Погода лондонского февраля так и не решила, какой же ей следует стать. Суровой ли карающей дланью местного климата с циклоном в кулаке, или же удариться в ласковый ветер, разогнать пару-тройку туч и приоткрыть бледное, по-зимнему негреющее солнце. Лондон вымыло проливным дождём, припорошило снегом. И только ближе к вечеру, когда и темнеть начало, и робкие, замерзшие туристы стали походить на тени, свинцовый пласт хмурых облаков развеялся. Ванда и Вижн не ощутили всей прелести дождливой зимы, а подоспели ровно к неяркому закату. Несмотря на опускающийся вечер, людей в главных туристических точках прибавлялось.
Вижн, прокладывая путь для себя и Ванды, обогнул уже и восторженных китайцев, и светловолосых датчан, оставил позади себя и группку из восточной Европы - Вижн не вслушивался в их речь, чтобы определить язык, но был почти уверен, что пара граждан Заковии там всё же присутствовала.

— Пьетро может делать, что хочет, — сказал Вижн, продолжая разговор. Они с Вандой как раз вышли на улицу потише, туристов здесь было уже гораздо меньше. Возможно было сбавить шаг и нормально предложить даме руку. — Но будет жаль, если он съедет. Вы долго были порознь. — на этом Вижн сделал особый акцент, близнецам требовалось время, он это понимал. — Да и мы с ним вроде как неплохо ладим. Или нет?

А весь разговор случился потому, что недавно Пьетро удивил своих соседей по квартире, сообщил, что самое время ему съехать, ну хоть бы на базу Мстителей, ну а он, в свою очередь, будет рад, если сестра решит захаживать почаще. Причина такой перемены Вижну была понятна не особо. Его знания о личном пространстве, о необходимости оного, о метрах и кубометрах, о нарушениях и последствиях, разбивались. Так какая часть уравнения выпала? Огорчение Вижна было понятно: Пьетро Максимофф ему нравился.

Закат не погас, но тучи снова всё закрыли. Шуршание машинных шин об асфальт было как шёпот, практически не слышно. Центр Лондона жил и горел огнями, но чем дальше удалялись Ванда и Вижн от него, тем больше замечали от повседневной жизни - а уж она никак не была связана с сезонными и туристическими ритмами. Горели огни фонарей, горели чужие, занавешенные от любопытных глаз, окна, вывески небольших магазинчиков и, разумеется, баров. Но что-то вклинивалось в чарующую атмосферу старого города и вечера один-на-один. Отгрызало от него куски. Таилось в тенях, в переулках, на перекрестке, что был впереди. Излишняя романтизация всего и вся Вижну присуща не была, он мог увидеть тень в тени, и огонь в огне, без неумения видеть суть, но что-то насторожило его. Что-то непонятное. И он сбился с шага.
И следом же, условное удинение с Вандой, чью руку Вижн так и держал в своей, прервалось сообщением от Натальи Романовой. Без конкретного обращения, вполне вероятно оно было разослано всему отряду, но содержало в себе предупреждение. Оно Вижну не понравилось.

Опасность.
Ваканда.
Камень.

Тень в переулке, как раз туда Вижн, выйдя на перекресток, собирался свернуть, шевельнулась, выступила вперёд. Свет от фонаря - не желтый, а темно-янтарный - ложился на неё, чертил по темноте, снимал её с неведомого. Фигура становилась объёмнее. Ближе. Но она не торопилась.
И на человека без определённого места жительства подумать было уже нельзя, не носят они копья, если только не ограбили частный музей. Вижн оттеснил было Ванду себе за спину, но ещё одна фигура вырисовывалась на противоположном конце дороги.

У Тони в тг, у меня в лс.