Тишина. Скотт подмечает ее, едва разомкнув веки. В первые мгновения она нервирует, отчего он тихо выдыхает, пытается понять, отчего не слышны голоса за дверями, отчего не слышна кипящая жизнь просыпающейся школы. Постепенно, робко перед глазами проявляется непривычная обстановка комнаты – деревянные стены, мебель, выдержанная в одном стиле, приятных оттенков, утренний свет, заливающий помещение под необычным углом.

Вермонт. Они в Вермонте.

За тысячу миль вдали от всех неприятностей, волнений и беспокойств. Опасения, что со школой что-то произойдет за время их отсутствия, что им позвонят и потребуют их немедленного возвращения, что найдется десяток серьезных причин, из-за которых им придется остаться, не покидали его до последнего момента. Однако все прошло гладко. Всю дорогу их никто не беспокоил, кроме собственных мыслей.

Джин проснулась. Скотт чувствует ее движения, лениво поворачивает к ней лицо, сонно улыбается, ощущая ее тело, прильнувшее к нему. Ее дыхание щекочет, шелестом проскальзывает по коже, стряхивая с него остатки сна.

- Кажется, я обещал не отпускать тебя днями и ночами… Доброе утро, милая, - обнимает, целует в шею. – Предлагаешь снежки вместо кофе? Прогулку по окрестностям? Точно не хочешь остаться здесь?

Звучит чрезвычайно заманчиво. И не до конца верится, что все это правда, что они нашли время, воплотили задуманное, несмотря на тысячи причин остаться. Скотт окончательно просыпается, бросает быстрый взгляд на окно – заснеженные деревья, ослепительная белизна, солнечный свет. Вчера они не увидели всех красот здешних краев – приехали ночью, дорожное путешествие оказалось выматывающим, но оттого приятным.

Тянется к жене, обнимает ее, пробегает дорожкой поцелуев по вискам, по шее и ниже. Правило не выпускать свою супругу из постели весь отпуск кажется невероятно заманчивой идеей, но немного времени они должны уделить и Вермонту – надышаться свежим воздухом, чистым, налюбоваться на снег, замерзнуть и отогреться у уютно потрескивающего камина вечером с большой чашкой какао хотя бы раз.

Потому нехотя останавливается, весело смотрит на Джин, составляя примерный план на сегодняшний день – и первым пунктом идет ничего.

В этом и вся прелесть отпуска. Можно ничего не планировать, не задумываться о том, что нужно делать в следующий момент. Просто пожить для себя.

В школе подобное невозможно. Там постоянно что-то происходит. Взять хотя бы захват всего здания лианой – разумным растением, последствия которого всем придется разгребать еще долго. Скотт надеется на то, что за эти несколько дней там ничего страшного и жуткого не произойдет.

Но понимает – все возможно.

Правда, в данный момент он совсем не думает об этом. О плохом перестал думать, едва они прибыли сюда, хотя всю дорогу размышлял о проблемах мутантов и людей, размышлял о предстоящем союзе и о Леншерре. Вместо того, чтобы вновь ломать голову обо всем на свете, Скотт расслабленно тянет на себя Джин, откровенно наслаждаясь начавшимся отдыхом и возможностью провести время наедине с ней.

Они смогут наверстать упущенное время, отобранное Темным Фениксом. При мысли о том, сколько всего произошло по вине космической куропатки, Скотт никуда не хочется отпускать Джин. Ни на минуту. Не теперь, когда у них появилось время для себя, которое так было необходимо им обоим.

- Боюсь, тебе придется делать выбор – снежки или кровать, и срочно, - широко улыбается, перебирая встрепанные багряные волосы, и дает обещание, которое твердо намерен исполнить: – Иначе мы рискуем выползти на кухню только вечером.

Скотт улыбается – эту дилемму придется решать или пустить все на самотек. Расслабиться, вспомнить, что они в отпуске. Вспомнить, сколько времени они не были вместе. Решали проблемы, спасали друг друга, переживали моральные волнения, склеивали себя по кусочкам, не жалуясь.

- И я тоже не знаю, - выдыхает, оставляя поцелуи на ее коже. – Может вовсе не выбирать?

Выбирать придется, но не хочется. Сайк почти урчит, чувствуя, как ее пальцы скользят в прядях волос – приятно до мурашек. Чувствует тепло ее тела, скользит ладонями, пробираясь под те одежды, которые все еще на ней. Почти жалеет о том, что предусмотрительно не стянул их с нее ночью, когда заботливо раздевал и укладывал ее в постель.

Выбор действительно тяжел. Он истосковался по жене, но его тоска касается не только постели, не только сладких ласк, но и общения, совместного времяпровождения, простых прогулок. Он помнит, о чем были их мечты в том дешевом мотеле – о своей жизни, уделенной только друг другу. Никакой школы. Никаких проблем, бушующих в мире. Никого между ними. Ничего, что могло бы встать клином.

Скотт ласково проводит пальцем по ее вискам, по контуру губ, по подбородку. У них слишком мало времени. Завороженно прикусывает губу, слушает ее слова. Ее идея ему нравится, и выбор медленно начинает склоняться в сторону прогулки по снежному Вермонту. Идеальный повод замерзнуть. Озорно улыбается, задумываясь о вечере у камина.

На миг внезапно вспоминается Темный Феникс. Вспоминаются многочисленные грехи, оставшиеся у него за спиной. Вину свою, нет, он чувствует, однако, она постепенно стирается. Скотт не собирается оправдываться перед целым миром, как не оправдывался и перед своей командой. Джин – единственная, перед кем он ощущает себя действительно виноватым, перед кем стыдится за все совершенное.

Ее слова отгоняют плохое. Он широко раскрывает глаза, когда она заявляет, что не будет готовить, широко улыбается, готовый парировать ей тем, что он и сам способен приготовить завтрак на двоих, но она отстраняется от него, бросается прочь, взметнув копной ярких-рыжих волос.

Резко, неожиданно. Так, что он оказывается к этому не готов. Подскакивает, старается нагнать, но вместо жены ловит одеяло, и пока выпутывается из него, та уже запирается в ванной. Скотт хохочет, стучась в дверь, дергает за ручку, но бесполезно. Он может взломать дверь своими лучами, но так нельзя.

- Джинни! – пытается подавить свой смех, сжимая отчего-то одеяло. – Открой дверь. Мне тоже в ванную нужно.

Прижимается спиной к двери, ожидает того, что его шутливая просьба будет проигнорирована, и смотрит на окно. Там – чудо, как хорошо. Чистая, ясная погода. Ослепительно белый снег. Глядя на это великолепие, он почти чувствует морозный, свежий, зимний воздух. Им действительно нужно прогуляться. В обязательном порядке.

Но… до ужаса хочется еще раз обнять свою жену. Зарыться лицом в ее волосы. Перестать думать о чем-то. Утонуть в ее нежных поцелуях и ласках. От мыслей почти кружится голова. Почти так же, как когда-то давно, когда их отношения только начинались, а они оба были неуверенными подростками.

- Любимая, впустишь? – голос звучит почти жалостливо, а все оттого, что он старается спрятать внезапно нахлынувшее озорство. – Обещаю тебе, мы до вечера точно выйдем прогуляться, - легонько стучится в дверь, зная, что она все прекрасно слышит.

Прикрывает глаза, прислушиваясь к себе и к шуму за дверью. Хорошо. Легко. Свободно. Он давно не помнит таких ощущений в себе, как не помнит, когда они в последний раз резвились, развлекались, смеялись.

В их жизнь вторгся Темный Феникс, затем смерть, после вновь Феникс. Они заслужили свой кусочек отдыха, каким бы маленьким он ни был.

Теперь у них все будет хорошо. Должно быть. К Джин вернется телепатия. Он вернет свой самоконтроль. Они вновь станут единым целым, семьей, и, возможно, заведут ребенка. Скотт вспоминает о своем предложении, которое он сделал ей в больнице, и улыбается. Они станут семьей.

- Джинни?

Скотт замирает, слышит за дверью грохот и звон. Напрягается, упираясь ладонью о дверной косяк, вслушивается в шорох в ванной. Что-то упало, донеслось отчетливое «ой». Мгновенно просыпается беспокойство. Он хочет войти, выдыхает, когда Джин говорит ему, что все в порядке, но все же желает войти и посмотреть, что и как.

Возможность он, наконец, получает, едва дверь открывается. На глаза попадается рухнувшая полка и крупные осколки стекла. Скотт мысленно досадует на то, что рядом с ними постоянно бьется что-то. Он заглядывает Джин через плечо, смотрит на ранку, качает головой и достает медицинскую аптечки из шкафчика за спиной.

- Тебе нужно быть осторожнее, - проговаривает, оставляет легкий поцелуй в уголке губ. – Хороший повод остаться дома? – хитро улыбается, задавая этот вопрос.

Предпринимает попытку склонить чашу весов от прогулки по Вермонту в сторону теплой, удобной постели. Аккуратно перевязывает ее руку, мягко улыбается, скрывая то, насколько ему не нравится ее шутка. Он не считает, что Джин собиралась ранить себя, но воспоминания о прошлом все равно неизбежно настигают и напоминают о том, что было, что происходило.

Сайк прикрывает глаза, наслаждаясь ее прикосновением. Притягивает ее к себе за талию, осторожно держит за пораненную руку. Не понимает, почему она оправдывается, ведь все закончилось. Худшее позади. Впереди у них времена не менее тяжелые, но конкретно в данный момент об этом размышлять не стоит.

- Я о таком не думал, Джин, - отвечает ей, легко качает головой. – С чего бы тебе это делать? В Вермонте. Рядом с такой мягкой кроватью. И со снегом за окном. Сейчас я уберу здесь все.

Смотрит на пол – там несколько осколков. Нужно их убрать, пока они оба не порезались. Плюс будет один – они останутся дома, ведь гулять будет сложно и болезненно.

Наклоняется, собирает их и кидает все в пустую урну. Поворачивается, чтобы уйти, но останавливается, как будто вспомнив кое о чем. Приподнимает руку, точно действительно собирается что-то припомнить и выдать что-то, но вместо этого тащит к себе Джин, озорно заключает ее в объятия, приникает к ее губам в долгом, протяжном поцелуе.

Можно остаться, а можно потерпеть и до камина. Идея никак не вылезает у него из головы, и план поневоле сам собой складывается в его голове. Прогулка, сначала прогулка, а затем все остальное.

Им необходимо и то, и другое. Одним разговором душевные потрясения не залечить. Была бы у Джин телепатия, они об этом могли бы не беспокоиться, но сейчас им как никогда нужно наладить контакт, восстановить разорванную связь, которая у них была всегда с самого начала их отношений.

- Вермонт нас ждет, - нехотя отпускает ее, тяжело дыша. – Не буду тебе мешать, иначе у нас сегодня не будет даже ужина, не говоря уже о завтраке и обеде.

Он забыл, когда они в последний раз дурачились так по утрам. В школе на это даже времени не выдается. И прогулка с последующим отогреванием у разгорающегося камина – именно то, что им нужно. Все еще не верится, что они сумели вырваться из своей едва ли не круглосуточной работы в школе и освободить для себя время.

Скотт думает, что им следовало так сделать гораздо раньше вместо того, чтобы тянуть так долго. Натягивает на себя джинсы, ищет футболку, ожидая, когда ванная освободится, заодно бросает упавшее на пол одеяло на кровать.

- И так, с чего мы начнем после кафе? Как смотришь на то, чтобы завтра покататься на лыжах или сноуборде? Коньки?

Перечисляет в голове все, чем они могут заняться и отдохнуть. Их в Вермонте никто не знает. Максимум будут коситься на него из-за того, что он везде носит темно-красные очки зимой. Мелочи. От этого Сайк отмахивается, с любопытством глядя в сторону ванной и ожидая предложений Джин.

Но все это завтра. А сегодня ждет вечер у камина.

Заинтересованно и с некоторым сожалением Скотт наблюдает за тем, как Джин одевается, и тащит к себе свитер. Все еще испытывает желание забыть про Вермонт и вернуться в кровать, но он помнит про вечер у камина, помнит их общие желания побыть друг с другом не только в кровати, помнит о том, сколького они были лишены. На момент один становится печально, ведь в самом начале все так хорошо начиналось.

Они уже не подростки. Мир вокруг уже не тот, который они изучали вместе, пытаясь в нем научиться жить.

- Это чтобы ненароком не утащить тебя на постель, - смеется, встречает ее взгляд широкой улыбкой. – Уповаю на то, что нам будет лень раздеваться сразу же.

В это слабо верится. Надежды, однако, умирают самыми последними.

Джин напоминает о Рождестве, которое они провели вместе. Скотт улыбается, перебирает в памяти своей яркие воспоминания, картинки дней минувших – молодые они, декабрьский холод, не чувствовавшийся ими, горячий шоколад, коньки… то было славное время. Не знает, не понимает, почему они так редко позволяли себе развлекаться, в какой момент их жизнь превратилась в поток постоянно решаемых проблем.

Ребенок. Сайк подбирается, с интересом на нее смотрит, улыбается. Они редко говорили о детях. Очень мало. Но он никогда не думал, что их у них не будет. Будут, обязательно будут. Останавливается, перестает натягивать на себя свитер. Смотрит на нее довольно, озорно – это было неожиданно, но приятно.

- Я завтра весь день уделю этому делу, - прищуривается, пусть этого она не видит из-за визора, - и начнем мы, пожалуй, с сегодняшнего вечера.

Счастливо улыбается и, наконец, натягивает свитер на себя. Встает, заботливо убирает пряди ее огненно-рыжих волос за плечи. Он не признавался себе, что ждал этого момента – этого, когда они заговорят о детях, о семье, о будущем. Тот разговор, который был у них в мотеле на окраине Калифорнии, не в счет. В нем летал Феникс, и его пламя сжирало его изнутри – Скотт не думает, что следует вспоминать то время.

Хочет, чтобы к ней вернулась телепатия. Хочет показать ей, насколько он счастлив рядом с ней. Хочет рассказать о собственных переживаниях, которым банально не нашлось слов, которыми их можно было бы выразить.

У них будет кто-то. Сын или дочь. Они вырастят его и воспитают в безопасном уголке этого мира, если все пойдет так, как требуется. Если Эрик согласится заключить союз, то будет не так страшно приводить кого-то в этот мир.

- И ради такого дела пора перестать вмешиваться в проблемы всего мира, - утыкается носом в ее щеку, вдыхая ее аромат. – Нам нужно будет стать примерными родителями.

Скотт несколько даже нервничает. Уже понял, как это – быть отцом для взрослых детей, уже прочувствовал вкус отцовства, пытаясь наставить на верный путь Страйфа или хотя бы немного умерить его боль. Но он не знает, как это – заботиться о юном ребенке, растить, воспитывать, надеяться, что в жизни он не упадет. Глупо, наверное, ведь до этого всего еще слишком рано.

А их ждет Вермонт. И каток. Воспоминания о юности. Сайк тихо смеется, отпуская ее и позволяя ей одеваться дальше. У них всего несколько дней, им многое нужно успеть сделать и наверстать.

- Надеюсь, в этот раз я не буду падать и обнимать лед, - улыбается, шутит, знает, что еще как будет – равновесие держать на льду он совершенно не умеет, несмотря на то, что успешно освоил несколько боевых искусств.

Выходит из комнаты в поисках телефона. Находит, с облегчением понимает, что им никто не звонил – беззвучный режим поставлен, но, тем не менее, Скотт сомневается в том, что сумел бы проигнорировать звонок.

Осматривается вокруг – ночью, когда они прибыли, у них не было времени все рассмотреть, но сейчас он понимает отчетливо – это прекрасное место. То, что нужно для отдыха.

- А тут действительно уютно, - произносит, изучая обстановку и ожидая Джин.

Утренний Вермонт прекрасен. Яркие лучи солнца льются, блестит снег, ослепляет, свежий, чистый воздух заставляет вбирать себя в легкие. В сознании мысли о будущем, мысли о ребенке, мысли о чем-то лучшем, что у них только возможно. Сайк улыбается, осматривает город, направляясь к краю города вместе с Джин после сытного обеда.

Смеется, чувствует, что он сам не лучше – съел больше, чем необходимо для организма, который теперь требует времени на прокрастинацию. Еды было много, еда была вкусная. Не хлопья на завтрак, не простой омлет. Скотт держит в руке пакет с кормом, не задумывается о чем-то еще, лениво жмурясь и поглядывая вокруг.

Мирно. Спокойно. Слышны расслабленные разговоры, перелив детских голосков, движения редких машин. Непроизвольно складывается впечатление, будто они попали на иную планету – туда, где все хорошо, а всеобщие проблемы отсутствуют и не бередят умы тревожными предположениями о грядущем.

Скотт слышит серьезный тон Джин, вслушивается в ее вопрос, останавливается, заглядывает ей в лицо с беспокойством.

Знает – для нее потеря телепатии серьезна, но она впервые об этом заговаривает. Понимает, так как сам оставался без своей способности – какой бы та ни была разрушительной, какой бы ни была смертоносной, она за годы его жизни стала его частью, от которой он не хотел избавляться. Для него это оказалось неприятным опытом. Он не желал бы его проходить вновь, а потому понимает тревогу Джин.

Сложно мириться с тем, что чего-то, что по праву тебе принадлежит, больше нет. Но это не совсем так в этом случае. Джин не потеряла способность, она при ней, но заблокирована ею же самой. При мысли о том, что мог сотворить Феникс, чтобы ее сознание поступило так, в глубине него сильнее разгорается тихая злость, которая и не затухает вовсе после всего пережитого.

Протягивает руку, крепко стискивает ее. Пытается морально поддержать, пока слушает, но одного этого недостаточно.

- Джин, ты ничего непоправимого не натворила, - успокаивает, но и слов не хватит. – Твоя телепатия все еще при тебе, и она вернется. Ты торопишься, а ведь прошло не так много времени после того, как…

Осекается, стоит лишь вспомнить о Темном Фениксе, о том, что он с ними сделал. Они остались живы в этот раз, но их руки в крови, а они сами опалены жутким пламенем. Скотт все еще не чувствует себя уверенно из-за того, что его самоконтроль дал серьезную трещину. Эмоции не сдерживаются, а взгляд на мир претерпел серьезные изменения.

Джин… он даже не знает, каково ей. Хуже, чем ему. Помнит больницу, помнит тот разговор, помнит свой страх, что она его не вспомнит. Помнит тихий ужас, охватывавший его в то время, когда он искал ее по всему городу, не позволяя себе толком отдохнуть. Ей же было тяжелее. И сейчас она не может вернуть телепатию. Если бы он мог ей чем-то помочь, то непременно сделал все, что от него могло потребоваться.

- Ты зря себя накручиваешь, милая. Я примерно представляю, каково тебе, но тебе нужно просто подождать и позволить себе расслабиться, - улыбается, стряхивая снежинки с ее плеч. – А что до меня… то все, что я испытываю сейчас, так это радость от того, что мы проводим время вместе. Нам этого не хватало.

Сколько всего они пережили, не давая себе свободно вздохнуть? Теперь они оказываются здесь, но задумываются о проблемах и здесь. Чересчур прочно те впились в сознание. Скотт чувствует – Джин размышляет о чем-то неприятном, как и он сам время от времени. Осознание этого заставляет вздохнуть, ободряюще улыбнуться одними губами, ласково коснуться пальцами ее щеки.

Однажды они смогут от всего освободиться.

- О чем ты думаешь, Джинни? – не рассчитывает на ответ, но спрашивает.

О тревожном, о беспокойном. Скотт кидает взгляд в сторону – они, оказывается, почти дошли до пункта своего назначения, но им не до этого. Живность подождет своей порции корма. Этот разговор им обоим так же нужен, как и этот отпуск. Они ведь жаждут стереть все, что стоит между ними – все те мелочи, все те тайны. Телепатия им помогла бы…

Скотт никогда не роптал на то, что все его мысли были открыты Джин, никогда не возмущался, разве что в шутливой форме и со смехом. Ему всегда было так намного удобнее – высказывать свои мысли и чувства мысленно, образами, не подбирая слова и не составляя их них фразы, которые иногда так тяжко произносить.

- Я люблю тебя, - говорит просто, смотрит ей в глаза, - вот еще о чем я думаю. И я тоже жду, когда твоя телепатия вернется к тебе, так как мне не представляется возможным выразить все с помощью одних лишь слов.

Вместе со словами Джин в разговор врывается зимняя стужа. Скотт вздыхает, совершенно неготовый к таким беседам сейчас.

Смерти, разрушения.

Ему нравилось. Не Темному Фениксу, а именно ему. Скотт выдыхает, ничего не говорит, пытается не погрузиться в воспоминания о свершенных деяниях.

Джин говорит о терпении, о том, что он и сам был нетерпелив, о том, что ей плохо, и он понимает ее, понимает, как это – остаться без способности.

Он помнит. Помнит, как ему не понравилось быть бессильным и неспособным защищать детей и самого себя в мире, в котором без способностей невозможно ничего добиться. Помнит свою нетерпеливость. Помнит свое ярое желание сражаться за Темного Феникса, выступать против тех мутантов, что возомнили, что все они справятся с вирусом просто так. Но эта ситуация слабо похожа на ту.

- Я хотел спасти свою расу. Вопрос стоял не только в моей способности. Если бы мне сказали, что она рано или поздно ко мне вернется, то я бы смиренно ждал. Вопрос стоял в том, сумеем ли мы вернуть силы до того, как часть из нас погибнет, ведь, если ты не забыла, от способностей у многих зависели их жизни. Твоя телепатия вернется к тебе, и ты это знаешь.

Скотт устало прикрывает глаза, слыша ее голос. Внезапные всплески ярости ничем не помогут ему здесь и сейчас, но он их не контролирует. Это… непривычно. Чувствовать раздражение, полыхающее внутри, которое дает о себе знать, затем пропадает.

Не отвечает на ее слова. Уверен, что ее способности к ней вернутся, не видит ничего страшного. Ожидание, верно, не позволяет ей расслабиться. Понимает, но, тем не менее, молча отдает ей пакет с кормом, так же молча наблюдает за зверьем, прибежавшем за лакомствами. Сознание вызывает воспоминания о пережитом, о прошлом, о настоящем, о будущем, что скрыто за туманом.

Непонятно. Неясно, что и как будет дальше. Жизнеспособна ли его идея заключить союз с Эриком Леншерром, возможно ли укрыть детей от всего мира надежно, способны ли они избежать новых, иных проблем мира человеческого… Вопросы. Вопросы требуют ответов, но их некому задать, не у кого спросить совета.

Профессор Ксавьер.

Джин заговаривает о нем. Скотт нервно дергает плечом, не желает говорить о бывшем наставнике, не желает вспоминать о том, кто бросил мутантов в трудный час. Ксавьер бы помог, а затем принялся бы за свое излюбленное дело – забивать окружающим и ученикам школы головы своими розовыми мечтами, которые могут существовать лишь в воображении маленьких девочек дошкольного возраста. Не более.

- Верно. Он мог помочь, а мог сделать хуже, - сухо произносит, вспоминает все слова Чарльза, к словам которого раньше внимал, в чьи мечты верил.

Едва обращает внимание на наглеющего оленя, едва растягивает губы, когда заставляет себя повернуть голову в его сторону. Сознание полнится от неприятных мыслей. Один страх выползает за другим, будит тревогу, отгоняет прочь расслабленность. Скотт чувствует, что его раздражение даст о себе знать, стоит позволить, стоит освободить себя от того хрупкого самоконтроля, что у него есть.

Темный Феникс. Исчезнувший профессор. Реальная угроза со стороны людей. Сайк не знает, что именно будет дальше, но подозревает, что нечто гораздо худшее.

До него доносятся слова Джин.

Этот разговор окончательно дал ему понять, что убежать от проблем не получится, как ни пытайся. Они попробовали, не вышло. Вот он – результат – он непроизвольно вспоминает обо всем плохом, она гадает, вернется ли к ней телепатия. Обманывать себя, по крайней мере, больше не придется.

Раньше подобная реакция у него возникла бы с трудом. После Темного Феникса все иначе. Некая часть его взяла верх в нем, руша привычное. С ней приходится мириться.

- Я верю в то, что твои страхи безосновательны. Твоя телепатия заблокирована, но придет момент, и она вернется, - коротко проговаривает, поднимая голову, глядя на солнце, яркий свет которого совсем его не слепит. – Тебе не стоит беспокоиться об этом.

Краткая пауза отрезвляет, выводит из тумана раздражения, заставляет выдохнуть, осознать свои слова. Они правдивы, но несправедливы в данный момент. Джин не должна это слышать сейчас, однако, Скотт не может смириться с тем, что его обвиняют в той нетерпеливости, что подпитывалась не только желанием стать прежним, но и страхом перед тем, что весь его вид будет стерт с лица планеты на радость всему человечеству. Закрывает глаза, выдыхает.

Сайк понимает, каково ей – внезапно остаться без способности, что была с ней всю жизнь, но не понимает того, почему она не верит, почему считает, что та не вернется. Время способно все решить.

Вздрагивает, когда слышит, что она говорит, высыпая оставшийся корм оленю и птицам. Нет, не прав. Он должен поддерживать ее, а не поддаваться своим эмоциям. Должен помогать ей, не осаживать. В ответ на ее пожатие, делает шаг вперед, на пару мгновений утыкаясь в ее щеку, вдыхает ее аромат, успокаивает.

- Нет, ты прости меня, - изучает ее лицо. – Я тоже хочу, чтобы ты вернула свою телепатию, хочу восстановить нашу связь, чувствовать твои эмоции. Но ты торопишься, прошло не так много времени… нужно только подождать. Я уверен, что все вернется, а потому не волнуюсь.

Они справлялись со всем всегда вместе. В редкие моменты порознь. Сейчас же они должны держаться вместе.

Не заговаривать о проблемах не получится. Убежать от них, когда они назойливо жужжат в голове, не дают покоя, истачивают нервы, не выйдет. Скотт наивно полагал, что смена обстановки как-то поможет. Но все здесь – в ее мыслях, в его.

Улыбается, слышит про каток, про свое неумение стоять на льду. Они будут валяться – не самое плохое времяпровождение. От него не укрывается натянутая улыбка Джин, он поджимает губы, не знает, что еще нужно говорить. Он не хочет, чтобы она переживала, но и не может подобрать необходимых слов.

Кивает согласно, идет за ней, беря ее за руку. Точь-в-точь как в далекие школьные годы, когда они так же брели по берегам озера. Скотт тянет ее к себе, обнимает, чувствуя то, насколько все же хорошо то, что они сумели выбраться, и насколько досадно омрачать все воспоминаниями о прошлом и будущем, размышлениями о том, сумеют ли они все уладить, разложить по полкам, забыть.

- Нет, не молчи. Без разницы, испортим ли мы отдых. Ты помнишь, что мы здесь для того, чтобы быть вместе? А я забыл… Просто говори обо всем, что кипит, и мы вместе разберемся со всем, - убирает с ее лица прядь волос. – Если мы будем делать вид, что все хорошо, то мы ничего не добьемся.

Глупо молчать. Глупо игнорировать заботы. Решать их – вот выход. Скотт с досадой вспоминает о своем потерянном самоконтроле, отсутствие которого вышло ему боком.

Замалчивать обо всем не выйдет.

Сайк оборачивается на хлопки чьих-то крыльев – птицы слетелись на корм, а олень все еще жует свое угощение, наблюдая за Джин, точно ожидая от нее получить еще чего-то вкусного. Он обращает свое внимание на жену, медленно бредя обратно. Катка он не видел, но он и не рассматривал окружение, больше увлеченный тем, как все здесь спокойно.

- Пойдем зарабатывать синяки, - крепко сжимает ее руку, вдыхает свежий воздух. – Буду стараться тебя ловить.

Тормозит, когда они оказываются у катка спустя некоторое время, наблюдает за восторженно выбегающими детьми. На льду им, очевидно, нравится, чего он неспособен сказать о себе. На самом деле его вводит в замешательство то, что они живут в этот момент простой жизнью. Никто не смотрит на них, не косится с пренебрежением. Никто не старается отстраниться, держаться от них как можно дальше. Непривычное чувство.

Ее слова заставляют осознать свое бессилие. Он не может ей ничем помочь. Только быть рядом, поддерживать, но и это дается ему слабо. Идет рядом с ней, крепко сжимает ее за руку, точно в давней юности. Верит, что все прояснится, вернется на свои места, но его веры на них двоих недостаточно. Не сейчас, когда он сам неспособен справиться с самим собой, когда он не может представить в полной мере то, каково ей.

Скотт понимает. Ведь и сам не является мастером разговоров. Раньше мог позволить ей прочесть свои мысли, чувства, эмоции, дать ей понять, как относится к тому или иному. Теперь они оба вынуждены говорить, облекать царящий в сознании хаос в словесную оболочку, составлять фразы, подбирать подходящие интонации.

Напоминает подростковый возраст. Тот первый откровенный разговор, когда ее телепатия была заблокирована точно так же, а ему пришлось вылезать из своей скорлупы и как-то открываться ей. Губы сами собой растягиваются в слабой улыбке, пока он направляется к пункту проката за коньками.

Они смогут перебороть и это. Пережить, как переживали то, что ныне остается в прошлом бледной тенью и напоминает о себе одними воспоминаниями. В это он верит. От этой веры он не может отказаться.

Воздух вокруг наполняется смехом. Скотт осматривается – и это поистине непривычно. С людьми легко смириться, когда они не косятся подозрительными взглядами, не шепчутся, не ожидают угрозы. Это, должно быть, отличный вариант – затеряться среди них, исчезнуть на некоторое время ото всех. Не выход – у них есть школа.

При мысли о ней он на мгновение хмыкает, подходя к Джин. Избавиться от едва слышимого чувства тревоги насовсем не получается – в отдаленной части сознания тихий колокольчик все еще звенит, подразнивает, вызывает желание схватиться за телефон и набрать номер Анны, Хэнка или Ороро, спросить, все ли у них хорошо. Желание пропадает, стоит ему показать жене две пары коньков.

- Я помню твой размер, - сообщает, довольно протягивает ей ее пару, присаживается на скамейку. – А тут мило.

И оживленно. Наверное, это даже к лучшему. Никому не будет до них дела. Они смогут отдохнуть, развлечься, делать то, что вздумается. Промерзнуть до костей, забыв о течении времени, и быстрым шагом добраться до дома, который они сняли на несколько дней.

Скотт натягивает коньки, скептически на них смотрит, стараясь понять то, как на них люди стоят, не то, что катаются.

- Не уверен, что смогу стоять на льду, - с сомнением протягивает, ожидая, когда Джин будет готова.

Набьет себе синяки. Это будет весело. Улыбается, глядя на то, как мальчишка лет четырех несется по льду мимо, совершенно не контролируя свой заезд, опрокидывается и дальше едет, хохоча, точно на горке.

Скотт встает, осторожно перебирается на лед, замирает, стараясь найти то самое равновесие, которое жизненно необходимо на катке. Он не катался... долгое время. Те немногие познания, что у него имелись, забылись. Но не это важно. Важно то, что они проведут время с удовольствием. Пусть даже тень проблем, что проносятся вихрем мыслей в голове, не дает им наслаждаться отпуском абсолютно беспечно.

Вновь крепко сжимает Джин за руку. Для него это важно – знать, что она рядом, ощущать ее близость. Ради нее он всегда был готов на все, даже на то, на что не пошел бы даже ради школы, детей и своих друзей. Оттого его обессиливает тот факт, что он не может ничем помочь.

- Совсем как раньше. Рождества только не хватает и темноты, - мягко замечает он, вспоминая приятные моменты из прошлого, греющие сердце.

Первые неуверенные движения. Совершенно безоблачное будущее – вот, что у них было. Теперь этого у них нет. Но они все еще вместе, и он любит ее – этого достаточно для того, чтобы сейчас улыбаться, любоваться ею, наслаждаться совместным времяпровождением.

- О чем ты думаешь?

- Просто думаю о прошлом. О том, как у нас все только начиналось. Тогда нам тоже приходилось говорить, чтобы высказывать то, что мы чувствуем, - прижмуривается от солнца. – Тогда все было легче.

Стоять на льду – испытание не из легких. Сохраняет равновесие, как и Джин, осторожно катится вслед за ней, глядя себе под ноги, точно что-то или кто-то специально подвернется под ноги. Понимает, что необходимо просто приноровиться, понимает, что нужно почувствовать себя увереннее, и все получится, но…

Вопрос он задает крайне не вовремя – врезается в остановившуюся Джин, падает, через секунду начинает заливаться веселым смехом. Он предполагал, что упадет, заполучит красочный синяк где-нибудь, но не думал, что это произойдет из-за его же собственного вопроса. Приподнимается на локтях, осматривает себя.

Здесь, пожалуй, не так плохо. Посреди катка. Если сидеть, а не нестись на совершенно неуправляемых коньках.

На льду становится мало людей. Лишь дети резвятся, смеются, пока за ними наблюдают их родители за бортиками.

Скотт улыбается, поправляет очки, которые готовы слегка сползти. Вдыхает чистый воздух, усаживается, готовясь встать, но останавливается, едва Джин заговаривает. Улыбается, наблюдая за ее смехом. Любуется ею, глядя на то, как солнце играет в ее волосах. Ее слова заставляют его вздернуть брови удивленно, задуматься самому, оглянуться и посмотреть на кучу детишек неподалеку.

- Нет, не напугала, - мягко улыбается. – Я тоже задаюсь этим вопросом. Хочется понять, готов ли я стать отцом, смогу ли воспитывать кого-то. Взрослые дети, конечно, хорошо, но…

В его жизни появился Страйф. Незадолго до того, как найти Джин в той больнице, он встретил его, запутавшегося, одного, одержимого чувством мести. Скотт сделал все, чтобы донести до него простую правду о том, что для него не все еще потеряно, и готов сделать все, так как успел принять, как сына. Но ему хочется узнать, каково это – быть отцом, растить, держать кого-то на руках, и его мучают эти вопросы.

Не только Джин, но и его.

Скотт хочет быть стопроцентно уверенным, но так в жизни редко бывает. Стопроцентно уверенным он был, когда делал предложение Джин – конечно, он боялся отрицательного ответа, но в правильности своего выбора был убежден крепко. Да, в его жизни были и другие моменты абсолютной уверенности, но лишь этот ярко всплывает в голове, напоминая обо всем до мелочей.

- Давай встанем, не то будем причиной чьей-то «аварии», - смеется, когда в паре метров от них, тихо визжа, проносится девочка.

Осторожно встает, помогает своей жене встать, и это у него даже получается без новых падений. А затем кое-как катится, пытаясь не упасть вновь, вслед за ней к бортику – за что-то действительно необходимо держаться и не падать. Падать больно. И завтра будет печальное зрелище – одни синяки по всему телу.

Притягивает к себе Джин, тихо смеясь. Широко улыбается, медленно скользя по льду. У них все получится. Им нужно просто пожелать, и все будет.

- Если у нас появится ребенок, то бояться будем вместе, - хотя, казалось бы, чего бояться им, тем, кто помогает учить и растить детей в школе, но свои дети – это уже другое. – Не волнуйся об этом. Мы справимся вместе. А пока давай – помоги мне кататься и не падать. Как-то у тебя ведь получается.

Нечто подобное было им необходимо. Отдых, пусть и подернутый тенью разговоров о том, что будет дальше. Смех, а не очередные попытки удержать все в себе, спрятать все под маской спокойствия. Скотт понимает, что еще ничего не кончено – для них все только начинается. Им нужно вновь учиться жить, привыкать к новому миру, стараться оградить друг друга от неприятностей.

Для него последние месяцы были странными. Он оглядывается и видит мешанину из различных событий. И с этим они пытаются разобраться все еще. А за один этот день с него как будто все рукой сняло. В это почти не верится. Скотт не до конца отстранился от мрачных мыслей, равно как и Джин, но это не означает того, что они не чувствуют сейчас себя лучше.

Вероятно, им следовало взять себе отпуск подольше, но это было уже невозможно. Невозможно, так как они не смогут оставить школу на более долгий срок. Невозможно, так как школе грозит реальная опасность. Сотни причин можно выдумать, сотни поводов остаться рядом с детьми и своими друзьями.

Скотт радуется тому, что они смогли вырваться.

Что-то прилетает в его спину – тяжелое, прочное. Он оборачивается, видит за собой только Джин, пытающуюся выглядеть невинно. Вот только даже сквозь рубиново-кварцевые очки он различает в ее глазах озорной блеск и остатки снега на руках. Приподнимает брови, наклоняя голову, почти улыбается, когда она заливается ярким, искрящимся смехом.

- Птичка, говоришь?

Делает шаг, окидывая под ногами место, где больше снега, и не сводит взгляда с Джин. Желание ответить тем же проносится у него в сознании быстро, практически лишая его возможности поверить в эту самую «птичку» и оставить игру в снежки на завтра. Уголки губ приподнимаются, когда она замечает, что он не собирается оставлять ее безнаказанной.

Наклоняется, загребая в ладони побольше снега и сминая его в средних размеров шарик. У нее есть телекинез, конечно, но снежок для отвлечения внимания. Скотт размышляет над тем, что она только что сказала.

- Ничего, в сугроб мы вместе отправимся, родная, - широко улыбается, бросая в нее снежок. – Вон он рядом стоит!

Сугроб и правда стоит рядом. Прямо у снятого им домика. Правда, до него еще добежать нужно, а Скотт тем временем собирает новый снежный снаряд и кидает в Джин до того, как получит в ответ. А ответ прилетит, он в этом абсолютно точно уверен. И он хочет успеть до этого «отомстить» так, как только это возможно.

Чувствует себя подростком. Тогда точно так же было. Без всяких проблем, без новых попыток начать жить с чистого листа. У них были они и какое-то будущее, в котором они не так сильно были уверены, так как мир их отвергал, как отвергает их и сейчас.

- Джин, иди сюда… - он готов едва ли не кататься со смеху, хватая жену в крепкие объятия – это ничуть не убережет его от обстрела снежками. – Только не сопротивляйся!

Ему нравится видеть радость на ее лице, улыбку и даже шутливое опасение, появляющееся при виде того, как он лепит снежок. Нравится и то, как она визжит, когда он хватает ее в крепкие объятия и не отпускает. Чего-то такого он давно не испытывал – возможности побыть подростком, у которого нет хлопот сложнее невыполненного домашнего задания или уроков.

- Из тебя выйдет очень сексуальный снеговик, поверь мне!

Скотт замирает, чувствуя ее тепло, ярко выделяющееся на крепчающем холоде. Солнце постепенно клонится к вечеру – еще один час, и небо начнет подергиваться темно-синей чернотой, тянущейся из космоса. Уголки губ сами приподнимаются, пока он слушает ее попытки уговорить его отказаться от придуманной им забавы.

Еще один миг, и он почти готов сказать «нет», ведь нужен отличная причина для того, чтобы потом сушиться и отогреваться у камина.

Но есть и оборотная сторона – они могут заболеть. Увы, несмотря на то, что они мутанты, они все еще остаются обыкновенными людьми физиологически. У них нет регенерации или иммунитета к болезням. Жаль, что люди этого не желают видеть и не желают обращать на подобные мелочи внимания.

А она все невинно хлопает глазами. Сайк почти готов верить в то, что она ничего не замыслила, и что она готова на все, лишь бы не отправляться в сугроб. Он почти тянется к ней, чтобы оставить на ее губах поцелуй, но…

В следующее мгновение, не успевает он додумать и решить, что же ему делать, как он летит в этот самый сугроб, утягивая за собой Джин. Хохочет, сжимая ее и не отпуская. Снеговика из нее не выйдет, но вот из него…

- А, теперь я снеговик, - трясется со смеху, когда на его лицо падает здоровенный ком снега. – Тебе придется постараться, чтобы меня отогреть!

Шутит, восстанавливая дыхание от смеха. Стряхивает с очков снег, чтобы с хитрым прищуром посмотреть на жену. Та весела и смеется, говорит, что это подло. Скотт приподнимает брови, не скрывая своего удивления и озорного возмущения.

- Подло? Подло? Ну, погодите миссис Джин Грей-Саммерс, не избежать вам щекотки, как только мы окажемся дома!

Он предпринимает попытку встать, но вместо того, чтобы успешно подняться, барахтается в снегу, помогая встать жене и вставая сам. Хватает ее за руку, отказываясь выпускать, и тянет к дверям. Едва сдерживает хохот, не сводя с нее веселого взгляда, обещающего ей целый вечер мести за сугроб и снежки.

- Домой, идем домой!

- Защищаться? Защищаться? Но зачем?

Пытается подавить свой смех, пытается устоять на ногах, спотыкается, падает на колени, не сумев окончательно выбраться из сугроба, а затем все же кое-как спешит вслед за Джин. На ходу стряхивает с себя снег, чувствуя, что претерпевает в этом настоящее поражение – снег повсюду, и он желает поскорее оказаться в тепле.

Едва дверь захлопывается, единственной его задачей становится стягивание с себя верхней одежды, которая давно и бесповоротно промокла. Скотт смеется над Джин, когда та чуть не падает, но едва делает шаг, но поскальзывается на лужице, образовавшейся от снега, и падает, определенно заработав себе чудесный ушиб вдобавок тем, что успел получить на катке, исправно падая через каждый метр.

Камин…

Еда…

Какао…

А у него на уме как бы поскорее снять с себя все холодное и отсидеться в тепле камина. Джин напоминает ему, что камин еще нужно развести.

Верно. Им нужно отдохнуть, расслабиться. Побыть друг с другом. Ради этого они и здесь – устраивать прогулки и отогреваться, а не засиживаться в кабинетах, проверяя домашние задания учеников, обходить коридоры школы, гоняя тех, кто еще продолжает бегать поздно, и приходить к себе тогда, когда уже ничего не хочется, только лежать, тупо смотреть в потолок и пытаться выспаться до утра.

Этот отпуск только для них.

- А, нет, завтра мы сидим дома и греемся, - заявляет, снимает сапоги, ловит спички, которые летят к нему.

Сегодняшний день наглядно показал ему то, как сильно они соскучились по совместному времяпровождению. В голову невольно приходят мысли о том, что, наверное, прошли годы с тех пор, когда они в последний раз позволяли себе почувствовать себя действительно свободными. Даже до момента гибели Джин у них было слишком много забот, постоянно, и проблемы лишь множились.

Сейчас происходит то же самое. Неприятности накапливаются, точно снежный ком, но ему не хочется об этом задумываться.

Скотт разводит камин. Не придает значения тому, что может произойти завтра или через неделю. Следит за тем, чтобы огонь разгорался, полыхал, постепенно донося свое тепло до замерзшей кожи рук, до лица. Проходит во внутренние комнаты, стягивает с себя свитер на ходу, разминает пальцы, готовит ванную.

- Ванна скоро будет готова, - с улыбкой информирует жену, глазами ища на кухне стакан. – Хочу пить. В горле все пересохло.

Шутливо жалуется, не думая даже сетовать на это по-настоящему. Когда он в последний смеялся так много, что пить после хотелось с такой силой?

Скотт обнимает Джин за талию сзади, оставляя легкий поцелуй на шее, а затем прижимает ее к себе, с облегченным вздохом утыкаясь лицом в ее плечо и греясь. Ему тепло, хорошо. Все. Больше ничего не нужно. И только усиливающаяся жажда заставляет его отпустить ее из объятий.

Скотт позволяет Джин тащить себя в ванную, а тем временем гостиная наполняется теплом. Он, замерзший на морозе, явственно чувствует то, как жар исходит от камина. И, нет, наверное, фильм им не потребуется. Все равно посмотреть его не получится по вполне понятным причинам. Он улыбается, когда она вспоминает о школе – он и сам думал об этом, думал, но решил, что школа сможет продержаться без них несколько дней.

Впрочем…

Он помнит, каким был насыщенным февраль. Он только что вышел из комы, в школе начали происходить неприятности. Одно за другим. Сыпались точно из золотого рога Фортуны. Сайк вздыхает, посмотрев в сторону телефона, посмотрев на жену, и решает, что звонить в особняк они не будут.

- Там на защите школы Анна. Ты представляешь хоть кого-то, кто сумеет пройти мимо нее и навредить детям? И Ороро. Хэнк. С ними все будет в порядке.

Успокаивает, задумываясь о том, что там будет даже спокойнее без них двоих. Иногда Скотту начинает казаться, что все беды на школу притягивают именно они. Особенно он сам. Не знает, почему, и не знает, как, но стоило ему воскреснуть или выйти из комы, как в школе начинался хаос и вечеринка нон-стоп.

Смеется над этим. Размышляет еще и над тем, что они с Джин ведут себя как родители. Родители целой школы – оравы детей и своих друзей заодно. Точно так же беспокоятся об их сохранности, тянутся к телефонам, желая проверить, хорошо ли с ними все. Наверное, стоит говорить спасибо самим себе за то, что они не звонят, чтобы проверить поели ли там все или нет.

Внезапный вопрос Джин заставляет его изумленно посмотреть на нее. Честно, он не любит вспоминать о тех моментах. Их в его сознании видела Рэйчел, но его радует то, что она не до конца осознала то, насколько ему было тогда плохо.

- Ничего не было. Буквально. Феникс выломал все, что смог, и я даже не знаю, как мне удалось все восстановить. Рэйчел, конечно, меня вытащила, но со всем остальным я пытался справиться сам. Благо в школе почти сразу же начали случаться происшествия, и у меня не было особо много времени на рефлексию.

Ему повезло. Сначала одно, затем другое. Ребенок, потерявший над собой контроль. Спасение детей из приюта. Резня, устроенная Куртом. Встреча со Страйфом. У него действительно не было времени на себя.

А затем вернулась Джин, и жизнь начала налаживаться.

Скотт убирает ее прядь волос, мягко улыбается.

- Не задумывайся об этом. Ты сделала все правильно. Феникс захватил контроль надо мной куда раньше, и у меня не было сил, чтобы с ним справиться.

Он не хочет думать о том, каково ей было в тот момент. Тяжело, да. И ему было больно. Он все еще помнит мысль, которая вспыхнула тогда последней – о том, как много он не успел сделать и сказать.

Звучит банально, однако, когда смерть почти рядом, это абсолютно нормально – осознавать то, сколько всего еще можно было бы сделать, прочувствовать, пережить, рассказать и выслушать. Скотт ласково целует Джин в лоб, вспоминая о том, сколько раз он чуть не терял ее, едва успев обрести. И он не хочет, чтобы эти мысли вторгались сейчас в этот вечер.

- Я люблю тебя больше всего на свете. Просто помни это, милая.

И еще школа. Скотт вновь кидает взгляд на телефон, пожимает плечами, понимая, что в школе и правда могло что-то произойти. Это нельзя не признать, от этого нельзя отвернуться. Увы. Спасибо профессору за то, что они всегда будут беспокоиться о своем доме, в котором живут все, кто им близок.

- Если хочешь, то позвони. Если что-то случилось, то у нас будет хороший повод устало закатывать глаза и закрывать лица руками, вопрошая о том, как так можно было, - широко смеется, представляя это зрелище.

- О том, чтобы позвонить в школу? Раза два-три. Но я не позвонил. Они справятся. Случись что-то действительно серьезное, телефоны бы разрывались, а так все там тихо и спокойно. Я надеюсь.

Последнее «я надеюсь» никак не помогает ему уговорить жену отказаться от затеи звонить в школу. Замечательный звонок. Они с тем же успехом могут позвонить для того, чтобы убедиться, что их друзья и коллеги поужинали перед сном.

Нет.

О школе необходимо забыть на время отпуска. Иначе это не будет отпуском. Хотя…

Их отпуск омрачен неприятными воспоминаниями. Буквально все напоминает им о том, как все было плохо. Мир и окружающий покой напоминают им о том, что раньше их окружал огонь и хаос.

Произошедшие события останутся с ними надолго. Они не смогут забыть ни о чем из того, что им пришлось пережить. Скотт смотрит на Джин и понимает это – она все еще думает о прошлом, думает о том, как все обернулось, и о том, что она сделала. И хочется сказать, чтобы она попыталась обо всем забыть, но… старается ли он сам забыть все?

Сайк постоянно вспоминает о том времени, о том, что был носителем Темного Феникса и причинял многим боль и ужас. Не может забыть.

Джин говорит, он слушает. Нет, его память его не подводит. Он помнит агонию, что сдавила его сознания в стальных тисках. Помнит пламя Феникса, пожиравшее его изнутри, и бешенство могущественной сущности. Помнит свое забытье, в котором он оказался в полном одиночестве не без некоторого удовольствия.

- Я помню почти все, помню, как все было, и знаю, что у тебя не было выбора. Ты сделала все правильно, Джин. И все в прошлом. Мы живы. С нами все в порядке. У нас отпуск впервые за несколько лет…

Пытается успокоить ее. Старается заставить ее избавиться от чувства вины. Ведь он сам благодарен ей за то, что она не отступила и пошла на все для того, чтобы освободить его. Конечно, она сама попала в лапы птице, и это его угнетало, и угнетает. Он не забудет того, в каком состоянии он нашел ее в той больнице. Не забудет того, как все могло бы окончиться трагично. Но они здесь. Они живы.

Не хочет давать ей понять то, что и его продолжают мучить воспоминания, собственные чувства и эмоции. Тот разговор ничего не решил. Только позволил ему рассказать ей о своих страхах, попробовать решить важную проблему с защитой детей, но не избавил от того, что он продолжает испытывать.

Горячая вода приятно обжигает кожу. После продолжительной прогулке по зимнему Вермонту залезть в ванну оказывается приятно. Скотт довольно прижмуривается, улыбается, тянется к Джин и легонько касается кончика ее носа, оставляя на нем пену. На мгновение к нему возвращается задорное настроение, которое заставляло его смеяться весь день и бросаться играть в снежки.

- Не думай о плохом. Только не сегодня.

У него складывается впечатление, будто Джин чего-то смущается, но на это он не обращает внимания, решая, что ему лишь чудится. Прошло время. Они не проводили время наедине так долго. Им многое нужно наверстать.

Скотт тянет ее к себе, обнимая и целуя, желая отогнать дурные воспоминания, которые явно не дают ей расслабиться и насладиться отдыхом. Времени для самобичевания у них будет еще много, а вот на себя… Хотелось бы это изменить.