Чтобы скрыть что-то от телепата, надо постараться. Особенно, если это Джин Грей. Первое, что она делает, ступая на базу мутантов на Аляске, интуитивно сканирует присутствующих. Неосознанное действие, гарант  ее спокойствия, привычный набор манипуляций, которые связывают ее с прошлым, делают ее почти нормальной. Но это обман, самообман, Джин не нормальная, она вообще не понимает, на каком свете находится, что с ней такое, как привыкнуть к тому, что она живая, хотя она умерла.
Ее настораживает присутствие Эрика. Это кажется каким-то наваждением, совпадением, чистой случайностью. Грей наводит справки, узнает, что Магнето тут на положении пленника. И к этому Джин снова оказывается не готовой. Лежит без сна, глядя в потолок, думает о том, что хочет увидеться с призраком из прошлого. Но надо ли? Стоит ли?

Их было двое, тогда, в гостиной дома ее родителей. Двое сидели напротив нее на диване, рассматривая любопытным взглядом. Джин, не склонная доверять всем подряд, насторожено путалась в собственных чувствах, в чужих эмоциях, в страхе родителей. А эти двое… один из них тоже испытывал некое подобие, если не страха, то опаски. Но второй – второй, кажется, совсем не боялся ребенка, смогшего поднять все машины вдоль по улице.
Второго мутанта звали Эрик Леншерр.
Он и правда ее не боялся. Пока профессор Ксавье пытался справиться с растущим потенциалом юной ученицы, Эрик обучал ее владеть тем, что подарил ей икс-ген. И Джин ценила это, тянулась к Эрику, как цветок тянется к свету. Она пыталась изо всех сил внимать его урокам, стремилась делать так, чтобы он ею гордился. А потом все оборвалось. Резко, в один момент. Леншерр ушел, оставив Джин на попечении Чарльза. И хотя это было не самым худшим событием в мире юной мисс Грей, она чувствовала себя снова брошенной, одинокой, как тогда, когда от нее отказались родители.

Воспоминания каленой волной не давали спать. Джин бросила эту затею, оставляя постель пустой, бродя по коридорам чужой базы, на которой ей нечего было делать. Она была прошлым, она была смертью, она не должна была жить, и все равно была тут, дышала и жила. И ей нужно было с кем-то об этом поговорить. Скотт избегал ее, впрочем, это было взаимно. Чарльз тоже сторонился бывшей ученицы, и винить его было в этом трудно. Да и после всего того, что случилось когда-то, Джин не стремилась вернуть свои отношения с профессором на уровень до смерти. Она не могла забыть ту злость, ту обиду, которые в ней кипели тогда, когда она поняла, что Чарльз ее боялся.
Боялся того, кем она могла стать.
И она стала Фениксом, совершенно к тому не готовая, не умеющая владеть ситуацией и силами этой сущности.
Ксавье был косвенно виноват в том, что тогда произошло.

Джин даже не поняла, как оказалась у двери Леншерра. Не самое разумное решение, но было уже поздно. Эрик не спал, и Джин привалилась спиной к двери изнутри, подпирая ее собой, кутаясь в кофту, внимательно рассматривая своего бывшего учителя. Он изменился, помолодел, таким она видела его разве что на фотографиях, которых у Чарльза было достаточно. Губ Джин коснулась слабая улыбка, робкая радость от встречи расползлась в груди, но почти сразу затухла – хрупкая субстанция утонула под реальностью болезненных вопросов.
- Наверное, мне стоит удивиться тому, как ты хорошо выглядишь, Эрик, но после собственного воскрешения, кажется, поводов для удивления у меня не остается.

- Чудеса ли?
Джин пожала плечами. Она все еще не могла понять, такое ли уж чудо ее собственное воскрешение или это происки дьявола? Так бы сказал Курт, но Джин была не религиозна, поэтому она просто подумала об этом, не сказав вслух.
- Что ж, тогда следует сказать привет, добро пожаловать, мы с тобой тут все такие… живые.
Хотя живой Джин себя точно не чувствовала. Все никак не могла понять, на каком она свете. Четыре года, господи, каких-то четыре года, а кажется, что жизнь пролетела, все так изменилось, что за прогрессом не успеть. Но проблема Джин все равно не в прогрессе. Она просто не понимала, что ей тут делать. Она умерла, попрощалась с жизнью, оставила прошлое прошлому, а теперь воскресла и была вынуждена жить с тем, что натворила, хотя до нее пока не дошел весь объем пиздеца, который она тогда устроила.

Джин скрестила руки на груди, сделала несколько шагов в сторону, понятия не имея, о чем говорить. Когда шла с Эрику, в ее голове крутился десяток вопросов, но сейчас в ее голове было настолько пусто, что там пыль собиралась по углам да эхо кричало так громко.
- Чарльз, кстати, тоже жив.
Неловкость момента, уж точно все паршиво, если вдруг начинаешь говорить о своем престарелом учителе.
- И Скотт.
И покойном муже.
- И совершенно непонятно, что это значит.
Но вряд ли у Эрика есть ответы на этот вопрос, вряд ли Эрик объяснит Джин, что же это значит.
Ради бога, нести чепуху у нее сейчас получалось прекрасно, но ничего из этого не устраивало ее. Она прислонилась снова к стене, сохраняя расстояние между собой и Эриком, внимательно смотрела на него, изучая – он был таким знакомым и таким чужим одновременно.

- Я так надеялась, что к собственной радости не буду ничего помнить из того, что тогда случилось, но оказалось, в аду нет таких условий, так что моя память не пострадала. Вот я и мучаюсь теперь осознанием того, что к этому привело. И меня все время мучает вопрос, на который я не смогла получить тогда ответ от Чарльза. Вернее, я знаю, почему он был вынужден заблокировать мне доступ к моему потенциалу. Он боялся. Но ты? Эрик, ты тоже боялся? Мне всегда казалось, что ты не боишься того, что нам дает икс-ген. И вот тут у меня возникла мысль, что если бы ты учил меня тогда, все могло быть проще. Вот только ты не учил. Ты ушел. Мне всегда было интересно – почему? Не дежурная версия вашей ссоры с Чарльзом, а то, что было в действительно за всем этим.