Он слишком часто оглядывался назад, чтобы прошлое его оставило.
А, может, всё было по-другом? И это прошлое преследовало его по пятам, норовя сожрать с потрохами, если он не будет внимателен в своём поспешном бегстве? Впрочем, Барнс не бежал от прошлого, не бежал от воспоминаний о Красных комнатах и тех, с кем ему довелось там столкнуться. О некоторых вещах он не жалел и сейчас, все те разы, когда он жал на спусковой ключок по команде, все те смерти и кровь были на его руках, но жизни было не вернуть. Не ему бы отдали приказ - так кому-то другому, и это не было его личным умопомешательством и его идеей, осознания этого Зимнему хватало.

Но кое о чём Солдат таки жалел.
О всех тех днях, о всех тех людях, в кого он не выстрелил в упор без шанса на спасение, обо всех тех ублюдках, которые остались топтать землю и жить. Их было много, слишком, на всех бы не хватило пуль.

Вспоминая о программе воспитания и обучения его аналогов, Западном ветре, Барнс отчётливо понимал, что несколько человек оттуда стали - мимо их воли, или не зная последствий - жертвами обстоятельств. Попали под жернова качественной промывки мозга и программирования личности, болезненного процесса, причины возможных психических отклонений в дальнейшем. Но кое-кто из них даже до старта уже имел набор девиаций, из человека превращающий в нечто другое. В слабо управляемую тварь.
Такую, как человек, возникший на оживлённой улице Нью-Йорка за его спиной, словно из ниоткуда.

Такую, как Лео Новоков.

Барнс узнал его раньше, чем услышал голос. Раньше, чем, разворачиваясь, чтобы уклониться от удара - он знал, куда ударит этот экс-кгбшник, его ученик, - увидел эти прозрачные и блестящие, как пара тающих льдин, глаза психопата. Он словно учуял его по запаху, после встречи с Беловой ни разу не забывая ни о Дмитрии, ни об Аркадии, ни об этом, невольно ожидая, что кто-то из них, затаивший обиду на теперь уже американца-перебежчика  Баки Барнса, наверняка придёт по его душу.

Да что там, кто-то. Из всех воспитанников Джеймс ждал именно его. Ждал и помнил. Именно этот удар справа, который можно заблокировать, выставив бионику щитом, у обычных людей от такого ломаются кости. Но не у Новокова. Не у Лео, не у этой больной бешенством псины с усиленными экспериментальными сыворотками мышечным каркасом и скелетом.

- Помню, - Джеймс успел оскалить зубы в улыбке. Голос этого человека напротив, шипящий, словно где-то над ухом вьется змея, действует, как триггер; Барнс вспомнил, как они тренировались, Лео было так просто разозлить, проще, чем остальных. - А ты всё так же предсказуем. Тебе не говорили? Я ждал тебя.

От следующего удара Зимний увернуться не успел: улетел к стене какого-то магазинчика, свалив пару мусорных баков, и так же быстро вскочил на ноги. Люди вокруг начали суетиться, стараясь избежать дерущихся, кто-то завис рядом, снимая происходящее на телефон. Об этом надо будет позаботиться позже, непременно, но сейчас Барнса волновало только одно. С некоторыми призраками прошлого пора было покончить. Зимний напал первым, заставляя уворачиваться, оттесняя противника в малолюдный переулок и оставляя за собой полосу вмятин на старой кирпичной стене.

Не только у Новокова были проблемы с самоконтролем. Промахиваясь очередным ударом и прошибая кирпичную стену бионикой почти насквозь, Барнс вдруг понял, что тоже не на шутку злится. И нет, его драчка с Лео в этой замызганной и вонючей подворотне - вовсе не попытка отмахнуться от назойливой, пусть и очень болючей мухи. Скорее остервенение, с которым пытается уже с помощью ножа пустить кровь ему Новоков, входит с мироощущением Зимнего в странный, ублюдочный резонанс, превращая уравновешенного в общем-то Солдата в крошащую всё на своём пути машину.

В своё время, ещё искренне считая, что Родину надо защищать любыми способами, любыми ресурсами, ту самую Родину, которая нарисовала на его плече алую пятиконечную звезду, по поводу муштры таких кадров, как Новоков, Солдат испытывал здравое недоумение. Посмотрите на него: глаза совершенно безумные, а прошерстив послужной список, едва ли можно наверняка сказать, что все, кто не вернулся с заданий вместе с ним, погибли не от его рук. Он же неконтролируем, как им можно кого-то защитить? Что-то? Нет!

Ещё до войны, когда они со Стивом оба хотели записаться в добровольцы и помогать установить в Европе мир, их цель была примерно общей - они хотели защитить мирное население от вот таких бешеных псин, как эта. Замирая над прицелом и отправляя очередную пулю-убийцу, Барнс тогда точно знал, что делает благое дело. И всё же не мог не признавать, что всё это заставляет кровь бурлить адреналином. У него были табу, пожалуй, его можно было даже назвать порядочным человеком - из-за того, что сперва война, а потом работа в спецслужбах позволяла регулярно спускать пар. И помогать сдерживать внутреннего зверя.

Человек напротив - кажется, не сдерживал, вседозволенность была его выбором и жизненным кредо. Он словно нарочно отрицал в себе границы и человека, того самого, которого Барнс почти уважал и лелеял. В этом Солдат видел меж ними разницу, это - бесило.

- Что ж ты сам не подох раньше, Новоков? И тут без меня не справишься? Ничего, я помогу. Я никогда тебе в таком не отказывал.

Зимний даже не догадывался, да и не пытался понять, почему ему вдруг так захотелось этого человека убить. Не посадить в тюрьму, не отдать под трибунал, нет, а именно прикончить, точно знать, что Новоков никогда больше не будет дышать. Это стало целью, и на какое-то время больше ничего вокруг не было важно, не существовало. Барнс терял осторожность примерно так же, как и его противник, входя в раж, и, наконец, пропуская удар. Лезвие ножа полоснуло его бок, оставляя не глубокую, но кровоточащую царапину вдоль ребёр и аж до бедра - возможно, даже останется шрам. Ещё один. Шутки закончились, фора - тоже. Барнс тоже атакует с ножом, изменив манеру - он больше не разменивается на крушение стен и швыряние баками. У Новокова ведь были слабые места, верно? Зимний помнит. Полоснуть ножом по низу, метя в бедренную артерию, заставляя уворачиваться, и ударить головой в лицо - до звёзд в глазах и хруста в лобных долях.