Баки матерился, шаря изрядно замёрзшими руками по асфальту. Февраль в Штатах - не чета февралю в России, конечно, но если гулять в лёгкой ветровке и кедах, то замёрзнуть может даже суперсолдат. Даже изрядно накачанный горячительным, согревающим и прочими прелестями непростой агентской жизни.

Барнс всё ещё был в самоволке. Не то чтобы ему не дошло парочка (десятков) ласковых сообщений с работы на его выключенный (снова) телефон, но он не отвечал на них из вредности, так же как и не являлся на базу ЩИТа, а ведь всего-то и надо было, что явиться туда хотя бы разок или сделать один звонок, попросив об отпуске за свой счёт, предупредив, что его не будет... Вредничал Джеймс в основном по отношению к самому себе. Его дырявая, как решето, и местами позабытая жизнь снова дала трещину, не то чтобы он остался на обочине, но в эмоциональном плане Джеймс сейчас напоминал себе восьмиклассницу после расставания с первым мальчишкой, возможно даже восьмиклассницу в положении. Потому что не должен был, не должен Зимний после случившегося так безбожно пускаться во все тяжкие. И бухать. И вспоминать все на свете неудачные опыты в своей молодости, второй молодости (после разморозки), энной молодости (после какой, говорите, разморозки?..).

Наконец-то поиски Барнса, поиски почти вслепую из-за хреновой освещенности улицы увенчались успехом. Он крепко схватил пальцами крохотный камешек, хотя скорее обломок асфальта рядом с клумбой, и, поднявшись на успевших частично онеметь ногах (искать боевые снаряды пришлось действительно долго), ловко метнул его в окна квартиры на четвёртом этаже. Камешек ударился о стекло с характерным стуком, оставив его целям, и упал на подоконник, скатившись вниз. Барнс, несмотря на то, что последние дни были немного в тумане, всё ещё обладал исключительной памятью на цифры и адреса, ну и на лица тоже, но это уже вторично, конечно же.

С Нат они не виделись слишком давно, слишком давно не разговаривали. По сути, с той самой встречи, когда он попытался её убить, а она - придушить его ногами, им доводилось пересекаться всего пару раз, и то, что называется, пересекаться, не обмолвившись даже словом. Джеймс всё думал, стоит ли это исправить, или же не тревожить прошлое. Ну а сегодня, оказавшись в нужном городе с нужным настроением, возникали уже не сомнения, а совсем другие вопросы.

- Наташа, как так-то?.. Ты меня между прочим ждать обещала, а сама забыла, с четверга-месяца?..

Барнс швырнул ещё один недо-булыжник в окно, щуря глаза, словно стекло вот-вот разобьётся,  ну а месть за разбитое стекло Нат точно последует, если он додумается швырнуть камешек слишком сильно. Но пока что всё обходилось, у Барнса была полная ладонь камней, которые он насобирал откровенно говоря с трудом, причем половина из них была гостками земли, бесполезными и неприменимыми в тяжелом деле.

С Наташей совершенно точно надо было поговорить, хотя бы спросить, как она справляется со всей этой дрянью, пока возможности сбежать в криокамеру больше нет. Под рукой у Джеймса была уже изрядно нагретая теплом его тела банка, банка с отличными солёными огурцами, три литра спасения от тяжелой формы похмелья. Этим он собирался откупиться от Вдовы, чтобы она его не прибила на месте за поздний ночной визит.

- Я знаю что ты там, Нат! - Барнс уже было замахнулся, чтобы продолжить попытки побудки, несмотря на то, что кто-то из соседей уже проснулся быстрее и пообещал полить его помоями. Но рука Баки замерла не поэтому, ему показалось, возле нужного ему окна зашевелилась штора.

И вот в ясном лунном свете из окошка, немного растрёпанная, немного сонная, всё такая же юная и рыжая, показалась Наташа. Счастливой она не выглядела, да и кто будет радоваться, когда тебя разбудят среди ночи стуком в окно? Особенно когда ты живёшь, как бы, значительно выше первого этажа. Грохот в дверь был бы хуже, ну а еще, предполагал уж слишком быстрый контакт, потому ломиться сразу в дверь Барнс опасался, точнее справедливо опасался за собственное достоинство, ловкий удар коленом по которому бы несомненно компенсировал идиотскую ночную побудку. Ну а так, стрелять Нат вряд ли сразу будет из окна, хотя она стреляла отменно. Ну или хотя бы стрелять на поражение, потому что плясать под пулями Барнс был не готов.

Увидев давнюю коллегу и давнюю любовь в одном лице, Барнс заулыбался до самых ушей и просиял лицом, отчего последнее стало формой круглее злополучной полной луны. Ну а то, ясно солнышко ведь показалось! Правда, почти сразу Барнс немного помрачнел, потому что Наташа, то ли спросонья, то ли в отместку, на всю улицу назвала его Барнсом. Распространённая, конечно же, фамилия, но бывалый параноик в поддатом Зимнем не дремал даже от настоящей столичной, а потому, будучи сейчас в некоторой мере беглецом, он сразу же прижал палец к губам, прося не звать его по имени.
Мол, они услышат.

Загадочным "им" вряд ли было дело до перипетий личной жизни одного отдельно взятого Зимнего и Вдовы, но вот спать хотелось. Потому Джеймс вполне резвым шагом, и на удивление прямой походкой направился к входу в здание, и взбежал по лестнице. В коридоре, ещё до того, как открылась дверь, он даже замер на пару секунд, не в нерешительности, нет, он скорее мучительно соображал, на что же идёт, и чего ему теперь ждать, да и вообще, не поздно было ещё сбежать, желательно поставив банку с огурцами на пол в качестве презента.

Но дверь отворилась, в проёме показалась всё такая же сонная и немного встревоженная (или воображение у Джеймса разыгралось?) Наташа, и Зимний вздохнул, направляясь вперёд уже снова уверенным шагом. Правда, на пороге его слегка колыхнуло из стороны в сторону, всё же, содержание крови в его спирте было весьма незначительным.

  - Ну что ты вот сразу, Барнс да Барнс, на всю улицу, меня, может, на работе ищут... Сколько, говоришь? - Джеймс на пороге не задерживается, а проходит в помещение, слабо освещенное, но глаза его уже привыкли к ночной улице и он может рассмотреть очертания мебели, обстановки, вполне комфортной на вид, не то что его новая халупа. Тут всё было на зависть обжито, как для Джеймса даже по-домашнему. Он одобрительно кивнул, вспоминая, что Наташка задала вопрос, ах да, пахнет, он, к сожалению, пахнет. - Семь, - решил без обиняков признаться Зимний, вздохнув, и добавив, для точности. - Дней. Видишь, аж решился к тебе на поклон прийти, и не без гостинца! А ведь я даже не думал, что в Штатах столько добрых людей. И к тому же русских. Ты кофе случайно не хочешь? Странный вопрос посреди ночи, но я бы да. Ты прости, что я так поздно, надо было днем, с предупреждением, и желательно при галстуке, знаю, знаю. Я просто хотел спросить. Погоди.. - Барнс хмурится, уходит по коридору - в ванную, находя её интуитивно и безошибочно, правда сам процесс походки уже не такой безошибочный и Зимний разок врезается в стену протезированным плечом, оставляя вмятину.

В ванной он моет руки, умывается и добрых секунд десять пялится на своё отражение в зеркале. Заросший мужик с залегшими под глазами тенями, как только Наташа пустила такого домой? Да и узнала как?.. Барнс вдруг понимает - по голосу. Он её голос тоже узнал бы среди многих. Как уже узнавал однажды, и узнавание это ощущалось сродни ожогу.
Выходит он изрядно посвежевший, без кепки, и всё ещё при банке. Проходит в кухню и опускается на табурет. Ставит на стол огурцы и чуть отодвигает от себя.

- Держи, Натусь. Хрустящие, как когда-то, честное солдатское! И это самое, с праздником тебя.

С сегодня Зимний точно чем не промазал - это с двадцать третьим февраля.
Защитник родины? Так точно!
Яйца есть? Ещё какие..

- Эксперимент, как же, - ворчит Барнс. Только и успевает, что проворчать, перед тем, как скрыться в ванной, ну а что, он порядочный человек, порядочные люди перед едой моют руки. Когда они с улицы, хотя бы. - Имел я в виду такие эксперименты...

Как водится, возвращается он изрядно посвежевший, разве что запах от него всё ещё характерный, конечно не из тех, которые "рядом с ним в воздухе можно повесить ложку и будет висеть", но сразу ощущается что последние деньки Барнс и правда времени не терял.
Вид у Джеймса крайне довольный, и неясно толком, потому, что он побывал в необычайно чистой и удобной ванной, такой, которую он не видел уже больше чем пара недель, или же потому что Наташа не выставила его из дому, отпинав по яйцам, а в кухне у неё теперь подозрительно вкусно пахнет кофе, и, кажется, рыбкой.

Желудок у Барнса сейчас самым подлым образом играет в предателя и выводит слишком уж громкие трели, и, едва Джеймс усаживается за стол, и правда больших усилий стоит не то что не проглотить парочку бутербродов, даже толком не жуя, а даже не потянуться к ним рукой. Так, бросить парочку влюбленных взглядов.. И продолжить разговор. Еда, так же как и кофе, так же, как и алкоголь, и вообще всё материальное - этой ночью совершенно не важно, Джеймсу кажется, он понимает (хотя на самом деле это градус алкоголя в его голове достиг просветления), правда понимает, насколько много за все эти годы, десятки лет, он упускал. Дело даже не в людях, которые проходили, самая странная из проблем Зимнего теперь, когда он адаптировался, восстановился после обнулений, программирований и вынужденных программных установок - это самоидентификация. Он слишком долго упускал самого себя.

- Да что меня-то поздравлять, - ворчит Барнс, прихватывая "ушко" чашки с кофе, будто вовсе и не изголодался он по этому свежему напитку, приготовленному дома. Отхлебывает осторожно, чтобы не обжечься, и блаженно выдыхает, наслаждаясь горьковатым кофейным вкусом, и ароматом, который пронизывает буквально до костей и почему-то здорово успокаивает. Наверное, потому, что отрезвляет. - Я ведь даже не русский.

Последнее Джеймс произносит с неким сожалением, годы в Красной Комнате, несмотря на все ужасы, ему нравились. Всё приняло скверный оборот уже потом, когда у него начались проблемы с памятью, и почти сразу вмешалась Гидра, ну а те времена, когда он был Зимним Солдатом, не марионеткой на поводу у белых халатов, нет, а убийцей, солдатом и шпионом, который мог принимать собственные решения... У которого были собственные подопечные, которых он растил, о которых заботился. Как Наташа, например. Те времена не могли быть плохими, ни при каких раскладах, Барнс вспоминал о них со странным теплом, хоть и не без привкуса горечи. Впрочем, это, наверное, всё кофе.

Разыгравшийся аппетит Джеймс одолеть не в состоянии, потому он в наглую, без разрешения, тянется к одному из бутербродов - чудесно свежая рыбка на белом хлебе - и одним укусом отхватывает половину, почти тут же глотая. Что хлеб, что рыба - такие, что тают во рту, и жевать их совершенно без надобности, хотя Барнсу наверняка бы стоило оценить вкусовые качества и есть хоть немного медленнее. Потому что спустя полминуты трёх бутербродов уже нет на тарелке, а Барнс отнюдь не выглядит сытым, впрочем, прокормить суперсолдата с повышенным метаболизмом никогда не было делом из простейших.

И всё же он решает остановиться, совсем немного, как минимум чтобы осмотреться ещё раз. И посмотреть на Наташу, тотчас невольно сравнивая с образом в его воспоминаниях. И совпадения просто потрясающи, хотя Джеймсу известно, что Наташа почти не подвергалась заморозкам (чего нельзя сказать о программировании, к сожалению), её сыворотка работает, ровно настолько, что все изменения - что-то в оттенке волос, что-то в макияже (изменилась ведь мода, и даже очень), и самое существенное - её взгляд, в котором теперь не то что столько усталости, но столько.. уверенности. Когда-то эта женщина была его подопечной, когда-то он мог её чему-то научить, но время прошло,  и поглядите только, вот они, Барнс из криокамеры, охреневающий от происходящего, и Наташа Романова, для которой справляться со всем этим - практически личный конёк. Барнс тут же себя одёргивает - то, что она так выглядит, не значит, что так на самом деле, Наташа ведь прекрасная актриса, кому, как не ему знать, будь она актрисой чуть похуже, ей бы выдали Оскар, ну а на самом деле мало кто в принципе догадывается, когда она играет, врёт.
У всех них есть свои таланты, свои защитные механизмы, свой панцырь..

- Кофе с бутербродами, - изрекает Барнс, прожевав уже четвёртый бутерброд, и мысленно отмечая, что молча пялиться на Наташку такой долгий промежуток времени - не то что моветон, а чревато вполне заслуженными травмами, а, значит, стоит объяснить свой визит. Хоть немного. - У меня тут деньки сложные выдались, я хотел сказать, сложнее, чем обычно. В любом случае, я честно не хотел мешать тебе спать, но давно хотел тебя увидеть, - "и убедиться, что ты не отобьешь мне в отместку почки", - и спросить кое о чём. Насколько мне удалось разузнать о тебе, ты здесь.. как дома. Ты Мститель, тебя принимают за свою - во всяком случае так всё это преподносится, ты.. Ты выглядишь великолепно, чёрт, как тебе удалось не застрять там?..

Барнс замолкает.
"Там, где нас разлучили. Там, где нам потёрли воспоминания, вытеснив нас совершенно чужими личностями."
Он отпивает кофе. Опускает взгляд, почему-то Наташе в глаза сейчас смотреть правда больно.
Наверное потому, что он всё же задает вопрос, пусть мысленно, пусть себе.
"Как ты смогла так полноценно жить после того, как они забрали у тебя главное? Забрали у тебя - тебя?..."

- Идиотские вопросы ночного пьянчужки, знаю, - хмыкает Барнс. Отпивает ещё кофе, поднимает на Наташу взгляд. - Теперь точно полез бы, Нат, знаешь ли, ты совершила одну ошибку - пустила меня к себе домой, собственными руками, мне не пришлось даже умолять на коленях, - Барнс улыбается шире, это смешно, забавно. Ровно настолько же, насколько является правдой.

Они похожи, они всегда были так дьявольски похожи, если бы не одна простая истина, при всей своей способности причинять людям боль, при всей жестокости, Баки не умел так ранить словами. Причем Наташа сейчас его ранить даже не пыталась, Барнс понимал, но эта обезоруживающая, щемящая искренность, хотя скорее это можно было называть оголением неприглядной правды, почему-то вызывала ощущение бегущего по загривку холода.
Адаптировался, ознакомился с современными технологиями, слэнгом - это да. Но пережить то, что с ним происходило на протяжении долгих лет - Барнс не пережил. Прошлое всё ещё приходило к нему - бесплотными тенями, на стенах, от которых можно было понапрасну шарахаться, воспоминаниями, всплывающими в самый неподходящий момент. И снами, чёрт возьми, со сном у Баки был полный швах.

Джеймс не представлял, как бы сложилась его жизнь, если бы ему так же, как и Наташе, удалось тогда уйти. И не задавал себе глупых вопросов вроде - а почему за мной никто не пришел? Не искал? Не спас?.. Оказавшись на развалинах, которые теперь являла собой его жизнь, Джеймс не хотел ступать на путь обвинений и перекладывания ответственности, нет, виновники были наказаны уже не единожды, с Гидрой он можно сказать поквитался лично. А теперь пора было строить, строить что-то новое, искать новые контакты, новый смысл. И если работа на ЩИТ пока не стала для него тем самым пристанищем, то на этом не нужно было останавливаться. Наверное. Сейчас Барнс, испытывая печальнейшее из ощущений - что он трезвеет - не был уверен совершенно ни в чём.

- Ты жестока, - усмехается Джеймс, отхлебывает ещё кофе, напиток горький, прямо как его жизнь, горький, горячий, а остановиться невозможно, да и негде, наверное. - Жестока но чертовски права. Нет, не подумай, я не плачусь тебе по поводу.. отсутствия поддержки, ты знаешь меня, я с многим могу справиться сам. Я просто немного растерян, и мне очень захотелось увидеть тебя, именно тебя, человека, который знал меня задолго до сегодня, и знал меня уже другим. Это на самом деле здорово отрезвляет.

Что бы не говорили, Зимний Солдат был программой, но и человеком, до того, как память Баки начала сбоить, его не замораживали и почти не чистили память. Это была опасная, но и веселая жизнь безродного и беспамятного солдата, который, кажется, уже родился с жутким протезом вместо руки. И это было не страшно. А вот оказаться вне времени, вне системы, вне социальных связей снова внезапно было очень даже страшно.

- Я над этим работаю. Это, - Барнс делает неопределенный жест рукой, указывая на себя и извиняюще улыбаясь, очевидно, за запах алкоголя, который наверняка от него исходит. - Просто очередной этап, переходный. Я так думаю.

Барнс отвлекается на бутерброды  и с аппетитом поглощает ещё парочку, в этот раз уже тщательно прожевывая и наслаждаясь вкусом. На самом деле, он странно себя чувствует, нагло вломившись в квартиру Наташи посреди ночи без приглашения, и вытягивая её на откровенные разговоры. Тем удивительнее, что это сработало, и через минуту Джеймс буквально греется в её улыбке. Что-то знакомое он улавливает в её мимике и глазах, что-то, что было у неё ещё до того, как Наташа стала "предательницей родины" и сменила сторону, практически на сто процентов обновив круг общения, что-то родное. И слова сами слетают с губ, прежде чем Джеймс успевает обдумать их смысл.

- Ну отчего же в любое время, я вежливый кот. И только на правах взаимности, замётано? Я.. На самом деле, я знаю, зачем я пришел. Только сейчас понял. Я хочу снова быть твоим другом.

А ведь случай, когда Баки пришлось убить человека по приказу начальства, а рядом с ним оказался его же ребёнок, и положил начало сбоям программы Зимнего Солдата... Сколько воспоминаний, сколько кошмаров в прошлом, а некоторые из них словно живые до сих пор.

Баки припоминал названное Наташей имя и непроизвольно поморщился, наверное, Кудрина принадлежала к числу тех людей в Красных комнатах, кого следовало остерегаться больше остальных. Учёных откровенно боялись, и не напрасно. Физическая подготовка и тренировки делали агентов выносливее и повышали шансы выжить в результате очередных "усовершенствований", но от случайной гибели на хирургическом столе или в процессе реабилитации не был застрахован никто. Более того, эти ребята были на короткой ноге с руководством, и именно они решали, какие ещё модификации стоит произвести с агентами, чтобы они служили родине ещё преданнее и эффективнее. Барнсу следовало только радоваться, что он уже и сам по себе был модифицирован так сказать до отвала, может, ему и вторую руку бы оттяпали, но протезированные пальцы, во всяком случае в то время, всё же значительно уступали моторикой живым и настоящим, а, значит, это бы ухудшило его качества, как агента. Потому эти ребята ограничились модификациями памяти, за что, впрочем, Баки им тоже спасибо никогда не скажет.

- Санторини, - отвлекается Барнс, усмехаясь, - это где вообще?.. Греция? Ишь, буржуйка.. У меня вот турне по американским мотелям было, столько любопытных личностей встретил, столько бомжей, у которых можно было позаимствовать одежду, пока я не добрался до музея в Вашингтоне и не смекнул, что к чему. Улыбаешься? А я ведь не шутил, - Баки тихо смеётся. Наверное, придя сюда ночью с банкой огурцов, Баки даже не подозревал, насколько это было правильное решение. А сейчас ему действительно стало легче, просто потому, что есть ещё в мире хотя бы один человек, которому довелось пережить практически в точности то же самое. Говорить с Наташей кажется настолько легко и просто, будто и не было десятилетий затяжного молчания, и только вчера они вместе были на задании, споря, кто из них угощает ужином.

Прикосновение не кажется внезапным. Скорее, Барнс ждал этого, и в ответ мягко сжимает её пальцы своими. Какое-то время он просто молчит, да что там, оба молчат, и Баки кажется, что он наконец-то дышит. В голове всплывают какие-то забавные и не очень случаи, истории, которыми можно поделиться с Нат, да хотя бы смеха ради, и на душе становится теплее само собой.
Но, всё же, некоторые из воспоминаний по-прежнему омрачают.

- Нат, а ты просто так вспомнила её? Кудрину. Или тебе что-то напомнило о ней.. и не наш разговор? - Баки хмурится, некоторые ребята что из Красной Комнаты, что из Гидры, обладали невероятной живучестью. Как раз из тех, кого, как выразилась Наташа, следовало убивать в колыбели. - Я часто думаю о прошлом. И, если Гидра показала себя, и у нас была возможность свести счёты, с Редрумом всё куда менее прозрачно.