Оказаться дома было внезапностью, особенно оказаться дома с её помощью. Их знакомство было спонтанным и не сказать чтобы приятным, Эрик пытался убить Марию, а Мария зарядила ему по яйцам, это конечно вызывало уважение, но было чертовски больно. После проще не стало. Мария привлекала его контрастной внешностью, пусть он и предпочитал чёрных, но не оценить сочетание чёрных волос, молочно-белой кожи и ярко-голубых глаз было очень сложно. Эрик был из тех мужчин, которые привыкли получать то, чего они хотят, а после почти сразу же терять к этому интерес, практически забывая о произошедшем, но с Хилл, чёрт возьми, всё было по-другому. Она была недоступной, на неё практически не действовало его природное обаяние. Она никогда с ним не соглашалась, а ещё, что прискорбнее всего, она занимала положение в обществе заметно выше его. Раньше Стивенс об этом не задумывался никогда, а сейчас, когда Мария тащила его домой, в очередной раз чувствовал себя.. почти что голым, неопределившимся по жизни. Рядом с этой женщиной, отчётливо знающей своё место в структуре, Эрик особенно остро ощущал, насколько он на распутье, и насколько бесцельна его жизнь последние эдак полгода. С того самого момента, когда он удрал из Ваканды, закрыв свой старый гештальт и побывав в кресле братца, Эрик не мог найти более движущий мотив, что-то, что снова заставило бы его стараться.

Дома это чувствовалось особенно остро. Он указал Марии путь к своей берлоге, которая оказалась нетронутой ни жаждущими расправы с ним бывшими союзниками и наёмниками, ни скруллами, ни агентами ЩИТа, ни, уж тем более, родственниками из Ваканды. Всё было на месте, и россыпь ярких этнических масок на стене вперемешку с зеркалами в витиеватых рамках, и парочка кресел чудаковатой формы, одно из которых Эрик украл у весьма именитого дизайнера, а второе нашел на барахолке. Действительно, это место дышало им, но Эрик сейчас не чувствовал себя достойным всего этого, африканский колорит казался чужим - он ведь сбежал с родины, верно?..
В общем, ему было хреново, и он не очень-то хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии.
Но ещё меньше хотелось оставаться здесь в одиночестве.
Стивенс прошествовал в кухню, надо было что-то поесть, но его по-прежнему немного мутило, значит, надо было что-то попить, только вот незадача, Эрик совсем не хотел чай.

- Я прятался, правда, - отмахнулся Эрик, даже рукой махнул, но медленно как-то, с ленцой, словно указывая, ложь это всё. Он не слишком-то пытался. - Но у этих ребят хорошие технологии, и я не думал, что ко мне подкрадутся с такой стороны. Я могу с тобой откровенно говорить? Впрочем, ладно, полагаю, ты заслужила некоторую честность. В Ваканде есть некое растение, сердцевинная трава, можно сказать, аналог сыворотки суперсолдата - эта травка лишь для особ королевской крови! - и это только одна из её чудных функций. Видимо, зелёные уродцы не смогли прокрасться в Ваканду, а вот на мой след каким-то образом вышли, потому что допрашивали меня именно об этом. Словно я мог что-то знать. Ха-ха, - Эрик хмыкнул, получилось невесело. Он похлопал дверцами шкафов и выудил из одного нетронутую бутылку виски. Пожалуй, это тот вид жидкости, который он мог сейчас воспринять. - Будешь? Впрочем, какого чёрта я спрашиваю, раз уж ты здесь, - выудив из уже другой полки парочку стаканов, Эрик откупорил бутылку и наполнил оба бокала на добрых три пальца. Многовато, в общем, но после всего дерьма ему слишком хотелось забыться. - За тебя, - Эрик приподнял стакан, как для тоста, - и за мою спасённую тобой задницу, я это правда очень ценю, спасибо.

- Роджерса? - задумчиво повторяет Эрик, он ведь видел этого парня, чёрт, он ведь виделся с ним в Ваканде, у них ведь были общие договорённости!..

И сейчас Эрик припоминает слова Лены, а после и последние заголовки газет. Сперва Роджерс слился из Гидры, а потом оказалось, что он был подменён зелёным человечком, и только самым везучим предстоит угадать, где же был настоящий кэп. Эрик даже не сдерживается и тихо хихикает, потому что кое-кто, парень из нарочито хороших и положительных, оказывается в таком скверном положении, и это забавно, комично, и смешно до чёртиков. Как люди дальше будут видеть в нём идеал для подражания, когда он более не безгрешен?.. Наверняка придумают для него оправдание, потому что идеалы есть идеалы, их необходимо соблюдать в этой стране, псевдо честной, псевдо свободной..

Эрик тихо смеётся и поднимает взгляд, глядя на Марию, она выглядит такой серьёзной, что хочется хохотать. А ещё больше хочется расспросить её о том, что же на самом деле случилось с великим Капитаном, сперва великим борцом за справедливость, а после - как его знал Эрик - величайшим лживым фашистов в истории. Что вдруг поменялось, что его простили, или же простить решили, раз правда не вскрылась?.. Или тут замешана пресловутая кобик?.. Эрик не знает, правда. Он не в курсе и не уверен, что хочет  всё это знать.

- Спрятаться лучше не так просто, когда у меня нет прикрытия. Я большинство своих тылов эксплуатировал за последние полгода-год. И раз уж я заладил с честностью, мне нужно заняться снова чем-то, потому что пока я болтаюсь так, как сейчас, словно дерьмо в проруби, никого не интересует моя задница, в плане, некого заставить меня защищать. Смекаешь, Мэри?.. Впервые за долгие годы, за десяток лет, или даже больше, я остался без заказчика.

Эрик хмыкает и отпивает из бокала. Виски горячит пищевод и согревает желудок, обдаёт тёплой волной весь организм Стивенса, от желудка до самой макушки, и до пят. Он немного расслабляется, сидя на табурете, смягчается, ссутуливаются напряженные ранее плечи, округляется прежде сведенная, словно судорогой, спина. Виски действует совсем не как кокс - мысли Стивенса по-прежнему самые мрачные, и особенно по поводу его будущего, но он хотя бы перестаёт агонизировать физически. И фокусирует взгляд на Марии, которая по-прежнему напротив, которая почему-то хлещет на пару с ним поганое пойло, и даже сообщает немного виновато, что больше его прикрыть не сможет. Смешно! Эрику пора хохотать, правда, пора смеяться, но ему не до смеха. Он сидит напротив, оглаживает шершавыми подушечками пальцев бокал, а после тянется ими к Марии, касается запястья, нащупывая пульс, тихо, очень тихо дышит, пытаясь уловить биение, слегка поглаживая белую кожу..
Дело ведь правда не в том, о чём можно подумать..
Так редко случается, что рядом с ним она не в белых перчатках.

- Я постараюсь, - тихо вздыхает Эрик, - честно. У меня есть некоторые мысли по поводу того, чем мне следует заняться, - Эрик хмыкает и тянется к начатой бутылке, подливая им ещё виски. Рука у него щедрая, и, подхватив снова нескупо наполненный бокал, он поднимает его повыше, подмигивая Марии. И отпивает лишь чуть-чуть, жара в ногах и коленях ему, на самом деле, и так хватит.

На самом деле Эрик хочет почти осознанно её, Хилл, напоить. Чтобы она выдала что-то повкуснее скромной фразы "в следующий раз я могу не успеть". Чтобы она призналась, почему она здесь, почему она решила его не сдавать? А ещё - что такое, чёрт возьми, Кобик? Потому что связи Эрика позволили ему узнать кое-что об этой девочке, и понять, что на человека она не похожа.
А ещё - почему она даже не попыталась его Эрика, убрать?
Такой ведь риск со стороны её расследования.

Эрик тихо хмыкает. Кивает ещё раз, как для тоста, и опустошает бокал наполовину. Горючая жидкость опрокидывается в пищевод и обдаёт его ещё одной согревающей волной. Эрик почти пьян, в его-то состоянии, с его-то истощением. Немудрено.

Он тянется рукой чуть выше запястья Мэри, чуть выше её локтя.
Чуть выше её шеи.
Пожалуй, он осмелел настолько, чтобы задать её ещё один личный вопрос, личный донельзя. Скользя кончиками пальцев по задней стороне её шее, по покрытому тонкими волосами затылку, ощущая под пальцами почти невесомую дрожь. Находясь ровно настолько близко, чтобы воровать её сбивчивое отчего-то дыхание.
И глядя прямо в её чуждо-светлые глаза.
У таких, как Эрик, голубых глаз не бывает... Белые всё же для него - все поголовно чужие, обычно без исключений. Обычно.

-  Но... Зачем? Зачем ты мне помогла?..

Эрику хочется смеяться, правда. Ни одного ответа на вопрос он не находит.
Ни одного правдоподобного.

Ответ оказывается до смешного простым. И неожиданным. Эрик слабо, очень слабо усмехается, глядя в чужие потемневшие глаза, прикрывая свои едва заметно, и подставляясь под прикосновения её неожиданно ласковых пальцев. Когда в последний раз к нему так прикасались, зная, кто он и что он? Полностью понимая, и речь не о дурёхах из бара, о нет, эта женщина, кажется Стивенсу, по крайней мере сейчас, видит его на сквозь, и чувствует точно так же. Полностью. Иначе к чему её прикосновения так перекликаются с его ощущениями? Почему она так считывает его, так уместно, невесомо вкрапляя прикосновения, тогда как чаще всего он предпочитает, чтобы последние инициировал полностью он?..

Наверное, ему не стоило пить виски, да и скруллам попадаться не стоило, это заставило его сейчас, сегодня быть мягче, он даже забывает о тяжести цепочки бус на шее, забывает о том, что он должен беречь, о чём помнить - всегда.
Эрик на самом деле не помнит, когда последний раз наверняка знал, за что он сражается, какова конечная цель его существования. Чего, чёрт возьми, он пытается добиться выстроенной вокруг себя паутиной лжи и обмана, которая давно рухнула. Знал ли он хоть раз это после бегства из Ваканды?.. Эрик точно знает, что нет.
Эрик отвечает себе - "не знаю", - отмахивается от прямых ответов, отмахивается от потребности принимать решения прямо сейчас.
Он может немного помедлить, правда?..
Он может немного подумать ещё.
Может, он снова найдёт смысл. Может быть, прямо сейчас?..

Эрик не закрывает глаза добрых пять секунд с того момента, как Мария его целует, как её мягкий, тёплый рот так ласково прикасается к его губам. Это почему-то заводит необычайно, больше, чем должна заводить такая простая, примитивная ласка. Эрик не сдерживается: тихо втягивает носом воздух, мягко обхватывает ладонями плечи Марии, скользя выше, оглаживая горячими ладонями гладкую кожу, мягко смыкаясь на шее, ведя большими пальцами по такой безупречной линии челюсти.. Поцелуй получается и правда кощунственно ласковым, что-то похожее на близость парочки затерявшихся подростков, наверное, во всяком случае растерянность Эрика где-то на уровне. Ему наконец-то удаётся выдохнуть; по спине пробегает расслабляющая волна тёплых мурашек, губы Марии такие мягкие, податливые на ощупь, что Эрик не сдерживается, он мягко, для начала, обводит их языком, постепенно увеличивая нажим, чёрт, кажется, он голоден, кажется, он очень давно этого хотел. Именно этого, именно её.

А ещё он уже какое-то время думал о том, что это была бы отличная концовка.. Для него. Втюриться в дамочку из ЩИТа, попасть под её колпак, мало ли, он уже далеко не такой стойкий парень, как прежде, не когда речь идёт о Марии, нет, он слишком рискует сейчас, он слишком привязался. Всё их взаимодействие слишком давно вышло из-под контроля, а Эрик контроль любит даже немного больше, чем бусы из вибраниума у него на шее.
Потому происходящее следует прекратить.

- Уходи, - выдыхает Эрик в чужие губы, разрывая поцелуй, замирая на коротком расстоянии, чуть сжав ладони на скулах Марии и поглаживая их большими пальцами. - Я не специалист по части разграничивания работы и личного, а всякий раз это, поверь, заканчивается крайне плохо, - Стивенс улыбается в чужие губы, она поверит ему? Должна поверить, не каждая женщина способна совладать с отказом в такой момент, и Эрик делал ставку, что Мария тоже не способна. - Я тебе благодарен, но.. Проваливай отсюда, детка.

Даже сейчас, особенно сейчас Эрику нравится её поддразнивать. И здорово веселят её слова насчёт того, что она могла бы его пристрелить. Всё так, она не беззащитная девочка и напрасно было бы ожидать, что её самолюбие ущемит его слабая попытка прогнать её из этой квартиры. Эрик прежде выбирал куда более безопасные варианты, предпочитая глупых, влюбленных в него до потери памяти дурёх, с которыми слишком быстро становится скучно, чтобы суметь к ним привязаться.

Сейчас же случай совершенно другой, сейчас Эрик невольно задумывается только об одном, как получилось в этот раз? Он выбрал или его выбрали?

Для него непривычно практически кожей ощущать, что всё больше не под контролем. Особенно странно и забавно замечать, как его пытается соблазнить Мария, очень горячо, надо сказать, но Эрик всё равно не сдерживает улыбки, чуть щуря тёмные глаза, он бы отколол ещё пару шуток, которыми испортил бы всё окончательно, но отвлекается. Как завороженный, наблюдает за тем, как она  нетерпеливо стаскивает с себя куртку, обнажая совершенно белые тонкие руки, такие хрупкие и контрастно прохладные на его горячей коже. Боже, да она и правда не собирается отступать.

- Пристрелить? - практически мурлычет Эрик в чужие губы, поднимаясь с табурета, отступать ему некуда, да он и не собирался. Он скользит ладонями по её плечам и спине, останавливаясь на пояснице, нашаривает кобуру и снимает с неё пистолет, отбрасывая в сторону. Его руки сжимаются на чужой талии и он приподнимает Марию рывком, усаживая на стол. - Оружие в постели, тебя это заводит? Мне придётся тебя разоружить, никаких пушек, дорогая, никаких пушек, - пожалуй, он ждал этого слишком долго, слишком долго хотел её, поэтому сейчас заводится на раз-два, и с прежней почти бережной нежности в поцелуе тоже срывается очень просто.

Пока она сидит на столе, Эрик ощупывает её ноги, сперва внешнюю сторону, затем - внутреннюю, куда тщательнее, увлекаясь импровизированным обыском, и, к его сожалению, не находя больше ничего. Эрик даже успевает фыркнуть разочарованно, неужели тот пистолет это всё?.. Впрочем, отвлекается он очень ненадолго - уже торопливо стаскивая с Марии сапожки, те самые высокие белые сапоги, всегда начищенные; и Эрику сейчас почти жаль, что на ней сейчас нет белых перчаток, тех самых, которые так взбесили его в их первую встречу.
С каким удовольствием он бы запретил их ей снимать, а ещё лучше бы смотрелись эти перчатки на её руках в обрамлении наручников на тонких запястьях...
Эрик шумно вздыхает - да что там, он почти стонет, когда Мария пытается практически расцарапать его спину, из-за шрамированная кожа очень чувствительна, и это чувство сродни боли, но почему-то дьявольски приятно, горячо, и заводит ещё больше.

- Сбежать? Это моя пятая квартира за полгода, знаешь как утомительно переезжать со всем своим барахлом, даже если его всего пара чемоданов?.. - хрипит Эрик, задирая её майку, чёрт, он когда-то привыкнет к тому, что её кожа настолько белая? А вот то, что на ней всё так отлично видно, все следы его прикосновений, поцелуев - это просто подарок. Он даже умудряется прошептать что-то об этом вслух перед тем, как наклоняется, целует плоский живот Марии, снова обхватывая ладонями талию, оглаживает очертания рёбер, нащупывает наконец-то застежку лифчика и, расстегнув её, тоже просто задирает его вверх, не снимая полностью, так же, как и майку.
Это не попытка не спешить, нет.
Ему просто слишком хочется сперва распробовать её вкус, изучить наощупь - руками, губами, языком - до красных кровоподтёков под всё той же белоснежной кожей, на Марии все они так прекрасно видны.
Кажется, он наконец-то имеет возможность оценить прелесть этого впервые в жизни.

Происходящее между ними становится похоже на бардак. Жадный, голодный, горячий, но всё же бардак, стол низковат и это не слишком удобно - Эрику приходится наклоняться, а ещё он ловит себя на том, что беспорядочно вылизывает и покрывает поцелуями грудь и живот Марии, настолько ему нравится, что от его прикосновений, даже самых ласковых, которых не так много, на её коже остаются следы. Некоторые из них сходят сразу же, некоторые сойдут на нет через неделю. Наверное. Эрик бы предпочел оставить на ней собственные отметины на подольше, чтобы каждый раз, когда она снова будет затянута в свою строгую военную форму, тело помнило эту ночь, помнило его, Эрика.

Это не похоже на откровение или шокирующую близость, как писали в книгах, как снимали в фильмах, нет, Эрик едва ли был способен на такую сентиментальщину, скорее их действия, словно в горячке, напоминали торопливое утоление жажды. Такое, которым можно захлебнуться насмерть. Эрик так долго хотел её, ему так нужна была эта победа, чтобы эта женщина наконец стала для него такой, как сегодня, такой, как сейчас - податливой, доступной, открытой, чёрт возьми, торопливо жаждущей близости, похоже, безо всяких прелюдий; он так долго ждал этого, что теперь это казалось странным, немного страшным, потому что у него совершенно срывало башню. Он забыл о своей слабости после плена - наверное, это было из-за прилива адреналина; он жадно втягивал носом её запах, не отрывал ладони от гладкой кожи. Ему уже откровенно давили брюки, и это был хреновый знак, Эрик совсем не хотел, чтобы всё закончилось слишком быстро, не сегодня, не с ней.

Он вздрагивает и замирает, слыша её голос, встречает её взгляд своим, словно переспрашивая - ты действительно это делаешь? Действительно приказываешь мне даже сейчас? Эрик знает ответ, но ему настолько эгоистично хочется играть и по своим правилам тоже, слишком хочется. Он отстраняется - недалеко, и раздевается, повинуясь ни черта не просьбе, а приказу, нарочито медленно, почти издевательски - стаскивая с себя мятую майку, расстегивая ремень. Последний в руках задерживается, Эрик не может не представлять, как будет смотреться эта широкая полоска грубой, толстой кожи на её шее. Образ настолько яркий, что Эрик даже вздрагивает, а ремень падает к ногам. Стивенс без понятия, почему ему так хочется увидеть её совершенно беспомощной, распластанной под ним и способной только стонать, сколько раз он фантазировал о том, как она будет стонать - в подушку, не способная даже пошевелиться; а вместе с тем он носится с ней, как с хрустальной куклой. Чёрт. С этим он разберётся позже, сильно позже.

На сегодня его лимит терпения исчерпан, сейчас ещё дольше терпеть почти физически больно. Эрик возится уже с её брюками, помогает Марии стянуть их, и касается лёгким поцелуем её стопы, прежде чем снова подхватить Марию на руки, ведь стол всё ещё слишком низкий, и это неудобно, правда?..
До кровати они добираются кое-как, ноги Эрика не подводят, но он всё же пошатывается, потому опускается он на кровать с тихим выдохом облегчения и слегка кружащейся головой, он правда не знает, какова причина, не надо было пить, или не надо было попадать в плен к скруллам на кушетку подопытного на целую неделю.

Здесь, на тёплом пёстром покрывале, оказывается настолько жарко, а ещё чертовски тесно и мало пространства между ними, но менять это Эрик не собирается, ему давно не было так хорошо, и он не может припомнить момент, когда в последний раз ему удавалось настолько же забыться. В какой-то момент он, целуя её шею, ощущает под губами биение - сильное и такое же сумасшедшее, как у него, и легко прикусывает зубами кожу, грубоватым рывком подаваясь вперёд - его Мэри всё же сегодня тихая, чертовски тихая, на самом деле, Эрик очень хочет это исправить.

Эрик не ждал этого, на самом деле.
Ни что она поможет ему выбраться, ни что сопроводит его домой, ни уж тем более того, что она решит с ним остаться. Именно сегодня, сейчас, когда он наиболее уязвим, именно сегодня она решила быть такой покладистой, податливой, и, Эрик опасается даже мысленно произносить это слово - нежной. Боги, это действительно происходило, Эрик так хотел её, столько раз смотрел на неё, думая о том, насколько она недоступна, да и Хилл сама столько раз подтверждала эти догадки своей холодностью..
Что-то поменялось, или же Эрик оказался глупцом, потому что сегодня всё было по-другому.
Мария не была холодной, не была безразличной, нет, она, чёрт возьми, была горячей, слишком горячей, чтобы вообще задумываться о чём-то.

Сбивчивые поцелуи, крепкие объятия, не особо тихие стоны; её ноги, крепко обхватывающие его талию - чёрт, всё это было совсем не так, как он себе представлял. Он слишком увлёкся, наверное, потому что сейчас даже позабыл о своей привычной игре, игре, в которой он всегда привык быть победителем. Эрик тонул в ощущениях, не отрывался от женщины, о которой так давно мечтал, и, в конце концов, совершенно не думал о том, что даже в постели он позволяет ей себя обскакать, то есть, быть равными.

Эрик подумает об этом позже.
Может даже не сегодня. Тогда, когда кровь перестанет так кипеть в жилах, по-прежнему неслабо разбавленная наркотой из чужих лабораторий, пожалуй, потом, сильно потом он обвинит во всём именно дрянь, которой его накачали.
Сейчас же Эрику дьявольски жарко и он идёт на поводу у ощущений. А, может, чего-то ещё, потому что он зачем-то ведёт себя, как чуткий любовник. Он прислушивается к дыханию Марии, считывает язык её тела, оказывается, он может быть чутким. Запоминает, как она вздрагивает, как начинает сильнее биться жилка на её шее, когда он прижимается губами к крохотной ложбинке между её ключицами; наращивает темп, полностью ведомый движениями её бедёр.. Эрику сегодня в первую очередь хочется не просто кончить, а заставить Марию быть громче, словно это могло быть какой-то дьявольской гарантией, что она захочет его снова.

В какой-то момент он таки срывается, поцелуи становятся слишком грубыми, движения - порывистыми, Эрик крепко обнимает Марию за талию и бёдра. В помещении почти темно, выражение лица Марии почти не видно, потому Эрик смотрит лишь в её глаза, точнее, на отблески от торшера, поразительно яркие масляные блики; Эрик знает, что выглядит сейчас ничуть не лучше. А через какое-то время Эрик уже тихо стонет в шею Марии, закусив собственную губу.

На то, чтобы оторваться от неё, перекатившись на свободную часть постели, уходит ещё добрая минута. Эрик шумно выдыхает и укладывает руку на чужой живот, очерчивая пальцами невидимое кольцо вокруг пупка.

- Чёрт, я думал, этого никогда не будет, Мэри, - смешливо фыркает Эрик, хриплый голос выдаёт его с лихвой, но теперь-то точно никакой разницы. Он до конца ещё не отдышался и сейчас занят тем, что всё ещё выводит неведомые узоры на коже Марии, а ещё - усиленно рассматривает потолок. - Хотя должен признаться, было бы круче, если бы ты осталась в своих белых перчатках. Они зверски заводят меня ещё с нашей первой встречи, уж не знаю, помнишь ли ты её, - Эрик щурится и переводит взгляд на Марию, какого-то чёрта просто смотреть на неё сейчас всё ещё слишком горячо, и он скользит ладонью чуть ниже. И усмехается шире. - Ты, кстати, моя первая, веришь, нет?

Эрик сейчас действительно полностью расслаблен и чувствует себя почти в безопасности. Он наконец-то в собственной кровати, более того, не один, секс был отличным, отменным, разве что, по его мнению слишком коротким, тем более, что это может не повториться вовсе. Но сейчас его это не печалит. Он задумчиво рассматривает потолок своей квартиры, не слишком-то ровный, и блуждает пальцами по чужому животу, касаясь гладкой, совершенно шелковой наощупь кожи, и невольно вспоминает, какова она на вкус. Ему хорошо, пожалуй, ему чертовски хорошо сейчас.
Он даже смеётся, коротко, но достаточно громко, и удивляется тому, что Мэри угадала, чёрт возьми, она угадала, что он имел в виду.

- Так не честно, - щурится Эрик, ловя её взгляд. - Где ужас, оскорбления, обвинения в расизме? Ну? Я так старался, в конце концов... - он хмыкает и машет рукой, мол, "забудь". На самом деле он сейчас почти доволен, почти счастлив, почти забыл своё прискорбное приключение у скруллов, когда улавливает интонации Марии и понимает, что она, кажется, хотела бы прямо сейчас уйти. Чёрт, об этом Эрик совсем не задумывался.

В этом была сейчас его основная проблема. С момента возвращения из Ваканды Эрик старался не обдумывать дальнейший шаг, хотя бы на день вперёд, у него не было никаких глобальных планов, да и не глобальных тоже. Было очень выгодное дело от Беловой, когда он помогал сливать то, что нужно слить, были деньги, чёрт, много денег, он заработал на собственный островок на Багамах и безбедный остаток жизни. Но вот незадача, самым критичным для Эрика было отнюдь не безденежье, а скука.
И с момента возвращения из Ваканды ему было слишком скучно, ничто не трогало его всерьёз, не трогало так, чтобы он забыл о своей скуке, о том, что его тайная родина оказалась ему чужой и беззастенчиво отвергла его, и без того сироту?.. Смешно, наверное, он должен был над этим до сих пор смеяться, но Эрик отчётливо понимает, несмотря на романтический образ родины, на воспоминания о безумно красивых закатах Ваканды, он там чужой, там, а не здесь. Он чёрт возьми американец, самый настоящий, это и смешно, и комично, и ставит под сомнение множество его решений в жизни.
Но с этим, пожалуй, надо считаться.

Эрик вдруг понимает, что к этим мыслям он возвращается с завидным постоянством, это, наверное, что-то вроде идеи фикс. Это печально, и с этим правда стоит завязывать. Однако его отвлекают слова Марии, которая словно невзначай спрашивает, стоит ей уйти. И Эрика вдруг понимает, что чёрта с два она хочет остаться, нет уж, она хочет сбежать. Это ощущается так странно, впрочем, чего он ждал от женщины, которая в их первую встречу зарядила ему по яйцам. Сейчас он бы правда вспомнил это с улыбкой, если бы не сомнительное предощущение, что она пытается удрать. В общем-то, Эрик не против такого исхода, ему не помешало бы отоспаться, но почему сейчас, почему он? Это почему-то здорово бьёт по самолюбию.

- Ты так спешишь в свою пустую квартиру? - хмыкает Эрик, он правда не решил, может, подыграть ей и выставить за дверь, а, может, не стоит помогать ей сбежать?..

На самом деле Эрик сейчас чувствует себя совсем немного, но всё же уязвлённым, а ещё ему снова холодно, чертовски холодно, и он бы не отказался от компании этой ночью.. Он так думает. Но ничуть не уверен, что это не уязвлённое самолюбие. Чёрт. Впрочем, Эрику сейчас слишком хорошо, и он слишком счастлив свободе, чтобы грузиться по этому поводу. Он наклоняется и щекочет лёгким поцелуем шею Марии.

- Если хочешь, можешь уехать, - шепчет Эрик, - ну а если нет, можешь остаться. Как хочешь. Я сейчас пожалуй пойду в душ, я там не был, кажется... Неделю? Надеюсь меньше, - Эрик отстраняется и кое-как поднимается на ноги, пытаясь разыскать что-то вроде полотенца рядом, он правда не уверен, что в ванной что-то осталось. - Если решишь остаться - присоединяйся, у меня чертовски удобная и большая душевая кабина.

Эрик подхватывает со спинки кресла возле кровати халат - тоже сгодится на случай, если в ванной полотенца нет, и направляется туда. Он всё ещё пытается осмыслить тот факт, что он наконец-то свободен.
И ощущается это до одури сладко.