У него не создается впечатления, что все закончилось, что все так и должно быть – так просто, так легко. Нет, вчерашний разговор с Маргарет Картер не был легким, так как постоянно держал в напряжении, заставлял задаваться вопросом о том, что будет, и о том, не ошибся ли он, позволив оперативникам Щ.И.Т.а заковать себя в наручники. Но, тем не менее, это был всего лишь один разговор.

Он ждал Фила Колсона. Ждал Марию Хилл. Ждал всех, кого подвел, слепо веря в то, что делает доброе дело, веря в то, что он служит своей организации и что в том, что он делает, нет ничего личного и дурного. Он ждал всех тех, кто, так или иначе, мог потребовать от него ответов, заставить его вспомнить все, заставить его вновь понять, что он наделал. Но никого не было.

Расслабиться он смог лишь через несколько часов. Тогда, когда мысли успокоились, тогда, когда он сумел полностью осознать и переварить тот факт, что он не только избежал наихудшей части – смертной казни, но и вернулся в Щ.И.Т. обратно. Да, предстоит еще многое утрясти, и он даже не хочет думать о том, как это сделает Картер, как сумеет заставить согласиться всех тех, кто сидит наверху, как усмирит тех, кто желает ему смерти.

Приходится признать то, что это их право. Предатели заслуживают самого жестокого наказания. А он вновь сумел выскользнуть, выйти почти сухим из воды. Внутри него явно поселилась совесть, которая заставляет чувствовать свою вину и за это. Как бы он себя не оправдывал в самом начале, сейчас это сделать не получается.

Уорд выдыхает, опираясь спиной об стену. Помещение, в котором его заперли, более или менее, уютнее, чем то, в котором он просидел неизвестное количество времени, - вместо стола и двух стульев теперь кровать и два стула. Даже освещение есть. Прогресс, неплохо.

Не хочется здесь сидеть слишком долго, не хочется, так как он привык действовать, что-то делать, не хочется, так как опасается того, что по истечении некоторого времени выходить из этой комнаты будет несколько страшно. Верно, мир остался прежним, мир все так же раздираем на части, но у него чувство, будто какая-то его часть претерпела существенные изменения. И он не знает, что увидит, когда выйдет.

Странно. Забавно. Прошло немного времени. Всего два дня. И эти два дня успевают протекать так, как будто это целых две недели.

Он накручивает себя, снова и снова, старается прекратить, но неизменно мысли возвращаются к тому, с чего начали. Самый верный способ – отправиться на какое-нибудь задание, но сейчас это не представляется возможным. Он один, и единственное, что ему остается, так это размышлять обо всем, что только возможно.

Одно его успокаивает – то, что с Дейзи точно все хорошо. Теперь, когда она вернулась в Щ.И.Т., ей должно стать легче. Рядом с друзьями, рядом с теми, кого она считает своей семьей, обо всем плохом она быстро забудет. Он, по крайней мере, на это надеется. Все же, то, что выпало на ее долю, было тяжким испытанием.

И снова шаги выводят его из задумчивости. Сменяется охрана? Кто-то решил его навестить и проверить, не сбежал ли он, передумав? Колсон?

Нет.

Дверь открывается, и он видит Марию Хилл. Несколько секунд уходит на осознание того, что все же кто-то явился. Затем он встает, молча, ничего не говоря, ожидая того, что скажет она.

- Почему-то я был уверен, что вы придете. Следующим, наверное, будет Колсон, - произносит спустя какое-то время, усмехается тому, что его догадки начинают подтверждаться.

Сколько времени прошло с того дня, когда ею был устроен тот допрос, с того дня, когда он был назначен в команду Фила Колсона? Ему и перед ней тоже стоит ответить, точно так же, как и перед Колсоном, Фитцем, Симмонс и всеми прочими.

Предателей не прощают. Не до конца. Им могут поверить, принять обратно, но до самого конца об их предательстве никто не забудет, раны останутся, память упрямо продолжит прокручивать сценки из далекого прошлого. Уорд знает об этом по себе настолько хорошо, что мог бы прочитать любому лекцию на эту тему. Потому он не обманывается, не тешит себя, не думает о том, что когда-нибудь на него кто-нибудь посмотрит хотя бы с оттенком уважения.

Непривычно. Нет, скорее неловко. Он полагал, что будет более спокойно относиться к визиту тех, кто пожелает прийти и лично взглянуть на того, кто когда-то умело обманул их всех, а затем вонзил кинжал в спину, для уверенности повторив это несколько раз. Неловко стоять перед той, кого он четыре года назад провел по желанию Гарретта, втерся в доверие. Неловко осознавать, что он так и не понес наказания за все свои грехи.

Несколько месяцев назад сожаление не въедалось ржавчиной в каждый день его жизни, теперь от него нет спасения. Странно, но было легче, когда он сдавался Щ.И.Т.у, считая, что его ждет расплата – тюремное заключение, было легче, когда Картер сулила ему смертную казнь в одном из тех штатов, в которых этот закон все еще действует. Затем он получил второй шанс, возможность свободно выдохнуть, но вместе с этим приобрел еще и тяжесть, и желание немедленно оправдать ожидания и оказанное доверие. Получится ли?

Уорд едва пожимает плечами, не зная, что нужно отвечать. Мария Хилл жестоко просчиталась, дав ему блестящую рекомендацию. Благодаря этому он сумел попасть в команду Коулсона. Вряд ли это ей было приятно осознавать. Осознавать то, что она сама впустила агента Гидры в дом, не сумев его разоблачить.

- Агент Хилл.

Сколько их? Сколько тех, кто будет смотреть на него так же, как и она? На многих служащих в Щ.И.Т.е он может не обращать внимания, но он не может равнодушно думать о тех, кого он знал лично и кого обманывал продолжительное время, глядя в лицо. Сколько раз он будет стоять так, как сейчас, и не иметь понятия, что нужно говорить?

Его возвращение в Щ.И.Т. и для него самого кажется искусной, тонкой издевкой. Дейзи говорила, что вернет их обоих домой, но Щ.И.Т. всегда был домом лишь для нее, а он был в нем чужаком, и чужаком останется.

- Не думаю, что в Щ.И.Т.е много тех, кто испытывает восторг по этому поводу, - ноль, не считая Дейзи. - Что?

Недоуменно смотрит на нее, не понимая, о чем она говорит. Сначала не понимая. Что начать? Разговор, от которого ему легче точно не станет?

Он отходит на несколько шагов в сторону, упираясь спиной в стену. Лучше стоять, не сидеть. Лучше испытывать хоть какую-то потребность держать себя в руках и не поддаваться эмоциям. Не получится ведь, не удастся полностью сохранить спокойствие. В последнее время у него с этим проблемы.

- Ладно. С чего именно? – сжимает пальцы, разжимает, в конце сплетает их вместе, не зная, куда девать руки.

Он замечает расстегнутую кобуру, но почти не придает этому значения. Не будь при ней пистолета, было бы странно.

От того, что Хилл задает ему самые простые, самые банальные вопросы, ему ничуть не становится легче. И все же он знает, что отвечать, и понимает, что именно она хочет от него получить. Он уже отдал отчет, в котором расписал все, что вспомнил, как и просила Картер, все, чем он занимался в Гидре, но этого, должно быть, мало, и он не удивляется этому – одного-двух-трех допросов и отчетов мало для того, чтобы выудить из человека всю имеющуюся у него информацию.

Где-то с минуту медлит, собираясь с мыслями и пытаясь понять, с чего именно нужно начинать. Со всего. Буквально обо всем необходимо рассказать, буквально всех сдать, снова и снова, но это его не особенно волнует. Он не переживает о тех, кто служил Гидре, о тех, кто отправил Дейзи на эксперименты и промыл ей голову. И о тех, кто мутантов и нелюдей делал подопытными кроликами.

Никто из них не заслуживает оправдания.

Забавно, но и он точно так же его не заслуживает.

За второй шанс, который он получил, нужно сказать спасибо Дейзи. И Маргарет Картер. И ведь все еще вопрос о его свободе висит в воздухе – его еще никто не оправдал, никто не выпустил, никто не сказал, что он официально, более или менее, свободен.

Грант начинает спокойно. Перечисляет имена агентов, с которыми сталкивался на заданиях, с которыми приходилось работать. Начальников, выдававших ему задания, отдававших приказы. Ученых, что потрудились над ним, вживляя иммунитет к боли, - о них тоже следует рассказать, они тоже заслуживают своего наказания.

Без особого удовольствия он рассказывает и о том, что он делал и чем занимался с того момента, как встал на ноги после весьма интересной проверки при его возвращении в организацию.

Оперативником он был хорошим, шпионом тоже, а потому многое успел узнать за время, и без труда перечисляет все, что знает о Беловой. Непосредственный начальник. Едва ли не главная в Гидре. Для него, по крайней мере, так и было.

- Почти все они схвачены вами. Доказательства – все их миссии должны быть тщательно запротоколированы. Мы с Дейзи скачали информацию из главной базы Гидры, и там все должно быть. Имена, адреса, счета, отчеты – на всех есть подробное досье, в том числе и на меня, - пожимает плечами, вспоминая не самое простое дело, которое пришлось им провернуть еще до начала облавы на Гидру. – Информация как раз о тех, о ком я рассказал, и о других – их гораздо больше.

Наверное, информация все еще обрабатывается и проверяется. Для того чтобы все скачать, ушло немало времени. И, конечно, не так уж это и было легко. Хочется верить в то, что это было не напрасно. Хочется верить, так как и он так же желает видеть Гидру закопанной глубоко и уничтоженной.

- О Беловой там тоже должно быть что-то, хотя я не совсем в этом уверен. Она спланировала все, а значит, могла заблаговременно стереть информацию о себе.

Уорд уже чуть более спокойно ждет следующих вопросов. Интересно, но рассказ позволил ему свободнее дышать. На какое-то время.

Допрос должен нервировать. Допрос, который ведет сейчас Мария Хилл, вдвойне. Уорд же, наоборот, успокаивается, отвечая сначала на один вопрос, затем на другой, после на третий, раскладывая все по полочкам, скрупулезно и тщательно вспоминая каждую мелочь, которая может пригодиться.

Он не может сказать с точностью, в какой момент стал настолько безразличным к судьбам тех, о ком сейчас говорит. В тот момент, когда только-только увидел Дейзи, считающую себя верным солдатом Гидры? Или в том кафе, когда он понял и принял тот факт, что он больше не может служить Гидре и закрывать глаза на ее злодеяния? Или тогда, когда он смотрел на ту же Дейзи в том проклятом аппарате, выуживающем воспоминания и причиняющем ей боль?

Ему все равно, что станет с ними. Нет, даже не так – ему хочется увидеть их гибель или же гниение за железной решеткой.

Наверное, ему следовало так подумать раньше. Еще тогда, когда он только-только возвращался в Гидру одним августовским днем. Или еще раньше, когда за его плечами не было столько грехов. Все в прошлом. Прошлое не дает заснуть спокойно и не дает равнодушно смотреть в глаза тем, кого он предал, но все же оно остается прошлым.

И все равно неприятно. Неприятно понимать, что он сам ничего так и не сделал, чтобы стать лучше. Теперь же он вынужден мириться с самим собой, а это куда хуже, чем смотреть в лица тем, перед кем банально стыдно.

- Я подчинялся тем, кто был выше меня, - пожимает плечами. – Приказы отдавали в основном командиры. Им же я отправлял отчеты по выполненным заданиям. Белова… если бы она отдала мне приказ, то я должен был бы его выполнить в срочном порядке, вне зависимости от того, кто мой начальник.

Белова занимала высокое место. Ей подчинялись все. Уорд знал, что ее опасались все. Сложно представить того, кто решился бы отказаться выполнять ее приказы.

Служба в Гидре была простой в чем-то. И опасной. Работать на Гидру априори опасно, ведь от превращения из хищника в жертву всего один шаг. Он как-то балансировал, как-то сохранял к себе доверие, несмотря на то, что не раз умудрялся предавать, делать не то, что положено оперативнику подобной организации.

- Поимка тех, кого хотели поймать. Добыча и доставка артефактов. Слежка, шпионаж. Все обычно, так сказать, - опускает голову, задумываясь о том, что ему не следовало бы делать. – Список того, чем я занимался, я уже предоставил. Подробный отчет по приказу Картер.

Мария Хилл. Уорд помнит первый допрос, который она вела. Тогда она показалась ему суровой, теперь он понимает, что тогда у нее было очень хорошее настроение по сравнению с тем, что он видит теперь. Непроницаемая маска на ее лице, не выражающая абсолютно никаких эмоций. Впрочем, ни о каких эмоциях и речи не может идти – он предатель, дважды, на него и ненависть тратить не стоит.

- Иногда меня назначали главой тех или иных операций, редко – чаще всего я работал в одиночку, - сплетает пальцы, невольно стараясь себя отвлечь. - Так было комфортнее и эффективнее. Сложности не пугали. Иммунитет к боли частично лишает всякого страха и инстинкта самосохранения.

Вопросов будет еще много. Он знает. Такие допросы всегда неспешны.