В мире из стали и бетона, где каждый сантиметр прощупывается камерами видеонаблюдения, где круглые сутки на страже стоят до зубов вооружённые охранники, имеющие право вести огонь на поражение, где каждая камера больше похожа на персональный карцер, где либо слишком холодно, либо слишком душно, едва ли не единственным развлечением среди тянущихся до бесконечности унылых дней, неотличимых от ночи, становятся собственные мысли.
Отто Октавиус был рад одиночеству и своим мыслям. С того момента, как тюремные специалисты умудрились отделить от него смарт-манипуляторы (но не приставший намертво позвоночник-экзокортекс, обеспечивавший соединение с нейроинтерфейсом), доктор чувствовал себя слабым и беспомощным. Неполноценным. Словно он снова был забитым несчастным "ботаном", а не ужасным суперзлодеем. Восстановление самообладания заняло немало времени, но, все же, за пределами своей клетки он был уязвим.
Здесь же он был всего лишь одинок. Разве это новое для него чувство? Все, как прежде, просто декорации другие и кормят паршиво.
Так что он размышлял, думал, воображал. Он старался решать в уме логические и математические задачки, анализировать, планировать; при каждой возможности старался дорваться до газет и книг, благо, что не состоял на самом строгом режиме. Руководство тюрьмы решило, что без щупалец он не опаснее обычного уголовника, и, пожалуй, до поры-до времени было право.
Так что он регулярно подпитывал себя новой информацией. Увы, это не помогало взять направление на конструктивный курс мыслей, ведь все они крутились вокруг пары слов, неизменно к ним возвращаясь.
"Человек-Паук, Человек-Паук, Человек-Паук".
На экране в общей столовой, на первых полосах газет, в случайно подслушанных разговорах охранников и заключённых...
Словно весь мир хотел напомнить об унижении и поражении.
— Эй, пузатый, — голос охранника вырвал доктора из мира тяжких размышлений. — К тебе посетитель.
Это было вскоре после завтрака, во время короткого моциона, что регулярно совершал Отто, шатаясь от одной стены своей камеры к другой. Двора для прогулок тут не было, и единственным свободным пространством была тесная камера, а вечно лежать нельзя. Мало того, что это вредно для здоровья, так ещё и охрана не любит такого...
Октавиус остановился, обернулся, угрюмо глядя на группу охранников, безликой стеной замершую по ту сторону наэлектризованной решётки. В его взгляде была лишь пустая, холодная скука.
— Некто Эдвард Брок, журналист из "Дэйли Бьюгл", — продолжил охранник. — Видимо,
ты все ещё интересен кому-то, а? Можешь опять молчать целый час, но встретиться с ним придётся. Лицом к стене!..
Через несколько минут Октавиуса уже вели по знакомым пустынным и гулким стальным коридорам. Руки и ноги — в кандалах и цепях, не дернуться, даже если было бы желание. Оставалось лишь семенить мелкими, тяжелыми шагами, опустив мрачный взгляд, беспомощно сжимая мясистые пальцы в кулаки. С ним — сразу двое охранников. Как будто он справился бы с одним! Головой вертеть тоже не выйдет — ошейник цепочкой привязан к наручниками, смотри либо прямо, либо в пол.
В первые пару недель своего нахождения в Рафте Отто часто здесь ходил и помнил серый, гладкий пол, металлические стены и низкий потолок наизусть. Его постоянно донимали журналисты, репортеры, жаждавшие превратить его провал в развлечение для жадной до чужих страданий толпы. Не имея возможности отказаться от таких встреч, Отто угрюмо молчал каждый раз, изредка выдавая пару коротких, но очень чётко обозначающих его мнение о "стервятниках прессы", фраз. Возможно, за это его в газетах и окрестили "безумным учёным", но мнение толпы борзописцев его не волновало, хотя, конечно, и было обидно такое слышать.
Экспертиза ведь признала его вменяемым.
Со временем его оставили в покое. Решили, что просто безумец, или нашли другую жертву. Или переключились на героев, того же Человека-Паука, например.
Поэтому теперь Отто был удивлён. Он думал, что остался в прошлом, навеки забытый, а тут о нем вспомнила эта разгромная, реакционная газета. К чему бы это? Да ещё и Эдвард Брок... Имя казалось знакомым. Всю дорогу Октавиус старательно вытягивал из памяти все статьи "Бьюгл", в которых мог заметить это имя. И кое-что даже вспомнилось! Мощный, живой интеллект быстро вытаскивал из омутов памяти строки и колонки статей, составлял примерный портрет человека, скрывавшегося за пометкой об авторстве.
К моменту, когда перед ним появились тяжелые дверные створки толщиной в два фута прочного композита, снабженные механическим и магнитным запорами и цифровым замком, отделявшие комнату посещений от остальной тюрьмы, к идее интервью Октавиус относился уже куда более благосклонно.
Его завели в достаточно просторное (в сравнении с камерой) помещение, надвое перегороженное цельной стеной из пуленепробиваемого стекла, усадили на прикрученный к полу стул, закрепили его цепи крючьями на полу. Наручники же прицепили к столу, также закрепленному с посощью винтов. Из такой ловушки — не выбраться при всем желании. Хорошо, хоть ошейник сняли, можно размять затекшую шею.
Во внешней половине комнаты пока было пусто (если не считать пары безликих охранников, скрывающих лицо под зеркальными забралами шлемов). Оставалось лишь ждать появления гостя, и Отто принялся оглядывать помещение, в который раз убеждаясь, что инженеры с архитекторами очень грамотно подошли к своей работе. Даже если не брать в расчёт цепи с кандалами, выбраться отсюда не представлялось возможным. Даже если вдруг сусеешь освободиться, все равно останешься в герметичной комнате без шанса выползти, а по вентиляции вместо воздуха пустят усыпляющий газ.
Наконец, по ту сторону прозрачной стены раздался беззвучный шелест расползающихся в стороны створок дверей, и в помещение вошёл незнакомый мужчина в сопровождении пары солдат. Одет он был в гражданскую одежду, а с шеи свичал информтрующий жетон: "Пресса".
— Доброе утро, мистер Брок, — сухо, без капли дружелюбия проговорил учёный, смотря на гостя сквозь тёмные очки, которые ему позволили оставить, когда врачи подтвердили, что его глаза и правда стали чрезвычайно чувствительны к свету после несчастного случая с первым реактором. — Чем я обязан вашему визиту?

Отто молча выслушал Брока, лишь немного морща губы, словно от недовольства или сдерживая ухмылку. Он был расслабленным, спокойным, и его раздражение выдавала лишь глубокая складка-морщина, пролегшая между бровей. Скорее, он выглядел усталым и разочарованным, впрочем, закрытые глаза мешали судить наверняка. С той же вроятностью он мог быть равнодушным, или просто сдерживать гнев... по несколько исхудавшему в тюрьме лицу Октавиуса сложно было судить наверняка. Он был сер, холоден, мрачен и почти неподвижен.
Короткий бег взглядом по стеклу, по стенам, креплениям, расположению камер и вентиляции, по позициям охраны... Всё безупречно, и ни один человек не вырвется отсюда. Отто и не надеялся, как не надеялся и минуту назад, и при поступлении сюда на содержание. Другое дело, что он не отказывался от самой мысли о побеге, ибо провести годы в заключении ему претило. Возможно ли, что Брок сыграет роль в его планах, или нет?
- Во-первых, мистер Брок, я не соглашался встретиться с вами. Ввиду особенностей режима содержания, заключенные тут не могут соглашаться или отказываться встречаться с кем бы то ни было. Все перемещения строго регламентированы, и решения о них принимаются руководством... - негромко, спокойно начал учёный говорить голосом лектора, смотря практически сквозь Эдварда, лишенный всяческого интереса к нему. Его манера речи больше походила не на преступника или безумца, а на лектора, уже которую пару подряд читающего один и тот же материал совершенно бездарным студентам, слушающим его в пол-уха. Руки Октавиуса спокойно лежали на столе, ладонями вверх, словно что-то показывая, толстые, короткие пальцы со следами порезов и мозолей были выпрямлены. - Во-вторых, те, кто заявляет, что отсюда невозможно сбежать, ошибаются. Это ложь, и довольно неумелая. Отсюда уже был совершён массовый побег.
Вздохнув, он сделал паузу, наблюдая за Эдвардом, изучая его лицо, его телосложение, его повадки. В мужчине было что-то необычное, доступное на уровне подсознания, подмечаемое в мельчайших, незначительных деталях, неочевидных, но смущающих внимательный, пытливый ум. Что-то неуместное и неправильное, но донельзя органичное в его собственном образе. Отто прищурился, скользя взглядом по лбу, бровям, линии волос - коротких, жестковатых, наверное - по векам вокруг глаз.
- В-третьих, мистер Брок, вы или идиот, - в голосе Октавиуса почувствовалось ядовитое презрение, еле сдержимваемая желчь. Слабое подобие улыбки исказило его губы. Пальцы нервно сжались в кулаки. - Или считаете таковым меня? "Возможно, я тоже могу оказаться полезным". Это лучшее, что вы можете предложить? Возможность, что у журналиста будет нечто полезное мне? Да и к тому же...
Учёный выдохнул, обмяк, успокоился. Его ладони разжались, и он заговорил прежним, спокойным тоном:
-...всем интересен Человек-Паук, всем интересна история о том, как "гимнаст в трико" одолел "злодея с щупальцами". Но никто, ни один человек не задал вопроса, работал ли мой реактор, как он работал, зачем я вообще его построил. А ведь это открытие потянуло бы на Нобелевскую премию по физике, открыло бы золотую жилу... - Отто пожал плечами, неопределенно встряхнул кончиками пальцев, словно брезгливо стряхивая с них воду. - ...ладно, что можно требовать от узколобого борзописца, которого выперли из Глоуб? Да, я читал ваши статьи, и, вынужден признаться, они хороши.  Но если вы правда хотите что-нибудь узнать, мистер Брок, то предлагаю вам начать исполнять свои слова и быть откровенным, а не "занимать моё время пустой болтовнёй". С чего вдруг вам называть одного из супергероев "врагом"? Если мне не понравится ответ - можете забыть про интервью, оставшееся время я буду молчать.

Отто мог бы просто проигнорировать наглого журналюгу, отказаться разговаривать, послать куда подальше, резко и холодно указать его место в этом мире... Мог бы. Он так делал прежде, и не раз. Настырный газетный стервятник, слишком глупый, чтобы осознать, о чём просит. Слишком узколобый, близорукий чтобы получить ответы, лежащие буквально на поверхности. Слишком снедаемый изнутри... Голодом? Одержимостью? Завистью?
Лицо Октавиуса оставалось мрачным и бесчувственным. Казалось, будто слова Брока не тронули струн его души ни на миг, не переменили настроения; сквозь гранитную толщу самоуверенности и презрения пробиться будто бы невозможно. Но он слушал, и слушал внимательно, изредка кивая головой, с такой деловитой весомостью опуская грузный подбородок, словно это он позволял Броку говорить, побуждал к этому. Ладони его были открыты, как и в начале беседы: Отто опять "принимал сигнал".
В серьёзном и чутким молчании он выслушал собеседника, дав ему выговориться, не проявляя заметной реакции. Когда же задан был последний вопрос, то заключённый суперзлодей все равно молчал. Теперь он только чуть склонил голову, и могло бы показаться, что он уснул, если бы он не оглаживал подушечками больших пальцев остальные свои пальцы, словно  перебирая невидимые чётки.
Он хотел смеяться и с трудом сдерживал себя. Как же это все глупо...
— Имя... В обмен на правду обо мне... Какая чудесная сделка, — пробормотал Отто после долгого молчания, а потом поднял голову. Он заговорил в полный голос, произнося слова с такой тщательностью, точностью и снисходительностью, словно общался с умственно-отсталым ребёнком, с первого раза не понимающим: — Вы идиот, мистер Брок, и я это уже говорю не от злобы и презрения, а в качестве констатации факта. Вы забрались так далеко, чтобы узнать имя — это говорит об отчаянии. Вы решили спросить меня, потому что я дважды смахнулся с Человеком-Пауком? Ну подумайте сами, каковы шансы, что я за две коротких стычки выяснил, кто он такой? Может,
вы не в курсе, но чтение мыслей не входит в число моих способностей. При этом все ответы вы могли бы получить, просто выйдя в интернет.
Отто вздохнул, подавляя горький смешок. Немного выждал — может, Брок решится вставить слово; не гоже перебивать гостя. Может, доктор и открыто хамил ему, но право высказаться оставлял.
— Понимаете, мистер Брок, вы слепы — в переносном смысле. И зрение вам именно что изменяет, не давая увидеть истинное положение вещей. Вы отлично замечаете чужие слабости,
да за своими уследить не в силах. Моё эго? Это не слабость.  Я просто знаю себе цену. Моя уверенность в ненадёжности этой тюрьмы? Просто поищите, кто были её первые заключённые и сколько они тут находились. Паучок? Вот тут уже интереснее... — коротко перебрав пальцами в воздухе, словно дернув струны невидимой гитары, Отто подался вперёд. На его крупном лице проявилась убийственная решимость, и он заговорил тяжёлым тоном, все ещё отчетливым и предельно чётким голосом: — А это уже ваша слабость. Ведь вы одержимы им, не так ли? Это личное. Вы не просто так ищете правду: я читал ваши статьи. Вы завидуете ему. Завидуете, потому что он — там, на улицах, на крышах и над ними, в свободном полёте, привлекает взгляд и любовь бездумной толпы. Потому что он свободен и бесстрашен, пока вы ютитесь в тени, нелюбимый... — Отто указал правой рукой на свой безымянный палец. Конечно, он был пуст, как у Эдди. — Вы акула пера, газетный стервятник, и каждый миг своей жизни вы боретесь, идете напролом или извиваетесь, точно уж... Вас изнутри поглощают амбиции и зависть, и вы постоянно гонетесь за самыми громкими новостями, пишите статьи, призванные шокировать и срывать покрова. Но вы никогда не получаете достаточно, никогда не получаете желанного...
Отто сделал короткую паузу, облизнул пересохшие губы, глазами наблюдая за реакцией Брока, за переменами в его лице. Он все ещё хотел надавить на Брока так, чтобы он выдал всю подноготную.
— А Человек-Паук — ваш антипод. Ничем не скованный, ничем не ограниченный, делающий то, что хочет, получающий то, что не заслуживает... Не завидует, не гонится за славой, но получает ее сполна. Яркое пятно, что душит вас.  Почему он? Не Железный Человек с его показушностью, не Капитан Америка с его пафосом, не мутанты, например, с их обособленностью... — Отто на секунду задумался. Он не мог быть уверенным насчёт ответа; более того, он не мог ответить на этот вопрос для себя. Неужели дело только в том, что он проиграл Пауку бой, неужели его одержимость окажется банальной обидой и жаждой мести? Отто отказывался в это верить.  Доктору Осьминогу не пристало быть столь мелочным. Он замолчал, а потом проговорил тише: — Вы несчастный человек, мистер Брок,
очень несчастный. И поэтому, подобно многим несчастным людям, вы идете виноватого в своём несчастье. Только борясь против внешней силы, против внешнего образа врага вы придаете смысл своему бестолковому существованию...
Отто вздохнул. Вздохнул не устало, скорее — печально. Он вдруг подумал, что вполне мог бы описать этими же словами себя, хотя, конечно, он намного умнее и достойнее этого безыскусного писаки с завышенным чувством собственной важности.
Но было что-то ещё...
Отто ощутил острую скуку по сигарам.
...что-то ещё.
— На самом деле, мистер Брок, — покачав головой проговорил Отто, вдруг сделавшись спокойнее прежнего. — Я могу понять ваши чувства. И я могу помочь вам. Правда, не в обмен на статьи о моём реакторе, нет. Очень скоро в этих статьях смысла не будет. Нет, вы сделаете нечто иное для меня. Конечно, из тюрьмы я вряд ли смогу проконтролировать это... — Отто сухо кашлянул, чуть отвернувшись. Прикрыть рукой рот мешали наручники, прикованные к столу. — Для начала объясню, почему зрение вам изменяет и почему вы идиот. Я не знаю его имени, но выяснить это крайне легко. Видите ли, Человек-Паук уже давно засветился в интернете. Сперва у него был иной костюм, но цветовая гамма, способности и использование "паутины" были теми же. Ролики можно легко найти на YouTube. А вот в нынешнем облике его впервые можно увидеть на его же видеозаписи... Берлин, Аэропорт, противостояние Мстителей. И он — на стороне Старка, после его ещё не раз увидят в его обществе. Помните тот случай с паромом? Уверен, помните... Итак. Улучшенный костюм появился после того, как Человек-Паук вступил в союз со Старком. Какие выводы мы делаем? Старк его спонсирует. Но он — единственный, хм,
сторонник Старка, что скрывает свою личность. По голосу на записи догадаться нетрудно, почему. Замечу из своего опыта, что, очевидно, первая же догадка будет верной: он — подросток. Восемнадцати точно нет. Вероятно, всё ещё учится в школе...
Пока Отто говорил, у него на лице  поступало выражение самодовольства. Он выкладывал то, что ему казалось очевидным, понятным с ходу, и при этом все вокруг удивительным образом игнорировали столь простые факты, столь явные подсказки.
Как так? А все просто. Напршивающиеся ответы были слишком невероятными для этих глупых людей. Они просто не могли принять то, что не укладывалось в их картину мира.
Между тем, Отто продолжал раскладывать карты, объяснять прописные истины, словно простейшее уравнение объясняя школьнику.
— Да, Человек-Паук — несовершеннолетний, и потому Старк не смеет предать его личность огласке. И он живёт в Квинсе, ведь чаще всего его видели там, на камеры он попадал там же, там же одолел и меня. Дальше надо подумать:
как Старк может без привлечения ненужного внимания взаимодействовать со своим несовершеннолетним протеже? Ответ простой: стажировка в его же компании. И это вполне возможно, ведь Человек-Паук умён. Он создал паутину — это не способность, а устройство, я точно знаю, так как ломал его в бою — до встречи со Старком, он сумел разобраться в пульте управления на АЭС, пусть и с моей подсказки. Гениальный школьник из Квинса, с талантом к органической химии, проходящий стажировку в Старк Индастриз, но с плохой успеваемостью, вероятно, ведь он постоянно занимается своими глупыми подвигами. И, если вам этого ещё недостаточно, чтобы распутать клубок до конца самому, то вот ещё подсказка:
у него должна быть очень сильная мотивация, чтобы стать героем. Наиболее вероятно — трагедия в семье, вроде смерти родителей или брата...
Отто улыбнулся:
— Как вы думаете, много людей подходит под эти критерии? Как вы думаете, обязательно было искать встречи со мной, чтобы выяснить это все? Просто зайдите в интернет, когда покинете эти стены, и минут через пять уже будете знать все, что надо: только вбейте правильный запрос в строку Google.

Отредактировано Otto Octavius (2018-10-03 15:25:10)