Каждое утро сейчас походит на другое. Первая задача - заставить себя встать и осознать, что нужно жить дальше. Пегги уже проходила это раньше, когда не знала, как дышать, как смириться с утратой. Но смогла, выжила - должна была. Должна и теперь, снова связанная обязательствами перед людьми, которым нет дела до душевной сломленности их директора потому, что они видят в ней ту, кто проведет их в этом море неправильных и опасных событий. И Пегги приходилось соответствовать, как бы больно и утомительно сейчас это ни было.

Серое февральское утро хмуростью постучалось в окно, напоминая о себе. Пегги никогда не любила февраль, а в этом городе он вообще казался бесконечным серым и невыносимым. Ажиотаж новогодних праздников давно минул, до Дня Святого Валентина, приносящего разнообразие в рутину, оставалась пара недель, а потом будет бой за право прийти весне.
Горячий чай и аккуратная улица за окном не радуют, несмотря на то, что еще один день пришел, а Нью-Йорк, как бы его ни старались сломать, все еще стоит на месте. Значит, хоть в чем-то Пегги преуспела, пусть и считала, что проиграла все последние бои вчистую. Она вызывает машину, когда уже готова к выходу, как всегда, с иголочки, в опрятном костюме, с аккуратным макияжем и собранными волосами. Ей совершенно не хочется каждый вечер возвращаться домой, но позволить подчиненным видеть ее помятой поутру после ночи на диване в кабинете ей хочется еще меньше. Иногда она почти ненавидит себя за такие банальные и приземленные заботы, но это часть существования, которое не дает сломаться, рассыпаться, которое все еще держит на плаву.

Когда-то давно, вечность назад, не меньше, они с Майклом говорили о том, что человек способен перенести самые тяжелые лишения и потери. Майкл был уверен в этом, Пегги скептически фыркала, утверждая, что у каждого человека свой предел. Она не изменила своего мнения, разве что признала, что пределе у каждого свой, и искала, где же ее собственный, но пока не находила. От мыслей о брате снова стало грустно, но в отличие от мыслей о Стиве, это была какая-то светлая грусть, теплая, не обжигающая, не грозящая сожрать Пегги в тоске. Столько лет прошло, она скучала по Майклу, но он был всего лишь тенью, не более.
Расписание на день составлено аккуратным почерком Дарси, ничего особенного на самом деле, все, как обычно, и график не такой уж плотный, но одна строчка выбивается из общего списка, заставляя Пегги, бросившую взгляд в ежедневник на столе, недовольно зашипеть.
- Черт.

Интересно, под каким градусом напастей она согласилась на интервью у Триш Уокер? Но потом приходиться вспомнить, что это было взвешенное решение. ЩИТ давно не был тайной организацией, и завести его обратно в тень не оставалось никакой возможности, да Пегги больше и не пыталась. В конце концов, в конце сороковых статус секретности был обусловлен тем, что люди не были готовы к тому, что может на них обрушиться, и это несло в себе панику и волнения. Сейчас люди не стали более готовы, но джин выпущен из бутылки, читаури напали на Нью-Йорк, Мстители перестали быть тайной, а Гидра довершила все старания сокрыть некоторые вещи от обычных граждан. И все, что теперь оставалось, развить пропаганду и показать, что ЩИТ не враг, а защитник, и именно Пегги этим предстояло заниматься.

Она морально готовится к этому вечеру весь день, готовится к неудобным вопросам, прокручивая  в голове варианты тем для беседы. Адская Кухня в их числе, и хотя меры предосторожности оправданы, сама Пегги не радуется их необходимости. Всю дорогу на радиостанцию Картер ищет возможности ограничить Триш в вопросах, которые будут требовать скользких ответов.
Но вряд ли это удастся, и все, что остается Пегги, это принять невозмутимое лицо при знакомстве, пытаться справиться с любыми вариантами вопросов и обсуждений решений как организации в целом, так и ее собственных.
- Добрый вечер, - обладательница приятного и бойкого голоса производит на Пегги не менее приятное впечатление. Она снимает пальто, рассматривая кабинет. - Никогда раньше не бывала на радиостанции. Хотя я вообще не любитель давать интервью, мне обычно не о чем рассказывать, - мягко улыбается англичанка, ее волнение едва выдает чуть более проступающий в словах английский акцент.