... После темноты и стылого холода, пробиравшего до костей в удаленной пещере, глоток воздуха показался сладким, словно мед. Пьянил он не хуже - и поэтому Громовержец несколько минут стоял возле выхода из пещеры норн, просто вдыхая и наслаждаясь едва заметной глазу, зыбкой полоской света, разлившейся на востоке. Игры колдунов, пророчества, вести, способные напугать и смутить самое неробкое сердце - все это заставляло его длить минуты, прежде чем поднять молот и пуститься в обратный путь.
Мидгард был велик, и, хотя Сиф уже объясняла ему про разницу времени, часовые пояса и путь местной звезды от восхода к закату, сын Одина не уставал удивляться тому, что, отправившись из северных стран через полмира, он опустился на землю в Нью-Йорке, где еще царствовал ночной мрак, и утро еще даже не заявляло своих прав.

... Сын Одина.
Теперь уже он не был единственным, кто мог называться так. Где-то в глуши пустынных земель затерялся Тюр, отрекся от своего имени Локи, напоминая всем о своем падении - и вот теперь... теперь...
Нет, были еще "дети Одина" - великое множество тех, кто в отгремевших войнах утратил семью, растерял родных и близких, тех, кто воспитан и выращен был за счет царской милости, и видел во Всеотце единого повелителя; каждый из них почитал за великую честь носить это имя. И все же он был не одним из них. Он был - один - Odin-son.
Пять лет - ничтожный срок даже для мидгардца, не то что для аса, чей путь меряют веками, но эти пять лет вместили так много, что перекрыли и почти стерли те годы, десятки и сотни лет, которые были в безмятежности прожиты им до этого дня.
Лишь на недолгое время, что длился полет, он сумел забыть об этом. Здесь, в небесах, среди облаков, сполохов дальних гроз, в клокотанье ветров, все было по-прежнему. Приходят и уходят цари, искривляются судьбы, сталкиваются и сплетаются дороги, подобно нитям в пряже норн, обрываются и завязываются узлом. Здесь же царила вечность, здесь никому не было дела до скорби и радости, и сама глубина, кажется, с насмешкой смотрела вниз на краткую человеческую жизнь.
Почему небесам не смеяться?
Разве не к ним миллионы лет устремлены мольбы и мечты человечества - напрасные и наивные, как у ребенка, изменчивые, как у глупца? Разве не оно отгораживает от глаз людей пространство космоса, словно факир, позволяя им видеть лишь собственное отражение в зеркале своего голубого свода? Разве не шептали они всем, и глупцам, и мудрейшим, и его отцу, что все - тщетно, и все пройдет; а потому надо быть выше прочих, и взирать на всех с высоты ледяного величия, оставаясь недосягаемым - истинная мудрость и истинная слава царя?

Нет, нет и нет! Отец его не был ни божеством, ни безгрешным. Горьким раскаяньем, болью он заплатил за свои ошибки: одного сына утратил, второй сам отрекся от изменчивого родителя. И если гнев и отчаяние бушуют в сердцах людей - не разрывают ли они также и эти высокие небеса, не рассекают ли их стрелами молний, не жгут ли ветром сомнений, ни омывают ли дождем?
Разве он, Тор Одинсон, властный над небом, рожден для того, чтоб взирать на других с золотого престола?

... Ветер взметнул навстречу им запах земли и мокрой листвы: по-видимому, здесь недавно прошел дождь. Разжав объятия, он придержал за руку Сиф, помогая ей устоять на ногах - и обратился к брату, державшемуся за пояс и весь полет согревавшему его своим теплом:
- В твоем старом доме нужно ли тебе что-нибудь?

Отредактировано Thor (2018-03-17 23:27:31)

— Не знаю пока. Подшивку «Плейбоя», все ребята из войска с ума сойдут от радости.
На плюхнувшегося на старенький диван Бальдра не сразу дошла просьба воительницы.  Устало поднявшись на ноги, он прошелся взглядом по комнате, пока не выцепил шкафчик, старый как Стив Роджерс и забитый всяким барахлом, которое Милош с упорством белки таскал в свое бруклинское дупло. Лотерейные билеты, мятые квитанции, порножурналы, диски с «Фоллаутом» и «Кредо убийцы», сломанные компьютерные колонки и мышки, тетради и свернутые в трубки чертежи соседствовали с книгами на открытых полках. В закрытых отсеках внизу сосед прятал сокровища иного толка, и весь их ряд открылся взору асгардцев.
— «Егермейстер»... водка... бурбон... еще водка... сухое красное... шампанское, - Бальдр перебирал запечатанные и початые бутылки из квартирного бара. - Ого.
Находке удалось удивить его даже на фоне недавно открывшихся обстоятельств, от которых простому смертному захотелось бы срочно навестить психиатра. «Мартелл» семилетней выдержки, который в аэропорту Хитроу стоил как три его летних заработка в ресторане в Блумсбери. Бутылка изысканной формы пряталась в дальнем углу отсека и еще не пала жертвой алкогольного любопытства Милоша.
— Где этот обормот ее спер?.. - пробормотал юноша, выпрямляясь с коньяком в руках, причем держал он его бережнее копья Одина. Что было верно, легендарное оружие от столкновения с полом не разбилось бы и не растеклось многодолларовой лужей. - Вот это не стыдно предложить заезжему принцу и его невесте.
Еще немного, и благородная жидкость расплескалась по стаканам для виски - Барри-Бальдр понятия не имел, из чего положено пить коньяк.
— За воссоединение? - раздав стаканы Сиф и Тору, он торопливо стукнул своим по двум другим и сделал пару торопливых глотков. В дорогих напитках он не разбирался, поэтому поморщился как от первого попробованного в Штатах бурбона. Он сам не знал, торопится ли напиться или пытается разбить повисшую между временными постояльцами квартиры неловкость, но она уже угнетала его.
— Так что случилось за десять лет дома? И кто сейчас регент? Фригга... мать? - вполголоса поправил сам себя Бальдр, непривычный к сочетанию этих двух слов.

- Сиф..!
Он не сумел удержать этого выкрика. Стона. Сиплого выдоха, вырвавшегося с губ после проглоченного мидгардского пойла. Он не может сдержать его, хотя знает, что эта боль - не ее вина, и смерть царицы оплакана ею тысячекратно; ею, кого Фригга всегда наставляла, в ком сохранила, как огонь среди тьмы, светлую надежду, в ком раньше всех, увидела вещим взором будущую царицу асгардскую. Но как же ничтожны, пусты были эти слова: "Мне жаль"...
Когда огонь горит слишком сильно, после него остается пустота.

- Бальдр. Брат...
Голос не поднимается из могучей груди Громовержца, да и сказать ему нечего. Рыдания, клятвы, проклятия - все ушло вместе с ней, все сгорело, рассыпалось светлыми искрами. Вверенное и не сохраненное. Все в нем рвется обнять юношу, прижать того к груди, поделиться большим и тяжелым, норовящим разбить тесную клетку сердцем,- только бы знал, что он не покинут в своей беде, понял, что не одинок в этом большом мире.

... Стакан звенит и катится по полу, когда Одинсон, решившись, делает быстрый шаг к тому, кто осиротел в один миг, не познав родительской ласки, кто простился, не успев встретиться. В Асгарде не роют могил, как в иных мирах, и для неутешных остается лишь одно место, к которому они могут принести свою скорбь - бесконечное звездное небо, куда, по поверьям, уходят души умерших. Не оттого ли веками люди во всей вселенной вглядываются в россыпь Млечного пути, что пытаются угадать, откуда на них льется свет погасших, но любимых и любящих глаз.
Ком подкатил к его горлу; шумно вздохнув, Тор крепко сжал плечо юноши и произнес, глядя на того блестящими глазами:
- Смерть Всематери не осталась не отомщенной. Даже Локи... даже он отрешился от своих преступлений, чтоб получить право на эту священную месть. И отдал жизнь за это,- быстро взглянув на Сиф, он сдвинул брови, словно прося ее до времени придержать разговор о новых злодеяньях их брата.
- Прости, что не уберегли ее... ту, что дала тебе жизнь.

Громовержец отступил, все также глядя прямо на Бальдра. Сомнение снова стиснуло его сердце. Тот был не готов: не готов принять правду, не готов принять трон, не готов назвать себя сыном Одина. Его сердце размягчено, смущено краткостью земной жизни, и сумеет ли свыкнуться с долгим веком рожденного в Золотом городе - неизвестно. Сказать ему правду - не значит ли окончательно надломить его?
И все же лучше сейчас. Пока печаль не проникла дальше, пока трон Асгарда не зашатался под бременем тяжких сомнений. Пока еще есть возможность сокрыть появленье наследника, оставить его тайной для всех, точно так же, как оно было тайной до этого мига.
Может быть, в этом причина того, что отец предпочел отослать младшего принца в другой мир. Не смог лишить жизни, и, отвергнутого, выслал в Мидгард, как когда-то его самого?

О, ты пройдешь это испытание, брат мой, пройдешь - и выйдешь очищенным. Сердце твое, дух твой откован в Асгарде, он крепче чем Мьёльнир, он не может рассыпаться под ударами, сколь бы они ни были тяжелы.
А если нет... мой дух достаточно тверд.

- Тёмные эльфы. Проникли во дворец, чтобы добыть камень реальности, заточенный в смертную женщину. В мою тогдашнюю женщину,- он говорит отрывисто, скупо, не пытаясь смягчить свою речь ради слуха брата или Сиф.- Мать знала, что произойдет, если сингуляр попадет к нашим врагам. Локи...- здесь он впервые запнулся, словно не решаясь говорить об отступнике, сказать слишком мало или же слишком много, встать на защиту или же обвинением вызвать в Бальдре волну ненависти.- Наш брат не простил мне этого. Он обвинил меня в смерти матери, видя лишь то, что причиной стала Джейн. И он... помог мне убить того, кто умертвил Фриггу. Дальше наши пути разошлись.

Выговорив все это, он отступил, нагнув голову. Царские дети не плачут по умершим, им не дозволена скорбь; даже то, что он обнимал брата, отторгнутого от семья так надолго, уже было нарушением давних традиций. "Если бы я гордился своим сыном, то умолчал бы и об этом",- сказал однажды отец.
Даже если бы я любил своих братьев, мне не позволено говорить.
Не позволено вместе плакать.
Позволено только сжечь ради них свое сердце.

- Мир Асгарда не тот, каким ты оставил его, Бальдр. Он изменился во всем, кроме, разве что, одного. Везде, всегда, прежде всего, мы - дети Одина. Дети матери Фригги. Отпавший узнал горя больше, чем те, что держатся вместе. Потому я и пытаюсь вернуть Локи. Поэтому я счастлив вернуть тебя. И мы...

Его речь прервал громкий телефонный звонок.

Бальдр пропустил мимо ушей сказанное Сиф. Он не понимал, о чем шла речь, а судьба Фригги занимала его больше незнакомого влипшего во что-то Брюса. Также он не обратил внимание на поломку телефона, хотя в квартире стало непривычно холодно.
Перед взором проносились картинки из прошлого, где была та, которую он ни разу не назвал матерью.
Она была добра к нему, а во взгляде читалась неподдельная нежность. Теперь Бальдр знал ее природу, хотя это порождало боль от невозможности что-либо исправить или наверстать упущенное.
Сосланный в срединный мир, единственный сын не мог достойно оплакать ее, а теперь оказался перед фактом, что родной Асгард претерпел немалые изменения.
Бальдру было все равно, что подумают о нем Сиф и Тор. Держать лицо перед врагом его научили, но он не видел нужды скрывать печаль от друзей. Более того, он попросту не задумывался об этом.
Самодовольное лицо Санта-Клауса теперь проглядывало через коричневатую жидкость на дне стакана. Убегая от чужого и такого неуместного в нынешних обстоятельствах веселья, взгляд юноши скользнул чуть выше, на заголовок каталога, но зацепился за мелкие буквы под название торгового монстра.
Октябрь 2016.
Несколько раз пробежав глазами по этой строчке, Бальдр переставил стакан на пустую поверхность и взял журнал в руки.
Все верно, в октябре начинались поставки рождественских товаров, что бесило многих из его университетских приятелей.
— Твой телефон в порядке, - пробормотал ас, протягивая воительнице каталог и поднимаясь на ноги. Подойдя к окну он обнаружил ещё одно подтверждение своим словам - в свете уличных фонарей ветер гонял по асфальту осыпавшиеся листья. - Что за искажение времени произошло в той пещере, Тор?

Бальдр взглянул на брата с тем непередаваемым выражением, с которым прежде выслушивал его доводы до или после стычек с Локи. Ряд из них, по его глубочайшему убеждению, были вызваны пустяковыми предлогами и проистекали из ревности и банального соперничества за любовь родителей и зачастую не стоили и выеденного яйца, но нервов потрепали всем окружающим не меньше Суртура. Хотя бедолага демон был предсказуемее и не таким буйным.

— Ничуть не изменился. Все «я» да «я», прекрасный. У меня же ничего не стряслось, так, прохлаждался всю жизнь, - усмехнулся он, покачав головой. Тор был старше его, и росшие вместе с ними товарищи подспудно сознавали, что в отдаленном будущем преклонят перед ним колени как перед новым правителем Асгарда. И все же это нисколько не мешало Бальдру трезво смотреть на принца тогда, и уж тем более не препятствовало сейчас. - Не знаю, что это за Брюс и с кем ты собрался воевать, но мать бы не простила мне, оставь я тебя в таком состоянии. Сиф, извини, но иногда на твоего жениха находит, лучше уж я побуду рядом, чтобы он не так сильно действовал тебе на нервы и ты не пришибла его до свадьбы.