Зачем ей нужна квартира? За последний месяц Бобби в ней бывала от силы несколько раз, все больше сменить вещи и проверить почту. Часть ее вещей уже прописалсь в комнате на базе, где Бобби ночевала, когда не спала за столом в лаборатории. Все это не приносило ни хорошего настроения, ни желания радоваться жизни.
Сегодня она планировала добраться до своей квартиры, забить на социализацию, работу и все остальное, набрать ванную, полную пены и при свечах пить вино и мечтать, когда мир перестанет пытаться скончаться у нее на глазах, чтобы она получила заслуженную пенсию. Уехала бы на Бали.
Или на Кубу…

За всеми этими мыслями Бобби лишь краем взгляда скользит по черному внедорожнику, который стоит очень неудобно, но сил выяснять, кто так обнаглел, у Морс нет. Это Лонг-Айленд, приличный район, вежливость и все такое, но все, что делает женщина, хлопает дверьми машины и выгребает почту из ящика. Счет, рекламные буклеты, счет, снова счет, уведомление, буклеты, и опять они. Цветные бумажки, которые Барбара даже не открывает. Вся эта кипа бумаги летит на тумбу в прихожей вместе с ключами, Пересмешница стаскивает куртку, делает несколько шагов в сторону ванной. И только тогда включается предупредительный сигнал в сознании, рука ложится на пистолет, но поздно - она чувствует укол в плечо, практически мгновенное помутнение сознания. Взгляд скользит по знакомому лицу, губы еще что-то говорят, но Барбара пошатывается, стремясь упасть прямо под ноги мужчине…

...что бы ей ни вкололи, эта дрянь умело играет сознанием, вызывая не самые приятные воспоминания пребывания под пытками у Уорда. Почти сразу же начинает ныть нога, сломанная в тот раз в нескольких местах почти что до щепок, а легкие с трудом способны прокачать воздух, будто правое снова закупорено кровью. Открыв глаза, Бобби видит над собой потолок, пытается осознать неудобство положения - лежит? Где? Прикованная к чему? Свободная ладонь скользит по простыням, черт, дорогие. Это интересно.
Первое рефлекторное движение - дернуть руку, прикованную наручниками к спинке кровати, давя панику при мысли о том, что опять что-то пошло не так и не туда. Она почти тут же шипит от боли в запястье, но от ощущений ее отвлекает голос, на который та и поворачивает голову.
Джеймс.
Вот бы удивиться, да не выходит. А ведь Бобби надеялась, что ей показалось, что это был он у нее в квартире со шприцем.

- Я думала, что мне показалось… интересные у тебя понятия о моем благе, дорогой. Прямо даже не знаю, пробуем что-то новенькое? Связывание пошло в ход? А дальше что?
Сесть, конечно же, не удается. И неприятные ощущения от дергания рукой только усиливаются, приходиться притихнуть. Паника при мысли об очередных пытках утихает, что бы там ни было, Джеймс не причинит ей боли намеренно. По крайней мере, физической. Но психосоматические реакции трудновато все еще успокоит, тело напрягается, отдаваясь болью в старых ранах, заставляя нервничать, дышать чуть учащенно. Бобби старательно успокаивает себя, заставляет вспоминать - что угодно, но не боль, Джеймс не причинит ей физическую боль, ну что касается моральной, тут они оба мастера доводить друг друга разными сторонами баррикад.
- Я не думала, что ты окончательно встанешь на ее сторону, Джеймс. Спасибо, конечно, за любовь и защиту, но что-то не работает.

Не так должно звучать признание в любви. От этого горько, хотя у них что-то все время не так с этими признаниями, до смеха сквозь слезы. И Бобби знает, что любит его, но каждый признание дается с трудом из-за страха потери.
- Отпусти, Джеймс, - Барбара даже пытается лежать смирно. - Ты же знаешь, это плохо закончится для Кухни. Как только я не появлюсь на работе, меня начнут искать, и тогда ЩИТ не будет стоять за куполом, он войдет в Клинтон. По-моему, это не лучший вариант, ни для тебя в частности, ни для Кухни в целом.
Она хотела, чтобы он вернулся.
К ней. А не с Гидрой, с Леной, к Кухне.

Бывают дни, когда Бобби огорчается, что не повезло, и ее не пристрелил Уорд. Вернее, пристрелил, но добрые люди смогли завести сердце, дважды дававшее остановку.
А вот было бы проще, честное слово, чем вот это вот все.
Близость Джеймса действует как обычно. До сих Бобби не может понять, как так, ну сколько можно-то, они ведь уже давно вместе, пусть с перерывами, пусть сейчас вообще не очень часто встречаясь, так как по разные стороны баррикад слишком явно. Но все равно, статистика утверждает, что острая потребность друг в друге отступает со временем, а тут - словно и не так. И вечно голодная по Джеймсу Бобби, тянущаяся к нему, как кошка в хроническом марте…
Ну да, март.

Бобби прикрывает глаза, считает до трех:
- Полагаю, мы все равно с тобой этим сейчас не займемся. Я успокоюсь, когда ты снимешь наручник. Ты же знаешь, что я принципиально не направляю на тебя пистолет и не борюсь с тобой.
Бога ради, она все еще не готова противостоять Уэсли, - вряд ли когда-нибудь будет -  и все еще готова к тому, что он ее может убить. Это белый флаг, пожизненный белый флаг, она может спорить, доказывать его неправоту, но вместе с тем никогда не станет сопротивляться физически.
Правда, это не мешает вспыхивать яркой искрой злости - Джеймс знает ее реакции слишком хорошо, считывая любые ее мысли сейчас, будто бы она их проговаривает вслух. С одной стороны это так прекрасно, когда кто-то тебя так знает, с другой - это ужасно, когда ты не можешь скрыть свои эмоции.

- Знаешь как говорят, нет ничего более постоянного, чем временное. - Сказать ему о том, что Лена постоянно угрожает ему, чтобы добиться от Бобби желаемого? Нет, не стоит, вот этого ему как раз знать не стоит. Бобби никогда ни в чем его не винила, она сама дала Беловой свой поводок в руки, но кто ж знал, что так все выйдет, что Джеймс не уйдет и останется работать на Белову, что сама Барбара вернется к нему, не то чтобы она вообще уходила?
Правда, следующая фраза и изменившийся тон Джеймса бесят Бобби, в мгновение ока снимая весь стресс, зато вместо него вспыхивает раздражение, достаточно сильное, чтобы в ответ на замечание лягнуть мужчину ногой. Не больно на самом деле, скорее уж исключительно для профилактики и чтобы показать, что ей не нравится то, как саркастически он высказывается. Впрочем, да, мало ли, что ей не нравится, как будто это могло остановить Уэсли.

- Я и не пряталась. Один агент всего лишь, не сотни других. Не надо провоцировать ЩИТ, я не хочу конфликтов, я и так последнее время только тем и занимаюсь, что пытаюсь потушить пожары. Думаешь, мне нравится все происходящее? Но ЩИТу нужна только Гидра и Белова, всего лишь, получат и уйдут.
Проклятье. Стоит ей только злостью управиться с другими эмоциями, как Джеймс делает что-то, что начинает возбуждать нервные окончания. Она прикусывает губу, чувствуя, как против воли ждет, что он сейчас наклонится и поцелует ее, это ведь такое естественное продолжение скользящего пальца на ее губах.
Но поцелуя нет. И Бобби медленно выдыхает.
- Как ты себе это представляешь? Остаться с тобой прикованной к кровати и запертой… кстати, где это мы?

- Мне бы это понравилось гораздо больше, будь это все сделано с другим настроением, на мне не было бы одежды, а на тебе - костюма. Джеймс, - в том, как звучит его имя, слышны отголоски мольбы, либо убрать руку к чертовой матери, либо продолжить, но тогда диалог потеряет конструктивность.
Не то чтобы она у него особо была.
Бобби фыркает, но все же отвечает:
- Я вижу, что происходит с Клинтоном. Я, может, не знаю район так, как ты, но я тоже тут пробыла, почти год, помнишь? Я чувствую его настроения, перемены в нем, и мне не все равно. Я хочу, чтобы в конечном итоге было меньше, и на фоне всего, еще и выковырять то дерьмо, которое возможно. Банды - это жизнь Клинтона, в них я не лезу, но Гидра… - Бобби не знает, как объяснить, в чем на самом деле. И когда заговаривает, голос звучит глухо. - Я не считаю, что возрождение Гидры тут - моя вина. Но у меня свои счеты с ней. И с Беловой. И ты играешь в этом не последнюю роль, Джеймс. Ее помощь оборачивается проклятьем, и я боюсь, что однажды она пустит в тебя пулю. Неужели это так плохо, что я пытаюсь сохранить то, что мне дорого, важно, что я люблю? Ты ведь сейчас пытаешь поступать так же. Разница только в том, что я не приковываю тебя к кровати, чтобы удержать от неприятностей, а ты точно так же лезешь на передовую, поджигая стог сена. Думаешь, я не понимаю, кто подливает масла в костер? Джеймс, не обижай мои мозги, это даже больнее, чем то, что ты доверяешь мне избирательно, в зависимости от ситуации.
Но это понятно. И это Бобби сносит без писка, ожидая, когда все-таки они смогут восстановить потерянное доверие.
Когда Джеймс сможет ей верить.

- Я и не знала, что у тебя есть дом, - в голосе Бобби слышится доля разочарования, но она пытается отчаянно скрыть это. - И давно ты его купил?
Зачем спрашивает? Хочет услышать, что он планировал тут долгую семейную жизнь с ней? Все возможно, но кто теперь скажет. Ненужные откровения, болезненные воспоминания, да и она не знает, что бы сказала, сделай он ей предложение.
Как и не знает, приходила ли ему эта мысль в голову. Потому, что для Бобби странным образом предложение уехать на Кубу не было синонимично предложению выйти за него замуж. И понять бы, есть ли в этом разница. Потому, что как говорил опыт, кольца выбрасываются, браки распадаются.
Получив долгожданную свободу, Бобби садится на кровати, потирая руку. Внутри все пылает раздражением, в синих глазах пляшут не очень-то довольные черти. Но она кивает Джеймсу, не пытаясь на него кидаться в возмущениями и бежать к выходу.
Правда, наверное, лучше бы бежала.

- Ты… что… - Бобби ошарашено смотрит на Джеймса, становящегося на одно колено. Предчувствие сжимает сердце, возникает тотальная потребность найти убежище, в котором спрятаться можно от того, что сейчас произойдет. Кажется, Морс забыла рассказать любимому мужчине, что жена из нее хуже, чем дама сердца, что жить с мужчиной она умеет только ввиду открытого окна, в которое можно убежать. И вообще, что хотеть от женщины, не способной накормить мужа, не отравив, и создать уют, не поломав ни черта?
Часть нее очень хочет взвизгнуть и остановить Джеймса от предложения, часть - жаждет его услышать…
А потом обе эти части собираются воедино, возмущенные тем, что предложение пойти по жизни рука об руку звучит в весьма ультимативной форме. Бобби послушно, скорее по велению инстинкта, зажимает кольцо в ладони, и оно упирается гранями камня в ладонь, упирается больно, но она не чувствует этого. Она просто смотрит на Джеймса, не в состоянии решить, наорать на него, швырнуть ли в него кольцом, послать к черту или просто кивнуть и явиться в церковь через месяц.

- Ты правда считаешь, что это такой простой выбор?
Нет, что-то не то. Это не так должно звучать вообще-то.
Бобби опускает взгляд на зажатый кулак.
-  Я не могу с тобой остаться. Господи, как ты не понимаешь, если я останусь, тобой и мной будет манипулировать Лена. Мы никогда - слышишь меня, Джеймс - никогда не отвяжемся от нее! Достаточно понять это по тому, как я уже давно не в Гидре, а все еще не могу попрощаться с Еленой.
Но кольцо Бобби не торопится отдавать, не в состоянии разжать пальцы. Она и правда уже не понимает, чего на самом деле хочет. Ее злит необходимость выбирать, ее злит то, что Джеймс позволяет себе загонять ее в угол.
- Я правильно понимаю, что если я не приду, я больше не смогу вернуться к тебе?

В какой-то момент Барбаре кажется, что Джеймс просто играет с ней. Но нет. Их отношения для него значили так много, что он был готов простить ее за год лжи, за год предательства. Он бы не стал играться такой вещью, как брак. Никто, хотя бы раз вступавший в него, не стал бы играть им.
Но доля манипулирования все же была. И это отрицать трудно. Джеймс давил на болевые, заставлял Бобби выбирать с целью отрезать ее от определенных действий. Ведь не мог не понимать, что выйдя за него, Пересмешница будет гораздо более осторожна в своем выборе впоследствии, ставя на первое место его интересы.
Это все грозило обернуться внутренним конфликтом. Не то что бы Бобби не понимала этого - понимала с момента встречи на Кубе, но надеялась утопить Гидру, вытащив из нее Джеймса.
А теперь? Что теперь? Теперь он ставит ее на грань, с которой либо прыгать в омут вместе с ним, либо оставаться одной, без него.
С последним были проблемы. Без него было очень паршиво, словно, не жила и не дышала.

- Дело не в месяце. Дело в том, что это выглядит ультиматумом… но ты все решил, не правда ли, и сколько бы я не возмущалась, решения ты не переменишь, либо я выхожу замуж, либо пошла вон.
Бобби смеется, качает головой.
- Я себе каждый раз это говорю, когда Белова тонет. А она всплывает. Да и Гидра… что ты знаешь о Гидре? Могу притащить учебник из Академии, ознакомишься с тем, на кого работаешь.
Джеймс был прав, ЩИТу и правда было бы лучше не конфликтовать с населением Клинтона, но не выходило иначе. Бобби и сама имела неприятные ситуации, в которых все заканчивалось не лучшем образом. Она зарывается пальцами в светлую гриву, пытается собрать мысли. Ей нужно сегодня добраться до директора и попробовать донести свое мнение, ну не только свое, на этот счет.

- Спасибо за заботу о ЩИТе, - все же не сдерживает ехидства Морс. Кольцо она прячет. И опирается ладонью на кровать, нащупывая наручники. Пальцы оглаживают холод металла.
Она молчит. Выбирает. Может, послать все к черту, и сказать “да” сейчас? Но нет, против этого возмущается все внутри. Не потому, что не хочет соглашаться, но потому, что Бобби злится на то, что Джеймс загнал ее в рамки.
И еще на то, что несколько минут назад он лишь раздразнил ее. А она ничего с собой не могла поделать, чувствуя лишь чертово притяжение, сводящее с ума. Они не часто сейчас виделись из-за того, что происходило в Клинтоне. И вполне понятно, почему Уэсли решил действовать по отношению к ней таким образом, но это все еще его не оправдывало в полной мере.
А что, если сегодняшняя встреча последняя для них? Что, если она придет в церковь, а его там не будет? Или ее убьют?
Или его, а она не успеет?
Господи, нет, только не его. Уж лучше ее.

Бобби поднимается с кровати. И делает шаг к Джеймсу, быстрый и решительный. Поцелуй выходит жадным, капля горечи и немного злости, она впивается в его губы, беззастенчиво и безапелляционно стягивая с него пиджак.
- Надеюсь, ты никуда не спешишь, - выдыхает она, отрываясь от его губ. - Потому, что я требую хоть какой-то сатисфакции за свое похищение.
Интересно, понравится ли самому Джеймсу быть прикованным к кровати, пока она творит с ним все, что ей угодно? В голове Барбары даже возникает подлая мысль приковать его к мебели и свалить, гордо вздернув подбородок, но вряд ли это будет способствовать здоровым отношениям. Хотя когда они у них были здоровыми? Но все же нет, на такое Бобби еще не готова.
Хотя бы, если это все, что у нее останется, она получит от Джеймса хоть несколько часов прощального удовольствия.

Так было всегда: Бобби нравилось, как сквозь сдержанность Джеймса проступало его желание, постепенно обнажаясь и раскрываясь. Она безумно обожала этот момент, когда со звоном натянутой струны лопалось его терпение, и он завладевал ее телом, перехватывая контроль над ситуацией. И Барбара тому и не противилась, с упоением отдаваясь в его власть, не боясь никаких последствий. Это попахивало мазохизмом, учитывая их некоторые разговоры, и то, что она на самом деле до сих пор не знала пределов, до которых может дойти Джеймс. Какая-то часть оных возможностей обнажилась тогда, когда им владела похоть, но Морс не сказала бы, что ей не понравилось, пусть в какой-то степени ее это немного напугало - похоже, самого Джеймса напугало это больше.

Ради момента, когда его сдержанность переходила в страсть, Бобби многое была готова отдать. Как сейчас, когда его пальцы ловко справлялись с ее одеждой, лишая ее этой защитой, добираясь до горячей кожи. Она и сама путалась в лихорадочных собственных движениях, срываясь на стон, стягивая с него галстук, едва ли не вспоминая тот момент, как он перехватил в свое время ее руки ремнем и…
От этого воспоминания бросает в жар. Но сейчас игра немного по другому идет. Ей болезненно хочется чертовой сатисфакции за то, что он ее завел, а потом еще поставил перед фактом, вынуждая сделать шаг вперед.
Шаг, который ей и в лучшие времена давался с трудом, а теперь, когда стабильность минус много чисел, так вообще невозможно об этом подумать.

К тому моменту, как вопрос Джеймса звоном выдирает Бобби из жарких объятий страсти, две трети одежды на них нет. До Пересмешницы слабым отголоском доходит мысль, что ему на руку ее подержать еще немного тут, в подвале, злость снова вспыхивает яркой вспышкой, провоцируя ее сделать неправильный выбор, например, приковать к кровати и оставить, но она снова гонит эту мысль. Пусть и тянется к наручникам. Бобби толкает Джеймса спиной на кровать, нависая над ним:
- Уравнять шансы, любимый. Чтобы ты понял, как это на самом деле все не просто. - Наручники защелкиваются на его запястьях, приковывая к кровати: - Надеюсь, ты ключ не прятал далеко? Он нам пригодиться.

И вот теперь ее движения становятся более взвешенными, размеренными и спокойными, когда Бобби, будто бы в раздумьи, покрывает поцелуями его шею, грудь, привычно отмечая легкими прикосновениями губ затянувшиеся шрамы от пуль. А пальцы одной руки ловко управляются с застежкой ремня, ширинкой, пробираясь, наконец, под нижнее белье. И замирая, едва касаясь кончиками пальцев, чтобы следом одернуть руку.
- Ты же не думал, что это останется безнаказанным, Джеймс? Вот это мое похищение, ультиматумы и прочее?
Бобби тянет время, все так же лениво целуя, беззастенчиво ерзая, заставляя ощутить каждое свое движение сквозь ткань, но не торопясь помочь двигаться дальше, несмотря на то, что издевательство и над собой. Но не зря же годами училась иметь хоть какой-то контроль. А Джеймс пусть думает и догадывается, что сейчас будет, то ли его цинично изнасилуют со всей любовью и страстью, то ли оставят прикованным к кровати в довольно неудобной позе.

Наличие ключа Бобби все же проверяет. Будет жаль, если он испортит весь ее план, который окончательно сложился в белокурой голове, грозя превратить этот вечер совсем не в феерию удовольствия. Суть в том, чтобы вовремя удрать, иначе Бобби была просто не уверена, что доживет до свадьбы. Ну или хотя бы до завтрашнего утра.
В ней будто бы проснулся черт противоречий, который зудел и напоминал, что она никогда ни одному мужчине не позволяла себя ставить в неудобную позу выбора и начинать Джеймсу не стоило. Это было сродни проверки на любовь, которая свойственна юности, но он-то знает, как сильно она его любит, чтобы вынуждать к чему-либо подобному. Всему свое время.
Правда, наступило бы время брака, Бобби все еще не была уверена. Обжегшись дважды, в третий раз не ныряешь в горячую воду с головой.

В голосе Джеймса все больше проступает то, что Барбара обычно называет одним словом - секс. И ей и самой-то нелегко держаться, чувствуя его эрекцию, чувствуя, как напрягается его тело, а ее собственное радостно отзывается на это всеми доступными способами. И она выплескивает собственное желание в поцелуях, в легких укусах, в настойчивых прикосновениях, не позволяя себе одного - коснуться члена Джеймса, будто бы это запретный плод, хотя разрядка бы не помешала обоим, но нет, так просто ничего не будет. Бобби и сама уже мысленно мечется между собственным планом и желанным удовольствием, а от того, как звучит голос Уэсли, в груди идут вибрации, заставляя задрожать - она бы и сама с радостью уже на все плюнула.
- Не люблю, - подтверждает Бобби, с трудом переводя дыхание, тело все сильнее ноет от желания прикосновений рук Джеймса, от того, как он обычно ее целует, покрывает ее кожу поцелуями. Она впивается ногтями в постельное белье, заставляет себя подумать о том, как мастерски он умеет причинять ей боль, чтобы хоть как-то охладить пыл происходящего. Действует хреново, но все же лучше, чем если бы она тянулась к наручникам отомкнуть их. Покажет, конечно, покажет, если еще будет хотеть хоть что-то показывать.

Впрочем, Барбара точно знала, после того ада, что они пережили, после того, как ему пришлось заново учиться ей доверять, а ей - учиться не злиться, чувствуя привкус недоверия во время поцелуев на его губах, ее месть не будет поводом для Джеймса отказаться от нее.
Но зол будет.
Очень сильно зол.
И черт его знает, чем ей придется заплатить.
Бобби снова возвращается к губам Джеймса, этот поцелуй выходит долгим, с привкусом отчаяния и немного той боли, что постоянно есть между ними. Интересно, если - когда - Уэсли получит ее с концами, хотя куда уж больше, она ему душу отдала, но ладно… так вот, получив ее с концами, они смогут жить без боли? Или все же это часть их любви, такой, какая она есть?
Пересмешница с неохотой отрывается от его губ, голова кружится и туманится собственным решением, нетвердыми движениями она сползает с кровати, и с самым спокойным видом начинает собираться, по-армейски быстро, без лишних движений.

- Так вот, я могла бы оставить тебя тут, пристегнутым, а потом подсказать кому-нибудь тебя найти, но в моих планах нет желания доставить тебе унижение. Я просто хотела показать тебе, что чувствовала в тот момент. И не сказать бы, что не понравилось, но ты не стал продолжать.
Вот оно, что взбесило.
Он не стал продолжать.
Уж лучше сначала взял ее, а потом делал все свои плановые признания. Бобби торопливо берет ключ, расстегивая один наручник, который тут же перестегивает к кровати, сует в пальцы Джеймса ключи уворачивается, чтобы взбежать вверх по лестнице к двери… и обнаружить ее запертой.
- Твою ж мать! Джеймс! А в следующий раз ты амбарный замок повесишь, чтобы меня запереть от реальности?!

Бобби судорожно выдыхает, когда Джеймс разворачивает ее лицом к себе и прижимает к двери. В этот момент она практически ненавидит свою физическую зависимость от него, когда ее клинит, болезненно клинит на желании принадлежать. Настолько, что выкинуть эти мысли тяжело из головы, учитывая градус возбуждения, до которого все повысилось. В помещении даже воздух становится тяжелым и густым от нереализованного желания. И на какую-то минуту ей кажется, что сейчас ее поимеют прямо у двери, но…
Но нет.
На ее памяти Джеймс только раз терял контроль настолько, чтобы повести себя несдержанно и грубо, впрочем, она и против-то не была, в первый момент немного напуганная этим порывом, но больше ошарашенная. Сейчас Барбара вопреки здравому смыслу испытывает желание довести его до состояния бешенства, чтобы не было никаких преград и ограничений. И все же, она заставляет себя не провоцировать, хотя и срывается на стон от ощущения его тела, от соприкосновения бедер, от его запаха, что сводит практически с ума.

Она видит его глаза, но вот его слова с трудом пробиваются сквозь наслоение эмоций.
- Так будет только хуже, - едва выдыхает она, зная это по себе, не стоит пытаться запереть или лишить ее выбора. Она была слишком свободолюбивой, слишком по себе, слишком вольной, чтобы позволить кому-то диктовать условия, по которым она будет жить.
Даже если это забота, мотивированная любовью.
- Знаешь, Джеймс, что в этом всем самое настоящее - ты все так же живешь по старым правилам. Своя работа, свои решения, свои тайны, - и в голосе Бобби слышится ядовитая горечь. - Ничего не изменилось, правда? И даже прощения мне не заработать.

Не появляться в Клинтоне…
На самом деле, вполне выполнимое условие. Найти себе иное задание, выпросить у Картер разрешение, умотать к чертовой матери из страны. На две недели, на месяц, на год, возможно, попытаться научиться жить без Джеймса, вот только пальцы нащупывают кольцо, так грубо сунутое в карман джинсов. Она не знает, что со всем этим делать, он ее ломает, и Бобби не понимает, как вообще жить-то теперь, со всеми этими сложностями.
- Иначе что? Сдашь меня? Используешь? Ну ты ведь знаешь наш уговор, Джеймс, он все еще в силе. У тебя всегда есть шанс решить проблему собственноручно, одним метким выстрелом.

Это звучит практически как вызов, снова вызов, хотя воспоминания о том, что происходило на Кубе, вызывают неприятную дрожь по спине. И то, что Джеймс выглядит уставшим, немного сбивает Бобби с боевого настроя. Она даже делает несколько шагов вслед за ним, но замирает посреди лестницы, сиротливо обхватывая себя руками, рассматривая того, кого любит больше жизни. Иногда ей очень хочется его не любить, суметь уйти от него, но она никогда на такое не будет способна. Она даже сейчас не может нормально уйти, хотя уже настолько зла и расстроена, что оставаться не имеет смысла. Но стоит и смотрит на него в ожидании то ли ответа, то ли в желании убедиться, что ему сейчас не станет плохо.

Хочется шагнуть вперед.
Спуститься с лестницы, обнять Джеймса, погладить его по вискам, привычным жестом стараясь заглушить головную боль. Напомнить о лекарствах, спросить, что у него сейчас с ними, что и как должно использоваться.
Сделать все то, что положено делать любящей женщине, а не вытрясать из него душу в отместку за подобное по отношению к ней самой.
И ничего этого Бобби не делает, лишь медленно опускается на ступеньку, вцепляясь в деревянные перила, сверля Джеймса взглядом.
Сердце пропускает удар, его слова отдаются холодком в желудке, неужели он и правда застрелиться, если с ней что-то случится? Какой абсурд, но как реально звучит, и сомневаться в этом почему-то не приходится.

- Мне не нужны твои извинения, Джеймс. Все, чего я просила, это верить мне, как бы ни было тяжело делать это заново. Мне было бы достаточно этого. Этого и права на выбор, не форсированный обстоятельствами и твоим желанием. Этот выбор мы должны были делать оба, а не ты за нас обоих, ставя меня перед фактом. Ты заставляешь меня выбирать между жизнью с тобой и жизнью без тебя, а, поверь, я знаю, как хреново без тебя.
Она замолкает.
Молчит долго.
Не тянет время, просто не понимает, что ей говорить. Как быть с тем, что он сам сейчас сказал. Прощение без необходимости, да прощать не ее конек, обычно прощения просит она, есть, за что. И сейчас тоже. Тем более, что она сама не без греха, и ее собственная зацикленность на Гидре...
Ну в общем, их вина друг перед другом настолько очевидна, что и обсуждать не хочется.

- Джеймс, - глухо зовет Бобби. Она смотрит на него, борется с желанием подойти, но знает - стоит вторгнуться в его личную зону, и все, разговора не будет. Дело даже не в том, что они утонут друг в друге, нет, просто то, как на нее действует Джеймс, не меняется с годами. Она просто не сможет продолжить говорить, играть в игры, устанавливать правила. - Пообещай мне две вещи. Что решишь конфликт с Адской Кухней с минимумом жертв с обеих сторон. И что уберешь Белову из моей жизни до того, как это окончательно разрушит то, что у нас есть. Пожалуйста.
Она не может просить, не давая, не предлагая ничего взамен. Рыночная экономика работает в жизни, работает в отношениях. Палец Бобби оглаживает кольцо в кармане.
- А я попробую не вовлекаться в дела Кухни настолько, чтобы ты не думал о моей смерти. - Хотя это как получится, они оба это знают. - И приду в церковь.