Пожилая женщина с легкой сединой мягко кивает, дает положительный ответ и моментально огорчает: «да, видела, но сейчас ее здесь нет». Скотт отступает от нее, сжимая в руке несколько помятую в кармане их с Джин совместную фотографию, которая была сделана незадолго до свадьбы – новее не нашлось. Выходит из приюта, окидывая взглядом окрестности, надеется увидеть родную фигуру, любимое лицо, но вокруг только прохожие и те, кто не желает ночевать на улице.

Рэйчел чудом отследила местоположение Джин здесь ночью, и Скотт сразу же сорвался с места, захватив с собой фотографию на тот случай, если придется опрашивать людей. Джин невозможно отследить при помощи ментальных способностей. Он не имеет понятия, что произошло, но он помнит, в каком состоянии находился сам после ухода Темного Феникса. В нем была всего одна часть его, в Джин – весь Феникс, собранный по кускам, озлобленный долгим сопротивлением, жаждущий власти, поклонения.

Подходит к машине и устало опирается об распахнутую дверь, устремив взор вдаль. Мир перед ним все тот же – темно-багровый, лишенный цветов, а в отсутствие рядом Джин и смысла. Поиски ведет он не так долго, но достаточно, чтобы перебрать десятки вариантов, каждый из которых холодит сознание в ледяном страхе за нее. Скотт боится того, что с ней случилось из-за этой огненной птицы, боится, что кто-то иной может добраться до нее раньше него.

Ему нужно обратиться в полицию. В таких пригородах блюстители закона внимательно должны следить за тем, что здесь происходит. Шансов на то, что там ему помогут, откровенно мало, но и выбора нет. В пути он осматривает улицы, прохожих, надеясь увидеть ее, а в полиции он вынужденно наблюдает за тем, как неохотно там выполняют свою работу, и холодно сдерживает себя от желания сделать замечание привычным педагогическим тоном.

Время ожидания Скотт скрашивает изучением доски объявлений, испытывает странное ощущение, читая о похищенных сумочках с жизненно важными документами и пропавших без вести людях, разыскиваемых преступниках мелкого пошиба и кражах с взломом. Осознает, что мир живет своей жизнью, пока герои и злодеи отчаянно сражаются между собой, отстаивая собственную точку зрения.

- В больнице? – переспрашивает, резко поворачиваясь к полицейскому, держащему в руках папку с бумагами. – Вы уверены?

На лице мужчины азиатской внешности отчетливо вырисовывается усталость и раздражение, но он подтверждает, что Джин Грей в данный момент находится в местной больнице, и ее личность опознана. Скотт задумчиво, растерянно бормочет слова благодарности, направляясь к выходу, пытается понять, что она там делает, но он не узнает, пока не окажется там.

Сосредоточенность рассеивается, пока он размышляет о том, что с ней, как она, почему она не вернулась домой. Задумчивость сменяется обеспокоенностью, сильным волнением. Сайк не замечает, как добирается до больницы, через минуты или через час, там приходится вновь ждать подтверждения того, что Джин здесь. Ему называют номер палаты, и он быстро направляется к ней, поднимается на второй этаж, сбивает посетителей и снующий персонал, игнорирует возмущенные слова.

Скотт останавливается перед палатой, не решается открыть дверь. Поиски почти окончены. Она здесь – открыть дверь, обнять ее, забрать домой, где она будет под защитой и в безопасности – это просто. Он же замирает, выдыхает, не зная, как взглянуть ей в глаза после всего, что он сделал, после своего предательства. Он ее предал, отвернулся от ее помощи, не пожелал слушать, упивался силой Темного Феникса. Сложившаяся ситуация на его совести.

Легко толкает дверь, медленно заходит внутрь, видит ее, наконец.

- Джин?

Вот она. Уставшая, но живая, красивая, как и прежде, любимая до боли. Медсестра сказала немного, только то, что она свалилась в обморок – голод и усталость тому виной. Скотт всматривается ей в лицо, не отводит от нее взгляда, закрывая за собой дверь. Старается понять, что в ней изменилось, что заставило ее остаться в городе, не возвращаться в особняк, где без помощи она бы не осталась.

Время замирает, пусть минуты назад оно летело.

- Я так рад тебя видеть, - подходит ближе, изучает ее реакцию – что-то не то, но что именно – понять не может. – Как ты себя чувствуешь?

Растерянность. Скотт испытывает его в последнее время очень часто. После того, как Феникс покинул его, смятение следует за ним по пятам. В той темноте собственного погруженного в безмолвие сознания. В коридорах особняка, переполненного детьми и учителями, его друзьями и коллегами. Во время этих поисков. Прямо сейчас оно вновь дает о себе знать неслышимым шелестом ощущений.

Время застывает. И он смотрит на Джин, не зная, с каких слов начать говорить. Скотт помнит, сколько всего он хотел сказать там – среди окрашенных опаляющим огнем и рыжим солнцем скал. О том, как ему жаль, о том, как он ее любит, о том, каким дураком он был, не ценя те моменты, что были у них в распоряжении. Темный Феникс все сломал, но вина лежит и на нем – он позволил птице сотворить все это с ними.

Сайк не имеет понятия, что дальше. В первый раз в своей взрослой жизни, когда он в чем-то совершенно не уверен. Эти дни, после комы, лежат на нем, как тяжелый ком, и каждый из них он старался нести, не показывая виду, что ему плохо от осознания всего, что он делал и говорил. Без Джин выносить все невозможно.

Не давать никому понять, в каком хаотичном состоянии пребывает его внутренний мир и собственное мировоззрение, сложно. Он всегда спасал мутантов, людей и весь мир, считал, что все так и должно быть, но Феникс, даровав ему телепатию, заставил читать чужие мысли, чувствовать людскую ненависть и задаваться иными вопросами. О том, что произойдет с мутантами в далеком будущем, о том, на какие меры пойдут люди, чтобы защитить себя от видимой лишь им угрозы в лице его расы. О том, как их обезопасить, о том, на какие меры он пойдет, чтобы спасти своих. Вопросы, идущие вразрез с его прежним взглядом на жизнь.

Скотт Саммерс постоянно отгоняет от себя подобные мысли, они же возвращаются, стоит ему задуматься о чем-либо. О Джин. Особенно о ней. Все его мысли постоянно сосредоточены на ней. Не имеет значения, чем он занят, не имеет значения, с кем он разговаривает. Он вспоминал ее, объятую пламенем, и просыпался в поту, испытывая желание вновь ехать и обшаривать город, искать ее, защищать от всего.

И вот он ее нашел.

Ее слова повергают его недоумение. Скотт замирает, глядя на нее, видит, что она его не узнает, но не желает верить. Нет, не может быть. Упрямо отгоняет от себя догадки, морозящие кровь в жилах, и делает шаг по направлению к ней. Джин. Это она. Настоящая, живая. Он ее нашел.

Он слабо улыбается, не понимая ее вопроса, вглядывается ей в глаза. В них только такая же растерянность. Такое же непонимание того, что происходит. И улыбка гаснет.

Не верит. Нет. Что-то внутри обрывается и падает, хотя он не успел и спросить ничего. Скотт знает Джин. За все годы, что они провели вместе, за все неурядицы, он ее хорошо узнал. Он знает, что сейчас она не лжет, не играет и искренне ничего не понимает. А он не понимает, что произошло. Одна из сильнейших телепатов с неограниченным потенциалом – почему она не прочтет мысли, почему спрашивает такое, почему не…

Мысли резко обрываются.

- Джин, это я – Скотт, - голос прерывается, ломается, отказывается повышать громкость – Скотт осторожно приближается, но останавливается в шаге от кровати. – Джин…

Предполагать страшно. Он не хочет делать преждевременных выводов. И жалеет, что не взял с собой Рэйчел. Унаследовавшая материнские ментальные способности, она бы помогла… или нет? Скотт вспоминает, как долго Рэйчел отслеживала Джин и как случайно ее обнаружила ее слабый, почти незаметный след. Если на ней стоят телепатические блоки, то никто не поможет.

Скотт выдыхает, заставляя себя успокоиться. Ему нужно быть спокойным. Хотя бы ради Джин. Он смотрит на нее, безмолвно спрашивая, что с ней случилось. Он привык объясняться с нею именно так – вырисовывать вопросы в голове, наполняя слова эмоциями, чувствами и ощущениями, говорить с ней, зная, что она поймет его легко и просто. Почему сейчас это не работает? Почему сейчас он видит в ее глазах лишь настороженность и непонимание?

- Что он с тобой сделал? – вырывается бессильное, горькое, и ответить ни он, ни она не смогут, но ему хочется отомстить, жаль, что Феникс уже за пределами планеты, в далеком космосе, где его никому не достать.

Скотт опускается на рядом стоящий стул, смотрит в лицо Джин, подмечая все следы усталости. Сколько она не отдыхала и не спала? Что с ней было? Отчаянно хочется прикоснуться к ней, поцеловать, но он не решается.

- Ты меня не помнишь?

Она ничего не помнит. Не помнит собственного имени, не помнит того, кем является, не помнит, кто он и что их связывает. Скотт невольно вздрагивает, чувствует накативший страх от непонимания и растерянности. Он не знает, что ему нужно делать, как говорить, как перестать возвращаться мыслями ко всему тому, что произошло с ними  со времени битвы на Луне. Он не знает уже, была ли правильной та битва.

Темный Феникс пришел, спас их расу и сломал все. Все, до чего сумел дотянуться. Выжег за собой все, оставив разрушения и боль. Скотт молчит, безмолвно смотрит на Джин, справляясь с волнами гнева и бессилия. Ему хочется забрать ее отсюда, напомнить ей обо всем, что у нее было, обо всем, что у них было, но не понимает, сумеет ли он это сделать. Он не телепат, он не обладает никакими ментальными способностями.

Скотт понимает, что ему достаточно позвонить или уговорить Джин поехать домой – в школе найдет помощь, кто-нибудь придет, протянет руку, но он не знает, хочет ли подпускать кого-либо к ней. И не знает, хочет ли Джин сама того, чтобы вокруг нее стояла толпа незнакомых личностей, называющих ей свои имена и пытающихся напомнить ей о себе. Что, если вдруг, их она вспомнит? Что если она всех вспомнит, но не его?

Ревность. Как не вовремя. Он прикрывает глаза, подавляя ее, решает пока никого не звать, выяснить, в чем дело, поговорить. Когда открывает, то он не находит в себе сил улыбнуться. Он устал, он соскучился по ней. Не только за то время, которое провел после комы в попытках найти ее и найти себя, а за все.

Скотт выдыхает, слышит ее вопрос. Темный Феникс. Что ему о нем рассказать? Как это сделать? На миг он думает, как хорошо было бы не говорить о нем – она не вспомнит об этом существе, пытавшемся завладеть ею, но это неправильно. Оно еще не раз вернется. Ему не удастся ее защитить, ей не удастся подготовиться.

Следующий раунд. Он уже думает о нем, думает о том, как будет приятно убить его собственнолично.

Тянет к ней руку, когда видит, что ей больно, но тут же одергивает, не зная, позволено ли. Не сейчас. Он встревоженно смотрит на нее, опускает голову, пытаясь успокоить бурю внутри себя.

Что она должна помнить?

Скотт приподнимает голову, смотрит ей прямо в лицо, жалея, что не может прикоснуться сейчас. Он для нее незнакомец, он ее напугает. Не хочет, чтобы им помешали врачи или медсестры. Сайк с трудом вспоминает, где они находятся. Находиться в школе было бы удобнее или в каком-нибудь уединенном месте, где их никто не знает.

Как рассказать всю их историю? Она началась пятнадцать лет назад. Они были тогда подростками, не испробовавшими еще всех горестей, но уже прочувствовавших на себе ненависть мира и вынужденных прятаться под крылом Ксавьера. Он слабо улыбается, вспоминая то время, когда единственными проблемами являлись учеба и разлуки друг с другом на несколько дней.

- Джин Грей-Саммерс. Ты мутант, одна из сильнейших. Учитель в школе для одаренных детей. Верная подруга своих друзей. И моя жена, - сжимает губы, давя тяжелый, судорожный выдох. – Да, расскажу тебе все.

Сердце замирает, сбивается его ритм. Напоминать о таких простых вещах оказывается несколько болезненно, что это застает его врасплох. Скотт прислушивается к себе, отгоняет дурные мысли, отгоняет липкий, безотчетный страх, но тот возвращается. Смятение, горечь, чувство вины. Во всем виноват он.

Он помнит, что мог просто уехать с Джин, не тянуться к Темному Фениксу, не лететь, точно мотылек на яркое пламя костра. Знает, что должен был сделать это – отречься от спасения мира, расы, понадеяться на кого-нибудь еще, ведь в мире так много спасителей, кто-то сделал бы все правильно. Лучше, чем сделал он.

- С чего ты хочешь начать?

О Фениксе не упоминает, будет еще время, будет возможность. Скотт думает, что не стоит посвящать ему время. Не в этот момент. И вспоминает, что в кармане у него есть фотография. Вытаскивает ее, протягивая ей в качестве доказательства, тайно надеясь, что она поможет хоть немного.

Он вновь думает, что ее следует отвезти домой, но не знает, захочет ли она этого.

Скотт смотрит на Джин, надеется заметить момент понимания, вспышку воспоминаний на родном лице. Она говорит, что ничего не помнит, ничего из того, о чем он ей напоминает. Задерживает дыхание, пытается освободиться от оцепенения, сквозь которое наблюдает за тем, как она изучает старую фотографию и задает вопрос.

Счастливы ли они?

Он хочет ответить положительно. Улыбнуться, кивнуть, рассказать, как у них все хорошо, как они счастливы, как они довольны своей жизнью. Но это ложь. Они погибли, воскресли, затем горели в пламени Феникса и теперь… что теперь? Он все еще собирает себя, она не помнит ничего, даже себя. Феникс нанес страшный урон. Скотт не может сказать, смогут ли они вернуться к прежней жизни и жить так, как раньше.

Шанс есть. Возможность. Но прежними они не станут, что-то неумолимо подверглось изменениям. Что именно, Скотт не знает.

- Да, - сплетает пальцы в замок. – Но нам выпали непростые испытания. Если так можно назвать все то, что нам пришлось пережить.

Они живы. Скотт этому слабо улыбается, понимает, что они есть друг у друга. Феникс, при всем своем желании, не смог этого у них отнять, не смог разрушить, но пытался. Ему нужна была Джин. Ее он стремился оставить одну, лишить привязанностей, присвоить ее себе. Скотт немо взирает на нее, осознавая, что не смог ее защитить от него.

Должен был. Не смог.

Вместо этого он наивно обманывался, позволял Фениксу туманить свой разум. Осознание этого все еще гложет, грызет. Он подвел всех, и ничего не может исправить. Может ли он считать себя и дальше лидером, если он пал, сраженный в схватке с самим собой? Но больше всего злит и печалит то, что он не дал себе послушать Джин.

Он слушает ее рассказ, ловит каждое слово, параллельно вспоминает, как сам бродил по городу, разыскивая ее. Несколько дней. Подбирает слова, чтобы рассказать о том, что с ней произошло, но замечает, что с ней что-то не так, не успевает отреагировать, как снимок тонет в ярком огне, исчезает быстрее, чем вода тушит пламя.

Скотт вскакивает со стула, быстро преодолевая разделяющее их пространство. Тянется к Джин, испуганно прижавшейся к стене.

- Джин, - останавливается, глядя на ее кровь, осколки на полу. – Джин, ничего страшного не случилось, - убеждает, сам же понимает то, что она не контролирует себя – она забыла все, он себе об этом напоминает.

Опускается рядом с ней. Так же на колени, как в том отеле. Уже не ища утешения в ее объятиях, а желая помочь, успокоить. Заботливо прикасается к ее рукам, сжимает их крепко, выдыхает, чувствуя, что она, наконец, рядом. Не обращает внимания на трясущуюся мебель, дрожь, прокатывающую по палате, не слышит непонимающих возгласов за дверью.

Ничего не говорит, лишь ласково убирает непослушные пряди волос. Неуверенно смотрит, пытаясь понять, против ли она или нет. Для нее он незнакомец, и это невольно обижает, ранит, но он знает, что в этом нет ее вины. Вина на нем, вина на Фениксе, вина на всем мире, вина на людях. Не на ней.

- Посмотри на меня, Джинни. Я рядом с тобой, милая, - успокаивающий тон дается неимоверно сложно, голос готов сорваться от непонимания и бессилия. – Я не оставлю тебя одну больше никогда.

Скотт не сводит с нее обеспокоенного взгляда. Он не боится того, что ее реакция на него окажется не той, которую он ожидает. Он не покинет ее, не теперь, когда она нашлась. Но не знает, как ее успокоить, как заставить ее память пробудиться. Он вновь думает о Рэйчел. Не стопроцентный шанс, но…

Держит ее за руки, не отпускает, и не отпустит, пока не поймет, что это ей сейчас не требуется. Хочется сказать ей, чтобы она ничего не боялась, но его самого пугает вероятность того, что он не сможет больше никого защищать. Он сделает все, что в его силах, но смятение, поселившееся глубоко в его сознании, не позволяет отделаться от страха, что он совершит новую ошибку.

- Не надо бояться. Ты не одна, - слабо улыбается. – Может, хочешь домой? Или просто уйти отсюда? Рассказать о чем-то? Скажи. Поговори со мной.

Скотт ловит каждое ее слово, старается успокоить, не обращать внимания на январский ветер, принесший с собой холод и свежесть. Все так же не хочет верить в ее беспамятство, все так же тянется к ней, желает вернуть утраченное. Заглядывает ей в глаза, любимые, изумрудно-зеленые, жалеет, что из-за своих очков не может рассмотреть их в цвете, выдыхает, пытаясь понять, что ей говорить.

Какие слова будут уместными?

Какие действия не испугают ее?

Она сейчас его не знает. Осознание этого льдом проносится по нутру, заставляет придержать дыхание, подавить возрастающий страх. Скотт боится, что она его не вспомнит, и понимает, что он не в силах ей помочь. Молчит, вспоминает об их доме – о школе, которая стала родной не только для них, о доме у озера, который является всего лишь фантазией, красивой мечтой, не воплощенной в реальность.

- Да, - тяжело смотреть на ее слезы и на страдания. – Хорошо. Мы поедем куда-нибудь. Где тихо, и никого не будет вокруг.

Так некстати вспоминается Большой Каньон. Льющееся солнце и скалы янтарных цветов. Пустынно, безмолвно. Красивое место, вспоминающееся болезненно.

Скотт качает головой в ответ на ее слова. Нет, он заслужил. Он виновен в том, что с ней происходит. Он должен был ее защищать, оберегать от Темного Феникса. Хочется все исправить, заглушить тянущую злость. Он ничего не говорит, смотрит на нее, позволяя ей прикоснуться к своему лицу.

- Не думай об этом. У нас много фотографий. Я просто…

Осекается, не понимает, что происходит, не понимает, что она говорит. Спустя секунду смысл ее слов доходит до него, а она отшатывается в сторону. Скотт вскакивает, вновь подходя к ней, но останавливается, понимает, что она не позволит. На миг в нем поднимается замешательство – как ей все объяснить, как описать все, что с ними случилось – это невозможно сделать так, чтобы она не испугалась еще больше.

Приподнимает слегка руки, приближается к ней на один шаг. На мгновение в нем поднимается волнение – она вспомнила. Не самый приятный момент, но она что-то вспомнила.

- Джин, ты меня не убивала, я впал в кому. И это произошло не по твоей вине, - прикрывает глаза, тяжело вздыхает, не давая себе кинуться к ней и обнять, защитить от ужасных воспоминаний.

Феникс. Скотт вспоминает о нем постоянно, вспоминает его голос в своей голове, птичьи возгласы ярости и возмущения, его эмоции и стремления, коим он в определенный момент перестал противиться, но начать говорить о нем сложно. Ему не хочется, отчасти, чтобы Джин вспоминала о нем, а отчасти он не знает, как ей все это преподнести.

Их история – ее затруднительно пересказывать. Не находится подходящих слов. Без ментальных способностей в нее не поверить. Она неприятна, а раны все еще слишком свежи, не успели затянуться.

- Его зовут Темный Феникс. Древняя сущность, которая хотела уничтожить наш мир. Я с ним не справился. Он вселился в меня, подавил мою волю, и тебе пришлось сражаться со мной, - перед глазами возникает она, объятая пламенем, в ушах слышится громкий визг птицы, мечущейся в его сознании, прячась за ним, как за щитом, и он невольно сглатывает. – Затем ты стала его носителем. И я искал тебя все это время, не зная, как помочь, как все исправить. Его больше нет, но посмотри – что стало с нами?

Голос предательски срывается под конец, Скотт умолкает, на секунду отводя взгляд в сторону. Он хочет подойти к Джин, и подходит, беря ее за руку, выставленную вперед, сжимая ее в своих и целуя. Пытается донести, что она не одна, что не только она пытается восстановить себя. Но на нее пришелся весь удар.

Ему страшно представить, что произошло на самом деле – что заставило ее сознание стереть память, что заблокировало ее способности.

- Все бы отдал, чтобы у нас сложилось все иначе, любовь моя, - произносит тихо, не зная, как взглянуть ей в лицо, но поднимает голову. – Это я должен просить прощения, Джин.

Скотт останавливает руку в миллиметре от двери, не решается ее распахнуть, войти вслед за ней. Вновь вспоминается обжигающее пламя, болезненное и приятное, дарующее неведомую силу, с которой справиться оказалось невозможно. Вспоминается собственное предательство, отдающееся в висках ноющей болью. Вспоминается то, каким он стал, получив то, чего никогда для себя не просил.

Он должен просить прощения. У Джин. У каждого, кто его видел носителем. У всех, кто пострадал от него. А их достаточно много, чтобы бояться самого себя, останавливаться в замешательстве и спрашивать себя, все ли правильно он делает в этот раз, принимая то действие или иное. Правильно ли то, что его до сих пор называют лидером и идут за ним.

Молчит, не понимает, что делать дальше, как напомнить Джин обо всем, что у них было, как вернуть все на свои места. Скотт чувствует, что это практически невыполнимо. Они не смогут вернуться в прошлое, разваленное Фениксом, не смогут отстроить то, что было построено ими после своего возвращения из мертвых. Они смогут только пойти вперед, если у них получится. Он знает, что должно получиться. Мысль об обратном пугает.

Он закрывает глаза, чтобы не видеть пустоту перед собой. Слышит Джин за дверью, но пытается дать ей время на осмысление, себе время на попытку справиться с засевшим внутри страхом. Сжимает руку в кулак, почти до боли, это отрезвляет, унимает волнение или, наоборот, ухудшает все.

Растерянность возвращается с очередным порывом холода. Заставляет метаться, искать выход из сложившейся ситуации. Чувствовать в дальнем уголке сознания ту самую горькую апатию, в которой он пребывал во время комы.

Зачем?

Вопрос вгоняет в ступор. Не находится подходящих слов для ответа, настолько очевидного, интуитивно понятного. 

Скотт открывает дверь легким толчком, видит жену, скорчившуюся на полу, и опускается к ней на пол. Осторожно поднимает, тянет к себе, заключая в крепкие объятия. Она вспомнила не то, что ей нужно в данный момент. Он не хотел, чтобы она думала о тех событиях – о его смерти, о его коме, о боли, заставившей его цепенеть, об огне, который едва не сжег их обоих. Он не хотел, чтобы она вновь пережила все.

В памяти всплывают иные воспоминания. Те, о которых следует помнить всегда.

- Как ты думаешь? Почему я пришел за тобой? Вспомни тот апрельский день, когда мы признались друг другу в любви, как мы были тогда счастливы. Вспомни наши свидания у озера под деревьями, и то, как мы не могли наговориться за целые часы. Мы смеялись, радовались, нам было не до занятий, нам хватало друг друга, чтобы забывать обо всем мире, - шепчет, не выпуская ее, согревая, стараясь спрятать от гуляющего по палате зимнего ветра. – Вспомни клятву, которую мы давали, и то, как мы жили вместе, как нам было хорошо. Джин, вспомни, кем мы были.

Далекое прошлое. Прекрасное, пока не появился Логан, пока те события не омрачили их существование. Скотт все еще вспоминает, старается понять, в какой момент все у них сломалось, что послужило тому причиной, можно ли было все исправить, пойти по иному пути. Неизвестно, но он верит, что все могло быть совсем иначе.

Скотт успокаивает Джин, успокаивается сам. На миг забывает о Фениксе, перестает думать о своей бессильной злости. Сосредотачивает свое внимание на любимой, которую держит крепко, боясь того, что вновь ее потеряет. Больше не потеряет, больше отпустит. Не позволит себе ни за что на свете. Он не сможет отойти от нее, ведь его тянет к ней, и невозможно сопротивляться этому зову.

- Нашел, потому что люблю тебя. Потому что вся моя жизнь не имеет никакого значения, если рядом нет тебя. Потому что я эгоист и не хочу тебя отпускать, терять все, что было у нас, и все, что будет, - привычно прячет лицо в ее волосах, как любит это делать. – Прости, но я не могу и не хочу терять нас.

Замолкает, зная, что его слов недостаточно, понимая, что он не высказал и половины того, что он чувствует, но слов не хватает, и он жалеет, что она не может прочесть его мысли, прочувствовать и вспомнить.

Легче не становится. Скотт чувствует ее непонимание, свою растерянность, а его внешнее спокойствие – лишь маска, готовая треснуть и осыпаться осколками. Он слышит, как она плачет, понимает, как ей больно, но не в силах ей помочь, лишь крепче прижимает ее к себе. Невольно создает в своем сознании тонкую вереницу воспоминаний, связанных с ними обоими, со школой, с их друзьями, насыщает их эмоциями, образами, затем осознает, что она всего не прочувствует, что все это ему придется облекать в звуковую оболочку.

Но он молчит, давая ей успокоиться, хоть что-то вспомнить или переварить то, что сумело всплыть в ее памяти.

Сам же прячет свою усталость, закрывая глаза, отгоняет бессильную ярость, которая осталась с ним после ухода Феникса. Многое осталось с ним, и он не знает, что со всем этим делать – все чувства, все эмоции, пробужденные птицей, принадлежат ему, и всегда принадлежали, только он о том не подозревал, зациклившись на самоконтроле.

Джин говорит, он прислушивается и выдыхает расслабленно. Она знает себя, знает его – этого достаточно. Достаточно, а воспоминания вернутся, проскользнут ненавязчиво на свое законное место, напомнят ей о ее истории, о нем, о друзьях, о моментах счастливых и моментах печальных. Не сейчас, позже.

Загорается надежда, хрупкая, слишком слабая, еще не такая, чтобы можно было улыбаться, но ее достаточно, чтобы прикоснуться легким поцелуем к ее лбу. Менее беспокойными становятся эмоции, менее тревожными мысли. Он знал, что она все вспомнит, но все равно боялся. Не бояться невозможно, ведь это Джин – ему за нее всегда страшно.

- Этого достаточно, - озвучивает свои мысли, думая о том, что именно с ней произошло. – Достаточно. Остальное вернется.

Вернется. Весь ужас навалится на нее с новой силой. Она вспомнит все в мельчайших деталях – их гибель, пламя Темного Феникса, то, что с ней сделали. Скотт застывает, холодея на мгновение, не зная, чего желать – того, чтобы она вспомнила все, или того, чтобы забыла о пережитом. Хорошего из последнего варианта не выйдет. Он сам себя в этом убеждает, неспособный отказаться от нее, испуганный ее потерей памяти, или видит, насколько ей больно в данный момент?

На фоне этого его собственные переживания кажутся мелочными, незначительными. Он всего лишь оказался в плену отрешенности, он не пытался что-то делать, куда-то выбраться, предпочел закрыться от внешнего мира в темном уголке своего сознания и беспрестанно корить себя за все. Это совсем не то, что выпало Джин. Это и вполовину не так тяжело.

Скотт хочет верить в то, что они справятся. Воспользуются шансом и решат пожить для самих себя, не для кого-то. Спрятаться от мира и даже не слышать того, как он будет стонать от новых невзгод, что, непременно, падут на его плечи. Пока еще не поздно. Они могут попробовать. Скотт хочет и верит в это, начинает верить, как только слышит ее вопрос.

На миг замирает, любуется ею, нежно вытирая пальцами слезы, едва заметно кивает. Решает бесповоротно, что они что-то изменят, если это будет то, чего она будет желать. Он пойдет за ней, откажется от всего. Что им мешало сделать так раньше? Спасение мира, преподавание, суетливая жизнь в школе среди своих друзей и многочисленных детей, которых следовало обучать, или застарелое чувство долга?

- Да, - произносит, чувствует, как ее пальцы скользят по его лицу, не двигается, наслаждается – слишком давно он чего-то подобного не чувствовал. – Мы друг у друга. И жизнь, которую нам давно пора было обрести.

Этого должно хватить. Этого может хватить им, какую бы жизнь они для себя не избрали. Легко не будет, он знает, но хочет предпринять попытку. Вспоминается та ночь в мотеле на окраине Калифорнии. Тогда он еще не пал, не сдался Фениксу до конца, но был одержим его безумной идеей. Тогда они мечтали о доме у озера вдали от цивилизации.

Скотт касается лбом ее лба, обнимая ее. Она замерзла. По палате свободно гуляет холодный ветер, а ему даже не хочется выпускать ее из своих объятий. Боится чего-то, хотя уверен, что ее он больше не потеряет.

- Нам пора задуматься о себе, - говорит, зная, что они не всегда будут сидеть в школе – в это почти не верится после произошедших событий. – Как ты думаешь?

Напоминает себе, что она не помнит многого, напоминает, что она, вероятно, не сможет уверенно ответить на этот вопрос, напоминает, но все равно спрашивает.

Будущее. После выхода из комы Скотт о нем впервые думает, с сомнением гадает, смогут ли они, сумеют ли построить что-то свое лично для себя. Он качает головой – не время мечтать, не сейчас. Он нашел Джин, она рядом, ему этого достаточно. Ничего больше не требуется для счастья. Он понимает, оттого крепко прижимает ее к себе, оттого с неохотой выпускает ее из объятий, оттого обеспокоенно смотрит на нее.

Осматривается, слушая ее слова. В палате царит беспорядок – окровавленные осколки, опрокинутый стул, сдвинутые кровать и шкафчик под действием неконтролируемого Джин телекинеза, распахнутые окна, развеивающиеся под прихотью январского ветра занавески. Холод, тянущийся от стен, от пола, из окна. Ему не хочется представлять реакцию медсестры или врача, которые способны войти сюда в любой момент.

Скотт поджимает губы, теряется, не знает, что ответить на вопросы Джин. С ними произошло много всего. Не перечислить, не описать. Становится порой удивительно то, что они все еще вместе, что они все еще живы, что все еще находят в себе силы для новых сражений. Находили раньше. Скотт не знает, желает ли он продолжать биться за мир, желает ли защищать тех же людей, не знает, находится ли он на их стороне. Все изменилось, и с этим необходимо что-то делать.

Качает головой. Он не понимает, что ответить, с какого конца взяться, с чего начать. Он поднимает голову, встречаясь с ее взглядом, ждущим ответа.

- Много того, чего мы не пожелали бы даже нашим врагам. Мы всегда справлялись, мы должны были справляться, - прикрывает глаза, перебирает пальцами, прислушиваясь к своим чувствам. – В этот раз мы справимся, но не ради чего-то, а ради себя.

У них есть еще школа. Дети. Мутанты, многие из которых продолжают считать его своим лидером, а Скотт в этом сомневается. Все, чего он желает, это жизни для Джин и себя. Они заслужили право на эгоизм. Право не думать о ком-то, действовать исключительно в собственных интересах. Такое не одобрят, не признают, но Скотт не хочет думать о чужом мнении.

Он протягивает руку, легко касаясь ее плеча, тут же опускает, слыша ее слова. Память к ней возвращается, ему бы следует порадоваться – минуту назад он готов был отдать за это все, за то, чтобы она взглянула на него, узнавая, теперь боится того, что именно ей вспомнится. Их смерть. Их раны, не успевшие зажить. Воспоминания, что ранят сильнее острого ножа, почти так же, как все испытания, приведшие их к этому.

Скотт опускает голову, глядя на ее ноги, застывает, глядя на ее кровь, думает, что нужно убрать осколки, впившиеся в них. Принимается осторожно очищать их, старается не причинить ей новую боль, задается вопросом о том, зачем в палатах нужны бьющиеся стеклянные вещи.

То же самое им следует делать со своей жизнью. Очищать ее от неприятностей, ждать, когда порезы и ссадины затянутся, осторожно делать следующие шаги.

Скотт поднимает глаза, слышит Джин, растягивает губы в безмолвной улыбке. Дать клятвы вновь, узаконить отношения, раз смерть, вмешавшись, расторгла их брак. Начать все с чистого листа не выйдет, прошлое останется с ними, в памяти прочно засядет, но они могут постараться построить все заново, собрать обломки сломанного, склеить.

Поднимается на колени, тянет на себя ее руки, согревает ее замерзшие пальцы.

- Нет, я нашел то, что искал, – свою жену, ради которой готов пойти на все, - они забылись, решая чужие проблемы, забылись, решив, что все позади. – Джин Грей, ты выйдешь за меня замуж?

Он привык считать ее своей женой, потому предложение звучит странно, неловко даже для него. Особенно для него. Он ждет ответа, пусть знает, что он положительный. Должно быть, не время и не место неподходящее для такого, но откладывать в надежде на лучший момент не хочется.

Скотт тяжело вздыхает, слыша за дверью шаги. Не к ним заходят, но оставаться не стоит. Им пора уходить, покидать больницу. Он не задумывается о том, как будет забирать любимую с собой, он просто ее заберет.

- Где твои вещи? Пойдем домой, не будем здесь задерживаться, - в больнице люди, их много, но ему нет дела до их сохранности, он боится за Джин, вспоминая об их врожденной ненависти к тем, кто от них отличается. – Тебе больно? Можешь идти?

Если будет необходимо, то он не без удовольствия понесет ее на руках.

Да. Скотт радостно улыбается, смотрит на Джин, не находит в себе нужных слов, но они и не нужны. До странности волнительно – он уже делал предложение, подобрав момент, он уже получал от нее этот ответ, затаив дыхание, но все как будто в первый раз – все так же сердце бьется, отбивая быстрый барабанный ритм, все так же восторженные эмоции плещутся, пусть минуту назад их не было. Он сжимает ее руку, осторожно помогает ей встать на ноги.

Пальцы ласково скользят по ее волосам, по скулам. О каких вещах идет речь, едва вспоминает. Неуверенный поцелуй получается теплым, внушающим надежду, сладким. Притягивает ее к себе за талию, пребывая в эйфории, тихо прижимается губами к ее вискам, прикрывая глаза, на миг позволяет себе забыть о реальности и просто обнимать ее.

Чувства в нем против того, чтобы ее отпускать, они пылают, тянут к ней, разогревают кровь, заставляя растекаться ее кипятком по телу. Но он помнит, где они находятся, помнит о том, что их могут попытаться разлучить, его выставить за дверь, а ее уложить в кровать. Не получится, но он не хочет даже слышать о подобной попытке. Скотт выпускает ее и внимательно следит за тем, чтобы она не наступила на осколки.

Он вытаскивает одежду из шкафа – чистую, высушенную. Ждет, когда она переоденется, прикрывает окно, но это мало чем поможет – в палате слишком холодно, осматривается и надеется, что они успеют уйти до того, как сюда кто-нибудь войдет. Впрочем, это не проблема – они возместят весь ущерб, лишь бы их пропустили, не вставали на пути.

Подносит Джин обувь, слушая то, что она говорит. Мягко, ободряюще улыбается, пусть понимает, что здесь нечему радоваться.

Что с ней сделал Феникс, пока она была его носителем? Что произошло, что ее сознание предпочло погрузиться в беспамятство?

Ответы на эти вопросы он получит не сейчас и не в скором будущем. Скотт не будет спрашивать до тех пор, пока сама Джин не пожелает об этом заговорить. Понимает, так как сам не горит желанием говорить об этом своем периоде жизни в обнимку с огненной космической курицей. Он начал ломаться еще в самом начале, сломался под конец, обманутый своими надеждами о лучшем мире, ставший безвольной куклой. Что было с Джин, носившей в себе целого Феникса? Он не хочет задумываться – в нутре холодеет, становится страшно и неприятно.

Но не размышлять об этом не получается. О Фениксе не забыть, не после всего. Не тогда, когда он каждый раз, сталкиваясь с чем-то ему не по нраву, чувствует чужой и одновременно родной гнев. Не тогда, когда он боится, что потерял над собой свой годами отточенный самоконтроль. Пытается расставить все по исконным местам, осознавая, что это принесет ему лишь неприятности в будущем. Он не тот, кому позволено утрачивать сдержанность. Никогда не был тем, кто должен был позволять себе быть абсолютно свободным.

Скотт кивает.

- Постараюсь сделать все, чтобы тебе не помешали, - вспоминает о школе, вспоминает о студентах, детях, коллегах – возможно ли отдохнуть там, среди них?

Не составит труда, не вызовет проблем. Все поймут, он знает. Сайк вновь жалеет о том, что они раньше не подумали о собственном доме. Они вцепились в школу, вцепились в жизнь, прочно связанную с ней, что не заметили, что живут не ради себя. Но все еще можно исправить. Еще не поздно.

Им нужен дом. Такой, какой они себе представляли. Как можно дальше от школы. Никаких школьников, никакого ежедневного спасения мира или чьих-то жизней.

Скотт улыбается на секунду, представляя себе их жизнь, представляя их вдвоем. О чем-то подобном они мечтали той ночью. О жизни, которую не придется делить ни с кем и ни с чем. Но задумывается и о том, что они не смогут до конца бросить школу, не смогут отвернуться от детей, которым непременно нужна будет защита и поддержка. Над этим так же нужно поразмыслить. Позже.

Терпеливо ожидает, когда Джин будет готова, готовится бежать с больницы.

- Пойдем, - открывает дверь, выходя в коридор, частично заполненный людьми, и протягивает руку будущей жене.

Незаметно наступил вечер. Скотт недоверчиво смотрит на пустой коридор, на медицинский персонал, не смотрящий в их сторону. Уверенно ведет за собой Джин, направляется в сторону лифта, не намеревается оставаться в больнице на лишние минуты. Крепко держит ее за руку, слышит ее вопрос, вспоминая момент, когда вирус подействовал на него, заставив стать в одно мгновение обычным человеком.

Двери лифта закрываются, он игнорирует возмущенные возгласы пары людей, спешащих так же, как и они. Улыбается, понимая, что Джин вспоминает. Постепенно. Память возвращается, и это радует с одной стороны, с другой… в их истории масса неприятных моментов, и он не хотел бы, чтобы она их вспоминала, не так быстро, не сейчас, а позже.

- В сентябре. Вирус «Геном» лишил способностей мутантов. Для некоторых из нас это оказалось более чем неприятно, - пожимает плечами, вспоминает, как все происходило, как сам отреагировал.

Из-за вируса они сражались за Темного Феникса. Из-за вируса, грозившему всей его расе неизбежным вымиранием, они пошли на риск.

Скотт верит, что все было не напрасно. Знает, что поступил бы так же, если бы не был найден иной выход из той ситуации. Понимает, что Феникс принес им еще большие беды, чем вирус. Оттого он думает о том, что было бы, как все обернулось бы, реши он остановиться и сбежать вместе с Джин в глушь. Оттого не до конца осознает то, корит он себя или же не чувствует угрызений совести. Все перемешалось.

- Помню, как снял с себя очки и понял, что стал обычным человеком. Растерялся, затем обрадовался и тут же испугался, - обнимает Джин, размышляя о том, почему он не смог смириться с отсутствием способности. – Всю свою жизнь я ненавидел свою способность, а когда ее лишился, то оказалось, что она стала частью меня, которая делала меня мной. Это обескураживало настолько, что я не признавался в этом даже самому себе.

Джин вспоминает себя. Каково ей оказаться в тишине? Каково не слышать чужих мыслей, постоянного жужжания? Для той, кто всегда была телепатом, должно быть, тяжелее, непривычнее.

Скотт помнит, как он себя чувствовал после ухода Феникса. Тишина в сознании в первые мгновения вогнала в ступор, а после он лишь устало обрадовался, поняв, что освободился. Телепатия – не его способность. Он не знает, как Джин справлялась с этим всю свою жизнь. Постоянно слышать чужие мысли, ощущать чужие эмоции. Из-за этой способности он больше не верит в людей, не видит счастливого совместного будущего людей и мутантов. Должно быть, не стоило читать мысли их всех, но этого хотел Феникс, этого хотел он сам.

- А ты как себя чувствуешь? Твоя телепатия… ты не слышишь ничего абсолютно? – хочет понять, как так вышло, но пока в сознании возникают лишь догадки, предположения.

Она не слышит ничего. Даже его мыслей, всегда открытых для нее. Это вызывает вопросы, но на какой-то миг он радуется – она не узнает, не сейчас, как на самом деле он себя чувствует. Рядом с ней ему становится легче – проще подавлять гнев, проще контролировать и упорядочивать хаос эмоций. Временно, это всего лишь временно, но он верит, что сумеет окончательно разобраться в самом себе.

Двери лифта разъезжаются, отвлекают от раздумий. Никто не смотрит на них, кроме двух медсестер у стойки, мимо которых они проходят спокойно, не вызывают лишних подозрений, и вопросы не летят им в спину. Скотт открывает дверь перед Джин, ожидает, когда она выйдет, и следует за ней.

Прохладный ветер мгновенно начинает играть с огненно рыжими волосами, пробираться в пряди, проскальзывать сквозь ткань одежды. Ему это напоминает старые школьные годы, когда он с упоением наблюдал за ней, мечтая еще раз прикоснуться к ее волосам.

Скотт улыбается, ведя ее к машине. Запоздало вспоминает, что забыл, не включил печку, от досады устало качает головой, сетует, открывая перед ней дверь.

- Сейчас включу печку, - виновато обещает, быстро огибает машину и садится за руль, выполняя обещанное. – Извини, сейчас согреемся.