Странное дело: сейчас, стоя перед богиней смерти, глядя то на нее, то на брата, многожды раз предававшего его и однажды преданного им, Тор думает не о них. Не о судьбе Асгарда или Срединного мира. Не об Одине, и даже не о леди Сиф, которая в эту минуту должна была увести его друзей подальше от яда, разлитого в воздухе вокруг корабля и его мрачной свиты.
Он думает о Джейн.
О той маленькой земной женщине, что однажды, на странный, чужой Громовержцу и принцу асгардскому праздник Рождества подарила ему книжку с картинками.
"Скандинавские мифы".

Конечно же, он прочел - пролистал, не придав прочитанному значения. Мифы что сказки, повествуют о том, чего никогда не было и не будет. Подробнее он остановился лишь на одной странице, и там же обнаружил забавную запись. О детях, хотя в этой книжке их было явно больше троих.
Нет, он не задумался. Да и о чем? О том, что существу, богу Огня (это Локи-то - бог огня?), носящему то же имя, что и у его брата, в Мидгарде приписали любовные похождения и кучу детей? Его младшему брату? На которого в землях Асгарда позарилось только две женщины - да и то, одна только после того, как у нее не вышло заполучить старшего принца?
Он не задумался даже, услышав от Линды признание за чашкой кофе во второсортном кафе. Даже тогда, когда въяве увидел, как знакомое выражение появляется на ее лице. Даже когда она послала ему поцелуй - и исчезла, оставив его в убеждении, что все сказанное - обман, и всего лишь обман.
Так, болтовня за пирожным, чтобы сбить с толку случайного спутника.

Трое детей, сосланных Одином, трое детей им убитой Ангрбоды.
Кто может знать, что Книга судеб продается в Мидгарде за полтора доллара и дарится в качестве забавы на Рождество?

- Здравствуй, племянница.
Цветы уже тянут к нему свои синие сети - но, точно обжегшись, и не признав родной крови, застывают, превращаясь в сотни маленьких змеиных голов. Не хватает лишь тихого шипения, да попытки ужалить. Но в том нет нужды: тонкий запах дурманит голову, заставляя мир расплываться перед глазами. И не шипение вдруг начинает звучать в ушах - тихий шепот, ласка, обещающая покой и забвение ото всех преступлений и грязи мира.
Опустись на колени, и будешь прощен.

...- Совсем выросла, я смотрю: встретил бы - не узнал.
Неудачная шутка.
И все-таки Тор усмехается, и, поставив на пристань молот, раскрывает объятия.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/82223.png[/AVA]

Хель недоумевает всего секунду, а затем смотрит на отца, как бы спрашивая того на счет распахнутых объятий — что это с Тором? Что она должна с этим делать? Обнять в ответ? Иль просто благодарно голову склонить? Она помнит объятия матери, прекрасно помнит, как валялась на густой траве в обнимку с братьями, но совершенно не понимает, что должна сделать в ответ на широкий жест дяди. Широкий — в прямом смысле, так как руки у того воистину могучие.
Когда не знаешь, что делать — ничего не делай. Видимо, так. Потому-то Хель все еще смотрит, с улыбкой, как тянутся к дяде цветы, как отступают под ее взглядом — не его срок, слишком живой. Пока что.
— Зато я тебя помню, воин, посмевший возразить, узнала бы и столько лет спустя, — она вглядывается в ясные голубые глаза, сравнивает с невозможной зеленью отца и диву дается, насколько братья не похожи. С другой стороны, не ей говорить о непохожести на братьев. — Пойдемте же, негоже так гостям переминаться с ноги на ногу у порога. Я... что?
Еще одна порция удивления, но на этот раз ее подкинул ей отец. И, надо признать, она почти умилилась его... наивности? Нет, он правда считает, что пленник и пешка в полной мере этого понятия? Да, она, безусловно, использует его несмерть в своих целях, но как еще прикажете добиваться своего? Это шанс, и шанс немалый, а просто так отпускать отца в свои чертоги на отдых она попросту не стала бы — он тогда растерял бы все свои умения.
Вновь повернулась она от трапа к отцу и медленно зашагала к нему, остановилась на расстоянии вытянутой руки и вздохнула, вглядываясь в родное уж давно лицо. И почему она не сразу поняла, что тот почти... обижен? Нет, не то слово. Раздосадован? Опять не то... наверное. Она плохо понимала то, что читала легко — читать и видеть насквозь своих подданных, не значит, ощущать в полной мере то же самое. Она глянула на искусно отделанные чеканкой волшебства браслеты, покачала головой с улыбкой.
— А ты пробовал снять их, отец? Ведь их тебе дала я лишь затем, чтоб видел ты, не снимая доспеха, что действует цветок. А действует он — значит, ты при магии своей. Не укоряй меня, что пользуюсь в своих я целях ею, но как достичь мне справедливости тогда, коль ты б ушел в мои чертоги без своей сноровки и магического дара? — она ласково коснулась его щеки и чуть грустно улыбнулась. — Прости за это, я обещаю, что освобожу тебя, коли захочешь этого ты после. Браслеты можешь скинуть, коль не нравятся тебе они, подумала я просто, что это лучше, чем на шее медальон.
Вполне себе искренне она просила у него прощения и обещание давала честно. Быть может, обнимать родных она отвыкла, но поцелуем мимолетным в щеку одарила папу, очищая разум от влияния Тумана — она совсем забыла о том, что его влияние априори не может лишь на нее саму распространяться, всем остальным, кто вхож в ее круги, давать бы надобно защиту от наваждений. И надо бы на счет братишек озаботиться об том же — она всего мгновение потратила на то, чтобы дать крови своей защиту.
— Пойдемте же, нам надобно обсудить еще немало дел.
Она взошла на трап и скрылась в тумане на палубе, уже там ожидая родственников. Приказ — и вот уж слуги все расступились, оставив палубу пустой, лишь по краям ее все также охраняя Нагльфар.
— Так с чем же ты пришел сюда, великий Одинсон? Я не причиняла зла людям Мидгарда, чтобы быть столь щедро одаренной вниманием защитника сего мира. Ведь под твоей опекой он находится, права я? — уже на своей территории она обратилась к дяде. — Никто из них не мертв до той поры, пока не наступит час его или ее. Конечно, я могу забрать их души в свой Хельхейм, что столь щедро был подарен мне твоим отцом, — дедом Одина она не называла принципиально. — Но раз уж все равно они почти что все потенциально мои подопечные, я не стала бы так спешить. Так почему же ты так поспешил сюда?
Нет, она прекрасно знала, что рано или поздно люди или асы захотят выяснить, что делает Корабль Смерти здесь, и люди встрепенулись первыми. И тоже стали ей подвластны — совсем недалеко, в разумной близости и видимости асов стоял в доспехах воин из пришедших первыми. Он стал ее верным стражем, и это было видно даже и без спросу.  [nick]Hell[/nick][status]Goddes of death[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/98544.jpg[/icon]

В ответ на упрек ноздри аса заметно вздрагивают. Но глаз он не опускает. Хочет видеть в том, кто пришел с миром и болью в сердце врага - пусть видит. Это теперь не главное. Пусть оттолкнет, отвернется, отвергнет объятия, пусть назначит кару по своему разумению - хорошо. Речь не о нем.
Его судьба стоит на пороге, до нее ближе, чем до локтя спутника, ближе, чем до сердца царицы мертвых, ближе, чем можно коснуться горячим дыханием. Да и само это дыхание ослабевает. Он чувствует это без слов, без подсказок Локи. И это тоже сейчас не пугает.
Почти.
Бездна, пугает до крика!
Но это тоже сейчас не важно.

- Отец мой - лишь человек,- ответил он просто, зная, что снова ему не поверят, что снова станут искать в прямоте или приказ или тщеславие принца.- Человек, что возмнил себя богом - затем, что ему о том пели и плели лживые языки и льстивые искатели милости. Страх жил в его сердце, как живет в любом: моем, и твоем, и твоего отца, дитя...- его голос сорвался, когда девушка сделала шаг навстречу, и маска спала с одной половины ее лица.
Ужасна. Она была ужасна. Словно плод запретной любви меж мертвым и живым, сама - не мертвая и не живая. Ты порицаешь решения Всеотца? Страдаешь из-за него?
А меньше бы ты страдала, оставшись в Асгарде, где тебе с ужасом смотрели бы вслед, шептались бы тебе в спину? Кого прокляла бы ты за свое рождение, мать и отца? Кого сторонилась бы - своих братьев?

Рука сама потянулась к девичьему лицу, к человеческой половине, желая коснуться, стирая невидимую слезу.

- Мой отец боялся тебя. И остальных. Желая избавиться от врагов, он сам породил их, сам положил свой предел. Но любой отец сделал бы то же,- чувствуя, как разрастается в груди боль, продолжал Громовержец.- Сиди тогда на золотом троне я вместо него, сделал бы то же. Как и твой отец, что теперь готов сделать все для тебя.
Готов ли? Готов?
Только теперь?
- Потому теперь Всеотец, и только он стоит под ударом твоей ненависти, а не я, и не твой отец, и не весь Асгард. Он единственный - а не все те, кто отвернулся, смолчал или отступил трусливо,- едва коснувшись щеки, сильная ладонь замирает, дрожа, тревожа своим лихорадочным жаром, раскрытая, как цветок, перед хозяйкой мертвых.
Светлые волосы рассыпались по плечам, когда Тор, сын Одина, покачал головой.

- Всегда ли он был справедлив ко всем? Нет, не всегда. Был ли он жесток к троим детям, что привели ему, без защиты, утративших мать, брошенных на произвол судьбы? Да, он был. Порицал ли я его за то, и спорил ли с ним? Да, я спорил. Но кровью Имира я клянусь, что в сердце моем я благодарю его - за одно то, что он принял на одного себя бремя вашего мщения. Спроси же себя, спроси своего отца: что бы сама ты не сделала, тогда ли, сейчас, ради тех, кого любишь?
Он умолк на мгновенье, решаясь, слыша, как стучит сердце, как рвется из вен живая кровь, сопротивляясь отравляющему ее яду. Жаркая ладонь обнимает лицо; Громовержец шагает к девушке, глядя с болью.
- А потому я прошу: отпусти своего отца в мир живых.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/82223.png[/AVA]

Он не отвечает - да девушке, что смотрит на него потемневшими в ярости глазами, и не нужны его ответы. Сейчас это так похоже на суд, тот самый, с которого его выгнали только за то, что он осмелился поднять голос против воли Одина. Воли Отца. Того, кто пожертвовал свою плоть и свое имя мужа ради права знать.
За возможность уберечь своих детей и свое царство от зла - того, как он видел и понял его. Он зла, которое собственной рукой принес в дом, подобрав в ледяной твердыне наследника царского рода. Мальчика.
Вечного врага.

Раскаялся ли он в том? Никто никогда не узнал.
Предвидел ли он, что этот приемыш окажется ему вечной мукой? Ему и тому, кого он пытался спасти ценою сотен невинных жертв?
Почему не оставил его, Локи, умереть там, где нашел? Не знал? Или... не смог оставить?

... В глазах Громовержца темнеет. Колени слабнут. Но он молчит, и не просит пощады. Не просит снять с него, оградить от чар, которые проникают в мозг, превращают его в чудовище. Ты предупредил меня, брат. Благодарю.
Значит ли это, что и в тебе не бесконечна власть зла? Что искра любви, зароненная Одином, не погасла, задушенная ядом твоих волхвований? Что она живет в тебе, даже если ты не хочешь признавать этого, брат?
Из этой искры родилось пламя целого мира. Она же сожжет его, раздувшись в гигантский пожар. В гибель богов.
Как же сильна была твоя любовь, отец!
Как велика, что ты принял лишь на себя ненависть и месть этих детей, оставив мне, своему сыну, беспечную юность в садах Фенсалира!
Тот, кто корыстен сам, видит в жертве твоей только корысть; тот, кто алчен - одну только алчность до власти. Ему одному сейчас ведомо, что своей жертвой Всотец дал ему и им всем шанс на примирение.
Не потому ли он скрылся, исчез ото всех, чтоб устранить повод к войне между детьми Одина и детьми Ангрбоды?

Ему не нужно было видеть, как она умерла. Не нужны были чары, которыми дочь щедрой рукой поделилась с Локи. Он сам делал это такое множество раз, что легко вообразить каждое движение. Хорошо, если убили мечом. Хорошо, если сразу убили. Хотя - по приказу отца никто бы не осмелился на подобное.
Кто-нибудь после такого еще хочет побыть царем?

... Он молчит, как молчали тогда они. Никто не давал слова. Ни возвратить, ни изменить прошлое не в его власти. Напоминать, что протестовал? Трусливо прикрыться тем, что решение принял Один? Раз Ангрбода могла ответить за то, что произвела на свет чудовищ - плоть от плоти его брата, то и он может держать ответ за решенья отца. Некоронованный, но он царь. Его ответ за деяния всех из его народа.
Нельзя забывать об этом. Нельзя сдаваться во власть колдовства.
Только теперь, с дрожью в теле, он понял, что говорил ему провожатый. Слишком поздно.

... С усилием он поднимает глаза и смотрит на Локи. Теперь, как на суде, скажешь ли свое слово - или снова отступишься, брат?
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/f3/4b/82223.png[/AVA]

Молчат, и ответа дать не могут — так всегда, будто боги безмолвствуют, когда речь заходит о справедливости. Этот конкретный, Громовержец, однажды попытался что-то сказать вопреки приговору, несправедливому и ужасному, но даже при всей очевидности его возмущения это ничего не изменило. Он попытался, для виду иль потому что и вправду был не готов смотреть на то, как вершат в Асгарде "правосудие", но Хель это видела, слышала, и потому-то сейчас и задан был вопрос отцу. Она знает, что Локи наблюдает, как она внимательно следит за лицом светловолосого "дяди", как тот, в свою очередь поднимает тяжкий взгляд на брата. Круг замкнулся, ответ получен.
— Вот как, — тихий вердикт, краткий миг размышления, пока отец не заканчивает краткий рассказ о своем брате и не берет ее пальцы в свои ладони. Тепло, несмотря на холод кожи, и в знак, что поняла его, Хель просто сжала нежно пальцы. Когда-то давно она, будучи маленькой девочкой, еще мечтала о том, как было б здорово обнять отца и просто может быть послушать сказки от него, не только от Ангрбоды. Наивность лишь дитя достойная, но как уж есть. Сейчас она вытягивает чрез пальцы последние капли сладкого яда, что отравляет рассудок, забирает себе любой намек на свое влияние, дабы отец уж не сомневался что все дальнейшие решения — его и только его. Чуть склонив голову, вздохнула и качнула головой. — Мой отец, Локи Лафейсоном именуемый, свободен уж давно, но только вот ведь незадача — мне кажется, в бою он погибал неравном не просто так, а за тебя. Я не права? Я же поддерживаю в нем жизнь на грани смерти, если ж отпущу — он окончательно уйдет, ты хочешь правда, чтоб растворился он в Тенях Хельхейма?
Эти двое... отец пусть и не смотрит на Одинсона, но слишком уж сильна их связь. Вот странность, не чувствует она его прямой связующей той нити, что связывает кровных всех родных. Но узы есть куда покрепче. Она перевела свой взгляд на бледного отца и мягко улыбнулась, спрашивая и его:
— А ты, отец? Ты можешь жить так вечно, ничуть не хуже, чем до этого, а может быть и краше.
Нет, говорить ему о том, что связь с Хельхеймом даст ему не только чувство смерти у него в груди, она не собиралась. Но все же, верить или нет ей — дело лишь отца. В итоге она, всегда жаждавшая с семьей соединиться, не за тем здесь оказалась.
— Что ж, — после паузы достаточной для ответов или новых ответов, она шагнула к Тору, цветы коснулись его плаща, — коль держит слово Громовержец, я отведу Нагльфар взамен отмены решения суда Асгарда, чтобы было принято по мне и братьям моим родным. И да, скажи мне, дядя Тор, — темные глаза теперь весьма пристально смотрели именно на на Одинсона, — что сделал бы ты сам с тем, кто бил у тебя на глазах твою родную мать?
Она заметила не взором, но глазами мертвых, как рядом с кораблем на пристани загустел туман, из тени вышли несколько фигур. Что ж, гости пожаловали вовремя, как и присутствие всех братьев ощущается прекрасно. Ее семья вся в сборе — и это ли не счастье? Жаль, не оценит здесь почти никто ее стараний. [nick]Hell[/nick][status]Goddes of death[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/98544.jpg[/icon]

Удин не ответит.
Не ответит.
Его отец...
Впервые в жизни рука Громовержца дрогнула, заключая союз. Союз, который повел бы к миру между врагами, союз, что мог бы вернуть ему если не брата, то тех, кому тот дал жизнь, кого Громовержец мог бы прижал к груди, за кого - разложись все иначе - готов бы сложить голову. Свою. Но не чужую.
Кто был тот воин, убивший очередное чудовище? Тысячи их рвали в клочья Асгард, высасывая из него жизнь. Сотни воинов пали, спасая чужие жизни, не только в пределах царства, по всем Девяти мирам. Десятки преследовали их с Сиф, ища ослабить их дух, заставив ее - светлую, чистую!- рыдать и стыдиться пролитой крови.
Все это - месть за ту, с кем тот решил утолить свою похоть, во тьме, скрываясь от света Асгарда?! Месть за ту, кого он сам стыдился ввести в справедливый чертог. Месть от тех, кого собственный отец покинул на долгие века - и за кем вернулся сейчас, когда понадобились союзники против Асгарда.

Словно темная, злая волна, волна боли, нахлынув на сына Одина, захлестнула его, завертела в своих удушающих объятиях. Гнев, ярость, жалость, отчаянье, жгучая ненависть к тем, кто посмел обвинять, кто хотел разрушить его родину, его душу, помутила разум, слепя, вспыхивая пятнами крови на белом лице. Он зажмурился, не в силах, не желая больше смотреть на тех, кому готов был открыть сердце. Норны свидетели - со всей любовью.
И кого теперь ненавидел сильней, чем самых лютых врагов.
Особенно его. Одного и навсегда - его.
Он пошатнулся - и в первый раз в жизни сделал шаг назад.

... Туманы Хельхейма темны, и дневной свет под ними стал похожим на ночь - но сейчас и они могли показаться лишь бледной тенью. Словно черный купол без единого луча света накрыл и корабль, и Аннаполис, стремительно собираясь в воронку. Раскат грома прокатился по ней, отражаясь от домов, звеня стеклами, заставив во внезапной тоске простонать доски старого корабля, распугивая и не-живых, и не мертвых.
И, вторя ему, покатился по палубе глухой, шепчущий смех.
- Не слишком ли высока плата, которую требуешь ты, дитя йотуна?

... В распахнутых глазах, глядящих на царицу Хельхема - белый свет. Он ярче солнца и светлей молний, но нет в нем ни ласки, ни величия. Насмешливый и жестокий, он, кажется, жалит из почерневших глазниц, будто обуглившихся, сожженных пламенем ярости. Говорящий поднимает лицо, и на нем - вся надменность, презрение, какую враги и противники могли прочесть на лице сына Асгарда. Его царя.
Он снова смеется, и этот смех - безжизненный, как сама власть, словно золотой венец и алая мантия на плечах - вторит новым и новым раскатам грома. Он и сам - гром. Пальцы его высекают искры, каждое колыханье его плаща гонит по старым доскам Нагльфара порыв ветра, заставляя воду внизу подергиваться белой пеной.
Одинсон выпрямляется, и словно становится выше ростом. Свет разгорается ярче, и от него по кораблю бегут синеватые сполохи, гоня прочь зазевавшиеся тени.
Печать сломана. Границ больше нет.

- Дочь Локи осмелилась диктовать сыну Одина,- он прекращает смеяться, но, не останавливаясь, тянется вверх, поднимаясь над палубой, разводя руки навстречу грохочущим небесам и усилившемуся ветру. И, словно в ответ ему, наверху рождается свет.
Сперва робкий, он лишь скользит по туману, усиливая контрасты, играя с извивами, трогая щупальца - пока не начинает жечь. Налившийся силой, как сочный плод, как плоть, вот-вот готовая разрешиться от бремени, как нарыв, как пожар, свет этот делается все нестерпимей, и от него начинают слезиться глаза.
У всех, кроме него.
Пару мгновений, столь долгих как вечность, Одинсон упивается этим зрелищем, играет ладонью с порывами ветра; и, кажется, как любовник, тянется за поцелуем, навстречу ветру, навстречу тянущейся к нему пелене туч.
И вдруг поворачивается к Хель.

- Что ты сделаешь, если я скажу "нет"?

... Сотни молний обрушиваются с небес, пронизая туман, выжигая его дотла, падают на корабль и дождем сыплются на головы отца и дочери.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0017/90/c0/85374.png[/AVA]
[STA]Fate of the Gods[/STA]
[NIC]Ragnarшkkr[/NIC]

С Громовержцем что-то происходило, и наблюдать это было до жути приятно. До жути — потому что даже в Хельхейме понятие "жуткое" было ограничено тем, что могла предоставить человеческая и иных рас фантазия, а приятно... ну, пожалуй, в чем-то братья были правы: договариваться и пытаться хоть сколько-то сгладить принятое сотни лет назад решение сейчас — все равно, что воду в ступе толочь — прошлого-то не воротить уж.
— Я вижу... — тихо ответила она отцу, слушая заодно и Тора, уже громогласно заявившего нечто, что пересекло черту, оставило желание мирного исхода где-то позади, в прошлом. На ее бледных губах расползалась усмешка, достойная ее отца, торжествующая, не менее надменная, хотя жалость в глазах к этому асу у нее еще плескалась. — Нет, отец, мы всего-лишь увидели его суть, и только. Туманы Хельхейма ничего не делают особенного, кроме того, что протыкают гнойный пузырь внутри того, на кого влияют. Хорошо, коли мал он, и рана затянется вмиг... А если накопилось много?..
Безумный хрусткий смех Одинсона не пугает, но вызывает ледяные мурашки по плечам и спине, дух захватывает от дикой пляски молний, и руки отца, спасающие от прямого попадания одной из сияющих ветвей, теплы до невозможного в сравнении с морозным воздухом.
— Ты забыл, отец? Отец сего аса, Великий Один, самолично расставил ловушку для тех, кто попытается меня освободить — в Хельхейме даже магия Всеотца бессильна.
Темные волосы кружатся вокруг лица, уже наполовину сгнившего и потемневшего до синей черноты. ледяной купо отца вот-вот рухнет уже покрытый трещинами, обрушится на них же колкими иглами. Хель рассмеялась, наслаждаясь бурей, и подняла свой посох, пару раз стукну им о палубу. Сияющие бело-голубым светом цветы заполонили палубу и  мачты сплошным ковром, из них же поднимались духи и личи, взмывали вверх и облепляли купол мягким светом душ.
— Вероятно, Одинсон, я покажу всем девяти мирам, что чудовища бывают не только хтонические, и порождают их не только йотуны, — зла ли была она? О, дааа... Тор попытался задеть ее, назвав дочерью йотуна? Так что с того? Коль был бы жив Лафей, ужель она б стыдилась деда? А вот сын Одина не справился с туманом, а значит, кто он такой, чтобы вообще пытаться уничтожить Хель? Его же отец "одарил" ее такими возможностями, что многие бы сошли с ума в первые же дни нахождения в Хельхейме. Но Одноглазый не ведал, что творит, как приближает то, чего страшился так. Ее голос стал крепче, и рев бури над головами Локи и дочери его не смог бы перекрыть его. — И первым чудище Асгарда увидит Мидгард, о Защитник ты его! — короткий смешок, еще три удара посоха о палубу и защитные барьеры Хельхейма срабатывают на раз, отбрасывая Громовержца на пристань. Хель двинулась к сходням и остановилась на краю палубы, прищурившись и глядя на уже захватившую все небо бурю.
— Не захотел мне выдать одного, так будь по-твоему, Одинсон: ты сам заплатишь эту дань Хельхейму, отправив мне все новых дочерей и сыновей сегодня.
Она посмотрела на отца, и синий взгляд Смерти вряд ли можно было бы назвать безжалостным. Но все идет своим чередом. Месть свершится, так или иначе. И да, дочь йотуна она и тем гордится.
Армия мертвецов смыкала круг вокруг Тора, и братья Хель кружили рядом: она лишь надеялась, что они увидят собственными глазами то, как вершится справедливость. [nick]Hell[/nick][status]Goddes of death[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/98544.jpg[/icon]