THE POWER OF THY SWORD | ||
ВРЕМЯ | МЕСТО | ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ |
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/7e/3e/2-1517829215.jpg[/AVA]
Marvelbreak |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marvelbreak » Отыгранное » [рубеж тысячелетий] The power of thy sword
THE POWER OF THY SWORD | ||
ВРЕМЯ | МЕСТО | ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ |
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/7e/3e/2-1517829215.jpg[/AVA]
*****
- ... Да бездна тебя разбери, как ты это делаешь?- наклонившись, Тор не отрывал взгляда от быстрых и точных движений приятеля. Подобное мастерство не встретишь в Асгарде и редко где еще в Девяти мирах; воистину, представься случай, Хогун мог бы, как говорится, и эльфа побрить.
Он тщетно пытался согнуть пальцы наподобие того, как это делал ван, но широкая сильная ладонь, приученая к молоту и мечу, самими Имиром, казалось, была вытесана не для такой работы.
Нет, он видел такое - в ювелирных мастерских двергов, которые подцепляли на золотую иглу нить драгоценных металлов не толще волоса, украшаа ее россырью самоцветов. Слава этих мастеров была меньше, чем оружейников и строителей кораблей, но зато нигда в Девяти мирах (разве что в древних кладах Мидгарда, сохраненных под толщей воды или в лоне матери-Ёрд) никакие женщины не носили подобной роскоши. Казалось, что птицы и стрекозы вот-вот спорхнут со сверкающих подвесок, а гроздья, запутавшиеся в их кудрях, звали утолить жажду в знойный полдень.
Давным-давно маленьких принцев, как того требовала учебная программа, отправляли на обучение к кузнецам и мастерам золотых дел; но уже тогда Тору примудрости обращения со сверкающими металлами давались с трудом.
То ли дело стоять у пылающего горна, заслоняться от жара печи и видеть, как под ударами молота готовый вспыхнуть металл из текуего бруска превращается в лезвие будущего кинжала, щит или грозный, прямой, как мужское естество на пике наслаждения, рог, венчающий шлем.
- Нет, погоди... Пальцы, стало быть, вот так. Как будто держишь перо, так ты говорил? А вторую? Да нет, ерунда какая-то. Посмотри,- он поднял руку, в которой были зажаты палочки. Однако, в отличиее от тех, которым ван ловко направлял в рот комочки влажного, клейкого риса, торовы торчали в рахные стороны, как спицы, воткнутые в вязанье рассеянной и плохо видящей бабкой.
Вдвоем молодые путешественники пытались насытить голод, тесно придвинувшись к разожженному очагу, пока снаружи, за стенами крошечного домика, еле-еле поместившего под скальным выступом, бушевала метель.
Ее стон, похожий на плач ребенка, и испуганный трепет пламени в очаге заставили Тора отвлечься, и бросить тревожный взгляд за спину, на дверь - единственную преграду, удерживавшую незваную гостью от того, чтоб ворваться внутрь.
Разум и жалкие остатки сухого валежника, сваленные возле огня, подсказывали, что нужно вернуться в Асгард, и уже после того, как уляжется снег, продолжить поиски. Но этот вариант он оставил на потом. Когда придет время рассказывать обо всем товарищам на веселом пиру, разве о доводах рассудка захотят они слушать, или о том, как Тор Одинсон, будущий царь, отступился и сбежал перед какой-то жалкой метелью? Или сердцам их будут милей песни вьюги, гудыщей за стертым порогом, и норовящей убаюкать случайного путника в своих ледяных объятиях?
Неужели Тор Громовержец сбежит?
- Здорово, правда?- спросил он, протянув руку и подбрасывая в огонь с десяток веток.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/26516.png[/AVA]
У Хогуна палочки - две крошечные зубочистки, как их назвал бы Вольштагг - были особенные: из белого падуба, лакированные, со вставленной нефритовой стрекозой, подаренные кем-то очень близким, о ком он не говорил. В его доме в Ванахейме можно было найти даже палочки из черного, как застывшая лава, оникса или огненного янтаря, в который само солнце пролило свое золотое сияние. Но в подобных походах ванир всегда пользовался одним и тем же набором, свернутым в кусок старой ткани. Бывало, двумя руками он выкладывал его на край стола, разворачивал и, ошпаривая кипятком, использовал по назначению. Казалось, что в этой последовательности действий заключалась некая тайна. Может быть, так в действительности и было, во всяком случае, однажды Хогун предположил, что воины Ванахейма оттого так хорошо с детства и владеют длинными и короткими мечами, что с ранних лет учатся нанизывать дичь на "щепки". А во время их использования работают суставы рук, мышцы пальцев, ладони и даже предплечья.
Твердые, гладкие, прочные палочки в руках Хогуна становились простыми и изящными. Они цепляли склеенный комочек и тут же отправляли его вану в рот. Сейчас он не делал попыток в очередной раз обучить принца нелегкому искусству владения этим инструментом; если голос разума, не дававший Тору покоя, и мог найти самые чуткие уши в округе, то ими были уши его здравомыслящего приятеля - тот, надвинув на глаза взъерошенные волосы, молча пережевывал рис и думал об их дальнейшем пути.
Много времени они провели в тишине. Мрачный Хогун вообще не отличался способностью почесать язык, и разговоры, в которых он принимал участие, редко когда бывали связными. С ним можно было пройти марш-бросок по дюнам и вообще не обмолвиться ни словом, а потом, спустя часы, без вступительных фраз вернуться к философскому разговору, что начался еще на алом рассвете.
Вот и сейчас он рассудил вслух лишь через некоторое время, когда заметил тревогу в глазах принца:
- Метель может усилиться, а дров осталось на пару часов.
Видимо, помочь понять всю зловещность их положения должны были тоскливые вздохи крыши и вой бушующей за стенами бури: в нем то утихало, то нарастало с новой силой скорбное моленье.
Хогун уже слышал такое раньше в некоторых опустелых уголках Мидгарда. Это земли, где царит одиночество, замшелость, вечная мерзлота, бесцветные вихри снежного ветра, никогда не видевшие красок лета промерзлые пейзажи. Что-то мучит, терзает эти места, как тревожится и зудит сердце без веры в бога.
Он нагнулся и, ладонью обхватив ручку горячего котелка, плеснул кипятка в пиалу с рисом. Холод делает тело бесчувственным.
- Если двинемся к ущелью, еще есть шанс пойти по следу, - с этими словами ванир нахмурил брови над переносицей, вглядываясь в содержимое посуды и, видимо, убедившись, что получившийся рисовый суп прервет муки товарища, протянул Одинсону тарелку.
Юноша покосился на своего спутника. Если бы сейчас рядом с ним был Фандрал, не было бы сомнений, что все сказанное - лишнее напоминание о том, что за очередной проступок Один лишил его молота, и о том, что этот поход - способ и повод заслужить прощение Всеотца. Именно потому ни белокурый насмешник, ни простодушный Вольштагг, ни тем более младший брат не были сейчас спутниками буйного наследника трона: в деле, что затеял отчаянный воин, ему нужен был помощник, что в случае неудачи держал бы язык за зубами.
- Предлагаешь выдвинуться?- угрюмо, словно заражаясь серьезностью собеседника, спросил он. От мысли о том, чтоб прямо сейчас идти в пургу, что крутила снежные хлопья во все стороны, и швыряла их, словно игрок - несчастливые кости, стремясь приманить потаскуху-удачу и завлечь ее на свою сторону, у него запекло в животе.
Зябко поежившись и поправив на плечах меховой плащ, юноша принял от соратника чашку и начал прихлебывать дымящийся взвар. Не то чтобы он опасался сгинуть в буране - он, в чьей воле еще недавно было самому вызывать шторма, способные сокрушить горы, менять течение рек и превращать равнины в бесплодные пустыни. Не боялся он и заплутать в снежном мраке: глаза богов видят дальше, а руки и ноги их много крепче, чем у людей. Но, как и всякий, кому предстоял долгий путь, хотел бы проделать его при свете дня, а не в темноте, когда из своих нор выкарабкивается нечисть, и когда даже малый вес кажется вдвойне более тяжелым, а снег и мороз - вдвойне более жестоким.
Даже сейчас кажется, что это не ветер воет за обледеневшими стенами, а голодные твари рыщут свою добычу. Не отдаленный рокот в горах от обрывающихся лавин и ломающихся деревьев, а тяжкие шаги.
... Дверь слетела с ременных петель с легкостью сорванного ветром листка. Казалось, сама тьма хлынула в избушку, извиваясь змеиными телами, пожирая и круша на свое пути все, к чему прикасалась. В щепки разлетелись скамейки, примерзшие к стенам и покрытые сверкающим инеем. Остатки хвороста смело, слизнуло черным языком, разметало по земле, подальше, прочь от заметавшегося костра. И, наконец, обрушивается на путников, ослепляя взор, выбивая из рук остатки пищи, расшвыривая оружие, норовя сорвать одежду, обжигая свистящим дыханием.
Словно кукол из пшеничной соломы расшвыривает их по углам, припечатывая, распиная, грозя приморозить к холодным стенам.
И на пороге появляется Он.
... Он похож на человека - и одновременно напоминает тех уродливых чудовищ из сна, что приходят из темных углов памяти, вытягивают твою душу, после чего просыпаешься в холодном поту. Лицо - пародия, уродливая маска, смесь примата, человека и ящера. Могучие руки с когтями, обученными рвать и терзать смертную плоть. Ноги словно колонны. Он кажется неживым, потому что цветом кожи напоминает мертвеца. Черный плащ за плечами живет собственной жизнью; из-под его полы с воем вырываются в мир новые и новые черные змеи. Змеи ли? Или это сгустки тьмы, что липнет к живому, впивается в него, растворяя, вгрызаясь в теплую плоть.
Не издав ни звука, тяжелой походкой он проходит по заледенелому дому, и, наклонятся в двум поверженным богам. Принюхивается? Или прислушивается.
Красные глаза горят в темноте.
- Твое имя?
... Тор задыхается от ярости. Позор - быть застигнутым врасплох, позор - быть распластанным, словно девчонка, которую в темном закоулке подстерегли трое скотов. Его руки закованы в черные цепи, и черные твари держат его - не пошевельнешься. Но страх и унижение вымывает из глаз дикая, неописуемая, ослепляющая ярость. Он не отвечает на вопрос, он рычит, силясь разорвать путы. Нет, это не колдовство - нечто худшее.
Если это убийца - а кто может быть, если не он? - победа над ним может стоить жизни. Но пока - нужно освободиться.
- Твое имя?
Черная игла вырастает из одной из тварей и впивается в плоть. Затем еще и еще. Там внутри, они растекаются под живой кожей, норовя пустить корни, растопыривая лапы, чтоб вырвать их было невозможно, не повредив плоть. Они завоевывают каждую клетку, порабощают, как вирус порабощает носителя, они словно пробуют на вкус, подойдет ли он... для чего-то.
Для чего?
- Твое. Имя?
В ответ лишь тихий яростный рык.
Но пришелец не так глуп. И не торопится. Вместо того, чтобы продолжать пытать Тора, он поворачивается к его спутнику - и в красных глазах бьется уверенность в том, что тот-то ему расскажет.
- Имя. Его имя?
Еще несколько черных стрел входят под ребра златоволосого бога.
[AVA]https://forumstatic.ru/files/0019/7e/3e/26516.png[/AVA]
Тьма, развернувшаяся перед Хогуном, змеями вошедшая в тело Громовержца, была страшнее той, что царствует в мировой бездне Гиннунгагап, давшей жизнь рекам, омывающим все девять миров. С ней не сравнится ни темнота ночи, полная дрожащего лунного света, ни мрак лесной чащи, ни полуночная мгла, что поит нежные цветы перед рассветом. Чернее черного. Смертельнее быстродействующего яда. Матери даже не ведают ничего о такой тьме, когда пугают детей, в назидание рассказывая им про чудищ, населяющих темноту.
Мерещилось, что она льется из дверного проема, заполонив собой все снаружи, устремляется в их временное пристанище, и лишь рыжие искры, из последних сил сверкающие в горке углей, - да золотой пламень волос бога грома - напоминают, что жизнь еще существует в этой комнатке. Свет есть. Он жив. Он борется.
Их противник, тот самый убийца, был не ушлым двергом, решившим наказать покупателя за несостоявшуюся сделку; он был не турсом, не клыкастым варгом, он был даже не драугом из страшных сказок на ночь. Их враг был, возможно, опаснее всех встреченных ранее. Что-то в груди ванира сильно сжалось, подсказывая - от таких разумнее бежать без оглядки, потому что эта тварь заставит живых завидовать мертвым.
... Он понимает, что их раскидало в разные стороны, и Тор проткнут черными стрелами, ползучими, живыми. Он пытается подняться из-под ковра щепы, пыли и досок, потому что невыносимо, страшно слышать срывающийся на рык голос друга, своими глазами видеть, какому истязанию подвергнут старший принц, наконец, страшно вспомнить, что убийца уже убил нескольких богов, а значит, не остановится.
Не остановится сам. Но можно ли остановить Тьму?
Проснуться бы и грянуть сейчас грому, всей своей неизмеримой мощью разметать тучи тьмы по немому простору, гнать прочь этих черных тварей, похожих то на лоскуты лохмотий, то на воронов, то на змей. Но вокруг только блестящая упругая тьма, Громовержец пленен, а жизни - над пропастью!
Этот неразделимый с Тьмой пришелец с головой ящера или черепахи спрашивает его имя, но Хогун молчит, морщится, словно от боли, сжимает зубы и кулаки: нет, невозможно, это невозможно. Небосклон будущего короля Асгарда, Громовержца, не может погаснуть вот так. В крошечном заброшенном домике на краю света от руки безымянного убийцы богов. Нет. Его свет не может угаснуть навек. Не бывать.
... Он помнит, как однажды искал воду в самой черной гнилой яме. Он смотрел в нее и слышал только смрадный душок, исходящий от мертвечины - старых листьев и перебродившей земли. Темноту ямы обрамляла плесень и, казалось, в ней просто не может быть желанной водицы. Но стоило надавить рукой, сделать усилие, как в суровых объятьях угрюмой темницы забил родниковый ключ.
Хогун помнит.
- Нет! - кричит ванир. - Он не тот, кто тебе нужен!
Отчаянно-яростным рывком Хогун пытается выбраться из-под завала, ногой откидывая обломок скамьи куда-то в шипящую тьму. Тот летит прямо в затухшее пламя, в притихшие, как от страха, угли, и ковер золотых огненных искр в последний раз укрывает Тора, освещая его обездвиженную фигуру, похожую на могучую скульптуру бога, сваленную обезумевшими безбожниками.
... Больше он ничего не успевает сделать: невидимая сила, о которой можно только догадываться, поднимает его над землей, и впечатывает в стену рядом с его распятым другом. Черные змеи живыми путами обвиваются вокруг его тела, оплетают и стискивают так, что не то что шевельнуться - дышать нет возможности. Кажется, кости готовы вот-вот треснуть, а мускулы - лопнуть от страшной силы врага; а в красных глазах читается обещание, что все это - только начало.
Пламя, ярче вспыхнувшее на один миг, тут же прибивают к земле новые твари ночи: с едва слышным шипением они кидаются на него, принимаясь рвать зубами, глотая бездонными пастями. Но угли проваливаются сквозь них, оставляя тут же затягивающиеся раны, рассыпаются по промерзшей земле, по давно превратившемуся в лед соломенному настилу.
Свет почти меркнет, рассыпается по избе багровыми отсветами.
Вопли отчаянья пролетают мимо хозяина черных чудовищ. Быть может, он не умеет говорить и не понимает всеязыка, потому что вновь повторяет, с тем же терпением.
- Имя?
Несколько новых стрел впивается в тело Одинсона. Это понятно лишь по звуку конвульсирующей плоти, да по хрусту сжатых зубов. Из темноты на лоб вану выстреливает теплая струйка, чей запах и вкус невозможно ни с чем перепутать.
Одна из змей, стягивающих его, дает отвратительный побег. Один и другой. Несколько острых голов нацелены в лицо черноволосого воина, но пока их удерживает воля хозяина, и они лишь с шипением разевают беззубые пасти.
- Имя?
[AVA]https://image.ibb.co/iosXoK/Gorr.png[/AVA]
[NIC]Gorr[/NIC]
[STA]the god-butcher[/STA]
Конечно, когда-нибудь наступит день, и их воинственный дух обретет вечный покой, а сами они отправятся к предкам, праотцам, всем тем, кто уже давно примкнул к сонму ушедших, попал под власть чар ясных, светлых снов, оказался, как верили ваны, среди звезд и в их числе. Когда-нибудь это произойдет. Вместе с товарищами они уйдут или по отдельности - никто не знает, но это случится. Принц Тор, будущий король Асгарда, оставит после себя немало подвигов и историй, поседевший, без мук и без страданья, он уйдет, чтобы остаться в памяти народа. Даже если помнить о том, что боги живут вечно, этот день неминуем.
Так думал Хогун до этого момента.
Сейчас запах крови и Тьмы, боль, цепями охватившая тело, звук разрываемой плоти и безмолвие Тора заставили вана впервые усомниться в том, что это будущее наступит. Еще никогда, с кем бы они ни вступали в схватку, Хогун не допускал мысли, что Одинсон может проиграть в силе. Его мощь и напор, его уверенность, часто оборачивающаяся самонадеянностью - все это само собой прокладывало дорогу в светлое будущее. Другого быть не могло. Тем более что рядом с ним всегда были верные друзья, умеющие все это направить по верному руслу.
Но сейчас...
Сейчас, каждый раз, когда тело Громовержца шумно вздрагивало от новых ударов, Хогун боялся, что его голос, рык, его яростный скрежет зубов звучит в последний раз.
Если угаснет твой свет, свет ясных дней навсегда погаснет и для всех нас.
- Тор, - прошипел ванир, потому что воздуха в легких больше не оставалось. Руки опустились, почти рухнули вниз. Взгляд попытался найти Одинсона, но сквозь всепоглотившую Тьму было уже не подступиться.
Не собственная жизнь волновала его в этот момент. Каким-то еще способным мыслить уголком разума, свободным от боли и гнева, ван в надежде решил, что убийце Громовержец нужен живым. В противном случае, он давно убил бы их обоих.
- Тор, будущий король Асгарда, города богов. Куда тебе никогда не попасть.
Затем он, хрипя, поднял глаза и вперил их в красные огоньки, сверкавшие на лице Убийцы, как рубины, созданные из божественной крови. Если в глазах пришельца читалось обещание медленных мучений, то в глазах Хогуна - клятва чести воина, что больше тот ничего не узнает.
А больше ему и не нужно.
Безжизненный глухой смех раздался, кажется, изо всех углов. Изо всех частиц тьмы, окутывающей, топящей, ломающей своих пленников, норовящей выгрызть зубами их глаза, вырвать стонущие языки. Как пила, визжащая и скрежещущая по кости, он заставляет вздрогнуть, но не от страха, а от предчувствия скорого конца.
Пустоты.
Ненасытимой утробы, которая не наполнится, пока не пожрет сама себя.
Туго спеленутое тело рядом с ваном делает рывок. Отчаянная, последняя попытка освободиться. Настолько яростная, что, кажется, даже в глазах Одинсона вспыхивают молнии - и впиваются, вспарывают шкуры черных уродцев.
На мгновение Тор обретает речь.
- Молчи! Ему нужен Ас...
Возглас тонет в змеином шипении.
Красные глаза наполняются сочувствием, даже болью. Но потом все это стирает, уносит жестокая насмешка.
- Любишь его? Так любишь, что готов умертвить целый мир, чтобы он жил? Хорошо-о-о,- тянет он, и голос тонет в скрипящих и стонущих звуках, треске костей и дрожащих в агонии мышц. Уродливая, красноглазая рожа почти расплывается от удовольствия, ярость мелькает в горящих глазах.
- У меня тоже было, кого любить. Но боги решили, что те, кого я люблю, должны умереть. О, я молил их! И ни один, ни один не пришел мне на помощь, не пожелал склонить слух к воплям несчастных! Город богов, говоришь? Значит, жилище богов? Значит, их много, им кто-то молится - но они все забыли, что есть милосердие и любовь. Веселятся, живут в свое удовольствие, и ни о ком не пекутся, кроме самих себя. И он - Тор - один из них. Что ж... значит, он скажет мне, где находится этот город богов - ну а если нет...
Долгая пауза, словно пришелец раздумывает. А потом договаривает с сухим смешком:
-... то это сделаешь ты.
... Тьма вокруг взвивается и взвывает сотнями мерзостных голосов. Кажется, что все, сколько ни есть в Девяти мирах, ветра в один миг бушуют в тесном жилище. Слепнут глаза и закладывает уши от из голосов - но могнвенье, и все проходит.
Вокруг ничего нет, кроме рассыпанных по полу углей, да переломанной, разбросанной утвари.
[AVA]https://image.ibb.co/iosXoK/Gorr.png[/AVA]
[NIC]Gorr[/NIC]
[STA]the god-butcher[/STA]
Отчаянный безутешный рев разрывает наступившую тишину.
Сотрясаясь всем телом, двумя сжатыми кулаками обрушиваясь на пол, ванир падает на колени, словно под гнетом тяжкой скорби - вскидывает голову, как животное у обезглавленных трупов своих сородичей. То ли он зовет Тора, то ли взывает к небу, моля его не карать так жестоко.
Ни физической боли, ни усталости, ни страха - ничего Хогун сейчас не чувствует. Только яростное отчаяние. Не то, что похоже на холодный, лишающий сил полумрак без звуков и огня. А кипящую, горестную, поднимающую на ноги тоску. Может, волки воют в ночи, оплакивая потерю тех, кого любят?
Нет, Тор жив. Этой твари, родственнику жабы, не одолеть Громовержца, не расколоть, не вырвать ни словечка, не лишить его жизни. Он же, Хогун, будет искать его. Будет искать, пока не найдет, даже если понадобится идти с утра до ночи по ледяным безжизненным пустошам.
Хмурое северное небо, ты видишь все, не сокрой его, помоги найти. Не оставь безответным мой скорбный крик. Подгоняемый неприветливыми вздохами ветра я буду идти вперед. Каким бы долгим не был путь, где бы не спрятался Убийца богов, я буду идти - сквозь покровы дрожащих туманов, по мерзлой земле, меж величавых скал, пока не приду туда, где с порога окутывает мрак, правит Тьма, в логово ящероликого.
... Затем ванир поднялся на ноги - сначала они не слушались, ведь отчаяние подкашивает с той же точностью, что серп срезает луговые травы. Но надо идти. Пока метель сжалилась и затихла, или же это темные змеи распугали мглу.
Надо идти.
Может быть, спустя время Хогун, что привык опираться на разум, опомнится, найдет способ позвать подмогу, сейчас же, как сорвавшийся с цепи пес, он не мог оставаться на месте. Нужно было собрать поклажу, вернее, то, что от нее осталось, укутаться в плащ с мехом и идти.
Надо идти.
Конец первой части
*****
... Говорят, воспоминание - род встречи. И сейчас для Хогуна, что неотступно шел сквозь завесы поутихшей белокурой метели, лишь воспоминания были источником сил. Благодаря памяти, время от времени возвращавшей его то в Асгард, то в Ванахейм, то еще куда, где они успели побывать с Тором, златоволосый бог был рядом: он шел впереди, как лев-царь, вскидывал длинногривую голову и делал новый шаг навстречу ветру. Дитя золотого города с чертогами и дворцами. Сын Одина, будущий король.
Когда Хогун хмурился и моргал от липнущего на лицо снега, видение покидало его. Вместо этого - очертания мохнатых сосен и гор, похожие сквозь туман на живые изваяния.
Для любого человека такие расстояния в холод были непреодолимы. Но укутанный с головой в плащ Хогун шел вперед. Много времени не было ни солнца, ни неба, только белая вата вокруг, а потом неожиданно наступил рассвет. Это случилось именно тогда, когда ванир почувствовал, всей кожей ощутил страх, неповторимый, как сама смерть.
Миг вечной тьмы, рождаемый одолевающим отчаянием. И вдруг - просвет!
Капюшон соскользнул с его темной головы, ван поднял голову и увидел перед собой огромную ледяную реку, распростертую на многие мили вокруг и покрытую вечным снегом, что освещали первые робкие лучи нового дня. Над ней поднимались суровые отвесные склоны ледника с отрогами и сверкающими серебром вершинами. Никогда прежде, даже в Ванахейме, Хогун не видел столько нежных красок: у краев скал прохладная бирюза смешивалась с бледным голубым, а над ледяной долиной разливалась холодная лазурь. Казалось, здесь кончается земля, край света, впереди - дорога в облака. Ни кисть художника, ни стило мудреца, ни резец скульптура - нет ничего, что способно передать красоту этого места, царства чистых снегов, затерянного в тиши белоснежных скал.
Ты должен увидеть это. Мы вернемся сюда, все вместе, и будем смотреть, как звезды водят хоровод в предрассветном небе.
Метель, что грохотала ночью с силой прибоя, окончательно ушла. Нет даже дуновения ветерка. Лишь кристально-чистый воздух и бесконечность света, похожего на сияющий дождь. И свет этот так напоминал Хогуну тот, что полнит чертоги Асгарда.
Немигающий взгляд красных глаз следит за карабкающейся фигурой. Горр, прозванный "убийцей богов", не боится света, как многочисленные злодеи из детских легенд, где благородный герой всегда появляется из рассветных лучей и уходит в закат; просто пока не пришло время явить себя противнику. Есть время полюбоваться упорством, с каким тот торопится на встречу бессмысленной и неизбежной смерти.
Неизбежной - потому что не ему, даже не богу, и лишь едва ли не смертному, тягаться с ним, Горром.
Бессмысленной - потому что ничего из того, что он задумал, сделать не удастся.
- ... Ты принял решение?
Голос раздается над самой головой Хогуна, когда тот в очередной раз сосредотачивает внимание на ненужном. Излишнем. Любуется глупой, бесцельной игрой красок - всего-навсего атмосферный эффект - вместо того, чтоб следить за окрестностями, откуда может явиться враг. И тот приходит. Горр возвышается над ним, стоя на скале, ярдах в десяти наверху. На холодном змеином лице трудно прочесть эмоции, но фигура и поза излучают презрение.
Плащ, несмотря на отсутствие ветра, колышется на могучих плечах.
- Готов показать мне пути в Асгард?
В вопросе - ловушка. У доверчивых, привыкших полагаться на своих ложных богов, этот вопрос бы означал бы обмен. Жизнь золотоволосого принца, принца-бога в обмен на дорогу к его королевству. Жестокий выбор, но выбор. Однако же Горр умышленно не произносит эту вторую часть. Мены не будет. Юный красавец умрет, и его кровь будет первой, что окропит золотой трон Асгарда. За ним последую прочие. Но - только боги.
Несмышленому и доверчивому, что стоит сейчас у его ног, это не угрожает.
Пока.
[AVA]https://image.ibb.co/iosXoK/Gorr.png[/AVA]
[NIC]Gorr[/NIC]
[STA]the god-butcher[/STA]
Ни на один из вопросов Хогун не отвечает. Вместо этого спрашивает сам, сдержанно и хмуро, очень сосредоточенно, как будто важны не слова противника, а то, что находится за ними:
- Где Тор?
Еще едва заметив возвышающегося над ним убийцу, ванир, немногим старше молодого принца, но уже такой непоколебимо суровый, поднял обветренное лицо и вперил в него мрачный взгляд. Сердце ухнуло в этот момент, разглядывая того, кому он собственными руками отдал человека, которого любил.
В ту секунду он искал и надеялся не найти подтверждения того, что Громовержец мертв. Это могло быть все, что угодно: капли крови, отметины сражения, взгляд врага, в котором запечатлен искаженный пытками лик друга, насмешливая улыбка обманщика.
К счастью, ничего.
- Где Тор? - повторяет черноволосый воин, закидывая край плаща на плечо и делая шаг вперед в знак того, что он твердо намерен продолжить поиски. И добавляет. - Тебе никогда не попасть в Асгард. Нет туда дорог для таких как ты.
Ладони Хогуна сжимаются в кулаки. Сама мысль о том, что сына Одина, светлоглазого могучего аса с чистым и открытым лицом совсем мальчишки, могут подвергнуть страшным истязаниям (уж он то сам, выходец Ванахейма, много знает про пытки), а его королевская кровь окропит снег, приводила вана в холодную ярость - состояние, которое было ему совершенно несвойственно, но если однажды и, находя тайные двери, врывалось в сердце, то не оставляло ничего живого.
- Он ничего тебе не скажет. Ты напрасно теряешь время. Отступись.
Умеют ли улыбаться змеи? Не мерещится ли на безгубом, безвеком лице торжествующая улыбка, заставляющая обнажиться зубастую пасть? От Горра - убийцы богов - не укрывается, что незнакомец сметлив, и пытается говорить с ним на равных; пытается краткими, рублеными вопросами внушить иллюзию, что они равны. Тщетно, ибо в своей слабости он не может даже вообразить той мощи, которой решился бросить вызов, с которой намерен тягаться.
Один раз он уже сдался ей.
Когда нужно будет, сдастся и еще.
- Сколько лет живут твои соплеменники?- произносит он, устремив красные глаза на реку льда, не мигая, хотя, кажется, что она пытается ослепить его, колет зрачки алых глаз сотнями игл. Точно так же, как к вану, он мог бы обращаться сейчас к этой застывшей воде, к камням гор, к самой тверди, планете, на которой сейчас они находились.- Десятки лет, сотни, века, сотни веков? Мгновенья. У того, чему принадлежу я, нет возраста; когда Претенденты бились с Целестиалами, из их черной крови было рождено Оно. Слыхал ли ты о них, или время стерло бессмертные имена с самых последних атомов этого мира? Неужели ты думаешь, что нечто столь древнее не имеет сил подождать, пока от нечеловеческой боли не заговорит один бог-мальчишка, едва познавший свою первую женщину? Он подождет.
Полный насмешливого, издевательского сочувствия взгляд возвращается к вану, задерживаясь на короткий миг на запылавшем лице.
Морщинистый рот снова приоткрывается, чтобы добавить короткое:
- И я подожду тоже...
...- Хочешь можешь избавить его от страданий?- в когтистой ладони, похожей на человеческую, но куда более мощной, четырехпалой, появляется связка не то монет, не то медальонов и украшений: каменных, медных, исполненных разными мастерами из разных пород, сверкающих и потускневших, почти что рассыпавшихся во прах, и совсем новеньких, будто вчера сделанных. И среди них, горя ярче звезд, хорошо различимо одно: изображение молота, выполненного еще не слишком-то ловкой рукой, такое же точно, какое юный принц некогда сделал себе в кузнях Асгарда, когда Всеотец даровал ему право владеть и носить молот, сотворенный из сердца звезды.
- Покажи мне тропу в Асгард, и, клянусь, очень скоро вы будете вместе с твоим другом.
[AVA]https://image.ibb.co/iosXoK/Gorr.png[/AVA]
[NIC]Gorr[/NIC]
[STA]the god-butcher[/STA]
Хогун смотрит пристально; взгляд, как спокойное течение реки, обращён на древнего, если тот не лжет и все сказанное является правдой. От услышанного не становится легче, ведь все это только подтверждает, что противник невероятно силен.
Но Хогун подозрительно спокоен. Он словно согласовал свое дыхание с окружающим воздухом, мысли - со всеобъемлющим разумом. Разумная сила сейчас разлита вокруг него. Ванир смотрит на монеты, и, кажется, изображение грозного молота только придает сил.
Тор жив, он молчит, он ведёт сражение - возможно, одно из самых трудных в своей жизни. Слова Убийцы это подтверждают.
Как выглядит темница, в которую ты заточен? Темное логово, куда через узкое отверстие проникает свет? Или там царит кромешная тьма? Ты никогда не простишь меня, если я обменяю твою жизнь на вход в Асгард, ведь для тебя, второго после Одина, сильнейшего среди асов, как и для меня, будущее целого народа не имеет цены. Вот почему ты молчишь, с исступлённой яростью, вызванной бессилием перед Древним, ты сносишь эту боль.
Клянешься, что мы будем вместе, ящероликий? Прежде умертвленные, ты хотел сказать.
- Если ты действительно настолько древний, как говоришь, то должен знать, что ничья жизнь, даже будущего короля, не превосходит в цене семена грядущего для целого мира, - произносит ван. - Но я тоже обещаю тебе, Древний, если хоть волос упадет с головы принца, ты пожалеешь. Ещё раз прошу, отступись.
Темноволосый что-то бормочет, но для Горра - убийцы богов суровые взгляды и угрозы звучат как невнятный шум. Сколько раз он уже слышал эти моления, сколько раз сам возносил их к глухим и немилосердным творцам! Как паутина эти мольбы тянутся снизу, из топких глубин, из пучины отчаяния, тщась достигнуть высоких чертогов - и так же, как паутину, с легкой досадой их обрывают жестокие божества. О, как наивны те, кто полагает , что жалкими клятвами и посулами может умилостивить тех, кто не имеет сердца! И, ежели сердец нет у них - то у того, кто взялся за месть, за сокрушение заплывших салом, купающихся в чужой крови идолов, его также не будет.
И пощады не будет. Ни для кого.
Не для одного из них. Не для того, кто стоит перед ним, и просит, словно дитя. Он мнит, что поможет другу, спасет его, сохраняя учтивость - но на деле лишь обнажает бессилие и недостойную слабость, мешающую выпрямиться в полный рост. Всмотреться - и увидишь, что он и сам молится на золотоволосого, в сердце своем поклоняясь ему, словно божеству.
Чтит его, словно бога.
Пресмыкается, чтобы спасти свои иллюзии.
Он еще не знает, что просят лишь слабосильные и глупцы, разнеженные своей слабостью.
Один раз он уже уступил и малейшей пытке - уступит, не сможет, склонится и еще раз. Нужно лишь подождать.
Смешно обрывать несозревший плод: он вязнет на зубах и горечью отдается во рту. Пройдут пара дней, месяцев, тысячелетий - и он сам придет, склонится и покорно положит к ногам Горра ключи от врат Асгарда.
Нужно только дождаться.
Он подождет.
- Найдешь меня, когда передумаешь,- бросает он, и, поворачивается, делая шаг, цепляясь за скользкий лед острыми, дробящими даже гранит скал когтями. Солнечный луч падает к его ногам, словно сраженный, слепит его - но и противника; а когда тот может видеть хоть что-то вокруг, загадочный убийца уже исчезает.
[AVA]https://image.ibb.co/iosXoK/Gorr.png[/AVA]
[NIC]Gorr[/NIC]
[STA]the god-butcher[/STA]
Пришелец уходит, и Хогун один на один остается со странным ощущением - такое посещает после того, как было принято решение; невольно в душу проникают зерна сомнения, правильно ли ты поступил, верный ли сделал выбор, не было ли иного пути, чем тот, по которому придется идти.
Стоя посреди освещенного поднимающимся солнцем ледника, ванир чувствовал себя как никогда одиноким. Нет, он всем сердцем любил отсутствие ушей и глаз, и под кроной зеленых ванахеймских дубов уединение было похоже на долгожданный отдых. Теперь же тишина сделалась невыносимый. Ее больше не нарушал смех юного Громовержца, раскатистый, беспечный, как летний гром. Полное утреннего света царства льда, не так давно напомнившее Хогуну Золотой город асов, показалось ему беспощадным предвестием - так выглядит Асгард без будущего короля, наследника.
Ванир вновь надевает капюшон, утирает ладонью лоб, попутно прикладывая ее к лицу и заслоняясь от слепящих лучей восходящего солнца. Они освещают пустошь и бледно-голубой лед реки. Впереди - заснеженное бездорожье, скалы, хрустальные скосы, глубокие котловины, полные воды такого яркого синего цвета, что кажется, будто здесь рождаются сапфиры или само небо. А на фоне всего этого продолжают стоять, точно стражи-сфинксы, молчаливые горы, по-прежнему темные, даже хмурые.
Хогун ступает вперед, и с каждым шагом в воздух поднимается мелкая снежная крошка да невидимые глазу осколки льда. Ван идет осторожно. Он знает, что за ним могут следить. Вот почему он отметает всякую мысль, что жалит, гложет, просит позвать друзей среди асов. Недопустимо, чтобы Убийца обзавелся новыми пленниками, куда более сговорчивыми, чем упрямый Тор. Немыслимо, чтобы ящероликий пролил кровь хотя бы одного воина Золотого града. Если бы их враг не был бы так силен, ван обратился бы к магу Локи, но теперь не имел права подвергать опасности жизнь еще и младшего принца. Одинсон наверняка бы постарался оградить его от встречи с таким противником. Да и всех своих друзей. Слишком опасно. Никто из асов не должен дать о себе знать.
Больше не будет ни потерь, ни жертв.
Но продолжать безуспешные поиски в одиночку нет времени. Сейчас лишь один может помочь - тот, кто днем и ночью бдительно охраняет покой жителей Асгарда. И ван решительно поднимает голову, глядя в небеса, по которым плывут нежные, как вздохи, облака:
- Страж Хеймдалль! Ты нужен мне!
Кажется, его голос обернулся эхом, раскатился по залитому светом леднику, пробежался по замерзшим ключам, нерожденным родникам, бледным утесам, кристально-безмолвным шапкам гор и сводам пещер-тайников, в которых живет мрак и которые грезят о ласках солнца.
- Вездесущий, помоги мне найти сына Одина! Видишь ли ты его? Скажи, куда идти, пока еще не слишком поздно!
Его крик мечется среди скал, отражается от утесов, и, наконец, затихает в вышине. Кажется, что никто не внемлет отчаянной мольбе. Кажется, что ван совершенно один среди ледяных пиков, на краю мира, затерянный в крае настолько суровом, что, по преданию, выстоит даже после Рагнарёка. Может даже показаться, что Горр - убийца богов был прав.
Затем из-за скалы появляется высокий мужчина, облаченный в золотые доспехи, сверкающих ярче солнца. Пламя льдов начинает играть на них, слепя глаза, заставляя любого, как бы стоек он ни был, даже самого Одина, опустить взгляд перед Стражем Биврёста.
Любого - но не его.
Желтые глаза, не мигая, с затаенной насмешкой смотрят прямо перед собой. Может быть потому кажется, что он видит не скалы и не вечные льды, а след недавно стоявшего здесь убийцы.
Или душу того, кто воззвал к нему.
- Он жив,- как всегда, Сын девяти сестер дает ответ на вопрос раньше, чем призвавший его в отчаянье путник успевает его задать. Как и всегда, немногословен, как и всегда, говорит только то, что существенно. Упреки, слова покора, напоминанья о том, что судьба наследника легкомысленно отдана в руки чудовища, ненавидящего весь его род он оставляет другим. Разъяренному Одину. Тоскующей матери. Безутешному брату, который последней искрой света в своей душе любит Тора превыше собственной жизни. Женщине, чья судьба после его смерти - забвение и одиночество, славная, горькая смерть, которую та встретит с радостью, для которой раскроет объятия, как для желанного жениха. Друзьям, песни которых никогда не зазвучат так же весело, как бывало, когда золотоволосый поднимал с ними пенную кружку, смеясь над минувшей тревогой. Царство, которое осиротеет, утратив грядущего короля. Мидгарду, коему тот обещал быть защитником и покровителем. Даже сердце звезды, заточенное в Мьёльнир, потускнеет и не будет сверкать после этого.
Наконец, самому Хогуну.
- Громовержец жив,- повторяет он.- Мститель богов не убьет его, пока не получит доступа к светлым чертогам Асгарда. Или - пока не уверится, что не получит его. Не возьмется за тебя. Потому говорю: войдя в его крепость, ты не только подвергнешь себя несравненной опасности без надежды на победу. Ты отдашь ему второй ключ от врат Золотого града. Одному тебе не одолеть твоего противника - но чем более ты возьмешь с собой тех, кому ведом путь, тем более возрастет его сила. Ты можешь погибнуть здесь, выдав врагу тайны, ведомые асам - или можешь уйти, предоставив царевича собственной судьбе. Один в своем милосердии не продлит его муки. Решай.
[NIC]Heimdallr[/NIC]
[STA]страж богов[/STA]
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/Heimdrl.1534623293.png[/AVA]
Золоторогий страж прав. Во всем прав. Сейчас смертельная угроза нависла над всем Асгардом, в сравнении с этим жизнь Громовержца - мимолетный полет бабочки-поденки. Хогун знает это, и будь он на месте Тора, если бы ему выпал тот же жребий, то он не задумываясь отдал бы свою жизнь за счастливое спокойствие целого мира.
Если бы все было так просто.
В бесстрастной позе светлейшего из асов ванир видит порицание. Это его собственный, Хогуна, укор отражается во всем облике бессмертного. Чувство вины становится невыносимым, что хочется рухнуть вниз, сбившись с ног. Новая шальная волна отчаяния погружает во мрак ужаса и бессилия что-либо изменить, ведь единственный, кто мог помочь, непоколебим и равнодушен к жизни наследника.
Но для Хогуна Тор не просто царевич, наследник трона великого Одина и его власти. Он его друг. Его сёгун. Тот, на чьей стороне и по чью руку ванир останется до конца своих дней, что бы ни произошло. Даже когда рог Гьяллархорн возвестит о конце; даже если огонь Муспельхейма встанет между ними стеной; даже если покажется, что коварная волшба навсегда разрушила союз.
Или они уйдут отсюда вдвоем. Или не уйдут вовсе, сохранив тайны Золотого града.
Затем Хогун принимает решение:
- Я остаюсь, Хеймдалль, - коротко говорит он, чуть поведя плечами, как будто готовится к долгой дороге по леднику.
Холодное и резкое дуновение ветра пытается сорвать капюшон с черноволосой головы воина и ударить по щеке, но ван удерживает ткань руками, глядя на Стража так, словно ожидающая его участь совсем не пугает. Его уверенность и внешнее спокойствие даже прогоняет заблудший борей, и тот, распуская грозный свист, теряется меж сверкающих ледяных пик, похожих на лезвия мечей.
- Недалеко отсюда мы видели поселение людей. Среди них есть отважные мореходы и бравые воины. Они пьют эль, строят курганы и поклоняются Тору как божеству. Им неведом путь в Асгард, но они верят, что жизнь в этом мире имеет лишь тот смысл, который мы придаем ей сами, совершая деяния, за которые будут помнить. С ними я буду не один. Прошу тебя: скажи, где искать Громовержца. Вот моя клятва тебе: ход в Асгард останется сокрытым, даже если мы с тобой больше не встретимся.
Страж богов в молчании опускает голову, то ли принимая это решение ванира, то ли подтверждая, что выбор его верен. С ним всегда так: немногословный, он видит больше других, но никогда не дает ответов. Только подсказки.
Справедливый, он никогда не принимает ничьей стороны.
Всемогущий, уступающий в силе лишь Одину, никогда не показывает ее.
И сейчас снова не отвечает прямо - лишь на вопрос, который касается дела. Не оспаривая, и не порицая выбор, сделанный воином.
Взгляд его желтых глаз устремляется на вершину горы.
Если приблизиться слишком близко, то может показаться, как в эти мгновения в глубине этих глаз проносятся галактики и созвездия. Но тот, кто ведает мудрость, поймет, что это не звезды рассыпаны в необозримой пучине, а души людей, связанных мыслями, чувствами, жизнями, сплетенные в причудливые узоры, перевитые нитями норн; одни сверкают как солнца, в других свет почти утих. Они размножаются, движутся, делятся; их пламя окрашено страстью, сомнением, злобой. И среди них он с безошибочностью механизма находит одну - и, вытянув руку, произносит желанные вану слова.
- Ты найдешь его там.
В следующий миг видение исчезает.
[NIC]Heimdallr[/NIC]
[STA]страж богов[/STA]
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/Heimdrl.1534623293.png[/AVA]
Обернутая в плащ фигура вана несколько секунд стоит в свете лучей стремительно поднимающегося над горизонтом солнца; он окружен сияющей сферой, откуда льется теплый золотой свет, противостоять объятиям которого не может ни одно живое существо. Даже мертвые неравнодушны к нему — стонут, вспоминая свою жизнь.
Хогун смотрит вдаль, туда, куда указал золоторогий Страж, туда, где сейчас находится Тор и его противник.
Быть ему клятвопреступником, получить заслуженные страдания в Настрандире в объятиях ядовитых змей, если он не сдержит обещание.
... Дорога к поселению теперь кажется невообразимо долгой. Когда они шли здесь раньше, была метель, всюду стелился снежный покров, а теперь воздух будоражит прозрачностью и хрустальным звоном. Снега намело много, и ноги проваливаются по колено, а сам он обладает такой белизной, что слепнут глаза. Равнодушные к холоду горы молчат; редкие ели, точно бдительные часовые, смотрят, как чужеземец, которого не может согнуть ни отчаяние, ни страх перед будущим, ни северный мороз, идет вперед.
Так минует день, наступает и проходит ночь, проведенная у костра по дороге вниз, к равнине. Любоваться новой зарей нет времени.
Все выше поднимается солнце, все шире расплывается восход, окрашивая небо в свои краски. С каждым шагом вниз открывается вид на зеленый ковер, что с высоты гор и полета птиц кажется тихой колыбелью, покачиваемой невидимой и оберегающей рукой создавшего ее. Она поит эти места безмолвием, водой чистых озер и дурманящим ароматом хвои.
... Люди в деревне, расположенной недалеко от вересковой пустоши и холмов, проснулись еще засветло. Сейчас стояли те часы, когда свет уже затопил собой все вокруг, но роса еще не обсохла, и повсюду, особенно между стволами деревьев, расходился последний утренний дымок. Пахло влажной зеленью.
Слышались голоса, а на скотном дворе - фырканье лошадей да возня копыт по соломенной подстилке. Этим почти священным животным для местных скоро надлежит отправиться в дорогу: кто-то повезет повитуху к роженице, другие будут сопровождать в последний путь.
Первыми, кто встретил пришельца, были три здоровенные лошадиные морды с широко раскрывающимися ноздрями. За длинными мохнатыми челками, засоренными репьем и сухой травой, почти не было видно глаз. Потом из-за навеса, где стояли кони, показался человек — невысокий, рыжебородый, с волосами, похожими на жесткий тростник, и шрамом на щеке.
Хогун видел разную поступь. Шаркающую и жалкую, величественную, унылую от старости. У этого человека шаги были тяжелые, уверенные, немного размеренные благодаря ранним утренним часам. Кажется, он не заметил чужака, со строго-терпеливым выражением лица принялся молча лить воду в широкую кадку, и лошади, благодарно загоготав, заторопились сунуть туда носы.
Хогун некоторое время неподвижно стоял и смотрел на местного.
— Приветствую, — громко сказал он, чтобы человек смог расслышать. Ванир выпрямился, опустил руки вниз, давая понять, что пришел с добрыми намерениями и не несет никакой угрозы. — Меня зовут Хогун. Кто в вашей деревне главный? Я хочу поговорить с ним.
Выражение лица обитателя деревни особо не изменилось, как если бы слова вана обращены были не к нему. Больше того - как будто того и вовсе здесь не было. Между тем появление незнакомца вовсе не осталось незамеченным: тишина, разлитая по небольшой зеленой долине у подножия гор, тишина, наполненая лишь привычными звуками сельских работ, лучше любого гонца разносила от дома к дому известье о том, что покой поселенья нарушен.
Именно она, эта тишина, сделалась вдруг непривычной и резкой. Одна за другой замолкали песнь топора и дружный стук молота в небольшой кузнице на окраине. Заревел и был торопливо унесен в дом ребенок. Свиньи, весело хрюкавшие и насыщавшие утробу, с визгом скрылись в хлеву, дверь которого тут же захлопнулась. Треск затворов промчался и замер, как ураган - и наступившая за ним тишина могла испугать любого путника, особенно знавшего, сколь весело и радушно встречали здесь гостей еще месяц назад.
До того, как во тьме в первый раз появился он.
Впрочем, любопытство окончательно не умерло еще в сердцах поселян - особенно, если учесть, что незнакомец с чудным лицом, говоривший на местном наречии, как на родном, вовсе не был похож на чудовище, в одиночку растерзавшее четырех самых сильных мужчин. Он выглядел уставшим, но сильным, и, поскольку происходил не из здешних мест, пожертвовать им ради шанса избавиться от убийцы было не жаль.
- Кто надо, тот главный,- ответил возившийся с лошадьми человек, поднимая второе ведро и опорожняя его в поилку, не выказывая ни любопытства, ни слишком большого желания бросаться искать, кто мог бы помочь пришлецу. Кому надо, тот уже знал, и мужчины по домам спешно вооружались, чтоб в случае опасности дать отпор.- С каждым язык трепать - по плечи сотрешь. А ты издалека будешь? Морду-то, чай, тебе не в драке поправили?- он поднял оба ведра, и, не дожидаясь ответа, направился в обратный путь, по дороге потрепав одно из животных по крупу.
Впрочем, косой взгляд, брошенный на вана, зовет того за собой.
Словно желая испытать его решимость, старик скрывается в огромном сарае. Оттуда раздается неясный звук, и все затихает.
[NIC]---[/NIC]
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-1.1534956133.png[/AVA]
Несловоохотливость местного жителя ванир встретил как должное, даже с уважением, какое гость может испытывать к хозяевам и их воле. Куда важнее было заручиться их поддержкой и доверием, чем пытаться с возмущением настаивать на своем. Если судить по походке старика, неподвижному взгляду и коренастым плечам, представители этого народа не лезли в карман за словом, могли дать отпор и отважно встречали всякую напасть. Такие люди ставятся в противоположность тем, у кого преобладает в крови чёрная желчь, грустным и боязливым, бледным и нервным, анемичным и лживым.
Вот кого хочется видеть рядом с собой в любом сражении.
По-прежнему невозмутимый чужеземец последовал за стариком. В этот момент он был готов, к чему угодно - даже к нападению. Никто ведь не знает, кому эти люди рады, а кого и вовсе не ждут.
Но Хогун хотел бы сохранить осторожность, даже бережливость, не причинить зла, не навредить. Дать понять, что они на одной стороне.
Пока мужчина шел, ван все смотрел на его руки. Они были не сухими и не безжизненными, а напротив, привыкшими к труду, грубыми, настоящими, как необработанное дерево. С одинаковой теплотой они, покачивая, баюкали дитя, и тягали стога сена. Этим рукам были чужды хитросплетения рыбацких сетей, и любые узлы они побеждали просто - рвали в клочья. Это были не смирные руки, не руки ветхих колдунов. Не руки, знавшие бесконечную усталость и дрожь.
Эти руки ковали монеты с изображением сокрушающего молота. И с каждой секундой Хогун все больше понимал, что имя Тора здесь не просто сочетание букв, а нечто куда большее.
Перед входом в сарай темноволосый воин немного помедлил, а потом вошел внутрь:
- Я пришел просить помощи для вашего бога. Тор попал в беду и нуждается в вас.
- То-о-ор..?- полувопросительно, полуиздевательски тянет мужчина, и в его лице, полном крестьянской заботы, того самого выражения, что всегда обличает глубоко скрытый ум, прячущийся за грубой маской.- Уж не хочешь ли сказать, что Защитник Асгарда самолично прислал тебя к нам из высоких чертогов. Других помощников не нашлось?- прищурившись, он окидывает странного вестника взглядом с ног до головы. На аса этот вестник похож так же, как камень на яблоко: две руки, две ноги, голова на плечах. Не больше.
- Скажи-ка мне... Хогун? так ведь, сказал ты, тебя зовут? А давно ли перевелись в Доме радости златоволосые мужи и девы, что господин Бильскирнира прислал к нам тебя? Или, может, ты вестник самого Одина, его сын, бравый Хермод? Или ты - сам Мать Ведьм, и решился явиться сюда под таким обличием, чтобы не смутить взоры смертных? Откройся мне, и я паду к твоим ногам, чтоб поспешить на помощь владетелю Мьёльнира? Что молчишь?- старческие глаза, ясность которых происходила от слепоты, не позволяющей разглядеть вещи под собственным носом, но словно проникающей во дворцы богов, смотрели на вана, слезясь и моргая.
Между тем снаружи послышался шум, а затем крадущиеся шаги одного, а затем, по цепочке, нескольких людей. Где-то глухо звякнул металл. А спустя мгновенье сарай позади незваного гостя наполнился людьми: вооруженными и суровыми, явно настроенными поговорить с ним уже на другом языке.
[NIC]---[/NIC]
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-1.1534956133.png[/AVA]
Хогун не пошевелился, не сделал попытки оправдаться, не предпринял ничего - остался стоять, прямой и спокойный, как стоял. Это их дом, он же непрошенный гость. Они вправе защищать место, где рождаются и растут их дети.
Скрестить мечи - то, что он умеет лучше всего, ван успеет. А вот найти тропу к сердцам, закованным в броню суровости и подозрений, может не успеть - времени остаётся все меньше, а надежда найти Тора живым тает с каждым уходящим днём и с каждым новым восходом.
Он оборачивается на звук снаружи, даёт понять, что все знает и понимает. Снимает капюшон - кто он такой, они не ведают, но могут видеть, что от них он не таится, ничего не прячет. Незачем.
- Тьма поселилась в этом месте, - говорит Хогун громко, чтобы его могли услышать и те, кто настроен враждебно. - Убийца богов скоро ничего не оставит от тех, в кого вы верите. Вы и ваши дети останутся без защитника, чьими подвигами вы живёте, чьей славой дышите как воздухом. Я друг Тора, его боевой товарищ, я пришел сюда вместе с ним и уйду вместе с ним. Сейчас ему нужна ваша помощь. Без вас страшная Тьма одержит верх над самым достойным, самым сильным из асов, Громовержцем.
Рука вана неспешно, чтобы не напугать, одергивает плащ, являя на свет сверкающую булаву. Тут же она с грохотом летит под ноги старика, а чужеземец остаётся безоружен.
- Этому оружию скоро будет некому служить. Помогите мне, прошу вас. Вы нужны вашему богу.
По неплотно сомкнутому ряду проходит шепоток. Затем снова звон, когда незнакомец распахивает плащ, являя на всеобщее обозренье оружие: мужчины, крестьяне и воины, они не боятся оружия в чужих руках, и неалохо владеют собственным. Но призывы странного гостя кажутся жителям деревни пугающими, почти святотатственными.
И откуда им знать, что он - не тот, против кого зовет выступить, что он не есть тот самый убийца богов.
Строй рассыпается, раскалывается и мнение собравшихся. Кто-то делает знаки от зла, бормоча молитвы, кто-то насмешливо щурится, сравнивая вид пришельца с тем, как они представляют Истребителя великанов и высокородных асов; находятся те, кто поверил, и те, кто счет его сумасшедшим.
Шепот и возгласы бродят среди толпы, смешиваясь в нестройный шум. Некоторое время нельзя понять, о чем идет разговор, настолько бурлив этот поток речей, стольб бурные волны в нем катят одна на другую.
Старик, что привел Хогуна в сарай, тоже среди них. Но он не кричит, слушает и подмечает, что говорят прочие. Когда крики стихают, он вновь поворачивается к гостю, пристально глядя на него.
- Не гневайся, чужеземец. Вид твой странен и дик, и мы не знаем тебя. Может быть, ты и вправду посланец Тора, а, может и нет. Если бы сам великан вимурова брода приказал нам служить ему, мы бы не колебались ни мгновения. Мы пошлем спросить к нашим старейшим, что стоит делать - а ты пока останься здесь и будь нашим гостем.
За его спиной несколько человек дружно кивнули. Было понятно, что мудрые речи пришлись по нраву всем слушателям - хотя несколько человек издало громкие крики.
Старик не обратил на них никакого внимания.
- Пока же - войди в мой дом, ешь, пей и отоспись. Твои ноги проделали трудный путь,- усмехнулся он, кивая на разбитые, в нескольких местах порванные сапоги вана.- Наши женщины пока подлатают твое платье или же выправят новое. Вечером приходи со всеми в дом Борга,- где-то далеко позади один из селян поднял руку.- Там ты поведаешь нам, как живется в Асгарде, расскажешь про подвиги, коими славен, чтоб мы могли решить, стоит ли следовать за тобой и доверить тебе жизни наших людей.
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/Bezimeni-1.1534956133.png[/AVA]
За то время, что Хогун провел в Асгарде среди своих друзей, он многому у них научился - хорошему и дурному тоже. Будь на его месте сейчас Вольфштагг, не фыркнул бы он нетерпеливо, не посетовал бы на то, что время, этот зыбкий, убегающий сквозь пальцы песок, слишком стремительно, чтобы тратить его на ночлег и ожидание новой одежды. Не запел бы неистовой свирелью Фандрал, встряхивая кудрями, как бы напоминая, что негоже радовать тело уютным ложем, изысканными ласками искусниц и сытной пищей, пока твой друг и будущий король терпит страшные пытки. Что бы сказала Сиф? Молча, с презрением в глазах отстранилась бы прочь, чтобы найти среди местных готовых сейчас же ринуться в горы храбрецов? А Локи, Бальдр? Что бы сделали любящие братья? На что бы они пошли, лишь бы не испить из чаши сиротства и безумной скорби после страшной смерти запытанного Одинсона, не ощутить тягостную покинутость?
Никого из них сейчас не было рядом, и Хогуну оставалось лишь слушать собственное сердце, громче которого говорил только здравомыслящий разум. Он настаивал послушаться старика и отдохнуть, набраться сил и подождать решения старейшин деревни. Обессиленный, вооруженный лишь гневом ванир Громовержцу не помощник. Против Тьмы ему одному не выстоять и Тора не освободить.
Только сердце дрожало как проткнутая спицей бабочка. Тяжелое оно стало. Наполненное болью.
Плотские пиры и рассказы о подвигах без него похожи на непроглядно-серую дымку, затянувшую летний пейзаж.
Это Тору есть, что рассказать. Это его здоровый, искренний смех - сокровище каждого застолья. Он как воплощение упрямого бега жизни - несет себя миру смело и с громовыми раскатами. Хогун же обычно сидит рядом, молчит, либо, как бисер на нитку, нанизывает мудрое слово, если уж зашла речь. Глядя на него, бесстрастного, кажется, что думает он об одном - как бы уберечь свое уединение. Что уж говорить, если привычный к тиши ванахеймского дома Хогун еще долго привыкал к тому, что в Асгарде даже дрожание солнечных бликов обладает едва слышным звоном.
... - Я приму приглашение в твой дом, - благодарит черноволосый воин. Лицо его и движения сдержаны, поза неподвижна, как у экзотического идола, вырубленного из камфорного дерева. Только глаза грустные, как осенняя непогода. - Но если в ближайшие дни ваши старейшины не вынесут решение, я уйду один. Прости меня, нет времени ждать. Лучше погибнуть от руки убийцы богов, чем жить в вечной скорби.
Конец второй части
Отредактировано Hogun (2018-09-04 20:11:09)
*****
... Сходки в доме Борга Олсена начались еще во времена его отца, а по слухам - еще и во времена его деда. Старики в поселении говаривали, что первопричиной тому была его бабка - красавица, коею старый Хрюмир привез из-за южных морей, и за которой смотрел строже, чем супруга ярла - за его казной. И то правда: полонянка была смугла лицом, да черна волосом, а глаза ее стригли не хуже острых мечей; немало и бывалых мужей пало жертвою их остроты, а уж если с юнцами - и счету не будет.
Верно говорят: иметь красивую жену - счастье. Горе - иметь такое счастье.
Словом, за три поколения дом подрос, ибо дева из земель франков оказалась не только прекрасна, но и весьма плодовита. Девять сыновей родила она супругу, а с дочерьми - четырнадцать детей. Не раз и не два Хромир звал на подмогу соседей, нанимал даже плотников, чтобы продлить стены дома, где ночевала под одной крышей целая маленькая дружина. Длинный дом рос, пока не стал самым длинным в деревне, так что все знали его, и все знали, что ссориться с братьями - дело дурное. И как-то так повелось, что и после смерти старого хозяина семья, пребывавшая новыми детьми, не оскудела, и все больше друзей и родни собиралось под выстланной мхом крышей, и все веселее, все дольше становились те сборища, и каждый в деревне знал, что никогда не откажут ему в этом доме в куске хлеба, пиве и миске доброй похлебки.
Пока не пришла чума.
... Кто занес ее - неизвестно: может быть, черное колдовство, может быть - крысы с чужих кораблей, а, может, и злые ветра, что задували из зачумленной Европы и достигали даже этих уединенных селений. Много народу умерло тогда в деревеньке, но ни по кому так не ударила она, как по семье Олсена: шестерых сыновей и трех дочерей, уже своих, он проводил тогда в мрачную Хель, да и братья, воронами Одина разлетевшиеся из родного гнезда, не вернулись к родному порогу, сгинули в чужих землях. Большой дом опустел, высохли и рассыпались широкие лежанки для слуг и господ; очаг, вкруг которого некогда собирались друзья, сгнил от слез безутешной матери. Огнем и золой выгоняли болезнь отовсюду, где могла она притаиться, так что от большого дома остались лишь стены - огромные, черные, опаленные не то пламенем факелов, не то горем.
Но не таков был род Хрюмира, чтобы загинуть, пропасть без следа. Проводив в могилу старуху, Олсен взял новую жену, выкрал ее, как отец, из горячих франкийских городов: больно пришлась, видать, по душе, красота иноземных женщин, да их плодовитость. И вскоре меж восстановленных колонн, под свежим навесом уже вновь зазвучал плач детей, забегали торопливые ножки. Вновь потянулись вверх молодыми кленами, раскинули руки, переплетаясь, поддерживая покосившийся род. Вновь запылал очаг, снова вокруг него зазвучали досветные беседы про подвиги асов, про красоту иноземных дев, про время, когда луна была круглей, а трава - зеленее.
... Сегодня и вовсе не протолкнуться было под высокой крышей; мужчины и женщины, старики и старухи, подростки, горящие в нетерпении услыхать быль о высоких богах, дети и даже младенцы - словом, все жители деревни собрались здесь, ожидая, когда дверь откроется, и на пороге покажется незнакомец.
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/7e/3e/2-1517829215.jpg[/AVA]
[NIC]NPC[/NIC]
Сначала на пороге возник кто-то из местных, а за ним уже - чужеземец, и хотя его появление не сопровождали громовые раскаты и рокот небесных труб, собравшиеся сразу же заметили появление черноволосого воина. Был он молчалив и тих, двигался уверенно и спокойно, первым разговор не начинал, и если кто-то принимался знакомить гостя с местным убранством, отвечал с благодарностью.
Сон, настигший Хогуна в гостеприимном доме старика, помог ему восполнить силы. Оказался он быстрым и непроглядным, как темная завеса. Сам ван, укрытый мелкой дрожью, спал тревожно, в напряженной позе, как путник, примостившийся у обочины пути и готовый в любую секунду подняться с первыми лучами. Несколько раз вставал перед глазами пейзаж Ванахейма, его родного мира, в котором все создано, чтобы пробуждать чувства и жажду жизни: нежные цветы и спелые фрукты, родниковая вода и податливая плоть - женская и мужская. Но чаще во сне ванир был окружен мраком и, казалось, находился на дне колодца или в утробе пещеры, где маячила то ли звезда, то ли золотая искра, высеченная неразрушимым молотом Мьёльниром.
В дом Борга пришелец явился в чистой одежде. Наконец, местные жители могли получше разглядеть того, кто называл себя товарищем Тора, и с каждым мгновением все сильнее убеждались, что перед ними не один из асов. Чернобровый, черноглазый он скорее напоминал фигуранта мрачных легенд, сохранившихся на стенках сосудов, что отважные мореходы добывали из-за линии горизонта вместе со славой. На чудовище из малахитовых, отливающих черным, лесов он похож не был, на колдуна - тоже, имел пять пальцев и два глаза, но затаенная в спокойном взгляде чужака дикость одновременно и завораживала, и требовала насторожиться.
- Располагайся, здесь гостям рады, - сообщил словоохотливый малый, один из немногих, кто был готов поверить пришлому воину на слово. Все ходил он рядом с Хогуном, словно пытался его получше разглядеть, может быть, даже пощупать, а вдруг тот не настоящий, а соткан из сумеречных теней или чего еще.
Были и другие. Они смотрели косо, даже враждебно, подозревали беду. А она и в самом деле была, шла за Хогуном, и хотя он снял потрепанный метелью плащ, казалось, тьма сгущается над ним по его подобию.
Пока провожатый вана размашистыми движениями придвигал поближе блюда с яствами, чтобы незнакомца порадовать, да и самому успеть не прощелкать клювом в большой семье, Хогун осматривал дом. А заодно искал приютившего его старика. Не найдя, спросил коротко:
- Что решили ваши старейшины?
- Откуда ты, такой быстрый?- с усмешкой спросил все тот же разговорчивый хирдман; он лишь минувшей зимой вернулся в родные края, отходив несколько месяцев под знаменем Ворона, одним из первых выпрыгнув на песок возле Линдисфарна. За время, прошедшее с этой высадки, он едва не стер по плечи язык, рассказывая всем о зеленых полях, каменных стенах и жирных баранах в обители, шутя, что, когда резали их, сопротивление было и то сильней, чем когда его братья пускали под нож и других баранов, по ошибке называвших себя мужчинами и людьми.
О золоте и серебре, увезенном ими из разграбленных монастырей, он рассказывал тише, потому что, как самому младшему, ему полагалась не слишком большая доля от общей добычи, да и довезти до дома он сумел далеко не все; впрочем, маловерам и незнающим рыжий охотно показывал толстую золотую цепь на своей бычьей шее, утверждая, что таких в большом каменном доме с крестом лежало без дела во множестве в запертом сундуке.
Кроме нее, довез он до родительских стен несколько локтей шелковой ткани, богато расшитой жемчугом и обметанных золотой нитью; чудной головной убор, напоминавший крабью клешню, собственноручно снятый им с одного из лысых священников, и мешок денег, на которых был изображен крест, всадники и какие-то носатые чужие цари.
Потому, когда иноземный гость, называвший себя посланцем самого Тора, скинул свой верхний плащ, языкатый не мог удержать вздох разочарования. В его представлении, спутник и друг сына Одина должен был быть одет, как минимум, в серебряные одежды, или, по меньшей мере, в кольчугу, выкованную умельцами Кузни богов. Как рассказывали старики, звери и птицы, высеченные на золотых шлемах энхериев, щебетали и пели песни, а цветы, вышитые руками асгардских дев, благоухали будто весной. Не с меньшим любопытством он ожидал и какие дары поднесет божественный гость собравшимся, осыпав их золотыми дукатами, или, может, вызовет чудо, подобное радуге или короне в ночном небе.
Однако ничего этого не произошло, и рыжеволосый, еще недавно ревностно защищавший слова незнакомца и призывавший всех двинуться в путь, чтоб поскорее взглянуть на господина Тьяльви и Ресквы, ощутил сильное сомнение и почувствовал себя дураком.
Хотя, как знать; говорили, сам Один является иногда в Мидгард под видом дряхлого старика. И все же разочаровываться в своих мечтах, а заодно слышать со всех сторон насмешки и шушуканье соседей было ужасно обидно.
- Старейшины наши не так быстры, как посланник Всеотца,- ухмыльнулся он, кидая на собеседника пристальный взгляд. - Но, как знать, может они и поспеют прийти сюда, чтобы послушать твои рассказы. Так что уж расстарайся,- понизив голос, наклоняясь к вану, с нажимом проговорил он.- Потому как покамест особо веры твоим россказням нет. Был бы у тебя волшебный кубок или иное что, чем обладают лишь боги, тогда...- он замолчал, напоследок сопроводив свою речь выразительным взглядом.
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/7e/3e/2-1517829215.jpg[/AVA]
[NIC]NPC[/NIC]
Если бы здесь был младший брат Хогуна, дело бы обстояло куда проще - это он с непринужденной открытостью, доступной только детям, умел говорить на языке цветов и луны; это в его руках сложенная из бумаги бабочка могла вспорхнуть и подняться высоко-высоко, зажить счастливо с голубыми небесами и ветром. Это он сейчас уже сидел бы на коленях рыжебородого и, размахивая руками, рассказывал о Торе, или ходил бы по столам поступью Громовержца, укутанный столовой дорожкой, неся ее конец, точно расписной шлейф. Для Хогуна же воин должен был уметь только одно и обладать единственным украшением - скромностью. Громкие слова, считал он, удел публичных домов и царских приемных. Ему по душе сидеть в стороне и наблюдать, как волны явлений вздымаются и опадают, ни на что не воздействовать, смотреть, как все, жизнь за жизнью, растворяется в бесконечном времени.
Только теперь времени не было.
- Значит, вы хотите услышать о Торе, сыне Одина, - сказал незнакомец спокойно, не особо заботясь о том, что его слова могут не достигнуть всех ушей. Неожиданно он поднялся, будто бы привлекая внимание, оглядел гудящий зал и собравшихся, убедился, что они только и ждут, когда же произойдет что-то необычное, подобающее богам из Асгарда.
Не дожидаясь, пока наступающая тишина позволит его голосу подняться к кровле, Хогун сел на место и продолжил.
- Когда я впервые познакомился с ним, придя в Асгард из своего родного мира, у меня не было ничего, кроме меча и уверенности, что чувство одиночества не пройдет никогда. Одинокий чужак, оставивший свою стаю. Вы знаете его как героя, я - как любящего брата, доброго товарища и самоотверженного воина, будущего короля, готового вести и оберегать своих людей.
Уголки обветренных хмурых губ ванира слегка дрогнули, обозначая подобие улыбки, ведь он знал Тора и как бестолкового мальчишку с неуемной физической силой и энергией, так часто толкавшей их на путь опасности, что только подзадоривала и разжигала огонь в сердце молодого бога. Как грубого аса, не умеющего ценить нежность лепестков и древесный узор рукояти меча.
Комок встрял в горле при мысли, что всего этого больше не будет никогда. Порой он пытался защитить его от безрассудных поступков и ненужных схваток, а теперь сам же подвел к гибели...
Не смог уберечь?
Ошибался, когда думал, что его безрассудство - инстинктивное желание исполнить свое предназначение? Пытался, подобно Одину, пестовать мудрость и направлять естественные устремления в здоровое русло? Вот что из всего этого получилось.
- Бог Грома, Громовержец, - продолжил незнакомец. - Внук Тиваза, Болторна и Бора, племянник Кула и Ве, сын всемогущего Одина, мечтающего о сыне, что был бы сильнее и мудрее него. Нет звезды, которая способна летать быстрее. Все стихии покоряются ему. И молнии выходят прямо из дланей. Его настоящая сила во много раз превосходит все то, что вы слышали о нем и рассказываете своим детям. Вы сами убедитесь в этом, если... будет не слишком поздно.
Ван поднял темные глаза, всматриваясь в лица жителей этой земли: они говорят, что поклоняются Тору, но не показывают ничего, кроме жажды красивых рассказов, развлечений и славы, есть ли в них та же искорка, что бушующим пламенем вспыхивает в сердце Тора перед лицом угрозы, есть ли та же самоотверженность и смелость?
- Я не умею рассказывать красивые истории, но отвечу на любой ваш вопрос. Спросите, и я расскажу. Что вы хотите узнать о нем?
Вы здесь » Marvelbreak » Отыгранное » [рубеж тысячелетий] The power of thy sword