Солнца не было.

Ни солнца, ни луны, ни звёзд. Ни воздуха, которым безопасно было бы дышать.
Натуральная преисподняя.

Черты между пригородом, в котором яркий полуденный свет практически бил в глаза, и местностью, где ни света, ни дня, ни ночи, не было вообще, тоже не ощущалось. Джеймс остановил машину через минуту после того, как понял, что едет сквозь туман, и, в общем-то, совершенно не знает, куда ехать. А, главное, зачем. Он уже был знаком с этим ощущением, ему чертовски стыдно было признавать, но он чувствовал это задолго до своего бегства в зону поражения кораблём в Аннаполисе. Джеймс мог даже написать книгу о способах воздействия на сознание, которые использовали в Гидре, да что там, не только в гидре. И о удивительных промежуточных состояниях, когда ты словно плаваешь в вакууме, аморфный, безразличный ко всему, когда все твои цели, да даже и ты сам, теряют твоё значение.

Барнс вышел из авто, крепко сжимая в руках приклад довольно тяжелой пушки. Прикрыл глаза, улавливая то самое, такое знакомое ощущение, крадущееся куда-то внутрь, очень глубоко, на уровень подсознания. Сладко шепчущее - больше не нужно волноваться, беспокоиться. Ты дома. Больше не нужно бежать, лезть из кожи вон, быть кем-то, кто не ты, быть лучшим собой... Джеймс медленно втянул носом воздух, концентрируясь на этом ощущении, фиксируясь на нём максимально и разбивая его.

"Я не дома."
"Я не поддамся влиянию чужой магии, пока не получу то, за чем пришел."
"Я не забуду о своих целях."

Джеймс хлопнул дверцей автомобиля, делая шаг вперёд, ещё один, медленно, не спеша, словно испытывая на прочность собственное терпение, собственную способность сопротивляться зову этого места, зову сладкого забытья, которому просто поддаться бы и не испытывать больше горечь и боль от своих проступков. Это было бы так приятно, так просто.

Он продолжал ровно, размеренно дышать. Во второй его руке - армейский нож, Джеймс обнимал рукой не рукоятку, а остро заточенное лезвие.
Он готовился к этому, именно сегодня, именно сейчас. К тому, что для него соблазн окажется слишком велик. Потому, чуть увеличивая нажим пальцев левой, живой руки, он твердил себе, с уверенностью, со всей силой воли, на которую способен.
"Я больше не сосуд."

Тёплая влага заструилась по ладони, орошая землю, и Барнс понял, что он трезв, почти, голоса стихли, пьянящее ощущение близости свободы и забытья тоже растаяло - хотя бы на ближайшие пять минут. А, значит, можно было приступать к делу, из-за которого он вообще сюда явился.

Джеймс остановился. Тачка была в ярдах ста, не больше, отойди он дальше, нет никакой гарантии, что сможет снова разыскать. Остановился и снова прикрыл глаза, надо было сконцентрироваться уже на совершенно других вещах - на канале связи, который у него был, который почти всё время был неактивен, которому Джеймс не собирался доверять и пользоваться, но теперь вынудили обстоятельства. Он снял все блокировки, всю защиту, которую умудрился худо-бедно налепить, он открылся чужому сознанию, заорав внутри него что есть мочи.

"Я тут! Спаси!"

Относительно своего статуса Зимний не обманывался ничуть. Как бы не хотелось ему быть маяком, светочем в темноте, на которого сможет прилететь оставшийся под влиянием корабля Старк, но нет, он не маяк сегодня и не оплот уверенности, за которую можно удержаться. Он скорее дёргающаяся на крючке и истекающая кровью наживка, которая сама-то здесь долго не протянет.

Бионикой Барнс крепче перехватил своё необыкновенное, и ни разу не огнестрельное ружье, не целясь им пока что никуда, кроме почвы под ногами; Джеймс стоял на месте, полностью открывшийся, прося помощи. Других способов выманить Старка сюда он не видел. Других способов хоть как-то вытащить его отсюда - тоже, лишь так, по-дикарски, на живца. Ему это было не впервой.

"Я жду тебя."

Связь была двусторонней.
Джеймс кожей почувствовал, как его сигнал был доставлен, как он был встречен, как тот, другой, ринулся навстречу. Внутреннее чутьё подсказывало Зимнему о стремительном приближении опасности, опасность неслась, нет, летела ему навстречу, словно выпущенный снаряд.

Какое-то время он даже не дышал. Стоял, крепче перехватив электромагнитную пушку, широко, устойчиво расставив ноги, готовясь к тому, что его собьют с них, что его подхватят в воздух и уронят снова, в землю, что его попытаются смять в лепёшку, что его сопротивление попробуют сломать, разбить, раздробить в щепки. Вглядываясь в бело-серую мглу прямо перед ним, в нелепых попытках рассмотреть хотя бы очертания туч, очертания солнца, отблески его лучей. Обломки неба...

Небо почти упало на него - спустилось, сверкая золотом, Джеймс уже был готов и улавливал это невысказанное движение, намерение, чёртов экстремис, когда Старк нервничает или готов действовать - его словно обволакивает золотой пыльцой, а в следующий момент... в следующий момент человек обратится в машину для убийств. Вот только Тони совсем не машина, призванная убивать, это с ним сделал корабль, сделала чёртова магия, из-за которой Барнс ещё неделю назад был таким же, ровно, абсолютно. Джеймс точно знал, что потом, после всего, Тони почувствует себя виноватым. Потому очень важно остановить его именно сейчас. До того, как всё закончится. До того, как его вклад в общее дело останется ограниченным помощью кораблю. Вытащи он его сегодня - и Старк ещё непременно успеет это исправить. А если и нет, какая к чёрту разница? Джеймс отлично осознавал, что рискует, и чем. Но его долг перед этим человеком и привязанность исчислялись чем-то больше, чем целостность собственной шкуры.

Упрятать нож обратно в кобуру на поясе и ухватиться за эми-ружье уже двумя руками - это он сделал почти инстинктивно, когда Тони приблизился, нельзя было рассчитывать, что он станет разговаривать, станет мешкать. Под влиянием Нагльфара каждый работает и существует на пределе своих возможностей, поэтому Старк мог стать особенно опасным, с его машинизированным интеллектом, нервной системой и встроенной бронёй, он мог стать совершенно неутомимой гончей на чужом поводке, собственно, он стал ею. Джеймс почти удивился выданной ему форе, целых две фразы, шесть чёртовых слов, когда они не нужны, когда без них было бы эффективное, да Старк его таки помнит.

В сторону от выстрела из репульсора Барнс отошел тоже инстинктивно, его тотчас с головой накрыла поднявшаяся с почвы пыль, но он всё равно успел прицелиться и выстрелил левее места, где раньше парил в воздухе Тони, пользуясь тем, что радиус воздействия электромагнитного импульса гораздо больше, чем несколько миллиметров, как у обычной пули.

Звук падения.
Он попал. Джеймс неспешно пошел вперёд - к чему-то, что на сырой земле больше всего похоже на груду тряпья. Хорошая пушка, отличное оружие, отменное, можно сказать, великолепное, кто бы мог подумать, что Барнс позаимствовал её из его же, Старка, запасов.

Применять ЭМИ к пораженному - или вернее было бы сказать усиленному? - цифровым вирусом Тони было опасно, чертовски опасно, он мог повредить ячейки памяти, стереть записанные на них данные, включая те, которые отвечают за навык ходить, говорить и не ссаться в кровать.

Щурясь, Джеймс склонился над телом Старка, кажущимся сейчас таким худым, истощённым. Кажется, он был без сознания, грудь вздымалась, но со слабой амплитудой, ЭМИ, всё же, мог нанести непоправимый урон его компьютеризированномым мозгу и нервной системы.

Барнс вздохнул и выстрелил ещё раз, метя ружьём точно в голову.

Ничего этому подлецу не станется.
У него защиты встроено от подобных атак больше, чем можно было представить, и Джеймс был уверен, даже две атаки на околомаксимальной мощности могли вызвать лишь перезагрузку системы. А, значит, времени у него не так много, как хотелось бы. Напротив, поразительно мало.

Сунув пушку за пояс, Зимний наклонился. Подхватил пребывающее в бессознанке тело, закидывая на плечо, перехватывая поудобнее за ноги, и направился к машине. Сколько у него времени, две минуты, пять, пятнадцать? Главное было - выйти из зоны поражения самому, а не то они снова застрянут тут оба. До машины Джеймс дошел без происшествий, сгрузил Старка на заднее сиденье внедорожника, сам сел за руль, разворачивая авто на сто восемьдесят градусов и выруливая подальше от Аннаполиса.

Скоро они снова увидят солнце.

Всё шло по плану.

Туман успел рассеяться, яркий солнечный свет снова освещал дорогу и Джеймс спокойно рулил по пустынной дороге, когда услышал, как тело на заднем сиденье машины зашевелилось. Старк просыпался, и Барнс не имел ни малейшего понятия, как именно железный человек будет приходить в чувство, что проснётся раньше, его человеческая "компонента" или машинная, как именно, в конце концов, ЭМИ повлиял на его мозг и организм, насколько повредил его клетки?.. Единственное, что Джеймс знал наверняка - корабль не отступит,  и даже в случае, если Тони просыпается без возможности полноценно контролировать свои конечности, он всё равно будет рваться туда. К эпицентру.

Джеймс сам был таким. И дело вовсе не в его состоянии недельной давности. Он на собственной шкуре ощущал силу надпрограмм и установок, вживленных в сознание гораздо более топорным и менее искусным способом, и знал, насколько они могут быть сильными, насколько их неисполнение может быть болезненным. Потому он ничуть не удивился, услышав сиплый голос Тони, чувствуя, как машину, в которой они едут, буквально тряхнуло от удара, а всё же силушки у Старка слишком много, даже сейчас.

Он не останавливался. В таком переходном состоянии Тони мог болтаться очень долго, от нескольких минут до нескольких часов, надо было увезти его максимально далеко. Удар в ухо, довольно болезненный, его тоже не остановил: Зимний на мгновение потерял контроль, но только на мгновение, тут же снова выравнивая внедорожник, но всё же чуть сбавляя скорость.

И с визжанием шин остановил машину, съезжая с проезжей части на обочину, когда почувствовал холодные пальцы на своей шее. Старк очнулся, за что там, даже окреп; Джеймсу понадобилось секунд десять, чтобы не без помощи бионики аккуратно расцепить сомкнутые вокруг собственной глотки пальцы, он на всякий случай вытащил ключ зажигания, закинув его далеко в бардачок, и, прихватив с пассажирского сиденья эми-пушку - она могла пригодиться, вышел из машины. Захлопнув переднюю дверцу, он открыл заднюю, благо же пространства во внедорожнике было полно, особенно если отодвинуть пассажирское сиденье, огромная площадь для манёвров.

- Как же херово ты выглядишь, приятель, - Джеймс ударил наотмашь - бионическим кулаком по челюсти, не слишком сильно, чтобы не повредить кости, но достаточно, чтобы отрезвить Старка хотя бы на пару секунд. У Зимнего были некоторые теории относительно того, как можно привести Тони в чувство, всего лишь теории, увы, потому что действенных способов "из учебника" по способу удержания в плену получеловека-полусинтетика в природе не существовало.

Старк откинулся на спинку сиденья и Джеймс уселся сверху - на его колени, обхватывая лицо Тони пальцами и вглядываясь в его глаза. Карие, как когда-то, вот только одурманенные, будто Старк под дозой, или, и того хуже, наркоман в период ломки.

- Ты не должен возвращаться к кораблю. Тебе промыли мозг, Тони, - шепчет Барнс практически в его губы, тихо, едва слышно, хрипло.

Даже сейчас, будучи бледным, как вампир, с тёмными кругами под глазами, испариной на лбу и отросшей, не подстриженной аккуратно, вопреки традиции, бородкой, Тони чертовски родной и красивый, хочется сказать ему об этом, и о том, насколько он, всё-таки, соскучился.. От того, во что он превратился за несколько дней пребывания здесь, у Джеймса больно сжималось сердце; он позже подумает о том, что упустил, что мог бы предотвратить, сейчас главное было - удержать Старка на месте.

Удержать на месте человека, которого в общем-то, вообще невозможно удержать, которого даже удар по голове, способный вызвать сотрясение у нормального человека, не задержит на больше, чем секунд на двадцать, а то и меньше.

- Останься, - шепчет Джеймс, оглаживая скулы, проводя живой рукой по шее Тони, касаясь рамы арк-реактора, где-то уже здесь Зимний замечает, что у него подозрительно дрожат пальцы. Старк ворочается под ним, бормочет что-то, глаза у него такие же дурные, как и до этого, а вдоль тела словно искрами вспыхивает золото, и Баки понимает: надо действовать, как задумано. Он ловит ладонь Тони своей, сжимает пальцы, переплетает со своими, а потом отпускает - лишь на одну секунду - для того, чтобы, выхватив из-за собственного голенища нож, пригвоздить кисть Старка лезвием к сиденью авто, вогнав её по центру по самую рукоятку. Боль - вот ещё один способ притормозить Старка, наверное, единственное из всего, что пришло Баки в голову. - Я не позволю тебе уйти. Ты вспомнишь, кто ты. И зачем ты здесь.

Джеймс прижимается лбом к лбу Тони, и, сцепив покрепче зубы, снова открывает их общий канал связи. Лишь для того, чтобы обрушить на Старка их общие воспоминания - неразборчивым ворохом картинок, движений, звуков. Эмоций. Снег Сибири, обмороженная заброшенная база, звуки удара металла об металл - два это два суперсолдата терпят поражение в попытке разобрать на части железную броню; кажется, от напряжения в этот момент искрит сам воздух.

- Вспомни, кем ты был. Каким человеком. С какими целями, - Барнс крепко удерживает рукоятку ножа и чуть поворачивает его в сторону, расширяя рану, добавляя ощущений. Сейчас как никогда важно не дать Старку сосредоточиться на чём-либо другом - иначе он его упустит. Потому пусть будет так, пусть Тони воет от боли.

Старк дёргается под ним, извивается, хрипит, стонет то тише, то громче, почти как тогда; прерывисто и тяжело дышит в его губы. При других обстоятельствах у Барнса бы уже встал, но сейчас - нихрена подобного. Джеймса с головой накрывает такой безнадёгой, что впору и самому вскрыться, да понадежнее, поглубже засадив лезвие ножа в собственную шею и нарисовав улыбку от уха до уха. В момент, когда Старк начинает говорить, Зимнего почти тошнит, он нервно сглатывает заполнившую рот слюну, и сосредотачивает все усилия на том, чтобы не выпустить чёртов нож и не ослабить давление на кисть руки Тони. Боль сейчас - ключ к победе, радоваться можно лишь низкому болевому порогу миллиардера, и остаётся надеяться, что Старк не додумается вырубить её к херам экстремисом. Боль должна быть такой сильной, чтобы он вообще ни до чего не додумался, потому Джеймс медленно поворачивает лезвие ножа в обратную сторону, и вниз, к основанию кисти, пока не упирается во что-то твёрдое. В чёртову кость.

Всё дело в том, что Барнс ни разу не психолог и не терапевт. Мясник - запросто, но вот по исцелению душевных ран, даже своих, у него всегда была двойка. Вся терапия, которой он позволял себе шикануть, обычно ограничивалась литрами выхлестанного алкоголя в баре, а лучше дома, так безопасней. Для окружающих, конечно же. Несмотря на обилие знаний о методах промывки мозгов и наоборот,  во всех случаях он был подопытным, потому находиться по эту сторону теперь оказалось неожиданно больно. Так же, как больно слышать приглушенное Старково "отпусти". Барнс ведь отлично, лучше других знает, куда его нужно отпустить и почему. Насколько сладко наконец-то забыть о своих заботах и о чувстве вины, поддавшись чужой воле. Просто передать контроль, и все проблемы разрешаются в одно мгновение.

Корабль опасен именно этим - в какой-то момент подчинение его воли ощущается не болезненно, нет. Для таких, как Зимний, это - спасение от призраков прошлого. Анестезия всей той боли, всего того дерьма, что он таскает с собой каждый день в своей голове. И вот теперь, глядя на стонущего от боли Тони, на страх в его глазах, Джеймс понимает: для него Нагльфар тоже стал бы спасением. Точнее, стал - на несколько дней подарил блаженное забытье. Позволил отключиться. Солдату слишком хорошо знакомо это ощущение; слишком часто, захлёбываясь болью в адском кресле в процессе обнуления Барнс испытывал такое же облегчение, зная, что он проснется, забыв всё. И эту боль тоже не будет помнить.

- Никто не хочет, Тони, - Барнс хрипло смеётся. - Я бы тоже с удовольствием остался болванчиком на поводу у Хелы, знаешь ли, охуенно, когда решения принимает кто-то другой, и ответственность за них несёт он же. Дышится легче, я пробовал.

Джеймс мрачнеет: даже подчиненный воле Нагльфара, Старк бьёт по нужным точкам. И ведь не говорил он никому о том, что всегда чувствует себя опоздавшим: он умудрился упустить всех, кто был ему близок, Стива, Наташу, всех, кому ему доводилось обучать - они либо мертвы, либо сошли с ума, некоторых он убил собственноручно. И вот теперь Старк, похоже, хочет, чтобы его точно так же упустили. Баки даже мешкает секунду-две, задумавшись: а действительно, что изменилось? А потом достаёт второй нож и приколачивает к спинке кресла и вторую руку Тони, теперь-то он настоящий мученик, почти Иисус на распятии, выглядит, к слову, так же паскудно. Джеймс ласково ведёт ладонями по его рукам вверх, оглаживает плечи, касается пальцами скул, придерживая за подбородок и поворачивая ровно к себе.

"Смотри в глаза."

- Ты пришел за мной в тюрьму. Я пришел за тобой сюда, - Барнс криво улыбается - дёргает одним уголком губ, на большее он пока что не способен. - Но не потому, что я тебе должен. Ты мне нужен, - произносится на удивление легко, хоть и очень тихо. Для таких вопросов у него тоже где-то было специальное слайдшоу, с той самой ночи, после которой он Тони больше не видел. И начинает Барнс с того самого слова, которое всплывало в его голове так часто.

"Благоговение, помнишь?".
Следом за ним - пласт воспоминаний, сложно назвать это последовательностью, скорее спайка тактильных ощущений, звуков. Эйфории, настолько сильной, что ещё немного, и она обернётся отчаянием. Джеймс делится со Старком и этим, достаёт из глубин памяти то, что предпочитал бы не доставать никогда. Это вспышка, настолько сильная, что от неё можно ослепнуть и оглохнуть. Безнадёгой кроет ещё сильнее, когда Барнс вспоминает всё в мельчайших подробностях и сам - тесные объятия, голос Старка, то ли шепчущий, то ли стонущий - его имя, кто, чёрт возьми, кроме Старка вообще называет его Джеймсом?.. Трахается Тони божественно, но не потому Барнсу наутро захотелось выть, а потому, что приятнее всего было засыпать, уткнувшись носом в его плечо. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько безопасно. Именно поэтому сейчас над ним тоже можно смеяться: во взгляде Джеймса сквозит то самое, проклятое, чёртово - благоговение.

- Вспоминай, Тони, мать твою, Старк, - Джеймс чуть встряхивает его, "отключаясь", контакт через экстремис всё ещё идёт по тем самым, больным, каналам и физически Барнсу неприятен. Он снова перехватывает рукоятку ножа - правой, но не торопится делать ничего, лишь внимательно следит за Тони. - Потому что если у меня не останется выхода, и ты будешь продолжать пытаться уйти, клянусь, отрежу к херам тебе ногу. И не делай удивлённые глаза, отлично помню, ты сам говорил: отрастёт.

План Джеймса по приведению в чувство Старка, включающий болезненное лишение его некоторых не самых нужных (а зачем ему ноги, он ими ничего не мастерит и их функциональность не так уж слишком и нужна) конечностей оказывается, судя по всему, неактуальным. С затаённым дыханием Барнс наблюдает за Тони, за тем, как его взгляд становится всё больше и больше осмысленным. Умным. Своим. Словно туман выветривается из его головы и Старк вдруг приходит в себя, может, боль подействовала, а, может, воспоминания, которыми Баки поделился, он не знает, правда, ему и не важно по сути, только волнуется, чтобы это мнение не было ошибочно, но губы уже растягиваются в улыбке, радостной и безмятежной. Эмоции, как всегда, скачут впереди осознанных мыслей, Барнс радуется, как дитя, тому, что наконец-то увидел, наконец-то узнал Тони. Обхватывает его лицо ладонями, легко касается губами уголка губ, щеки, целует веки. Как он скучал, дьявол, как он тосковал, не неделю, нет, больше, несоизмеримо больше.

У Старка меняется даже голос. Джеймсу дичайше хочется верить, что он не радуется сейчас иллюзорно, что его не обманывают. У него есть некоторый опыт с кораблём и он помнит, что под его влиянием едва ли кто-то способен на такие внушительные актёрские таланты, это, пожалуй, греет, но при мысли, что он может ошибаться, что-то внутри всё равно болезненно сжимается, сжимается и бьётся о грудную клетку, томит и ноет где-то в области сердца.

- Мог бы, - усмехается Зимний, улыбается в чужие губы, не отпуская взгляд, оглаживает скулы Тони, касается подушечками больших пальцев его губ, как же он скучал, смертельно. - Знаешь, есть у меня некоторый опыт в свиданиях, внушительный, я бы сказал, и все они заказниваются крайне хреново. Чаще всего - не для меня, - Джеймс нависает над Старком, улыбается ему - краем губ, глазами. Подчиняется просьбе и выдёргивает кинжалы - медленно, придерживая кисти рук Тони, вынимает лезвие, сперва одно, потом другое; вытирает о сиденье и суёт в привычное место - за голенище ботинка. Ловит пальцами ладони Старка и ласково, неспешно оглаживает их, убеждаясь, что вирус справился. Рана зажила, и боли больше нет.

Никакой чёртовой боли.

- Откуда мне знать, Тони?.. - Джеймс усмехается, прикрывая глаза, от ощущения настолько ласкового прикосновения чужих губ к своим его практически вырубает, он только сейчас понимает, насколько устал, и прикрывает глаза, глядя на Тони из-под полуопущенных ресниц, он медленно успокаивается, приходит в норму - Тони не принадлежит теперь Хеле, кораблю, кому-либо, кроме себя.. Джеймс позволяет себе вольность и считает Тони ещё и своим. На пять минут, десять, час - он снова сдался, снова потянулся к нему, как тогда, летом. Баки снова дьявольски жарко. Он отвечает на поцелуй; так же сухо, скомкано, запретно нежно, пальцы, обхватывающие лицо Тони, чуть подрагивают, в этом волнении Барнс на себя не похож, совершенно. Джеймсу одновременно и хорошо, и плохо, он прибыл сюда не для этого. Он собирался спасти Старка, но не для себя, однако не сдерживается, сгребает Тони в охапку, обнимая его крепко, до сбитого дыхания. И тут же отпускает. - Ты весь в крови, и я тоже. Давай уедем подальше от этого дерьма, а ты.. ну, пересесть можешь на переднее сиденье, я всё же волнуюсь по поводу влияния на тебя корабля, так что, будь ближе, ладно?..

Они едут вперёд, Барнс изредка разворачивает подержанный внедорожник, держа стрелку спидометра стабильно правее перпендикулярной отметки. На превышение скорости ему мягко говоря сейчас насрать, больше хочется добраться до дома, хотя вряд ли можно назвать заброшенный дом в Мэриленде чьим-либо домом вообще. Двухэтажный особняк в пригороде был покинут, как только прозвучали тревожные новости об Аннаполисе; готовясь к возвращению в зону поражения корабля за Тони, Джеймс воспользовался этим заброшенным пустынным домом, по крайней мере, здесь осталось кое-что из мебели, и вся сантехника. Притормозив у входа, Джеймс помог Старку выбраться и, приобняв и поддерживая его за плечо, повёл в входу, затем - направо, в ванную комнату, разворачивая краны и пуская воду - в отдельностоящую ванну и мойку, надо вымыть хотя бы ладони и предплечья Тони, из-за Джеймса Старк в крови по локоть, смотрится откровенно так себе.

- Знаешь, а всё не так плохо, тебя всё ещё ждут на Аляске, все ждут твоего возвращения, - Джеймс хмыкает, наклонившись и доставая из тумбы несколько белых полотенец. То-то хозяева удивятся, вернувшись сюда, впрочем, хорошо, если у них вообще будет возможность вернуться. Он садится на табуретку, глядя куда-то вниз, мимо Тони, в пространство. - Ты, наверное, голоден? - Барнс ловит рукой ладонь Тони и медленно, аккуратно вытирает её влажным тёплым полотенцем.  "Мне стыдно, что ты сунулся туда ради меня. Сперва в тюрьму, потом туда, ты ведь не должен был расхлёбывать всё это дерьмо" - розово-красный цвет медленно расползается по полотенцу, - "видишь ли, связаться со мной означает впутаться в дерьмо, проверенный способ. Плохая примета, Тони, так что не зря ты тогда ушел, смекаешь?" - остаток кровавого пятна на запястье Тони Джеймс, морщась, вытирает собственной рукой, глядя куда-то в пол. Без обид, они вдвоём -  это хреновая затея, настолько хреновая, что у уставшего до чёртиков и оттого сонного, всё еще подрагивают и даже немеют где-то в области запястья руки. Барнс наклоняется, касается губами ладони, ласково бодает её носом и выходит за дверь, хватит, чёрт возьми, мешать Тони. Хватит, чёрт возьми, мешать всем.

Барнс не знает наверняка, зачем уходит, приблизительно на равных ему хочется как осесть под дверью ванной, тихо притворив её за собой, и дремать на пороге, пока из комнаты не попытаются выйти, так и, не менее тихо прикрыв входную дверь дома - уехать, так же тихо и незаметно, как он прибыл сюда. В его стремлении удрать нет ни единой нотки мести, нет, несмотря на то, что Джеймс отлично помнит, как проснулся утром один, и дальнейшее молчание в эфире на протяжении месяцев, до того самого момента, пока он не угодил в тюрьму, он не злится. Ведь не напрасно он не пытался связаться сам. Где-то в глубины души Джеймс считает себя чем-то вроде чёрной метки для близких, со всеми, кого он знает, обязательно случается херня. Впрочем, для того, чтобы вляпаться в дерьмо, Тони он, кажется, вообще не нужен. В этом они даже немного похожи. Джеймс замирает, чувствуя, как его ловят за руку, привлекают к себе, и поддаётся чужому движению, утопает в объятиях, прикрывает глаза, впитывая - запах кожи Тони, звук его шепота - у самого уха. Он ведь не ослышался, нет, Старк действительно просит его о самой странной в жизни вещи - остаться.

На тихий, едва слышный шепот Джеймс отвечает таким же шепотом - зовёт Тони по имени, повторяет несколько раз быстро, сбивчиво, потом же произносит его медленно, по слогам, словно пробуя на вкус это право, звать Тони вот так, шепча ему на ухо, касаясь губами его виска, целуя тёмные волосы. Старк прав, он влип, они оба влипли, и сейчас эту просьбу - остаться рядом - Барнс почему-то трактует как долгосрочную, сразу, едва улавливает её слухом, и после получает лишь подтверждения своим догадкам - потому, что "не будет просто". И это единственное, что он может с уверенностью повторить, точно зная, так и будет.

Джеймс улыбается - мало, скупо растягивая уголки рта, закусывая собственную губу, ему даже смеяться хочется, почти -"останься" - как просто было сказать это в пять, десять, двадцать лет, а сейчас вырывается почти клещами, да что там, Тони почти колотит от признания в том, что ему хоть кто-то нужен, даже не так, не нужен, а хочет, чтобы кто-то находился рядом с ним, ведь Тони редкостный засранец, который может справиться сам. Со всем, увы. И это Баки тоже устраивало. Зимний обхватывает его лицо ладонями, гладит заостренные скулы, касается живым пальцем губ, прося замолчать - не надо, не стоит больше просить, он услышал всё, всё понял. Барнс смотрит на человека, на мужчину напротив по-новому, он ведь, чёрт возьми, не только первый, кто здесь, после всего, после майских событий воспринял его всерьёз, как равного, кто принял его, как человека; он - первый, кто попросил его действительно остаться рядом.

- Просто не будет - не то слово, - голос Джеймса звучит хрипло, он улыбается, шепча в ухо Тони, медленно выговаривая слова, он почти мурлыкает, и на деле чувствуя себя бездомным котом, которого наконец-то взяли на руки и обогрели. - Даже не представляешь, насколько,  - Барнс только сейчас чувствует, насколько устал, потому отстраняется на секунду - ровно для того, чтобы подтащить поближе низкий табурет, и опуститься на него, утащив за собой Тони и усаживая его к себе на колени. Так-то лучше. Так можно было сгрести Старка в объятия и уткнуться ему лбом в грудь-шею, щекоча носом, спрятать глаза, закрыть их, полностью поддавшись ощущениям, оглаживая сквозь ткань ладонями чужую спину, изучая кончиками пальцев лопатки, выпирающие позвонки, шею, зарываясь в тёмные волосы... - О тебе я кое-что знаю, читал в газетах, что ты чертовски непостоянен, впрочем, газетам верить - идиотам быть, но понимаешь, Тони, ты человек этого времени, ты человек будущего времени, а я.. Я кто? - Барнс смеётся, тихо, хрипло, прижимает Старка ближе к себе, но голову не поднимает, по-прежнему пряча взгляд. - Ты ведь с моей биографией тоже знакомился. Моей лучшей соседкой и подругой за прошедшие семьдесят лет была криокапсула. Можно говорить, что у меня был кэп, но, знаешь, Тони, он все эти семьдесят лет был заморожен, а я - не полностью, но, всё же, прожил. Он верит, что я тот же человек, с которым мы в Ревущих Коммандос рвали фашистов на части, а я, блять, нихрена, и службу на КГБ помню лучше, чем войну в сороковых, он не знает этого, никто не хочет знать. Я каждый раз перед тем, как уснуть, просчитываю возможные выходы из помещения в уме, и уснуть к херам не могу, если их меньше пяти, - Барнс тяжело вздыхает, утыкается носом в шею Тони поплотнее и внаглую лезет руками под его майку. Ощупывает живот и рёбра, почти с трепетом заново изучая знакомые очертания, почти дрожа от осознания, насколько он скучал.  - Тони, - Джеймс поднимает голову наконец, трётся колючей щекой о щеку Старка, легко прикусывает кожу чуть ниже линии его челюсти, а затем снова улыбается - осторожно, мягко - ловя глазами его взгляд. - Хочешь, чтоб всё это, вся паранойя, и фобии, весь хренов багаж Зимнего солдата остался с тобой, и ничуть не страшно?

"Ты чёртов безумец, Тони. Мы пара безумцев."

Тони действительно не боится. Ему нихрена не страшно, он псих, чёртов псих. Не напугало ни содержимое речи Барнса, ни объём, да что там, за всё время, что они виделись, впервые Джеймс произнёс столько слов за раз, такое их количество вполне могло бы покрыть пару месяцев их общения. Джеймс соображает сейчас лихорадочно, почти панически, Старк знает его недостаточно, почти не знает, как же он собирается сделать так, чтобы это "выгорело"?

Джеймс медленно выдыхает, обнимает Тони покрепче, и понимает: это всего лишь паника, на деле он кое-что и сам знает о Тони, так же, как Тони о нём. Недостаток общения совершенно не важен, так как у них есть кое-что общее, кое-что важнее, чем знание, сколько ложек кофе Старк любит в кофе по утрам. Баки, к слову, ставит на две. И без сахара. Что-то он действительно знает и помнит. Например, события, когда над Нью-Йорком навис купол, как им пришлось удирать от разъяренного Марка, и как Старку в конце концов удалось обуздать свой страх перед созданиями. Позже была пустыня, в которой Тони остался без костюма, и им тоже удалось выжить, вдвоём, взаимодействуя с друг другом. Может, нахрен эти мелочи, они и вовсе не нужны?..

Одно Барнс знает наверняка - больше остального Старк любит контролировать ситуацию. Совершенно любую. Именно поэтому он сейчас целует так, что все лишние мысли из головы Баки просто напросто вышибает к чертям. Он заводится слишком быстро для того, чтобы перечить хоть в чём-то, чтобы вообще думать. Потому просто глотает все неразрешенные вопросы, все сомнения, вместо них - целует в ответ, исследует заново чужие губы своими, прихватывает их зубами, глядит, не отрываясь, в карие глаза, пальцами задирая и стягивая с Тони майку, которая только мешает. "Будь по-твоему", - Баки согласен, согласен со всем, ему нечего терять, кроме Тони, кроме шанса на нормальную жизнь, и в кои-то веки желание разрушить его не пересиливает интерес, влечение, вовсе нет. Барнс подхватывает Старка под бёдра и уносит с этой комнаты, слишком неудобной и тесной для них двоих, кое-как пытаясь вспомнить расположение комнат в этом доме. Как назло, по коридору попадается сплошная хрень - гостиная с диваном, узким и коротким, как кушетка у врача, недо-кухня, стол, конечно, удобный и вызывает доверие, но у Баки по отношению  к своему любовнику слишком велико благоговение, пока что, чтобы тащить его трахаться на каком-то там пыльном столе, пошло и безо всякой романтики. Добравшись наконец до какой-никакой, но постели, пусть она застелена белоснежным покрывалом и поверх добрый десяток подушек, Барнс сваливает туда Тони и первым делом стаскивает с него штаны, кое-как раздеваясь сам.

Сегодня всё будет по-другому - так ему кажется, сегодня всё по-другому, ведь можно больше не бояться, что Тони просто уйдёт. Джеймс слишком хорошо помнит, как Тони может командовать, как он умеет расслабляться, не расслабляясь, всю ночь напролёт, умело дёргая за ниточки, управляя в каких угодно обстоятельствах. Похоже, Старк был из тех, кому совершенно плевать, кто сегодня сверху, но даже если не он, всё равно с точностью до последней ноты всё будет так, как он захотел, он подхлёстывал, управлял, оттягивая за волосы, выгибаясь, командуя, чёрт возьми, голосом, охрененно тихим и хриплым голосом на ухо, таким, от которого по спине бегут мурашки. Джеймс подчинялся, почти угадывал его желания - наперёд, теперь же мешает ему во всём. Придавливает собой к постели, ловит руками его ладони, запястья, удерживая над головой, зацеловывает и без того красные губы, шею, ключицы - не торопясь, наконец-то можно не спешить. Позже он тоже почти издевательски нетороплив, двигается медленно, наращивая темп постепенно, в последний момент оттягивая финал, слушая всё те же хриплые вскрики, больше не похожие на команды, это просто стоны, чёрт, неужели таки получилось заставить Тони хотя бы на каких-то десять-пятнадцать минут не думать? Баки кажется, что это чертовски важно для такого человека, как Старк, для такого.. человека? В последнем Барнс правда не уверен, да и чёрт с ним.

Выключаются, похоже, оба. Оргазм накрывает с такой силой, что Джеймс какое-то время ещё просто валяется сверху, а после не отстраняется, но сползает ниже, устраивая голову рядом с реактором. Говорить всё ещё не хочется. Только в голову приходят мысли, вместе с паскудным ощущением трезвости. Есть ли где жить у Старка? Потому что у Барнса, например, пара квартир на выбор есть, пара жилищ, в которых он не хотел бы показываться, да. А, погодите, жить на одном месте у Баки не получится, он ведь беглец, за голову которого даже назначена награда. Всё ещё назначена. Не террорист номер один, но что-то вроде того. Джеймс хмурится, он понятия не имеет, как решать эту проблему своими силами, сдать Стива - тоже совсем не выход. Просить помощи что у него, что у Старка - не позволяет сраная гордость, как же Барнс её иногда ценил, всеми фибрами. Когда-то он научится говорить о своих проблемах, а пока что просто утыкается носом в бок Тони, он ведь прав, действительно прав. Это должно выгореть.