Забыть Джеймса Уэсли оказалось крайне трудно.
Впрочем, не то чтобы Бобби пыталась. В первые пару недель у нее голова была забита совсем иными проблемами, лавирование между засадами, чтобы не попалиться, было той еще задачей. И пока Нью-Йорк хранил ее от встречи с внезапным любовником, пока хватало дел иного толка. С официантом Морс справилась потом, отчиталась Фьюри, который ехидно сказал, что подарка на третью свадьбу одному из любимых агентов он дарить не будет. Шутка вызвала недовольное фырканье, после которого до сего момента Бобби не общалась с боссом. Но от Пересмешницы так несло сексом, что ничего не было удивительного в подозрениях Ника.

Впрочем, как оказалось, основная проблема только ждала ее, выплыв из тумана резким пробуждением пару дней назад, когда Бобби едва успела добежать до фаянсового друга, избавляясь от ужина. Между прочим, вкусного ужина. К тошноте прибавились слабость и какая-то хроническая усталость, и дрессированный ум медика, пусть и не совсем, безаппеляционно намекал на то, что методы защиты ЩИТа оказались ничем против напора и страсти.
Смешно. Особенно, когда вспоминаешь курс по гинекологии, где имели место быть пара тех самых случаев, когда дамы залетали, несмотря на очень качественные методы защиты.
Воистину, самое лучшее противозачаточное средство - это отсутствие секса, но и его наличие за годы не подводило Бобби, надо же было так вляпаться.

В это утро в ней болталось две чашки чая с лимоном, без сахара, но бледный вид все же бросался в глаза, вызывая не ласковые шутки Беловой, на которые Бобби огрызалась весьма вяло. Она вполуха слушала о сделке, на которой им предстояло побывать, в конце концов, Пересмешница там будет в виде мебели. Красивой, но мебели.
- Приедем, разбудишь, - выдыхает Бобби, устраиваясь на сиденье и прикрывая глаза. Не спать, подумать. Рука бессознательно пристраивается поверх майки на животе, украдкой проверяя заодно, как сидят джинсы. Смешно, рано ведь еще такие проверки устраивать, и достаточно теста на беременность, но страшно.
Страшно, если будет положительным.
Что тогда ей делать? Из-под прикрытия придется уходить, не важно, аборт или оставлять ребенка.
Хотя нет - важно. На аборт Морс больше не пойдет. Ее начинает подташнивать, стоит вспомнить прошлую процедуру, ей было всего-то двадцать, Ник только завербовал талантливую студентку в ЩИТ, сдав в Академию, а она оказалась беременной на раннем сроке. И хочется забыть, да сейчас страх невольно вызывает желание свернуться в позу эмбриона...
Она не готова во второй раз проходить через неприятную процедуру и мерзкое ощущение выпотрошенности, которое тогда пришло следом.

...подстава.
Одним слово подстава.
То, что это так, Бобби понимает минут через пять, реагируя сначала на голос, и лишь обернувшись, замирает, как вкопанная. Ей нужны секунды, чтобы стереть с лица удивление при виде Джеймса Уэсли, до того, как он обратит внимание на нее. Она выполняет роль мебели, пока Лена решает вопросы, внимательно рассматривая Джеймса. А тот ни разу не поворачивается в ее сторону.
Видимо, события трехнедельной давности так его не зацепили. А ей показалось, но мало ли, что там было. Глупо как. И думать об этом тоже глупо. Для нее же лучше, что Уэсли не заинтересован в узнавании, значит, все обойдется без каких-либо последствий. Ну разве что кроме того, которое через полтора года может назвать ее мамой. И то, не факт.

Она ждет окончание сделки, надеется, что вот оно, вот сейчас, и как ни странно, все заканчивается относительно быстро. Но при мысли о душной машине - на улице хорошо, только дождь прошел, и так приятно кутаться в тонкую кожаную курточку, звеня браслетами и серьгами - становится тошно. Она не доедет. И придется тормозить, чтобы Бобби могла проблеваться по дороге.
Черт.
Плохая идея.
- Лен, я ведь не нужна? Я пройдусь. Мне правда очень надо, прикрой меня, - Бобби улыбается ласково, извиняюще, отступает назад, теряя из вида Уэсли, впрочем, на него она перестала коситься уже минут десять как. И отступает в сторону плещущей воды Гудзона, пока машины постепенно покидают стоянку. Подставляет лицо ветерку, надеясь, что дурнота отступит, заодно прихватив с собой и головокружение.

Свежий воздух облегчал состояние. Барбара даже настраивается на нормальное настроение. Думает о том, что хорошо бы выпить уже сладкого чая и закусить вкусненьким, и ее даже почти не мутит от мысли о еде. Рационализм снова ехидно отмечает, что отравление бы уже прошло, так что...
И сразу встает вопрос, следует ли рассказать о своем подозрении потенциальному отцу? С другой стороны, мистер Уэсли уже удалился, так что и дилемма разрешена. Не увидев отголосков узнавания в его глазах, Бобби пришла к закономерному выводу, что он ее не помнит. А навязываться Морс не привыкла.

Шорох машины заставляет обернуться, чуть резче, чем требовало туманное состояние организма. Черная хищная машина и такой же хищный ее владелец, внезапно, Джеймс направляется к ней. Любопытно. Темные стекла очков скрывают ее глаза, если от иных привычек, которые палят волнения и сомнения Барбара, она с годами отделалась, то вот сейчас вряд ли она в состоянии контролировать взгляд.
А Джеймс продолжает удивлять.
- Здравствуй, Джеймс, - будничным тоном, будто бы не она сладко стонала три недели назад, пока он брал ее на кухонном столе чужого особняка, отзывается Барбара.

И почти сразу испытывает желание осторожно отодвинуться, сохраняя приличную дистанцию. От него пахнет кофе и дорогой туалетной водой, и ей почти интуитивно хочется потянуться к нему. Картинки, в миг пронесшиеся в голове, рисуются с такой отвратительной четкостью, что обоняние реально чувствует все ароматы того дня.
Да твою ж мать.
- В больницу? Какой ты заботливый, - насмешливо парирует Барбара. Она оглядывается на высотки Манхэттена на той сторону залива, чтобы хоть немного отвести взгляд от Джеймса, а повернуться уже непроницаемой. - Ну что ты, в Гидре хорошее медицинское обслуживание, все для работников организации.

Правда, медосмотры сейчас Морс филонила беспощадно, чтобы, не дай бог, не узнать то, к чему морально не была готова.
В конце концов, у нее есть время, еще около месяца, хотя это износ организма, в данном случае, совсем ненужный.
- Знаешь, я…
Не думаю, что нам стоит говорить?
Стоять рядом?
Смотреть друг на друга?

Его цепкий взгляд скользит по ее фигуре, будто считывая все реакции, становится одновременно неуютно и тянуще внутри в ожидании очередного выплеска желания.
И очень неожиданно для самой Барбары, она понимает, как земля уходит из-под ног.
Только этого еще не хватало.
Мысль едва успевает оформиться в голове, когда Морс понимает - ее настигает обморочное состояние, совершенно ей чуждое по жизни.

Обморок не входил в планы Бобби.
Тем более обморок прямо в руки Уэсли.
Это вообще ощущалось крайне странно, пока сознание окончательно ее не покинуло, она чувствовала руки Джеймса, как он довольно легко подхватил ее и куда-то понес.
Наверное, к машине.

Больничный запах неотвратимо намекает о месте пребывания, еще до того, как Бобби открывает глаза.
Черт.
В больницу она хотела меньше всего, особенно, с проверкой документов и страховкой. Нет, с ними был полный порядок, но все эти бюрократические нюансы раздражали Морс, и от них хотелось быстрее отделаться.
Она смутно слышит слова Джеймса, не очень охотно отпускает его руку, но все же ей еще требуется несколько минут, чтобы включить сознание. Осмотр занимает не много времени, монотонные вопросы больничной анкеты Бобби знает и так, без запинки рассказывает все, что требуется, молчаливо про себя фиксирует задержку, но сдерживает недовольную ругань.
Ладно, и дополнительные замечания не требуются, все равно выяснят в процессе, беременна она или нет, и тогда будет необходимость в дополнительном осмотре.

Больничная пижама делает Бобби слабой, и это нравится ей еще меньше. А когда врач зовет Уэсли и отчитывается ему, Морс лишь вскидывает брови.
- Ты в курсе, что он принял нас за супругов? И я так понимаю, мне не стоит беспокоиться о страховке?
Она сидит на кровати, подтянув колени к груди и обняв их руками, чувствуя себя так гораздо лучше. После осмотра и таблеточки от тошноты даже жить начинает хотеться, хотя все внутри сворачивается при мысли, что сейчас все изменится. Ну или через десять минут, как сказал врач.
Ей кажется, что во всей уверенности Уэсли что-то меняется. Взгляд, движение, тон голоса. Что-то, что приводит к размышлениям, но сейчас голова Бобби не способна на анализ и выводы.
Она слабо улыбается на шутку, колеблется, стоит ли говорить то, что вертиться на языке, но все решается:
- Мне жаль, что тогда было всего лишь десять минут. Все было так… многообещающе.

Как она?
Ну как сказать…
- Подозреваю, что подцепила какую-то гадость, инфекцию, вот и нарвалась на небольшие проблемы. Думаю, все решится через несколько минут. - Бобби опускает глаза, рассматривая покрывало в рубчик. Сейчас наблюдается интересный эффект отличия мисс Морс три недели назад на мероприятии, с готовностью убивать в процессе выполнения задания, и женщиной, сидящей на больничной койке. В ней все так же читалась определенная сила, но теперь на поверхность проступила некоторая хрупкость, которой не было заметно до того.
- Спасибо, - тихо произносит женщина. - Я как-то совсем не рассчитывала на обморок.

Бобби поднимает взгляд на Джеймса, должна ли она сказать ему что-то относительно их знакомства? Это чертовски странное состояние, когда не привыкла оправдываться, и, казалось бы, не должна, но в то же время понимаешь, что может он о ней думать. Что Гидра отправила ее на разведку? Вполне. А еще она должна помнить, что ей не следовало там находиться. И одним своим словом Джеймс может создать проблемы Барбаре.
- По поводу нашего знакомства. Это не было планом. Я понятия не имела, кто ты. Когда ты заговорил о своем партнере, я прикинула варианты, но брала гораздо шире, Нью-Йорк в целом, а не Кухню.
Слова выглядят жалко, и Морс уже жалеет, что сказала их. Уэсли каким-то удивительным образом заставляет ее теряться, забывать об опыте и тренинге, становиться обычной женщиной и все так же притягателен для нее, она не может никак забыть тот момент, расстегнутая рубашка, зацелованные ею губы, сладость толков внутри.
Резким движением Бобби откидывается на подушку, молясь про себя, чтобы сейчас ее пронесло, чтобы это и правда была какая-то инфекция, чтобы ничто не связывало ее сейчас с Уэсли, иначе она сойдет с ума.
Просто потому, что тогда она никогда с ним не развяжется, и это станет чем-то сродни смертного приговора. Личная жизнь агентов всегда вела к провалам

Отредактировано Barbara Morse (2019-01-22 19:40:27)

Бобби смеётся.
Черт, как сложно с идеальным мужчиной. И секс был невероятным, и жизни помог спасти, и упасть не дал, когда надумала рухнуть в обморок, а теперь сидит рядом и ведёт речи о страховке и безразличии к чужому мнению. Последнее и самой Бобби было до одного места, но это не значило, что ей не были любопытны чужие реакции.
А ещё она пытается понять, что между ними происходит. Потому, что, определённо что-то происходит. Вспыхнувшие эмоции при новой встрече удаётся держать под контролем, и все градус сексуального напряжения поднимается даже при простом разговоре. Благо, Бобби и правда все ещё слишком нехорошо, чтобы идти на поводу у тела. И она просто наблюдает с интересом за мужчиной, стараясь оставаться беспристрастной.
Не выходит.
- Где таких создают, благородных и заботливых? Ты так о каждой своей даме заботишься?
Среди всего этого Барбара поздравляет себя, что первые выводы тогда оказались правильными - Джеймс был опасен, весьма опасен, и сейчас по позвоночнику снова пробегает дрожь. Игры с огнём, не иначе. Но что поделать, Бобби всегда считала, что самая сексуальная часть тела мужчины, его мозги, а если прибавить к этому породу… Уэсли не выглядел выходцем из Адской Кухни, но это уже было делом десятым. То, как он провел переговоры, не дав Гидре получить больше, чем заслуживает, было достойно восхищения.
- У меня ещё были дела, которые следовало закончить, - Бобби аккуратно старается сползти с опасной темы причин её присутствия на той вечеринке, чтобы больше к ней не возвращаться. В эту минуту ей кажется, что никогда раньше она не была так близка к провалу, как сейчас, погорев, прости Господи, на сексе. Впрочем, стоило снова посмотреть на Джеймса, как в голове опять что-то перещелкивает, и Бобби чуть глубже зарывается в больничную постель, от греха подальше, убеждая себя в собственной немощности.
От его признания что-то сладко вздрагивает в груди, но ответить Барбара не успевает, открывшаяся дверь пропускает доктора с картой в руках. Краем глаза женщина читает досаду на лице Джеймса, но голова занята уже другим - пара минут, и перед ними может стоять сложная дилемма. В желудке пустеет так, что эхо доходит до головы, и первые слова врача Бобби слышит как в тумане. Да и последние тоже доходят крайне медленно до сознания, проникая внутрь, неторопливо принося облегчение.
Господи, ей не придётся иметь дело с последствиями прямо сейчас. Возможно, где-то, очень глубоко, присутствует иррациональное чувство сожаления, но сама Бобби понимает абсурдность сложившейся ситуации и такого правильного её разрешения. Она даже не пытается скрыть облегчение, пока на лице самого Уэсли ничего не читается.
Им приходится молчать, пока медсестра хлопочет вокруг Бобби, а та размышляет над тем, как логично действовал Джеймс, видимо, попросив проверить её кровь на наличие определённых гормонов. Разумно в такой ситуации, хотя Бобби раздражает то, что она не владеет больше ситуацией.
Совсем.
Привыкшая управлять мужчинами, которые её окружают, она теряется рядом с тем, кто перехватывает контроль. И не очень понимает, как себя вести, в первый момент давая слабину.
Что говорить? Как себя вести? Бобби даже не знает, возмущает ли её тот факт, что Уэсли распоряжался её здоровьем, стремясь подстраховаться себя. Но будь Бобби а его месте, поступила бы точно так же.
Медсестра уходит, а Джеймс сидит в кресле рядом с койкой, никуда, очевидно, не торопясь.
- Да, и ещё раз спасибо. За это и прозорливость, - капельница действует успокаивающе, стены больницы раздражают, а просить уйти Джеймса все ещё не хочется. Здравый смысл настаивает, что за словами благодарности должно следовать прощание, но оно совершенно бессмысленное. Они будут встречаться, теперь, когда Гидра, так или иначе сотрудничает с Фиском. Они могут стараться делать вид, что ничего не было, но даже на расстоянии их тянет друг к другу. Это пугает Бобби, она чувствует, как на её шею накинул петлю, пока свободную, но неправильный шаг её затянет. И все же она выбрасывает белый флаг: - Если ты не торопишься, то не могу бы меня отсюда увести? Я не люблю больницы. И очень не хочу находиться в них дольше нужного.

Бобби успевает показаться толика эмоций на лице Джеймса, пока они были наедине, но снова он становится непроницаемым, и разочарование звенит в ней самой. Хотя чего она хотела? Вид его деятельности явно не располагает к подобного рода признаниям и теплоте к незнакомой женщине, а секс все еще не повод для близкого знакомства. Иногда даже имена не обязательно уточнять.
Но вместе с тем он не оставляет немного паническую просьбу Барбары забрать ее из больничных стен. Правда, она рассчитывала на нечто более простое, дать ей одеться, сунуть в его машину и довести по адресу - причем Морс сейчас даже не была не в состоянии солгать относительно адреса и быть честной.

- Ну скорая это прямо очень сильно, я же не умирающая, не немощная, и даже уже почти в состоянии сама передвигаться…
Впрочем, что Уэсли решил, то и происходит. Протесты Бобби меркнут на фоне того, как скоро все выполняется, и она уже оказывается в скорой. Кстати, совершенно не кривившая душой, что ей уже получше, капельница сделала свое дело, и даже ощущения стали вполне себе нормальными. Не последнюю роль играет и камень, упавший с души.
Рука у Джеймса теплая, он сжимает ее пальцы, вызывая некоторое удивление - она просто не понимает его. Минута - и от него исходит холод, другая минута - вот уже он явно теплее на несколько градусов. Всю дорогу Бобби изучает его лица втихую, отводя взгляд на что-то другое, стоит ему посмотреть на нее. Все же, происходящее мало похоже на нечто обыденное, и Барбаре даже уже немного смешно от того, как все необычно складывается. О таком в отчете не напишешь, не расскажешь, и конечно, подобного рода знакомства не делают чести агенту ЩИТа.
Впрочем, даже желания не возникает рассказывать, оставляя что-то для себя в тайне от всех.
И от Беловой в том числе.
- Знаешь, это не постоянная моя работа, - усмехается Бобби.
Лжет.
И он это понимает наверняка.

Нет, о Гидре говорить Бобби не хочет. Топкая трясина лжи, которая опутывает сейчас ее жизнь, тяжестью напоминает о себе, стоит посмотреть в глаза Лены. Определенно, верить ей нельзя, но между ними явно проскочила искра дружбы, и в какой-то момент Бобби становится мерзко от собственных действий. Есть то, чего она не расскажет Нику, никому не расскажет, есть дни, когда она не хочет возвращаться в ту жизнь, что ждет ее обратно с объятиями.
И Джеймс, сжимающий ее руку, никак не облегчает эту мысль.
Она думает о нем.
О том, как он ее целовал.
Как его пальцы зарывались в ее волосы, которые волной скользили между ними.
О том, как он сбивался в дыхании, как срывался на рык, когда накатывал оргазм.
Она помнит капельки пота на его коже, их вкус на своих губах.
И это все методично сводит ее с ума. Сводит в бессонные ночи, и сейчас начинает донимать, спровоцированное его близостью.
Благо, все еще слишком слаба, чтобы хоть как-то потянуться к нему, наплевав на всю его деловитость.

Бобби не сразу осознает масштаб той подставы, что происходит. Но лишь когда оказывается на улице, глядит на дом, явно отличающийся от того дома, в котором расположена ее скромная съемная двушка, понимает - факир был пьян, фокус не удался, она в плену. Судя по реакции Уэсли, момент совершенно внеплановый и непродуманный, и точно, вспоминает, что ее адреса никто не спрашивал, а она как-то и не подумала.
Все бы можно было решить, скорой, машиной, да такси вызвать, оплатить она сама сможет, но ничего из этого не происходит, зато Барбара оказывается в тишине его спальни.

Из ее руки вытаскивают углу, прижимают ватку к проколу, Бобби зажимает ее, сгибая руку в локте. Пока медики решают последние вопросы, Пересмешница сползает с кровати. В первый момент ее даже слегка пошатывает, но это все еще не повод лечь и прикидываться трупом. Она подбирается к окну, рассматривая открывшуюся перед ней улицу.
И почему-то в голове возникает нелепая мысль, как это, заниматься любовью, в этой комнате, под тихий шелест миловидной улочки? А как растить здесь детей?
Из задумчивой прострации Бобби выводит голос Джеймса, она медленно оборачивается, не рискуя делать резкие движения, чтобы не оказаться снова в горизонтальном положении.
- Поразительно, на что я тебя сподвигла, сама того не планируя, - улыбается слабо Бобби. - Даже страшно представить, что могло бы быть дальше.

Между ними пространство в несколько шагов - можно думать, соображать и дышать.
Рядом - кровать, и это все слишком соблазнительно.
Но вряд ли сейчас Барбара могла вызывать у кого-либо эротические фантазии, учитывая бледность и все еще слабость, так что можно было не переживать за присутствие здравого смысла в эту минуту.
Хотя сейчас, без лихорадки и спешки, чертов Джеймс Уэсли оказывается еще более породистым, еще более притягательным, и Барбара понимает, что ей нужно удирать от него.
Иначе он обойдется ей в слишком большую цену.
- Лучше. Капельница нормализует мое состояние достаточно быстро, физраствор организм впитывает быстро, поэтому все стабилизируется в течение суток окончательно. После продолжительного сна, который я, надеюсь, получить, если, конечно, позвоню Беловой, и бульона, я вообще буду способна на новые великие подвиги. Я... вообще-то я биохимик по образованию, и проходила ускоренный курс лечебного дела.

Стоять все же тяжело. И Бобби в несколько шагов, чуть колеблясь, возвращается на кровать. И все так же, еще колеблясь, подтягивает на нее ноги. Ну не предлагать же тащиться на диван, если довели прямо сюда?
- Что ж, раз ты никуда не спешишь, и так уж вышло, что мы находимся в компании друг друга, а я сейчас не очень-то вызываю сексуальное желание, можно и… поговорить? - Бобби склоняет голову к плечу, распущенные волосы, сейчас не такие блестящие и красивые из-за не очень здорового состояния хозяйки, все равно выглядят густой волной, падают с плеча. - Что бы ты делал, если бы я не ошиблась, и врач сказал, что я беременна?

Отредактировано Barbara Morse (2019-01-24 02:20:16)

-  В свое оправдание скажу, что уже говорила, со мной такое впервые. То, что произошло три недели назад.
И ведь правда впервые.
Бобби все никак не может понять, что испытывает Джеймс. Обычно с мужчинами проще, но он как закрытая книга, только приоткроется, и тут же стремится захлопнуться, прищемив пальцы. Вот и сейчас, потепление опять сменяется изморозью. Хотя в том положении, в котором они оказались, ничего удивительного нет, что так реагирует и сам Джеймс, и Барбара. И этот разговор, такой неудобный по своей сути, но почему-то должный случиться. Барбара смотрит на Джеймса, когда он присаживается рядом, на его костюме ни складки, ни пылинки, он так и не снял пиджак, все еще не расстегнул, и в какой момент она ловит себя на желании протянуть руки, пройтись пальцами по пуговицам, ослабить узел галстука, заставить его расслабиться.
Заставить его довериться ей.
Но это обоюдное действие, а у нее самой столько тайн, что ничего подобного сделать нельзя.

Бобби молчит.
Молчит долго, сжимая губы.
Не знает, стоит ли говорить. О том, что была пара минут, когда она даже думала, что две полоски не так уж плохо. Это потом пришли страх, невозможность такого, прочие вещи, а тогда пару минут она даже думала, что у них может что-то выйти.
И о том, что на ее душе уже лежит один грех, который не отмолить, не о чтобы Бобби вообще была особой набожной. Но обычно мужчины редко принимают подобные поступки хорошо, забываясь о том, что в большинстве случаев именно они толкают женщин на решение об аборте.

- Я бы не смогла избавиться от ребенка, - говорит Барбара тихо, опуская голову. Ее пальцы хранят прикосновение губ Уэсли к ним, ее рука лежит в его руке, и сейчас, что странно, ею владеет не лихорадочное желание раздеться, а приятное ощущение защищенности от всего. - Один раз смогла, десять лет назад, больше не смогу.
Бобби знает, что брат женился, у брата дети. Знает, видела, наблюдала, хотя и мать и брат считают, что дочь уже десять лет как мертва. Но сможет ли она отказаться от привычного образа жизни во имя ребенка? Ей не нужна карьера, ей достаточно полевой работы, и в ней нет места детям, да и замужеству тоже, плавали, знаем.
И все же, этот дурацкий день провоцирует откровения, вынуждает задуматься о том, что могло бы быть, загрустить даже о том, что не случилось.

Она вздыхает.
Джеймс прав. Отдых ей нужен, сама сказала. И понятно, что куда-то он ее не отпустит, это больше возни, чем если она просто уснет прямо тут.
- Останешься?
У него могут быть дела.
У него могут быть сотни дел.
Он может просто не хотеть сейчас с ней оставаться.
И между все, что может быть, простое сексуальное влечение.
А может и не просто.
И Бобби уже просит:
- Останься.

Постепенно до Бобби доходит две вещи.
Хотя нет - три.
Первая: Джеймс ни разу не задал вопрос о том, он ли отец возможного ребенка. Думал ли он об этом про себя, знать Бобби не может, но, определенно, он не стал подвергать сомнению отцовство вслух. Это Пересмешница знала, что после развода случайный секс с Джеймсом был первым, но он-то подобного знать не мог, имея все основания заподозрить женщину в обмане. И все же, ни словом, ни взглядом, ни жестом он не выдал своих сомнений.
Вторая: он хочет продолжать отношения, начавшиеся так странно. И хотя снова и снова в голове Бобби вспыхивают предупредительные знаки о том, что этого делать нельзя, она упорно их продолжает игнорировать, не говоря нет, пусть и не произнося да. На данном этапе достаточно уже того, что она не пыталась выбраться через окно, падая от слабости, она просила его остаться, и это что-то да значило.
И третья, и наверное больше всего вгоняет в ступор Барбару то, что он, действительно, сочувствовал ей, не упрекая за жестокое обращение с еще неродившимся ребенком.
И как бы понять, что это значит? Что она так притягательна для него, что он готов на многое не обратить внимания? Что он просто не брезглив к определенным вещам, пока ему интересно? Или просто происходит нечто такое, что следует оставить идти по выбранному пути?

Бобби не задает вопросов. Не спрашивает о том, что там у него в голове. Она ждет, чтобы он остался, и это лучше всех ответов на незаданные вопросы.
И Джеймс остается.
Ослабляет узел галстука, и Бобби мягко ведет плечами, ловя себя на том, что находилась в бешеном и тянущем напряжении. Ей нравится за ним наблюдать. Каждое движение не содержит ничего лишнего, никакой показушности, лишь вальяжность сытой акулы, ему никуда не надо спешить, ничего не надо делать, он просто наслаждается моментом.
И в эту минуту ее снова прошибает электрическим током влечения, но в этот раз все же не настолько бешеным, сказываются возможности собственного организма. Вот оно где крылось, вот оно что было, эти властность, уверенность в себе, там ей было некогда всматриваться, тут вместе с обаянием, пусть и весьма сдержанным, проявлялся очень яркий результат, от чего сердце сильнее стучало о ребра, а желание оказаться в объятиях мужчины казалось почти непреодолимым.
Древний, как мир, инстинкт.

Бобби сдвигается с края к центру кровати, освобождая Джеймсу место. И мягко льнет к нему, растягиваясь рядом, пристраивая голову на его груди. Стоит закрыть глаза, как ровное биение его сердца проникает в ее голову, но нет-нет, да сбивается дыхание, стоит Барбаре чуть шевельнуться, устраиваясь поудобнее. Втягивая носом его запах, в котором сплелись дорогая туалетная вода, гель для душа и что-то, что принадлежит только Джеймсу, она улыбается, хотя знает  - ему этого не видно. И слава богу. Потому, что выглядеть в эту минуту кошкой, схарчившей канарейку, как-то даже немного неловко.
- Спасибо, - бормочет она, постепенно позволяя себе провалиться в сладость целебного сна, лучшей колыбельной которого выступают дыхание мужчины рядом, его пальцы, перебирающие ее волосы.

Завтра утром от ее недомогания не останется и следа, послезавтра исчезнет и слабость, вернется привычный фонтан энергии, которой в Морс всегда слишком много. Вот только тот эмоциональный перелом в ней не исчезнет. И понимая, что вряд ли она сможет выбраться из силков Уэсли сейчас - просто не хочет - Бобби сонно думает о том, что ей нужно по мере возможности скрыть свои отношения с ним от Лены.
И от Ника.
И черт знает, от кого важнее это скрыть. Если Белова будет знать, что Бобби спит с помощником Фиска, то это обернется против нее тем, что придется доносить информацию. Но эту проблему решить проще, чем если Фьюри на очередной встрече просечет, что Бобби влюбилась не в того парня. В этот раз он вряд ли будет шутить, что его блондинистая агентесса снова неправильно выбрала мужчину.

Причиной пробуждения становится, как ни странно, голод. Желудок, осознав свою пустоту, звонкую на самом деле, заставляет медленно шевельнуться, неохотно открыть глаза, чтобы обнаружить себя в подобие гнезда из подушек и тонкого одеяла.
Совсем одну.
Несколько секунд все же уходит на то, чтобы понять, где она находится, и что вообще произошло. А когда осознание приходит, Бобби снова оказывается во власти удивления. Поражается такому невероятному стечению обстоятельств и тому, как все интересно… сложилось.

Она прислушивается к миру, но дверь комнаты глушит большинство звуков, и женщина медленно сползает с кровати. Определенно, она чувствует себя еще лучше, хотя слабость наблюдается, но это уже эффект постельного режима и голода, когда последнее будет утолено, а первое перестанет стоять в списке того, на что она сейчас способна, и силы вернутся. Пока же Бобби неторопливо открывает дверь спальни, чтобы встретиться с Уэсли.
Аромат еды дразнит обонятельные рецепторы, от чего в первый момент кружится голова. Голодной Бобби точно не останется, но накрытый стол занимает ее очень недолгое время.
- Сон творит чудеса, хотя я не уверена, что его достаточно. Скорее всего, я отдамся ему еще часов на двенадцать, если не больше.

Вопрос в том, где? С одной стороны следует вызывать такси и уехать к себе.
С другой, это, похоже, совсем не то, что они хотят с Джеймсом.
По крайней мере, оказавшись в его объятиях, Бобби вскидывает голову, ожидая поцелуя. И получая его. Осторожный. Нежный. Почти что ласковый.
На фоне воспоминаний и крепости объятий он контрастирует своей осторожностью, объяснимой и понятной, но на его дне кроется тщательно задавливаемое желание, и на него все внутри Бобби отзывается ответно.
- Да, в ванную точно не помешает. Ненавижу больничный запах на себе.
А он настолько прилипчивый, что сейчас его Бобби чувствует везде. Да и просто приятно будет оказаться на несколько минут под струями душа, ужин все равно не успеет остынуть до несъедобного состояния.

Отступиться от Джеймса оказывается непросто, Бобби вяло улыбается, борясь с самым не простым делом - не сказать, что ей спинку надо потереть, не попросить пойти вместе с ней, а то вдруг у него в ванной какие-то сложные приспособления вместо кранов.
- Я недолго.
Наверное, им надо еще о чем-то поговорить.
Наверное, нужно выработать какой-то план действий.
Что-то нужно. Что-то, что поможет не думать о том, насколько притягательна постель, насколько хочется стащить с Уэсли рубашку, и насколько ее тело изголодалось не просто по тому, что было, а по долгим ласкам и терпеливым прикосновениям.
На пути же в ванную Бобби неожиданно вспоминает то, что она тут в чем есть - то есть в больничной пижаме, которую больше не наденет, и где-то должны быть ее джинсы и майка, но вряд ли сейчас это подойдет.
- Мне нечего надеть после душа, - оборачивается Бобби к Джеймсу, и уже совсем не слабая улыбка, а больше соблазнительная, растягивает ее губы: - Хотя, помнится, у тебя должна была оставаться одна деталь моего туалета. Не так ли?

Барбара многозначительно улыбается. Не специально, значит. Это прямо их девиз - не специально переспали, не специально встретились, не специально оказались снова в одной постели, правда, очень целомудренно.
Ей нравится наблюдать, как за маской Джеймса наступают проступать живые эмоции, еще больше ей нравится понимать, как она на него действует.
- Ммм… тогда я оставлю ее тебе, чтобы продолжала и дальше греть на совещаниях, напоминая о том, как все было.
Он ухмыляется, и ей снова хочется его поцеловать, но что Бобби уже успела понять, сейчас с его выдержкой лучше не играть. Из лучших, конечно, побуждений, мистер Уэсли обращается со своей гостьей весьма аккуратно. С одной стороны Пересмешницу это раздражает, запрет на получение желаемого слишком явный, с другой - она ценит одну простую вещь, заботу о себе. В этой заботе есть что-то необычное, приятное, ласковое, что на данном этапе не хочется рушить любовно возведенное ощущение защищенности.

Бобби едва успевает осмотреть ванную комнату, находит взглядом полотенца и халат, касается их кончиками пальцев, бросает взгляд на Джеймса. Правда, сейчас в нем нет ни соблазнов, ни призывов, что не мешает ему побыстрее ретироваться, оставив Бобби с легким чувством досады.
Интересно, они смогут дойти до состояния приятного спокойствия, когда не будет возникать желания помечать собой все углы и поверхности? И хочет ли она подобного? Наверное, да, но и немного нет. И вообще не очень понятно, чего хочется сейчас.
Барбара открывает шкафчик, придирчиво изучая его содержимое, бритвенные принадлежности, элементарная домашняя аптечка, таблетки от головной боли, не удивительно, наверное, голова у Джеймса болит часто. И никаких признаков присутствия женщины, впрочем, это уже Бобби успела понять по самой квартире. Аккуратная, но типично мужская, ничего лишнего, и даже странно представлять, когда - если - в ней появятся женские вещи.

Бобби захлопывает шкафчик, встречаясь со своим отражением.
Бррр. Видали и получше. Волосы выглядят тусклыми, висят неаккуратными прядями, лицо хоть и перестало отдавать зеленью, все еще бледно, да и тени под глазами пока никуда не делись.
Возможно, после душа станет лучше.
Она пускает воду, торопливо избавляет от чертовой больничной пижамы с одним желанием - сжечь ее. И забирается под теплые струи с приятным чувством бьющие по телу, расслабляющие мышцы, смывающие все признаки недомогания. Невольно ладони ложатся на живот, пустой, совершенно пустой и без намеков, и становится немного странно, но все же более спокойно. Не сейчас, не так. Если когда-нибудь Бобби дозреет до ребенка, то это будет уверенное решение, в котором она полностью совпадет с отцом ребенка. А пока все лучше так, так спокойнее, наверное. Она протягивает руку, беря первую бутылку с гелем для душа, втягивает приятный аромат, который на коже Уэсли принимает немного иные ноты. Что ж, интересно, как будет он пахнуть на ее собственном теле. Пена обволакивает тело, окутывает плечи, грудь, живот и бедра, Бобби закрывает глаза, ощущая впервые за последние недели некоторое умиротворение…

...вот только идея с халатом ей не нравится. Он, конечно, классный, большой и теплый, и в нем можно укутаться, но не то. Бобби вытирает волосы насухо, оставляя их влажной волной по спине, оборачивается к еще одному встроенному шкафу - профдеформация неистребима. И находит то, что ей в этот момент кажется нужнее халата. Свежая рубашка в руках пахнет кондиционером для белья, совсем не Джеймсом, но мысль о том, что он ее носит, дает какое-то ощущение эмоциональной брони. И Бобби надевает ее, утопая в приятной для тела ткани. Да, это наверное слишком, наверное перебор, и наверное не способствует успокоению либидо, учитывая, что теперь она светит голыми ногами, и явно дает понять, что рубашка единственное, что на ней есть.
Собственно, реакция Джеймса говорит сама за себя.
- Все в порядке? Если ты против, я сменю на халат...

Удобнее - не совсем то слово, которое использовала бы Барбара, но защищеннее точно. Она кивает, проходя босиком к столу, манится на запах еды. Наконец, чувство голова затмевает практически все, не оставляя пока места ничему другому. От этого даже кружится голова, и Бобби невольно чуть пошатывается, вцепляясь пальцами в стул. Под внимательным взглядом Джеймса, который проникает едва не под кожу, как-то неудобно становится делать вид, что ничего не происходит. Тем более, что Бобби успела понять - Уэсли прекрасно улавливает чужие эмоции, готовый к любым переменам, и только опыт в шпионаже позволяет ей скрыть некоторые вещи очень глубоко.
Она улыбается:
- Оказывается, я голодна до головокружения. Хотя я бы поспорила, что тому причиной.

Возможно, не только еда и близость Джеймса, но и все еще банальное истощение организма. Хотя пристраиваясь на стуле, Бобби прикидывает варианты того, по какому руслу направить вечер. Выспаться, конечно, очень хорошая идея, но она не выдерживает никакой критики рядом с этим мужчиной.
- Я неприхотлива в еде, но в принципе диетический супчик это то, что сейчас лучше всего. И нужнее.
У него и правда одуряющий запах, и первые пару ложек желудок встречает с такой радостью, будто его всю неделю не кормили. Что, конечно, неправда, но ела Морс и правда не регулярно, зато все съеденное не оставалось внутри.

Проклятье. Стоит бросить косой взгляд на Джеймса, как в голове снова начинается что-то невообразимое, возбуждающее нервную систему. Бобби ерзает на месте, давит все парой ложек супа, поднимает, наконец глаза хозяина кухни:
- Наверное, это смешно, но я всегда предпочитала подобные тихие мероприятия походам в ресторан, какой бы изысканный ужин мне ни обещали. - Она колеблется несколько секунд, потом кладет ложку осторожно, переплетает пальцы рук. - И рестораны вряд ли станут чем-то обыденным для нас. Джеймс, я… если… то, что меня не отправляли к тебе за информацией о Фиске, это правда, но это не означает, что так не будет и дальше, если Белова узнает о наших отношениях. Лена опасна, впрочем, как и Гидра, доверия не достойна ни одна, ни вторая. И мне бы не хотелось, чтобы у тебя возникли проблемы.
Кажется, с меньшими страданиями Бобби уходила от мужей, чем сейчас пытается подобрать слова, чтобы сказать - быть любовниками в их случае опасно. Не то чтобы она сомневается в понимании этого Джеймсом, скорее, просто озвучивает то, что следует.
- Эти отношения могут иметь билет в один конец. А я не хочу становиться для Гидры источником информации относительно твоего бизнеса, но и не хочу, чтобы ты подозревал меня в чем-то подобном. Пока я все еще могу выйти в дверь твоей квартиры и не вернуться, оставшись лишь воспоминанием чего-то необычного. Дальше будет сложнее оторваться друг от друга. Ты ведь это чувствуешь, Джеймс.

Ее так и подмывает ехидно заметить, что это могла быть банальная провокация, особенно с учетом, что Бобби так легко завелась. В той ситуации нет никакой гарантии честности. И контейнеры могли быть просто контейнерами и все ее манипуляции с ними могли быть игрой. Все так легко, так просто, но ничего не так. И это подло, провоцировать в Джеймсе подобные мысли. Если бы Бобби хотела уйти, она бы бросила ему эту фразу, заставила бы верить в нечестность ее поведения тогда.
Но вместо этого она отмечает, как Джеймс прикасается к вискам, вспоминает пузырек с таблетками - головная боль злейший враг всех, кто живет на этой планете.
- Ну портмоне и запонки не мой уровень, - усмехается Барбара.

Ей хочется закрыть глаза, и пусть Джеймс говорит. Ей нравится не только чувствовать его руки на своем теле, не только отдаваться ему, но и просто слушать, и Бобби уже даже бросает попытки понять, откуда что берется, и не думает сопротивляться. Она тонет в этом всем, и просто надеется, что сумеет выплывать, не захлебнувшись.
Наверное, так не должно быть. И наверное Джеймс Уэсли фактом своего бизнеса должен был оттолкнуть Бобби. И все эти слова, что Гидра это монстр, ну да, монстр, только бизнес Фиска такой же, просто масштабы меньше, ну и да, все же у Гидры есть определенные идеологические затыки.
Но все же, с точки зрения правильной стороны…
А вообще, какая сторона правильная? Деятельность Фиска и Уэсли  - это уже сфера ФБР. А Барбара не имела никакого отношения к федеральной службе, более того, она не вмешивалась в гражданские проблемы, обусловленные ими и полицией. Это ее не касалось. Каждый зарабатывает на жизнь, как может.

Ехидный голосок внутри замечает: а окажись у Уэсли нулевая материя или что-то из разработок ЩИТа в процессе продажи, тоже говорила бы точно так же? Что он не тот парень, за которым должна охотиться, как агент ЩИТа?
Барбара мысленно шикает на совесть, очевидно, это она. К черту все эти если бы да кабы. Возможно, она загоняет себя в ловушку, но в конце концов, Ник же хотел от нее полного погружения под прикрытием? Чем не оно?

Пальцы Джеймса касаются ее руки, Бобби смотрит на них, в этот раз даже не успев подумать ни о чем сладко-пошловатом. Послушно следует за призывом встать и подойти к мужчине, и как во сне опускается к нему на колени.
Она видит его глаза, видит то пламя, которое сжигает ее саму изнутри, сейчас лишь спокойно лижет языками, послушное моменту и текущему разговору.
- Мне казалось, что это я просто сошла с ума, - голос невольно опускается до шепота, ее пальцы скользят по его лицу, изучая, очерчивая губы. - Понимаю. Я все понимаю.
У нее за спиной десять лет активной службы в ЩИТе, два брака, сотканных из лжи из-за ее работы, и теперь это странное чувство, которое заставляет нарушать все законы логики.
Она понимает слишком многое. А хотелось бы понимать меньше.
И не видеть мысленной картины, что он сам ее пристрелит когда-нибудь.

- А я не хочу уходить. Так что в этом мы с тобой очень даже совпадаем.
Это Бобби уже почти шепчет в губы Джеймса. Она знает, как снять его головную боль. Знает - как добавить еще больше головной боли. Но ей надоело аккуратное обращение с ней, словно с вазой, когда она чувствует его желание, которое рвется наружу. Ей надоело хотеть его поцеловать и запрещать себе. Если уж на то пошло, то имеет право.
И Бобби целует его. Медленно, сладко, позволяя себе не торопиться, позволяя себе в полной мере насладиться моментом долгого поцелуя, ощущая его на своих губах.

Ответный поцелуй не менее сладок и приятен чем первый шаг, который делает Бобби. Сердце норовит рвануть в скач, нетерпеливо отбивая ритм о ребра, но чем сильнее оно бьется, тем медлительнее в поцелуе становится женщина, чувствуя, как мужские руки прижимают к себе ее крепче, не давая даже вдохнуть, не говоря о том, чтобы пошевелиться. Пытка прикосновениями еще более сладкая от того, что рубашка - единственное, что скрывает наготу, и стоит быть чуть расторопнее, как и ее не останется.
- Да, - соглашается Бобби, отрываясь на миг от губ Джеймса. - Да, - повторяет она.
Сумасшедшая.
Безумная.
Поддавшаяся ему, она капитулирует сейчас, признаваясь в собственной невозможности противостоять ему.
И не испытывает ничего, кроме удовольствия.

Больше всего ей хочется, чтобы его пальцы коснулись ее груди, ноющей от ожидания ласки, чтобы спустились ниже, проникая в нее, распаляя все больше. Не торопить, не провоцировать - это самое сложное, но сейчас Барбара не идет на поводу у своего желания сорваться в неистовый, бесстыдный в своей жадности секс. У них есть время, не все время мира, увы, но достаточно, чтобы в этот раз никуда не торопиться, избавляясь от лишней одежды планомерно, изучая друг друга, наслаждаясь. Она задерживает дыхание, когда пальцы Джеймса касаются верхней пуговицы, расстегивают ее, чуть обнажая грудь, но он уделяет внимание не ей. Бобби судорожно выдыхает от невесомых, неторопливых поцелуев, впивается пальцами в ремень брюк Джеймса, усилием воли сводя успокаивая себя, в свою очередь не очень ловко шаря пальцами, чтобы справиться с его собственной рубашкой.

В какой-то момент она просто понимает, что оказывается на весу. Что где-то между долгими поцелуями, совершенно не томными, но пока еще с определенной долей нежности, Джеймс уносит ее в спальню. Простыни, успевшие настыть в отсутствие тела, приятно ласкают обнаженные бедра, стоит рубашке задраться чуть выше.
Все же пуговицы рубашки становятся жертвами нетерпеливости, не стоило их, видимо, все застегивать. Бобби прикусывает губу, стоит губам Джеймса коснуться ее груди, выгибаясь навстречу. Это какое-то противоречивое чувство упрямства, сама завела, и сама теперь старательно пытается сдерживать стоны, рвущиеся наружу, от одних только прикосновений, не говоря уже о том, как легко мужчина угадывает эрогенные зоны, нажимы, степень ласки.

На грани сознания, когда Бобби уже окончательно проваливается в сладостный омут удовольствия, что-то звенит. Она улавливает звук, невольно выныривая из блаженства, со стоном подаваясь вперед, когда губы Джеймса касаются ее живота. Пугливая мысль о том, что в этот раз нужно быть осторожнее, раз уж даже средства защиты сбоят, путается с необходимостью все же озаботиться о безотказном способе предохранения. А противная трель мобильного телефона - ее собственного - доносится оттуда, где лежат ее вещи, где-то совсем не в спальне. И Бобби затыкает любой порыв отыскать его, ответить, кто бы это ни был, она с этим справится завтра.
Мимолетное замешательство вносит какой-то диссонанс в происходящее, сопровождается чуть разочарованным вздохом, пальцы Бобби скользят по волосам Джеймса, зарывается в них на затылке, ощутимо сжимая, чтобы привлечь его внимание. И стоит только потянуться ему к ее губам, как Бобби ловко меняет положение в ситуации.
- Не люблю быть сверху, - смеется она хрипловато, когда светлые длинные пряди падают с ее плеча, щекоча лицо Джеймса, а пальцы рук переплетаются с его. - Но я чуть-чуть.

Ей нужно отключиться от мыслей о звонке, о реальности мира за окном, ей нужно не только отдаваться, но и давать. В конце концов, он ее еще возьмет, а сейчас ее очередь познавать неизведанное. И хотя от резкого движения все еще кружится голова, это не мешает Бобби целовать Джеймса, прокладывая от его губ дорожку поцелуев, останавливаясь на миг там, где бьется пульс на шее.
Раз.
Два.
Три.
Четыре…
Кажется, его возбужденный ритм отдается в желудке, сливается с ее собственным биением сердца, и она снова смеется, немного безумно.
И очень влюбленно.
Она испугается этого, потом, когда придет время.
А пока Бобби продолжает исследовать тело Джеймса, проверяя на реакции, осторожно прикусывает сосок, чувствует его судорожный вдох, и снова возвращается к губам, прижимаясь обнаженной грудью к его груди, пока пальцы, в этот раз уже гораздо увереннее и изящнее, все же справляются со всеми лишними элементами одежды, что на них остаются.
А теперь нет ничего. Только нагота. И жадные, беззастенчивые поцелуи, которыми Бобби касается Джеймса в паху, такие же бесстыдные пальцы, что скользят по его члену, лаская каждый его дюйм.

Кажется, это то, чего Бобби и добивалась. Чувства, что Джеймс на грани. Ей нравится, как остро он реагирует на все ее манипуляции, проявляя это то голосом, то ответным движением. Кончики ногтей не впиваются в его кожу, но чуть оцарапывают, а сама Бобби чутко следит за любой переменой в настроении, поэтому моментально тянется к нему, стоит только почувствовать его пальцы в своих волосах.

И все же она делает это медленно, снова и снова покрывая его тело поцелуями в обратном направлении, пока не возвращается к его губам, снова и снова целуя Джеймса. Ей нравится чувствовать его улыбку, слышать то, что очень приближает их к смеху, Бобби и сама смеется.
- Я вся твоя, - шепчет она в ответ, отзываясь всем телом на желание Уэсли, податливая, готовая сдаться, даже толком не сопротивляясь. Легкое раздражение охватывает ее, когда пропитанный страстью воздух разрывает шуршание упаковки презерватива, с этим нужно что-то делать, чтобы больше не думать, но подумает она об этом завтра. Когда все ее мысли не будут только обо одном, заняты лишь тем, что делает с ней Джеймс.

Его слова почему-то вызывают в голове строчки песни, слышанной как-то раз. Ничего особенного, но сейчас они приходятся как нельзя кстати, и Бобби откидывает голову на плечо Джеймсу, отзываясь:
- Ты заставляешь меня чувствовать себя особенной.
Да, она понимает, что она у него не первая и, возможно, не последняя женщина, о чем говорят придержанные в тумбочке у кровати презервативы. В самой глубине души шевелится что-то, далеко от восторга этим фактом, но в конце концов, срабатывает тот факт, что они оба взрослые люди, живущие достаточно на этом свете. Он ничего не знает о ней, она - о нем, и вряд ли они станут рассказывать друг другу, были ли у них предыдущие браки и какие ПТСР вынесли из прошлых отношений. Хотя, определенно, у Уэсли что-то было, а о себе даже думать не хочется, им с Бартоном не помог даже семейный психолог, ума же у нее не прибавилось ни в коем случае.

Она все так же шла на поводу у своих эмоций, сейчас завязывая дико странные отношения с тем, кого не знала.
И все же, это было единственное, что в эту минуту ее занимало. То, как он двигался в ней, а его руки обнимали ее, то, как ее грудь чувствовала себя комфортно в его ладони, а вторая рука скользила между бедер, доводя ее до возбуждения, от которого некуда было деться, словно все тело было в огне, и Джеймс был горячим на ощупь, то ли от трения тел, то ли от желания. Бобби накрывает его руку на своей груди, второй впивается в его бедро, до которого смогла дотянуться. И старается не задохнуться от того, как все ритмично сплетается вокруг в единое целое. Ему не надо подсказывать, как двигаться, он интуитивно угадывает, что будет лучше, и единственное, что еще в состоянии делать сама Бобби, кроме как стонать в его руках, даже не пытаясь быть тише, это в какой-то момент сжать чуть сильнее бедра, пытаясь остановить его руку, оттянуть момент, прося:
- Еще чуть-чуть.
Ей жаль того, что это все вот-вот закончится, и мысль о том, что не в последний раз, не утешает. Ни Бобби, ни Джеймс не знают, что будет завтра, и хотя впереди еще многие часы, если им обоим никуда не придется бежать, но утомленное тело чуть напряженно вздрагивает, напоминая о том, что еще этим утром оно было измучено банальным отравлением. И потому Бобби просит отсрочки, пусть и самой малой.

Ощущение тяжести тела Джеймса добавляет вкуса моменту. Приятного вкуса, еще более обостряющего все происходящее. Бобби выгибается навстречу каждому его движению, желая ощутить его всего и глубже, хотя куда уж глубже. Но ей все мало, и хотя отсрочка не вечна, она впитывает всю полноту ощущений, распластанная под Джеймсом, словно бабочка, горящая, живая, трепетная от всего происходящего, отдающая с силой и страстью, но не от голода, а от простого желания принадлежать.
Потянуть момент Джеймсу удается, да так томно, сладко и почти на грани пытки, что в какой-то момент Бобби начинает подумывать, что ему и правда в пору добывать информацию, но хорошо бы не таким способом, а то так не ровен часть обеспокоиться некоторыми деталями. Бобби лишь старается дышать, что выходит не просто, сердце раз за разом пропускает удар, тело уже и не выдерживает, отдаваясь и сдаваясь моменту, который провоцирует последнее резкое движение. Она закрывает глаза, не понимая, вообще на каком свете, чувствует тяжесть тела Джеймса, его горячее дыхание на шее и боль в запястьях, от чего даже чуть шевелит им, пытаясь понять, целое ли.

Целое. И Бобби медленно запускает пальцы в волосы Джеймса, перебирая пряди, но стоит ему шевельнуться, как срывается на недовольный стон. Каждое движение вызывает ощущение приятной, но болезненной сладости, будто в теле болит каждая косточка, каждая мышца.
- Ну что ты, я ими гордиться буду, - Бобби заставляет себя открыть глаза, стряхнуть сладость дремоты, и даже принять вполне осмысленный вид, хотя все еще не в состоянии избавиться от того, что вся насквозь пропитана сексом.
И Джеймсом, как бы странно это ни звучало.
Ее палец скользит по его губам:
- Синяки я как-нибудь спрячу.

Его руки скользят по ее телу, и хотя Бобби чувствует себя совершенно обессиленной, она не может не реагировать на любое прикосновение. Это и пугает, и радует, и наводит на мысли, что умереть от сексуального истощения, наверное, приятно, но как бы так выжить, чтобы получать от этого удовольствие и дальше, и не только потому, что все так хорошо в горизонтали, но и потому, что все это далеко не единственное, что сейчас между ними происходит.
Что их сблизило больше, случайная встреча три недели назад или риск стать родителями внепланового ребенка, трудно сказать, но, определенно, оба вариант были примечательны.

Она слышит его.
И то, что Джеймс говорит. И то, как под ухом ее бьется его сердце. А ее собственное замирает в клетке ребер, испуганной птицей сбивается с ритма, пока Бобби задается вопросом - а что будет потом? Она сколько угодно может утешаться тем, что не несет угрозы его бизнесу, но вся правда в том, что ложь никто никому не прощает, ей ли не знать об этом. Бобби беспокойно ерзает, приподнимает голову, оставляя на груди Джеймса легкий поцелуй. Ее пальцы выводят бездумно узоры, в которых нет смысла.
Как и во всем, что происходит.
- Что ты будешь делать, если отношения с Гидрой рухнут и мы окажемся по разные стороны баррикад? Я буду представлять для тебя опасность. Я буду твоей слабиной, источником информации о тебе. Что ты будешь делать, Джеймс?
Сладкое послевкусие любви не подходит для таких разговоров.
Но когда, если не сейчас?