Чайная ложка мешает в горячей, душистой от заваренных трав воде кристаллики сахара. Метал не касается столовой керамики, в самом-то деле, разве это фарфор? О каком фарфоре может здесь идти речь, то не практично, лишь эстетично для тех, кому хочется особенно сильно выпятить вперед достаток, как залог некоторой успешности. Когда, эдак навскидку, отвлекаясь от насущных мыслей, Наташа в последний раз держала в руках что-то такое, кричаще красивое, но абсолютно безвкусное в неуместной обстановке. Задумчивость наваливается на нее, высекая между темно-медных бровей тонкую складку: когда же, когда? Так, чтобы не было никаких сомнений в том, что, то имело в действительности место быть, а не мерещиться? Не быть плодом установки, ложным воспоминанием, эдакой скроенной иллюзией под страхом боли и ужасом пытки, втиснутым средь извилин головного мозга, как между страниц книги, закладывают первый сорванный в году полевой цветок, что отыскивается всегда как будто бы случайно и навевает ассоциативных связок ряд. Маленький, сухой и хрупкий предмет, почти бесплотная и невесомая ниточка стебля становится порой мощным катализатором, вызывающим целый ураган в памяти. Хотя иногда, конечно, оно ничего и не значит, как и то навязанное воспоминание о розах, подаренных на первом свидании, через неделю-другую ставших бескровными, пылящимися на лаковом письменном столе, но от взгляда на те становилось будто не понарошку теплее в груди. Когда как, когда – как, но сейчас о фарфоре и роскошной, броской, аляповатой генеральской даче, где Наташе надлежало быть по дано бессмысленным делам, решать вопросы, что оказались вышестоящим распоряжением доверены. Генерал сопротивлялся, когда понял, что минуты его жизни начали обратный отчет и бились об пол, летящие со стола веджвудские чашки, из которых кислое на вкус плескалось шампанское. Что за блажь была тому старику хвастать перед девчонкой не толстым, резным хрусталем – Наташа не имела представления, но ей было жаль не человека, а те пыльно-небесного как от дыма пожара черепки, что лежали на дне тонкой кровавой лужи, набегавшей из смертельной раны.
И не коснувшись ни краешком стенок, тоненькая ложечка взмахивает над кромкой такой безликой керамической чашки, чтобы с нее рука в перчатке стряхнула последние капли. Опять, как говорится, двадцать пять. Не оставлять отпечатков пальцев, то от лютой кусачей до нервов паранойи. Старые привычки, их стоит признавать, с ними надлежит считаться. Да, в действительности, Тони Старк, метя кольнуть точнее, оказался банально прав – Романова плохо избавляется от старых привычек, даже чай она себе не позволяет пить, просто делает вид, притворяется. Не окрашивая блеклой помадой с губ кромку чашки – никаких признаков ДНК, когда кажется, что миллионы глаз нацелены ей в спину, в ту крошечную с ячменное зернышко слепую зону прямиком между лопаток, что подрагивающий маячок лазерного прицела. Надо расслабиться и сходить бы на массаж, что ли? Хотя проще будет достать колеса, заглотить убойную дозу миорелаксантов и запить чем покрепче, а потом часов двенадцать проваляться поленом в гостиничном номере, снятом за наличные на имя ей не принадлежащее.
Наташа всегда думала впрок, поэтому денег ей, без нужны сигнализировать о себе с запросами получения денежных средств в электронном эквиваленте хватит на изрядный срок, пока она не утечет подальше от Соединенных Штатов Америки, еще день другой и можно сниматься с этого якоря. Сукин сын этот ваш вакандский принц, - думает она, закусывая краешек губы, припоминая того засранца, что сдал ее властям за оказание сопротивления при бегстве Роджерса и Барнса. Подкинул же чертяка окаянный проблем Таше, по коим она, конечно же, никак не соскучилась, ибо давно старательно выбелена благодаря работе на Щ.И.Т., какого там они, порешили, она года рождения – 1984? Это, правда, забавно. Впрочем, новая личность ненамного старше или моложе, то не выдуманная с какого-то безымянного потолка персона, ведь даже в век цифровых технологий, когда искусственный интеллект вышел далеко за рамки фантазийных представлений, можно должным образом исхитриться и прибрать к рукам чье-то уже бесхозное имя. Самое главное тонко и очень вовремя подсуетиться, а Наташа в этом деле мастак каких поискать. Ловкость рук, немного мошенничества, умеренные деньги алчным и бессердечным родственникам и дело, как говорится, в шляпе. Ладно, в самом деле, что-то она засиделась, но убедилась, что на этой улице всего две камеры, чьи направляющие позиции ею были изучены и теперь, незамеченная этими очами, она пройдет аккуратно и безлико мимо любой доступной системы распознавания лиц.
Первую камеру у банкомата она миновала так же просто, как собиралась пройти ту, что наблюдала за входящими в почтовое отделение, взгляд женщины лишь скользнул по паре хорошенько так поношенных мальчишеских кроссовок. И все, казалось бы, ничего примечательного, она сделала вид, что разговаривает по телефону, но динамик в том молчал, как и второй не впитывал звук голоса, поскольку устройство оставалось выключенным. Наташе некому было звонить, сейчас, как и в былые времена, она была один на один с миром, враждебно настроенным по отношению к ней за те действия, совершая которые женщина возлагала на себя определенного рода ответственность последствий и, вне всяких сомнений, не привыкшая жаловаться, Романова знала, что эта ноша очень ей по плечу, так что падать при ходьбе не намеревалась. Однако не стоило отрицать того факта, что даже Наташа при всей ее «прокачке» всего лишь человек, а человеку характерно лишь предполагать, а уж далее – воля случая.
Мельтешащую по крышам относительно невысоких построек Квинса тощую, но при этом уже плечистую фигуру Наташа заприметила не потому что у нее запасная пара глаз была на затылке или потому что за багажом жизненного опыта у нее настолько прокачалась интуиция, что она на расстоянии пушечного выстрела могла заприметить кого-то. Все элементарно и просто. Проезжавший навстречу велосипедист до того зазевался на неспешно прогуливающуюся по улице женщину, что сбил у стоящей к тротуару машины зеркальце бокового обзора и то изогнулось вверх под таким углом, что взгляд Романовой тут же выхватил суету над головами горожан и иже с ними. Тот мальчишка, которого Старк притащил в Германию, несомненно, это был он.
Ловкий и неприметный, почерпнутый из шахматных игр прием рокировки, когда совершается одновременный ход двумя фигурами, подставляющий ладью на смену королю, Наташа оказывается позади того паренька из Интернета, следуя за ним ровно до того переулка, в котором он спускается на обе две ноги на землю. Женщина, выросшая перед местечковым героем, переводящим старушек через улицу, решительный делает шаг вперед, оттесняя Человека паука обратно в прогал кирпичных зданий, заставляя их двоих выпасть из видимости пешеходного движения. В любом большом городе никто и не заметит подобной заминки, слишком высок ритм жизни, что не позволяет людям обращать внимание на мелочи или упускать их из виду, едва удостоив взглядом.
- Привет, Паучок, - говорит с мягкой, но лишь смутно любезной полуулыбкой бывший агент Щ.И.Т.а, делая еще три шага вперед по наступающей, - ищешь кого-то?

Ребенок. Он же совсем ребенок, - думала тогда в аэропорту Наташа и вновь повторила эту уже знакомую мысль, рассматривая костюмированного героя, скрывающего юную личину за плотно прилегающей к лицу маской. Но смутить ли ее тем возрастом, в котором пребывал протеже Старка? Это крайне вряд ли, ведь сама она оказалась впутана в бесконечные шпионские игры и натаскивания будучи еще моложе, много более неопытнее в жизни. Такие дела они суровее деревянных игрушек, прибитых к потолку. И пусть то было другое время, иные обстоятельства, но стоит ли этим оправдываться, ведь и сейчас, стоит только плюнуть в сторону дальнего востока и всех развивающихся внутри тех территорий конфликтов, чтобы увидеть малышей с автоматами Калашникова в перепачканных ручонках. Жуткое зрелище, но всяко не для того, кто изнутри знает, как готовили будущих диверсантов в СССР, после такой школы ничего внутри не дрогнет, никакая душевная струна не затрепещет, впиваясь в живую сердечную мышцу, высекая красный сок. Тут сколько угодно можно негодовать, вскидывать руки и возводить глаза к поднебесью, да только какой в этом смысл? Чем более тепличные условия создают вокруг детей, тем более слабыми они становятся, более уязвимыми и не приспособленными для выживания; беречь ремень – испортить ребенка. Вероятно, что с такими взглядами оно и к лучшему, что у Романовой не могло быть детей. Травмированные родители лучшие генераторы несчастья, поставщики искалеченного человеческого материала. Да, из Наташи получилась бы отвратительная мать, так что правильно все то, что предупредило подобную вероятность.
Итак, что же Паучку понадобилось от Черной вдовы, бредущей по ей одной ведомым делам и никого не трогающей? Линзы его маски, с почти неприметным слуху жужжанием, становятся шире, подражая человеческой мимике за ними, что несколько-то да забавляет Наташу, смотрящую на пацана прямым немигающим взглядом, у нее есть масса свободного времени, но она предпочла бы spa-салон, а не стоять здесь весь остаток светового дня и пытаться прояснить сложившуюся ситуацию. В той, казалось бы, не было никакой катастрофы или великой значимости. В самом деле, неужели малышок, прославившийся посредством Всемирной Паутины, решил подсобить правительству и выловить собственными силами Вдову, плюнувшую в Заковианский договор, ранее ею же подписанный. За дополнительную плюшку, похвалу, значок бойскаута? Одобрение Тони? Неужто последний разговор Романовой и Старка, как обычно не способных договориться на длительный срок, настолько пришелся тому серпом по яйцам, что стоит даже мальчишку натравить на дезертира? Столько вопросов, неужели надо прибегнуть к миленькому маленькому допросу с пристрастием, чтобы откормить досыта взыгравшую под корой головного мозга паранойю. Впрочем, пока стоит воздержаться от лишних телодвижений и не пороть горячку.
Игра в гляделки не приводит ни к чему, никакой феерии как в том тексте «я смотрю на тебя, ты глядишь на меня - искра, буря, безумие», ибо шкет совсем зеленый и Наташе вообще не с руки было бы при любом раскладе еще и такими лаврами украшать без того паршивую репутацию. Хотя сама мысль забавляет, настолько показавшись смешной – даже абсурдной – что женщина не сдерживает на губах новой улыбки, по стечению обстоятельств, пришедшуюся аккурат к началу умилительной короткой речи Паучка, прилипшего к стенке. Ни дать, ни взять, а прекрасный образец для энтомологической коллекций осталось лишь занести руку с булавкой и приколоть к твердой поверхности.
Имя некого Ксандера Кейджа мало что говорит Романовой, хотя та и быстро перебирает в эйдетической памяти образы тех, кто мог бы так зваться. Нет, категорически точно не встречала такого парня. И бывший агент вскидывает бровь, мол, ну и к чему ты это? Наташа терпелива, она смотрит как мальчишка возвращается на асфальт, как смахивает носком ноги с тротуара пылинку скромности, но все это не растрачивает бдительности русской, эдак любопытно напоказ наклонившей голову к плечу.
- Была, - подтверждает истину, - и ты тоже там был, приятель. Организуем теперь кружок по интересам и будем встречаться в кафе каждый третий четверг месяца, вспоминать как оно происходило все и пить молочный коктейль?
Интересно, конечно, как выглядит под красной плотной тканью этот мальчишка? Наташа предполагала, что за маской скрывается очень славная мордашка современного американского тинейджера. Чуйка так подсказывала.
- Может быть, снимешь эту штуку, - предложила Романова, указывая на себя и обводя по воздуху овал лица, переступив при этом плавно с ноги на ногу, - должна же я знать своего юного друга в лицо? А то как-то совсем не честно получается, что я не скрываюсь, а ты прячешься. Вдруг мне тоже захочется подойти поздороваться как-нибудь. Смелее, - и она коротко подмигнула, - я никому тебя не выдам.
Нет, Наташа не считала этого старкового школяра лопухом, тут же готовым рассекретиться, но с другой стороны попытаться следовало хотя бы еще и потому, что она не спрашивала его документов, а лицо еще не определяет возможность вычистить личность человека без, скажем так, дополнительных ухищрений. К тем, по мере необходимости можно прибегнуть, да только крайне все это обременительно, если честно, а у Таши несколько скованны руки в делах требующих отдельных ресурсов за неимением возможности светиться где не следовало и общаться с тем, кому на хвост так или иначе наступила, поддержав Роджерса.

Хороший, толковый мальчик, - думает Наташа, рассматривая пацана в красно-синем костюме, принявшегося активно, живо жестикулировать, всем своим существом демонстрируя тот факт, что ни при каких обстоятельствах он не согласится открыться. Когда-то и она, ведя подрывную деятельность от КГБ на территории Соединенных Штатов Америки скрывалась за маской, что плотно ложилась на лицо и избавляла Романову от тех многих проблем, что сейчас липли к ней как банный лист на распаренную задницу. Безусловно, с одной стороны достаточно разумно оставаться инкогнито, стремясь оберечь от последствий своих действий предполагаемых близких: семью, прочих родственников, друзей иже с ними; только это в том случае эффективно, когда есть те, о ком необходимо подобным образом заботиться, Наташа же – человек без тени, без привязанности и, как следствие, потенциальных рычагов давления на нее, давно перестала быть секретной личностью. Черная Вдова, плюнув в свиные рыла правительств многих стран мало чего боялась, но о своей шкуре пеклась, да и то не всегда успешно.
Нет, она не станет нахрапом добиваться исполнения запроса, либо же стремиться сорвать с народного героя маску, чей Романова хоть и из Матушки-России, но не варвар. К тому же, стоит задуматься насколько успешной может быть попытка уложить пацана на обе лопатки и воспользовавшись заминкой, сдернуть маску. Он хорошо и выше всяких похвал – за исключением непомерной болтливости – проявил себя в аэропорту, и Наташа была уверена, что телескопический трап, что обрушил на мальчишку Стив, дабы немного умерить молодецкий пыл и отвлечь того, был бы ей самой совершенно точно не по зубам. Расплющил бы как газета назойливую муху, лишь мокрое место оставив. Но там, где бесполезна сила, всегда найдется место компромиссу, потому женщина ничуть не огорчилась, напротив, внезапно для нее эта встреча оказалась сколько-то занимательной.
- А ты что новости не читаешь совсем? – Любезно поинтересовалась Таша, складывая руки под грудью и выдыхая с такой интонацией, с коей учителя сокрушаются почему же нерадивые ученики не подготовились к уроку в очередной академический раз, - там все достаточно популярно было объяснено. Или пытливый ум не позволяет принять на веру извращенные журналистские факты, прописанные под диктовку властей? Умение думать за границами стандартных установок это хорошее качество, парень, - заключила подытог русская.
Дети Америки, воспитанные кровавым молоком духа свободы и независимости, эдакой обособленной религией права на несогласие, это, на самом деле, вызывает какого-то рода восхищение в том человеке, что проходил процесс становления в совершенно иной, враждебной ко всему частному среде. Прошлый дом Наташи, от которого она бежала как могла, становясь предателем, почитал иные ценности - из мозгов кашу, чтобы пожиже, чтобы никакой непокорной мыслишки не зародилось, чтобы все не имело твердости и не имело мнения; чтобы стадный страх парализовал всякий рад до одури, когда кто-то выразит протест, где за всякое сказанное или сделанное поперек засыплют упреками, заклюют и разорвут на куски. Выделяешься – осудят, приставят лицом к стенке и изрешетят не пулями так придадут такому остракизму, что и не захочешь, а в петлю полезешь. Не думай и не будет рождаться сомнение, не позволяй смотреть даже указанной точки, иначе начнешь терзаться и слишком многое себе позволять. Дыши и маршируй строем на «ать-два-три-четыре», и не смей притворяться, ибо учуют стервятники и бросятся сворой голодных и злых, глупых человеческих собак.
«Степится, слюбится», - терпи и жди, когда внутри что-то предательски сломится; ты человек – ничто, ты обязан государству, обязан стране и ни шагу в сторону; там воздух насыщен тяжелой пагубной неволей, здесь он разрежен другими, инверсионными материями и оттого так сильно пьянит.
Рассматривая пристальным зеленым взглядом мальчишку Наташа невольно так ловит себя на о том, что даже не зная этого кадра в лицо, ничего о нем не представляя, лишь в смутных коротких фактах плутая, улыбается чуть заметно, с симпатией. И все же играть по чужим правилам она не хочет, а чего Романова не хочет, того не будет.
- Ладно, сладкий, мне некогда тут с тобой прохлаждаться, - меняя тон, смахивая с лица полуулыбку, убедительно заявляет женщина. – Не хочешь снимать маску право твое, а если есть вопросы, то задай их своему мистеру Старку, уверена, что у него на этот случай заготовлена блестящая оправдательная история, в которой он будет сиять в железных своих доспехах, как самый что ни есть благородством преисполненный рыцарь без страха и упрека.
Невозможно составить собственное независимое мнение, если не узнать и другую точку зрения, но, если пацан что и знает о Вдове, а это со слов Тони, с которым они разошлись не на самой радушной ноте. То и не должен помышлять доверять ее субъективному, всегда подстраивающемуся под обстоятельства слову. Романова нерастворима, что тот песок в воде, сколько ни размешивай – он все равно опустится осадком на дно, а у мальчишки-паука достаточно извилин в голове, чтобы не соваться к кому-то вроде нее. И правды не скажет и соврать не соврет, лишь изложит все как видит, так как можно адаптировать случившееся, чтобы ночами спать спокойно, не терзаясь ни совестью, ни кошмарами, теми извращенными кадрами что изрыгает замызганное подсознание.
Наташа пробегается взглядом по плечистой фигуре в костюме безликого героя с головы до пят и прикидывает насколько велика вероятность, что ей снова сядут на хвост и пойдут следом, сможет ли она предусмотреть наперед, что с этим делать и как выпутаться, чтобы не оказаться в очередной безвыходной ситуации, откуда ногтями до крови по камню придется выковыривать путь для отступления.
- Знаешь, парень, иногда случаются такие истории с людьми, которым предпочтительно оставаться не рассказанными. Как минимум, теми кто лишь эпизодическое участие принимает в той игре и являются средством достижения заведомо ложной цели, - собираясь развернуться и уйти следующим же своим шагом, больше не застаиваясь на месте, дабы не навлечь проблем, - может быть, все что предшествовало противостоянию в аэропорту как раз такая история?