивает из него дух. Или душу? У него еще есть она? Но в рай бы его точно не взяли - он это всегда знал: даже по протекции Ксавье!
- Тогда Феникс... не лучшая моя идея, - это - почти что признание вины, которое вряд ли бы последовало в той жизни. Но разве теперь не все равно? Уже нечего делить, и все остается где-то позади, за спиной, и от такого уже будет не отмахнуться: тяжелее всегда от того, когда что-то уже нельзя исправить, изменить, сказать то, что не было сказано, сделать то, что не успелось. - Почему ты пытался высмотреть надежду? - отчего-то именно этот вопрос всплывает в его голове, и Эрик снова открывает глаза, но Чарльз не исчез - он по-прежнему рядом, как и все белое вокруг, которое ослепляет. - Почему не пригляделся к тому, какой я монстр? - в этот раз Магнето не усмехается, а говорит совершенно серьезно. Раз уж все закончилось, то почему бы теперь не посмотреть в глаза своим демонам? Кстати о последних: - Становится жарковато... под моим котлом разожгли огонь, и это все-таки ад?

- Я знал, что не попаду в рай. Всегда знал, - эта белизна - лишь иллюзия, и Чарльза наверняка рядом нет. Он лежит изломанный на асфальте, отдавая Богу душу. Или скорее дьяволу. И в его "рае" он будет вечно переживать потери, пока черти подкидывают дровишки в огонь его котла. Магнето всегда знал об этом, но не спешил встать на путь исправления. В конце концов, иногда даже личная жертва - это ничто по сравнению с целью: будь то пешка или даже король. - Король умер - да здравствует король... я не был на твоих похоронах. Наверное, я ужасный друг, - он сглатывает, морщится, ощущает, что губы отчего-то стали влажными, что жар в теле нарастает, и мысль про котлы и огонь посещает его снова. Магнето всегда думал, что лицо его мучителя будем лицом Шоу, но выбор Чарльза был более очевиден в свете последних событий и лет, в свете Феникса, который разрушительной мощью разрушил жизни, начиная со своей. - Что может быть страшнее, Чарльз? Или это указано в моем личном деле? Здесь же есть личные дела? Я бы на свое взглянул, - Магнето хмыкает и снова закрывает глаза. Про себя он сам все прекрасно знал, и другим знать не стоило, и откровенные разговоры по душам он уже давно не вел и вообще не умел их вести, сразу же закрываясь, отгораживаясь будто своим электромагнитным щитом. Только вот в последний раз щит явно не выдержал, и это его убило, и его тело лежит на асфальте или где-то под руинами Башни Мстителей, где он сражался за Гидру. За чертову Гидру! Эрик хмурится, когда посторонний странный звук доносится до него, но не понимает, откуда он идет и что это. На деле же один из мониторов, к которому он подключен, отражает показания организма, и сердечная линия начинает скакать, как лошадь на ипподроме, и у Эрика сбивается дыхание от того, как холодная ярость и злость душат его крепкой хваткой.
Глаза снова открыты, и взгляд старается цепляться за Чарльза, как за какую-то константу в его слишком хаотичной жизни. Даже если они сталкивались, как противники, их дружба никуда не исчезала: она просто уходила на второй план, но неизменно оказывалась рядом. И, надо сказать, что в такой ситуации Магнето всегда было проще: именно Чарльз сам находил объяснение его поступкам и почему-то до сих пор не бросил в него верить, не бросил его.
- Ты не думал, что время, как и история, цикличны? Все уже было и все обязательно повторится. Даже мы, - Эрик усмехается и качает головой. - Даже здесь ты не меняешься: ты слишком в меня веришь и видишь то... что хотел бы видеть, но этого - нет. Понимаешь, Чарльз? - и этот разговор у них уже тоже был, тоже повторялся, и сейчас снова всплывает. Который это был шанс, что Ксавье ему давал? Он их уже давно не считал, зная, что потом все равно получит еще один, новый. Эта вседозволенность расхолаживала, отношение - подкупало, а муки совести... когда ты опустился слишком низко, когда темные воды личной бездны уже сомкнулись над твоей головой, то даже это перестает иметь значение.
Все-то ты знаешь, Чарльз. Тогда зачем и почему снова?
Но Чарльз верит и всегда верил, даже больше, чем сам Эрик, как будто ему доступно то тайное знание о Магнето, о котором он сам не в курсе, и в его взгляде сквозит понимание. Проклятье! Было бы лучше, если бы он упрекал! Но Чарльз не упрекает, он не судит и не осуждает, он не винит - он просто говорит о том, что всегда есть другой путь, иной выход - даже для того, кто добровольно запутался и заплутал.
- Чарльз? - Эрик хмурится, стараясь сфокусировать взгляд еще четче, вглядываясь в старого друга, слушая его слова. - Ты умер, Чарльз. Я сам видел тогда... Феникс... - говорить внезапно становится сложно и тяжело, как будто горло сдавили тисками, и он невольно сжимает руки, комкая в пальцах больничное покрывало. Магнето рванно дышит, задыхаясь, и снова слышится тот странный писк, но теперь он слышится отчетливее, и он поворачивает голову, моргая, вглядываясь... в медицинский прибор?!
Воскрес. Выжил. Как давно? Почему только сейчас? Выглядит, как сто лет назад! Нет, конечно, меньше, но снова также! А я? Я тоже...? Я живой!?
Теперь он уже иначе смотрит на Ксавье, пристально, жадно, вглядываясь в каждую черту лица, воскрешая ее в своей памяти вместе с их историей, разными событиями, иными лицами из их общего прошлого.
- Какие, к черту, прости!? - он злится, и его злость сейчас - иррациональна: она уходит в пустоту, она ни на кого толком не направлена, но обстоятельства выбивают из колеи, сменяясь слишком быстро, а у него нет сил осознать, перевести дыхание и приспособиться. - Еще скажи, что снова ходишь! Что уже давно вернулся! Что ты... - Эрик замолкает также внезапно, как и начал говорить, дернувшись и замирая. Чего-то в этой картинке не хватает: какой-то еще важной сейчас информации. Он что-то упустил, что важно, что ему нужно знать прямо сейчас и любой ценой, и это тоже раздражает и злит. В последнее время он вообще всегда злой: с тех пор, как узнал правду про чертову Гидру! И эмоции снова захлестывают, ярость застилает глаза, и теперь он понимает, на кого злится в первую очередь - на себя! Что допустил, что позволил, что не заметил и не понял!
- Где я? Мне надо идти... - раз уж он жив, то он должен... Магнето сдавленно стонет, когда первая же попытка собрать волю в кулак и подняться не удается, а тело в один момент превращается в сплошной сгусток боли, что его тут же скручивает. Но это показывает нагляднее всего, что он живой. И, раз он жив, то: - Чарльз, ты выжил?

Иногда Эрику хочется кричать: неужели Чарльз не видит, какой он монстр на самом деле? Почему он продолжает ему верить и верить в него? Сам бы Магнето так не смог, и, если бы Ксавье так с ним поступал, то их дружба давно бы закончилось. Но откуда у него все это? Почему так происходит, и там, где внутри у Эрика плещется огненная ярость, у Чарльза царит добродушное спокойствие? Он помнит тот урок, когда Чарльз показал ему, как может быть, когда отринуть боль, перестать фокусировать взгляд на гневе, что застилает глаза, а потом найти точку умиротворения, и тогда он бы смог свернуть горы. Только покоя уже давно нет и точно не будет дальше, и он снова цепляется за свой гнев, как за рычаг, которым он будет сдвигать препятствия со своего пути. Не лучший метод? Но он не умеет иначе, он не готов забывать и прощать, а, значит, это будет всегда с ним, и остается только смириться. Только почему-то Чарльз в него продолжает верить.
- Брось, Чарльз: друзья не ведут друг друга на смерть, - Эрик себя не обманывал и знал, какая подоплека скрывалась за его поступками. Да, он не знал, что Феникс может зайти так далеко, но было уже поздно, и он спровоцировал ее невольно. Или все-таки осознанно? - Ты думаешь, что в твоей школе кто-нибудь бы пустил меня на порог? Правда? Я... польщен. Но нет, - когда-то он с Людьми-Икс объединялся против Страйкера, но и там он преследовал свои интересы и даже не заикнулся, что он когда-то стоял у истоков создания команды. Зачем? Время было совсем иное, и история стала иной, но такое не выкинешь из памяти, не сотрешь, и Эрик помнил до сих пор, как и помнил Чарльз, тоже не забывая и все еще видя в нем какую-то надежду. Где? Где она? Если сам Магнето давно ее уже не находит!
Монитор пищит, когда эмблема Гидры буквально встает у него перед глазами, и он снова ощущает ярость. Какое умиротворение? Не было такого. Эрик тяжело дышит, будто бежал целый кросс, вспоминая, как пришел, как жал руку Капитану Америка, как потом сам старался... и ради кого он старался? Пальцы стискивают простынь, но сейчас он ничего не может поделать: он сломлен и разбит, он не боец, а его сила зависит от физического состояние, которое, судя по всему крайне паршивое. Но ладно бы только это: получается, что и Чарльз - живой! Он вернулся и вернулся молодым, и уже нет его коляски, и его ноги снова его слушаются, и даже волосы свои он не растерял. Как будто время повернулось вспять, и снова где-то 70-ые, и все по-прежнему, и того будущего, в котором он пытается выживать, еще нет. Но все это есть! Еще как есть, и подобное не укладывается в голове: слишком много всего случилось, что Эрик никак не может приспособиться, чтобы для себя это как-то упорядочить.
Магнето мотает головой и начинает подниматься под писк монитора, но только сил совсем нет, и он падает обратно. Но можно не сомневаться, что он попытку повторит: он всегда был слишком упрямым. И Чарльз встает на ноги, от чего Эрик белеет, жадно смотря на него. Одно дело слова, но другое - это видеть вживую, и он несколько раз моргает, но картинка перед глазами не меняется, и все это - правда. Значит, что? Он больше не виноват в том, что его друг - калека? Он может больше не оглядываться назад? Но ведь это было, и это было долгое время!
- Черт, у тебя отличный второй шанс, - интересно, а у него как с шансами? Определенно было паршиво, и Эрик тут не ожидает чудес, не верит в них и не ждет. - Но только... - он сжимает руки в кулаки, но сил нет, и ничего не выходит! Ни один металлический предмет не взмыл в воздух, его кровать не отъехала в сторону - ничего такого! Только монитор противно орет, и у него, черт подери, даже нет сил его заткнуть! - Вам стоило меня там же и бросить... или добить... второй вариант был бы лучше, - Магнето криво усмехается, а в его глазах полыхает злость. - Ты же представляешь, друг мой, что будет, когда я встану на ноги? - только может ли представлять Чарльз, когда сам Эрик не знает, что ему делать дальше: работа на Гидру выбила его из колеи, и он представляет, как отлично помогал врагу! Это злит еще больше, и он срывает с себя датчики, чтобы этот проклятый писк прекратился хотя бы таким образом, раз его силы не хватает, чтобы заткнуть злосчастный прибор. - И мне не нужна твоя жалость... - а что ему теперь нужно? Эрик перехватывает руку Чарльза, сжимая ее в своей руке, находя в этом некую опору, чтобы снова попытаться подняться. И Чарльз смотрит на него все также, и от этого еще хуже, и внутри все горит огнем. - Прости... - эти слова он буквально проскрипел сквозь зубы, когда он начинает задыхаться, когда ему чертовски больно, но он все также пытается встать и нащупать свою силу, которая от него утекает, как песок сквозь пальцы. И это его "прости" не касается слишком сильного захвата его руки: все намного глубже и острее, уходя корнями в прошлое, которое они оба не забывали и никогда не забудут.

- Чарльз, брось: мы оба знаем, что тогда сделал Феникс. И это стало точкой невозврата, - Эрик не обманывает самого себя в этот  раз, и те события не стерлись из его памяти, и сейчас он их видит особенно ярко. Просто для Чарльза все закончилось в тот момент, и он не видел, что было дальше, как и что происходило, не знал, чем все закончилось. Нет, ему могли потом рассказать, но на тот момент Магнето бы вряд ли переступил порог школы, а ему вряд ли бы дверь открыли. Такой вооруженный нейтралитет, когда никто не хочет пересекать незримую границу, чтобы разбудить всех демонов, которых еще не похоронили и вряд ли когда похоронят. Но Чарльз в него верил, и это... было приятно? Раздражало? Заставляло его задуматься? Всего понемногу, но сейчас он не может принимать решения: все слишком изменилось, и это выбивает из колеи, как и собственное состояние. Эрик не привык быть слабым, не позволял себе это, не планировал допускать, и сейчас плохо помнил, как же так случилось, что он оказался лежащим на асфальте, готовым отдать Богу душу. Хотя скорее Дьяволу: он же Магнето.
Эрик с трудом приподнимается на постели, понимая, что, даже если и встанет на ноги, то далеко не уйдет, что рухнет немедленно, едва сделав первый шаг. Но он слишком упрям, чтобы признать очевидный факт, он рассчитывает, что всегда сможет перебороть обстоятельства. Только когда это у него получалось в последний раз? И от таких мыслей от отмахивается, посчитав их ненужными, но вот от злости, которая сжигает его изнутри, отмахнуться не так-то легко, и ярость застилает глаза, и он бы прямо сейчас пошел и разнес бы все базы Гидры, но... но куда он пойдет? Что он будет делать? Как он сможет...? И от собственного бессилия его злость еще сильнее, и на ниве этой злости ему даже удается приподняться, и эта злость, как вирус, подкрепленная его же словами, разлетается по комнате, и будто заражает Чарльза, когда тот бросается уложить старого друга обратно на больничную койку.
- Врезал бы? Может быть, это следовало сделать давно, Чарльз? Как насчет справедливого возмездия или как там красиво говорят в романах? - мысли в голове путаются, и он тяжело дышит, почти задыхаясь, ощущая, как тело скручивается от боли в тугую спираль, и эта боль пронизывает, казалось бы, его с ног до головы. Магнето крепко сцепил зубы, но свою слабость он уже показал и выдал, и это уже ничего не изменит, но он все равно пытается.
В этот раз Чарльз оказывается сильнее, и Эрик слишком резко оказывается обратно на койке, сдавленно охнув, едва сумев вздохнуть и закусив губу, чтобы не застонать от боли, почти до крови, что рот наполнился этим металлическим привкусом. Чарльз злится и в ярости, и такой он, пожалуй, вызывает у него больше доверия: именно таким Чарльзу надо было быть, а не вечно подставлять другую щеку! Но это он меряет его по себе: именно таким был Магнето, не привыкший прощать и забывать, не страдающий альтруизмом и добродетелью, готовый всегда пойти на жертвы и радикальные меры. Только в последний раз его жертвы были слишком велики и тяжелы, а поражения обернулось полным фиаско и потерей собственных сил.
- Ну же, Чарльз: не сдерживайся... - он почти хрипит, ощущая стальную хватку пальцев старого друга, который наверняка так же сильно мечтал бы пожать ему горло в этот момент. Он слишком хорошо видит и чувствует его злость, но то - другое - та злость от непонимания и такого же почти что бессилия что-то сделать. - Видишь, как много я сотворил... и ты все еще в меня веришь? - Ксавье легко припоминает все те факты, о которых сам Магнето не забывал, но дергается он лишь от упоминания Капитана Америки - эта новая рана слишком кровоточит и слишком свежа, и ярость снова застилает его взгляд. Получается, что все знали, кроме него? Проклятье! И Эрику уже хочется крикнуть, какого черта молчал Чарльз? Почему так долго не показывался и не был рядом, позволяя Магнето обмануться? Только вот, если уж быть совсем честным, то ответ он всегда знал: он сам был виновником большинства своих бед. Но, черт побери, не говорить же об этом вслух!
- Серьезно, Чарльз, серьезно. Представляешь, сколько бы проблем ты решил разом? - но Чарльз не слышит и не понимает - также, как и сейчас Эрик не слышит его и не хочет понимать. Глухая стена будто разделяет пространство палаты, снова разводя их по разные стороны. Сейчас Магнето не способен на диалог, как и Чарльз: обоим нужно время, чтобы перевести дыхание. А Эрик уже кашляет, и на подушке остаются несколько капель крови, чей стальной привкус он ощущает особенно остро, от которого его начинает мутить. Последние слова старого друга он почти что и не слышит: в ушах нарастает какой-то гул, и эта белая комната кружится перед глазами все быстрее, начиная расплываться и темнеть. - Чертов идеалист... и виски не принес... - почти что хрипит Магнето, натужно кашлянув, а затем закрывая глаза и проваливаясь в спасительную темноту, оставляя Чарльза наедине с собственными мыслями и давая изнуренному организму шанс как-то выжить без маниакального желания своего хозяина самоубиться раз за разом.

Эрик проваливается в темноту: в абсолютную, стремящуюся к бесконечности, где счет времени теряется, где нет реального мира. Пустота кругом - совершенна, и ее ничто не нарушает. Нет, пару раз у него были "вспышки", когда боль пыталась сковать тело, когда его извечный кошмар пытался затуманить и без того ослабленное сознание. Но эти "вспышки" были короткими: он едва ощущал только начало, и потом все резко прекращалось, и снова наступало "ничто". Эрик прибывал будто далеко отсюда и не видел, какими стараниями Чарльз поддерживает его покой, дает ему шанс на восстановление, не желая усугублять его и без того не слишком приятное и отличное положение. Мерно пищали приборы, не менее мерно капало в капельницах лекарство, и Магнето, все еще бледный, весь в своих бинтах, именно сейчас казался таким спокойным, когда его не раздирали ни внутренние противоречия, ни все то, что мучило и душило в реальности.
Он даже приходит в себя, открывает глаза, но мир вокруг слишком расплывается перед глазами, а веки - пудовые, и удерживаться в сознании ему тяжело. Рядом уже знакомо оказывается Чарльз, который что-то ему говорит, и Эрик силится понять смысл его слов.
- Я не хочу, - голос звучит слабо, и он поворачивает голову в сторону, чувствуя, как снова начинает проваливаться. Только вот у профессора на этот счет - свое мнение, и он буквально силком заставляет его что-то поесть. Магнето не особо чувствует вкус - ощущает, что еда - теплая и жидкая, а сопротивляться у него нет сил. Глаза снова слипаются, и реальность в очередной раз перестает для него существовать, погружаясь в темноту и пустоту.
Кошмар был слишком ярким, внезапным, ворвавшимся в его сознание и перевернув все с ног на голову. Эрик открывает глаза одним моментом, тяжело дыша, едва не подскакивая на койке, не слыша, как разрывается монитор. Он жадно хватает ртом воздухом, и эта встряска - это первое, что удерживает его в сознании, когда он облизывает пересохшие губы, пытается рассмотреть время, а потом и отмахнуться от Хэнка, который задумал ему что-то вколоть. Магнето не хочет снова проваливаться в такое спасительное "ничто": он должен уже посмотреть в глаза своим демонам и начать что-то делать. Но у Хэка тут - иное мнение, и он, как и Чарльз ранее, весомое мнение Эрика в расчет не берет.
Но после этого кризиса он начинает понемногу приходить в себя, и его одиночество, когда лишь изредка Хэнк заходит его проведать, Магнето нисколько не тяготит: ему есть, над чем поразмыслить. Пока что он не занят поиском решения - он лишь раскладывает по полочкам все факты, чтобы видеть цельную картину, чтобы не упустить ни одной детали. Эти несколько дней Чарльз к нему не заходит, а он и не спрашивает, где он. Магнето просто знает, что рано или поздно, но старый друг появится: он все еще в него верит, он не перестал видеть в нем надежду, которую Эрик уже давно не замечает - слишком давно.
Однажды дверь открывается, и Чарльз действительно показывается на пороге с каким-то странным набором, где инвалидная коляска в первую очередь приковывает его взгляд. Эрик вперился в нее взглядом, вспоминая, как Чарльз когда-то провел в этом кресле долгие годы, и снова слыша звук выстрела еще там, на Кубе. Не самые приятные воспоминания, учитывая, что он такое не забыл, что оживший Ксавье живым укором стоит тут перед ним - на своих собственных ногах!
- Я туда не сяду, - срывается с губ прежде, чем Магнето успевает обдумать ответ. Он прекрасно понимает, как у него чудовищно мало сил, но... но нет - на такое он не согласен! Уж лучше он попытается до этого душа дойти сам, нежели вот таким способом! Эрик отворачивается, чтобы не смотреть на коляску, которая так и притягивает взгляд. - А что на ужин? - равнодушно спрашивает он, не ощущая голода, хотя, наверное, он нормальное ел уже слишком давно. Но, по сути, все это - такие мелочи: есть дела намного важнее. - Я так полагаю, что шахматы - стеклянные или деревянные. Я уже отвык двигать фигуры не своей силой, - а еще он знает, что силу ему здесь пока что никто применять не даст: пока Магнето находился в сознании, пока соображал, что вокруг него происходит, он успел заметить, как "много" металлических предметов в этой комнате. По сути это - своеобразная тюрьма, где его еще и лечат. Зачем? Зачем было его вообще забирать с того асфальта возле руин Башни Мстителей?
- Соскучился по нашим разговорам? Видимо, тебе кажется странным, что никто с тобой не спорит и со всем соглашается? - Эрик усмехается, но на коляску все еще не смотрит: он сосредотачивает взгляд на шахматной доске, которая лежит у него в ногах. - Я, как всегда, буду играть черными. Признайся, Чарльз: тебе приятно, что хотя бы что-то в этом сумасшедшем мире остается неизменным? - и Магнето откидывает одеяло, собираясь попытаться встать. - Я сам. Не помогай мне, - голос звучит жестко, и сейчас он не примет его сострадание, хотя прекрасно понимает его причины. Но он должен попробовать, даже если расшибет себе лоб. И это тоже было почти что до боли знакомо, и в этом тоже было постоянство, которое наверняка вызывает у Чарльза ностальгическую улыбку. Но только Эрик на него не смотрит: он сосредоточен на своем теле, когда босые ноги касаются немного холодного кафельного пола или что там они на него стелили? Пока что вроде ничего страшного, и он рискует подняться: медленно, держась за кровать, вставая на ноги, которые отчего-то мигом подгибаются, становясь будто ватными. Магнето крепко сцепил зубы, не давая себе поблажки, все-таки разгибаясь, пытаясь стоять, а потом сделав первый шаг. Голова закружилась одним моментом и схватиться за койку он не успевает, позорно рухнув на пол, сдавленно застонав от боли и уткнувшись лбом в холодный пол, чувствуя, как ребра будто врезались в тело. Он тихо рычит, про себя поминает очень многих и еще злится, но понимает, что такими темпами... - Где там твоя коляска?

Эрик не хочет смотреть на инвалидную коляску: слишком много воспоминаний! А еще это - признание собственной слабости и немощи, что дается ему тяжело, чего он не хочет признавать и не желает учиться это делать. Он не хочет ни жалости, ни помощи, но сейчас у него нет сил даже на простейшие действия, которые раньше казались такими естественными и будто сами собой разумеющимися.
- Не люблю овсянку, - он скорее механически выхватывает из речи Чарльза какие-то отдельные слова, не слишком прислушиваясь к общему контексту, когда тот перечисляет его нехитрое меню. Наверное, поесть ему все же было нужно, но как-то не хочется: вся эта ситуация здорово выбивает из колеи и отбивает всяческие желания. Он не уверен в том, что ему делать дальше, и Магнето чувствует себя запутавшимся в этой паутине лжи: своей и чужой. А еще рядом Чарльз, и это... так привычно и так необычно одновременно, что образ потерянного друга накладывается на образ друга из прошлого, хоть перед ним один и тот же человек. - Побега, Чарльз? Значит, все-таки тюрьма? - хмыкает Магнето и качает головой. Чарльз прав: если что, то никакие стены его не удержат, и им тогда надо придумать что-то еще. Держать его под лекарствами, чтобы он не приходил в себя и не использовал свою силу? Конечно, это - не гуманно, но зато действенно. Хотя Чарльз не согласится: он почему-то все еще в него верит.
- Сентиментальность, Чарльз? Ностальгия? Это на тебя так воскрешение подействовало? - он уже присаживается на койке, все также игнорируя кресло. Он туда не сядет! Он попытается дойти сам, и надо собрать все силы в кулак, чтобы это сделать. У Магнето были сильные сомнения в успехе подобного мероприятия, но он был слишком упрям и уперт, чтобы отступиться. - В конце концов, если бы не я, твоей команде скучно бы жилось. Но, с другой стороны, тут уже полно многих, кто существенно разнообразил ее досуг и без моей помощи, - ноги касаются пола, и вот он уже пытается подняться. Чарльз все еще хочет помочь, но Эрик должен сделать все сам. Он даже вроде как стоит на ногах, медленно разгибается, делает шаг и... летит на пол. Пожалуй, что гордость тут пострадала больше, чем ребра, но было больно, и он тяжело дышит, сцепив зубы, оказываясь на полу и ощущая в полной мере свою слабость, что угнетает и добивает еще больше! Ему кажется, что проходит целая вечность, пока он принимает это решение, которое тоже просто так ему не дается, пока в своей своеобразной манере просит Чарльза о помощи. Это... унизительно? Да, пожалуй, что именно так: перекладывать на чужие плечи то, что ты мог когда-то сделать сам, и эта немощь подтачивает, от нее он так спасался, и в итоге к этому же вернулся. Какая насмешка судьбы! Если судьба, конечно же, существует...
- Я бы сам смог дойти, - он врет, и они оба это знают, а Чарльз уже помогает ему подняться и усаживает в это уродливое инвалидное кресло, что Магнето невольно вздрагивает, стискивая подлокотники так, что побелели костяшки пальцев.
Вот, значит, что ты чувствовал... и как ты с этим жил?
Он не задает этот вопрос вслух, но и не смотрит на Чарльза, снова закрываясь от него, уходя в себя, стараясь побыстрее запереть где-то в глубине памяти воспоминания о Кубе. Но теперь Чарльз снова ходит - только все равно прошлое не так легко отпустить.
- Почетного караула не будет? Какая жалость, - в коридоре, пока Чарльз его везет в душевую, на их пути и правда никто не встречается, хотя Эрик волком смотрит по сторонам, словно ждет, что из какой-нибудь двери обязательно кого-то черти принесут. Но нет - не случилось, и его позора никто не видит. Кроме Чарльза, который все это воспринимает, как помощь другу, который сам не может о себе позаботиться. Получается, что и правда не может, раз Чарльзу еще приходится раздевать его, усаживать на табурет и смотреть, чтобы он с нее не свалился. Но Эрик сидит, хмурится, и в тоже мгновение вентили уже крутятся, а на него сверху льется вода. Он опускает голову и закрывает глаза, позволяя прохладным каплям бежать по его телу, путаться в седых волосах, и он машинально касается лица, ощущая колючую щетину. Рядом есть бритва - старая, со стальным острым лезвием - и как только не побоялись ему ее выдать? Наверное, это снова Чарльз, который слишком в него верит - верит за всех и сразу, включая и самого Магнето.
Из зеркала на него смотрит будто чужое лицо: бледное, изможденное, под глазами залегли тени, и даже взгляд потух - стал какой-то неживой, застывший, как и он застыл в этом своем состоянии, когда не в силах ничего сделать. Он было протягивает руку к бритве, когда одергивает ее тут же, чтобы посмотреть на нее тяжелым взглядом, заставляя взмыть в воздух. Ему надо наверстывать свои силы, снова брать их под контроль, и надо с чего-то начинать - почему бы и не с бритья? Эрик старается сосредоточиться, контролировать процесс, но сейчас эта малость дается ему тяжело, и лицо непроизвольно дергается, и из пореза по щеке уже стекает капля крови. Магнето взирает на нее будто завороженный, не собираясь кровь останавливать, лишь касаясь пальцами пореза. Не выходит отчего-то: ничего не выходит! И он злится еще больше, мрачнеет, и следующее движение бритвой выходит слишком резким, и он готов поспорить, что слышит, как звенит сталь - надрывно, тягуче, как та самая кровь, что липнет к коже.
Чарльз молчит, и Эрик молчит тоже, не комментируя ничего, позволяя Чарльзу себя перевязать, помочь одеться и пересадить снова в эту коляску. Он не возмущается, словно смирившись с неизбежным, что все это происходит здесь и сейчас, что этого не избежать, и ему придется быть... благодарным? Только вот Магнето не верит в "души светлые порывы", в которых чаще всего был замечен Чарльз, для которого все это было естественным, и это тоже угнетает, что Магнето отворачивается, смотрит в сторону, не меняя своего мнения, что его лучше было бы бросить на тех завалах или добить. Чарльз на такое был не согласен и вряд ли когда-нибудь согласится, но это - самый оптимальный вариант. Неужели он не видит?
Его "комнату" уже привели в порядок, и Эрик уже укладывается на перестеленную постель, получая в руки поднос с едой и без всякого аппетита смотря на это. Поднос перекочевал на постель, а сам он наблюдает за Чарльзом, который приклеивает монетки к шахматным фигуркам. Смотрит Магнето внимательно, но все равно думает о своем, и вопрос старого друга заставляет его снова вернуться к реальности, а потом и хрипло рассмеяться.
- Это ты мне говоришь про молодость? Я все такой же седой, но хотя бы не лысый. Кстати, непривычно снова тратиться на шампуни, Чарльз? - его усмешка застывает на губах, а потом и вовсе исчезает, и Эрик отводит взгляд, чувствуя за собой вину. - Что произошло? Слишком многое, Чарльз... - как все это уместить в лаконичный рассказ? Но именно такой и вызовет у профессора больше всего вопросов: они слишком хорошо знают друг друга, чтобы позволить себе такую неуместную театральность и игру. - Я потерял силу. Потерял Братство. Потерял Рейвен, - при последнем упоминании он хмыкает и качает головой. - Она, кстати, сдала меня федералам, но не суть... мстительная какая, - он потирает лицо, смотрит на поднос, на чашку чая, а затем наконец снова обращает взгляд на Чарльза. - А выпить здесь не наливают? Курить еще можно? - не смешно, почти что грустно, и эта история - не триумфальная, не устланная победами и свершениями, но даже тогда он не сдался. Почему же так тяжело подняться сейчас? - Потом была Геноша, моя почти что партизанская война и... ты, кажется, забыл, откуда я родом, Чарльз, как я против учетных записей с выбитыми номерами на руках. А к этому все идет, и ты думал, что я такое бы принял? Вовсе нет: не принял и не приму никогда. Капитан Америка... символ нации... надежда страны... ты никогда не думал, Чарльз, что этот мир заслужил свою судьбу? - и, хоть Эрик не произносит, какую именно судьбу пророчит этому свету, но, зная его, в чудеса, в приятные сюрпризы уже как-то не верится. Магнето слишком далеко зашел и слишком сильно замазан, и вырваться из этого круга... нет, это - не его метод и способ, и ему нужно время, чтобы придумать что-то еще!

- Ты делаешь отвратительные комплименты, Чарльз. Меньше морщин? Ты мне, судя по виду, вообще в сыновья годишься. Спасибо, что не во внуки, - Магнето закатывает глаза, как бы говоря, что думает по поводу всего этого, но сам наблюдает за передвижениями друга, как тот не сидит на месте, будто проверяя раз за разом все способности своего тела, что ему не приснилось, что ноги снова его слушаются, что он может свободно передвигаться, а уродливое инвалидное кресло лучше приберечь для Магнето, который как раз попался. - Ты мне еще краситься предложи, чтобы седина была не видна. Новый мир тебя явно слишком быстро портит, Чарльз, - Эрик было усмехается, как тут же и осекается: новый мир для каждого - свой, и в его новом мире снова ничего хорошего ждать не приходилось. Ксавье тут был скорее исключением, если оглядеться по сторонам. Магнето хмурится и отводит взгляд, когда друг заговаривает дальше. Он прекрасно представляет, какие чувства может вызывать у Чарльза, и жалость тут находится на первом месте, чего ему совершенно не хочется. Жалость и сострадание, потом еще немного вины, что не было рядом и не смог помочь - в этом весь Ксавье, и он охотно позволяет Эрику злиться на весь свет, если ему от этого станет легче. Вот только легче - не становится.
- Жаль, что что вышло именно, Чарльз? Давай ты не будешь начинать, ладно? - один вопрос противоречит другому, но это так для него характерно и наверняка вызывает еще большую ностальгию. - Лучше бы сигарет или виски принес, а то твои "нельзя", - фыркает Магнето, тяжело вздыхая и запрокидывая голову, смотря в потолок и начисто игнорируя поднос с едой, который Ксавье не убирает, ибо так же упрям. Если не больше.
Слушать Чарльза дальше - больно. Почти физически. И нервы натягиваются стальными канатами, готовыми лопнуть в любой момент, порваться, принося еще больший раздрай, чтобы он сорвался окончательно, и вся та ярость и агрессия, ненависть и злоба, что лишь множились в нем, опрокинули здесь все вокруг. Магнето сжимает и разжимает кулаки, все также смотря в потолок, стараясь не слушать Чарльза, но тот всегда вслух озвучивал то, в чем Эрик не желал признаваться себе сам. Полезное ценное качество для лучшего друга, но так бесящее, что просто сил нет!
- А теперь Тони тебе позволил? - он избегает темы Гидры, к которой Чарльз его упорно возвращает: он еще не принял своего решения, чтобы говорить о подобном. Ему надо знать, куда повести свою собственную линию перед тем, как он начнет врать остальным. В том, что Магнето всю правду не сказал бы, понимал каждый, кто хотя бы немного его знал, а Чарльз знал его слишком хорошо. - Старк вообще знает, какого опасного негодяя ты у себя пригрел и выхаживаешь? - нехорошая усмешка трогает губы, когда у них опять заходит около-философский разговор, в котором Чарльз не мог не пройтись снова по его ранам, засыпав их солью, чтобы Магнето не забыл. Но он и не забывал, и кулаки снова сжимаются. Сейчас контроль дается тяжелее на фоне этого вороха откровений извне, на фоне физической слабости и донимающих ран, которые отголосками пульсируют по телу, напоминая, что инвалидное кресло - его спутник еще на ближайшую неделю, как минимум. - Сделать мир лучше? Вот теперь я уверен, что ты именно тот самый Чарльз: такой же неуместный альтруизм, - фыркает Магнето и наконец смотрит на друга, когда тот подталкивает поднос в его сторону и угрожает расправой, на что ответом ему служит хмурый тяжелый взгляд, который не возымел должного эффекта. - Шантажист лысый, - проворчал Эрик, взяв наконец этот поднос с едой, кинул еще один взгляд на Ксавье и фыркнул. - Ладно: лохматый и молодящийся, - еда была пресной, невкусной, совершенно не впихивалась в горло, и Магнето с самым мрачным видом, будто Чарльз лично принудил его помогать кому-то вроде Злыдня или "Друзей человечества", старался это как-то запихнуть в себя.
- Кстати о детях...
Мерзкая овсянка.
- Я, кажется, отец...
Теоретически, если это медблок, то наверняка поблизости должны быть всякие скальпели и другие колюще-режущие.
- У меня был поздний кризис среднего возраста...
Чарльз тут все время проводит или как? И кто еще тут, кроме Хэнка?
- Надеюсь, он закончился. Хотя, глядя на себя в зеркало, я теперь не уверен, - Магнето замирает, так и не донеся ложку до рта, слушая Чарльза, как он говорит, что лично его отпустит. Верится ли в это? С трудом, но обещаний от старого друга Эрик требовать не собирается: он прекрасно знает, что иногда обстоятельства бывают сильнее, и принимаются вовсе не те решения, которые хотелось бы. - Я всегда благоразумен. По мне разве не видно? - дальше он есть уже не хочет и не может, и наконец поднос от него забирают, а то эта пытка овсянкой вышла у него тяжеловато. Эрик смотрит на шахматную доску, как белые сделали первый ход, но не спешит двигать фигуру в ответ. - Война, Чарльз? Ты уверен? - переспрашивает Магнето, проводя рукой по волосам, взъерошив их и снова укладываясь на больничную койку. - Против кого же ты намерен воевать в этот раз? А, главное, какими силами и методами? Противник, особенно злодеи, редко церемонятся в средствах, и это ты не раз видел на моем примере. Как ты поступишь и на какие жертвы решишься, если вообще решишься? - он требует от друга ответы на те вопросы, на которые еще сам не знал, что сказать. Возможно, это попытка облегчить себе выбор? Только Магнето редко кого слушал, был слишком упрям и всегда решал за себя и за других, не спрашивая их мнения, а еще не терпел, когда решали за него и решали так, как он сам не хотел. Двойные стандарты - они такие, и он их не избежал.
- Ты никогда не думал, что белые - в наименее выигрышной позиции? - черная пешка оживает, становясь напротив белой под действием его сил. - Белые делают первый ход, как первый шаг. Это - всегда сложно, и это дает противнику преимущество, которое можно реализовать, - Магнето уже не смотрит на шахматную доску: он поднимает голову и смотрит другу в глаза. - А если в новой войне я снова встану на другую сторону баррикад. Что тогда, Чарльз?

Отредактировано Erik Lehnsherr (2018-03-11 03:33:00)

- Жизнь - это лишь миг, разменная монета, которой мы платим за глоток воздуха, за действие, за то, что нам кажется нужным и важным. Все имеет свою цену, Чарльз, и даже та война, в которой ты так ожидаемо не хочешь принимать участия, но которая снова не обойдет тебя стороной, - собственное бессилие его выводит из себя, как и все остальное: Эрик еще не придумал своего решения, не смирился и не осознал для себя все те события, которые произошли. Сначала он был слишком слаб, чтобы вообще думать, а теперь рядом был Чарльз, который подсказывал верные идеи, который ждал от него отклика, а еще раз за разом напоминал обо всех ошибках, что не раздражаться у Магнето как-то не выходило. Обычно он намного лучше держал эмоции под контролем, но сейчас он был весь словно оголенный нерв, ничего не мог с собой поделать, и это тоже злило.
- Какое умилительное единение: все сошлись в душевном порыве спасти Магнето и его пожалеть? - в его словах сочится яд, который он и не думает скрывать. Конечно же все знали, что его обманули! А предупредить заранее никто совсем не догадался из знающих, что ли? - Надо же: Старк стал верить тебе на слово. У вас наметился прогресс в отношениях и во взаимопонимании? - а дальше Эрик уже замирает, бледнеет, и взгляд - полный ярости, когда Чарльз озвучивает его мысли. Понятное дело, что сил на ментальные щиты у него нет, как и нет физических, чтобы самому дойти до душевой. - Я сейчас что-то скажу еще более громко, - он пытается закрыться, заранее зная, что для подобного у не хватит никаких сил, но Эрик - упрям, и он это сделает или хотя бы попытается сделать. А еще он старается не думать, но это - выше его: слишком много мыслей в голове, от которых так просто не отмахнуться. - Забудь, что я сказал. И подумал! - сейчас Магнето закрывается, но не щитом: он уходит от откровенности, не собирается продолжать говорить то, что собирался, словно возводя невидимую и совершенно хрупкую стену между собой и Чарльзом, которая может показаться монолитной преградой в сфере их дружбы. Доверял ли он Ксавье? Пожалуй, что да, доверял, но, тем не менее, не был готов довериться целиком и полностью, сам предпочитая держать руку на пульсе, отвечая за себя, совершая свои ошибки и сам поднимаясь с колен, иногда игнорируя протянутую руку помощи. Потому что был упрям, потому что знал все лучше других, потому что с детства не привык рассчитывать на кого-то, кроме себя.
- Я сам справлюсь с защитой своих мыслей от вторжения. Всегда справлялся, - доверять, но не доверяться. Не от того ли он старается укрыться сам, чтобы Чарльз не узнал его самые страшные тайны, которые все-таки смогли бы его наконец разочаровать в Магнето? Чтобы он понял, каким чудовищем на самом деле является его друг? Да, Эрик частенько насмешливо фыркал на веру Чарльза и ни за что бы не признался в том, как ему нужна была эта вера, когда он сам уже не верил в себя и не верил себе, запутавшись в очередной раз, что и не вздохнуть толком.
Магнето знает, что переживет все это, что соберется и примет свое решение, что постарается воплотить в жизнь свои мысли. Только ему надо переждать этот раздрай, заново собрать себя по кусочкам и если бы только в физическом смысле. Сейчас он не сдержит удар, сейчас лучше ничего не начинать и не делать, и он поддается, перестав бороться, подчиняясь тому, что в данный момент сильнее его. Только Чарльз продолжает говорить, и тут он не может не реагировать, и его реакция - острая, жесткая, и снова огонь горит в глазах, когда друг раз за разом невольно задевает. Видимо, пали не только его магнитные щиты - он весь посыпался.
- Ты все также ищешь мира, Чарльз, - понимающе протягивает Магнето, кивая головой. - И ты наконец готов признать, что любой мир строится на крови? Видимо, и правда ты изменился, - изменился, но остался собой прежним, как и сам Эрик, который всегда видел свою конечную цель, всегда шел к ней и не терял никогда из виду. - Я убивал и убивал много. Могу поделиться опытом, Чарльз. На будущее, так сказать. Или ты полагаешь, что не пригодится? Зря, - он не издевается и говорит сейчас вполне серьезно: Чарльз вырос совсем в другой жизни, в более спокойной, и, возможно, в нем так сильна его вера. Эрик же видел совсем другое, и свою веру с надеждой он потерял в застенках Освенцима, пролив там же первую кровь, не испытывая от такого мук совести и жалея лишь о том, что не смог переубивать там многих еще тогда. Переходить грань будет всегда тяжело, и тут Магнето не уверен, что такое нужно Ксавье, что это пойдет ему на пользу. Пусть лучше другие пачкают руки в крови - те, кто уже привык это делать, кто готов оборвать жизнь и не мучиться сомнениями. Нет, для Чарльза он такого пути не хочет, но не говорит о таком, признавая его выбор принять свое решение, попробовать погрузиться в уже кровавую бездну и выплыть в ней.
- Не позволишь мне, Чарльз? И что же ты сделаешь? Навсегда меня тут оставишь? Промоешь мне мозги? Ради моего же блага, я так полагаю? - Эрик снова раздражается, и, едва Ксавье выходит из этой тюрьмы-палаты, как шахматная доска летит на пол, фигуры разлетаются в стороны, а сам Магнето сжимает руками покрывало так, что белеют костяшки пальцев. Ему надо что-то с собой сделать, но сначала ему нужно подумать и все для себя осмыслить. Тогда ему станет легче, тогда к нему вернется контроль - и над эмоциями в том числе, которых сейчас непозволительно много, и вся его реакция читается старым другом даже без телепатии, по одним гримасам на его лице, по сведенным бровям в маске гнева и ярости, по искрам злости в глазах.
Чарльз возвращается быстро, да не один, а в компании бутылки коньяка, делает глоток и отдает бутылку Эрику.
- Тебя только за смертью посылать. Впрочем, лучше бы за ней и сходил, - он пьет жадно, делая большие глотки, сразу же выпивая, а вовсе не смакуя напиток, как полагается. Когда он вообще напивался в последний раз? Да, это не приносит облегчение, но иногда это позволяет не думать. - Сигареты не принес? Молодая симпатичная девица не ждет за дверью? - Магнето не отдает бутылку, прикладываясь к ней снова, пытаясь припомнить, чего ему там говорил Хэнк про лекарства и их совместимость с алкоголем. Кажется, об этом речь вообще не заходила, и Зверь явно не предполагал, что профессор проявит такую алкогольную прыть! - Тебе нельзя - Хэнк заругает, - Эрик не отдает бутылку, а потом, как и Чарльз, смотрит на шахматную доску на полу. - Упали вот, - его ложь шита белыми нитками, и от этого - еще паршивее, что глоток следует за глотком. Под действием его сил, от одного только взгляда фигурки взмывают в воздух, и он пытается поднять с их помощью еще и доску, чтобы вернуть на прежнее место, чтобы все расставить, но сил не хватает даже на эту малость, и все снова на полу. - Вот...! - и Магнето, не стесняясь в выражениях, высказался по вопросу.
Тяжело.