А Бобби ведь казалось, что она начала забывать, каков вкус боли. Она боялась смерти. Смерти бояться все, если они, конечно, не безумны в какой-то степени. Бобби лишь раз хотела умереть, и то чувство осталось незабываемым, напоминанием о том, что ей есть, что терять. Март выдался паршивым, и ее впервые за долгое время накрыло чувство безразличия к собственной судьбе. Вот только оказалось, что стоило смерти протянуть к ней свои лапы, как сразу включался режим “хочу жить”. И боролась Бобби за свою жизнь отчаянно, невзирая на боль и страх, что новые травмы в этот раз окажутся в чем-то фатальным. Она и в прошлый раз, после Уорда, с трудом, болью, кровью и слезами, смогла встать на ноги в рекордно короткий срок, на грани излома. А что сейчас? Сейчас все могло оказаться хуже, износ организма, усталость и новые непростые травмы.

Она отключилась от болевого шока, кажется, еще где-то сразу после добивания скрулла. Последнее, что более-менее отчетливо помнила, как черты лица Ланса зеленеют и превращаются в уродливую морду скрулла. И дальше мрак, в котором была только боль, сквозь нее доходили кое-какие ощущение - куда-то кладут, куда-то везут, осматривают, и от этого хочется кричать, просить первым делом проверить ногу, сделать что-то, но ничего не выходило со словами.
А потом исчезло и это, наводя на мысли, что ее накачали обезбаливающим.

Пробуждение выходит благодатно плавным. Никакого резкого света, когда открываешь глаза, все мягкое, приглушенное, мерный писк аппаратов, в руке игла, единственное, что совсем не нравится Бобби. Она пока ничего не чувствует, жаль, часа через два, скорее всего, опять будет больно, но это потом. Учитывая, что ногу не оплетает гипс, уже хорошо, нога в целости. Значит, будет ходить, будет бегать, будет жить. Дышать, правда, трудновато, очевидно, ушиб ребер, возможно, трещины. Да, скорее всего, так. А по тому, как начинает поднывать правое плечо, стоит только чуть голову повернуть, значит оно выбито. Так вот что могло тогда адски болеть в бессознанке - ей вправляли плечо.

Пара минут уходит на то, чтобы сообразить, где она - в реанимационной палате, похоже. Но травмы не настолько опасны, значит, истощение организма напугало. Что еще могло быть? Бобби пытается восстановить в памяти линию событий, но с некоторым удивлением натыкается, что путается в порядке, что вообще ощущает белые пятна в сознании, словно стоит блок. Любопытно. Пока она валялась в отключке, психика решила, что будет гуманнее заблокировать что-то? Черт. Только никаких мозгоправов, пожалуйста.
Движение заставляет, наконец, осознать, что в палате она не одна. Все еще размытая фигура на пороге намекает на появление мужа, который стоит спиной в дверях, с кем-то говорит, а если чуть повернуть голове, то рядом с койкой будет стоять кресло с пледом, чем-то еще, книгой, журналом или папкой, Бобби не может нормально рассмотреть…

… о боже, Джеймс. До Бобби медленно начинает доходить, что как-то он узнал, что она тут, но ему нервничать вообще-то противопоказано, а он…
Попытка повернуться, сделать хоть что-то, заставляет болезненно зашипеть, откинуться обратно на подушку. Плечо отзывается резким напоминание, что мало времени прошло, очень мало, тем более, что Бобби понятия не имеет, сколько она провела в забытье. Остается только позвать, но в горле пересохло, и сначала приходиться облизнуть губы, заставить их двигаться под действием слов:
- Джеймс.

- Прости, - и голос даже звучит не шепотом, но улыбаться не получается. Любая попытка шевельнуться, чтобы устроить поудобнее, заканчивается желанием жалобно скулить. Но Бобби лишь закусывает губу, чтобы не издать лишние звуки. Дает время отболеть травмированному плечу, прежде чем снова заговорить: - Это прямо традиция, встречать в больницах, - она тянет руку к лицу Джеймса, касается его кончиками пальцев: - Сколько ты не спал?
Она не хочет отдыхать. Боится закрыть глаза, боится очнуться снова на той стройке, в том здании, боится, что спасение и Джеймс окажутся неправдой, потому впивается в его руку пальцами на пределе собственных, истощенных, сил.

Врач привлекает внимание, Бобби переводит на него непонимающий взгляд. Он что-то изучает в планшете, сам себе кивает, после чего изрекает:
- Мистер Уэсли, состояние вашей жены можно и правда считать стабильным и… вы можете остаться с ней тут. Но, пожалуйста, дозируйте общение, ей и правда нужен отдых. Я зайде через пару часов, если что, кнопка срочного вызова рядом с кроватью.
А Бобби ведь даже не успела подумать, каким образом Джеймс получил от врача сведения о ее состоянии и прорвался в палату, ведь это возможно только при определенной степени родства. Ну что ж, самый логичный вариант, сказать, что они уже женаты.
- Ты решил не ждать?
Вообще вопрос должен был прозвучать насмешливо, но улыбка выходит похожей на гримасу, и Бобби больше даже не пытается. Что ей очень хочется, так это сесть, она слишком долго лежала, и не слушая любых возможных возражений, Пересмешница просит Джеймса:
- Помоги мне с подушкой. Не могу лежать, уже тошнит просто.

А еще в голове крутятся мысли, что Джеймсу рассказала Лена. И что рассказал врач о ее состоянии после осмотра. Есть ли что-то такое, что должно вызывать беспокойство, обычные травмы не в счет, она жива и дышит, синяки сойдут, трещины срастутся, нога не в гипсе, за это, господи, отдельное спасибо. Осталось отыскать в себе вкус к жизни, а то ощущение, будто бы застряла где-то между небом и землей, и не можешь понять, что делать дальше. Глядя на уставшее лицо Уэсли, Бобби ощущает новую волну вины за то, что он не спал, он сидел с ней…
- Сколько я тут? И сколько вообще я была… вне зоны доступа?

Бобби не уверена, что хочет рассказывать. Нет, она уверена, что не хочет рассказывать все то, что с ней приключилось, когда она вышла из кабинета Джеймса, оставив позади его и Пойдекстера. У нее даже нет никакого желания спрашивать, чем закончилась история с Кухней, и закончилась ли она вообще. Хотя да, наверное, да, иначе бы Уэсли тут не сидел…
Господи, что с ней такое, если она считает, что он бы не ринулся к ней, забив на все происходящее в Клинтоне? Джеймс никогда не давал ей повода сомневаться в своем выборе, а то, что отпустил ее тогда, не пошел за ней, ну так она тоже чудила без гармошки, вломилась, плевала на присутствие агента-предателя, хотя ладно, чем она-то лучше?

Ей хочется одернуть Джеймса, сказать, что важно все. Но Бобби поддается уверенности в его голове. Возможно, сегодня ему не нужна ее забота. Да и в лучшие дни она заботиться не очень умеет, а сейчас так тем более. Сидит едва, а тут еще удержать в голове мысли, при этом, не высказав все то, что на душе наболело.
Не зацепившись за фразу, что он с ней, не выдав банальное, что он мог быть с ней и до этого.
Уэсли не виноват в ее приключении. Виновата только сама Бобби, заигравшаяся с собственными нервами в игру, из которой выпасть можно только ногами вперед, но не хочется уже как-то, хотя вкуса к жизни все еще нет.

Бобби пытается слабо улыбнуться на слова о том, что он ждет ее согласия, но выходит так себе. Об этом она точно думать не в состоянии, но она и не думала все те недели, что прошли со своеобразного предложения Джеймса выйти за него. Об этом можно подумать потом, когда не будет так болеть голова, отпустят мысли о том, что она предала ЩИТ.
Ей и хочется и не хочется знать, чем все закончилось в Клинтоне. Но вместо вопроса, она поворачивает голову, отыскивая взглядом на тумбочке графин с водой.
- Налей, пожалуйста.

Пить, она точно хочет пить. Прохладная вода освежает не только губы, но даже немного и голову. Бобби осушает стакан наполовину прежде, чем мысленно начинает выстраивать ответы в собственной голове, чтобы ни одна бездумная мысль не проскочила мимо рациональности.
- Я... не надо извиняться. Полагаю, что в той ситуации никто из нас не поступил иначе, поэтому не трать время на это. Никаких обид, никаких претензий, правда, - Бобби сжимает руку Джеймса, доказывая, что так и есть. Ее немного подташнивает, действие капельницы, которая все еще торчит в ее руке, стоит неловко пошевельнуться, как она тут же напоминает об этом острым уколом. - Ненавижу иголки.
Странно для человека, который получил степень по биохимии, ведь эта сфера науки предполагала использование иголок и в хвост и в гриву, но не в себя же ими колоть. В других нормально - в себя неприятно. Потому Бобби отводит взгляд от иголки, смотрит на капельницу, пытаясь определить, что в ней, но буквы сливаются и не распознаются.

- Я попалась к скруллу.
Рассказывала ли она Джеймсу о скруллах? Наверное.
Черт его знает. Бобби не помнит.
- Он выглядел как... один близкий мне человек, и я поверила. Не подумала, что это может быть подстава. А когда поняла, оказалось поздно. Пиво не попила, в неприятности попала. Мне некогда было расспрашивать Лену, как она меня нашла, но полагаю, взломала систему отслеживания агентов, раз смогла установить мое место нахождения столь точно. В телефоне стоит жучок, о котором знает каждый агент, что дает гарантию не пропасть просто так.
Хотя в некоторых случаях и это не помогает. Телефон можно сломать, можно разбить. Бобби просто повезло, что ее телефон пал смертью храбрых недалеко от места пленения, а Белова оказалась очень настойчивой и решила обшарить всю стройку на свой страх и риск.
- Как все закончилось в Клинтоне?

Бобби не столько пьет, сколько смачивает губы и язык в воде, этого достаточно, чтобы утолить жажду. От прикосновения Уэсли она невольно дергает плечом, снова поднимает на него извиняющийся взгляд. Реакции нарушены, всему свое время, а сейчас некоторых частей тела и касаться больно.
Еще бы хорошо вытряхнуть из головы картины, не самые приятные, но на это тоже нужно время. И Бобби все же чуть съезжает по подушке, самую малость, чтобы не было необходимости поддерживать тело в напряжении, ставит стакан на живот, придерживая его обеими руками.

Черт.
За всем этим бардаком в Кухне, Морс забыла рассказать Джеймсу о скруллах. Хотя ей почему-то кажется, что она говорила, но, возможно, и нет. Хотела, собрала мысли в голове, но не дошла, по дороге отвлекшись на что-то другое. К тому же ее бесил поставленный ей ультиматум, от того и общалась она весьма ограничено с Джеймсом.
- Скруллы... - Бобби трет висок. Вроде знает, что рассказать, а а не выходит понять, с чего же начать. - Это такие зеленые парни с другой планеты, которые могут принимать любой образ, идеально копируя человека вплоть до ДНК. И распознать его можно только благодаря устройству, сканеру, ну либо очень хорошему знанию того, кто перед тобой. Потому, что как показывает практика, невозможно считать полностью психический образ до мелочей, а есть еще.. прошлое. Которое они не знают. Они не в состоянии скопировать всю память. - Бобби сипло смеется, откидывает голову на подушку: - Вообще-то ты можешь быть скруллом. И я могу. И тот милый доктор тоже.

Скрулла они с Беловой прищучили на пару. И сами чуть не сдохли, но это мелочи, конечно.
Вот только Лена не оказалась рядом. Лена ее искала, в который раз доказывая, что они себя связали так крепко, как никто и никогда. И что теперь, наверное, пора перестать дергать чертову цепочку, все равно не смогут переиграть друг друга, все равно не смогут переспорить жизнь.
И себя.
Морс хмурится. И откладывает эти мысли в сторону. С Леной они поговорят потом, когда она будет лучше соображать. Встреться и разберутся.

- Да уж, война не началась, только какой ценой.
Не дорогой ли? Для самой Бобби, для ЩИТа? Не оказала ли она родной организации медвежью услугу? Хотя ведь все еще считает, что ЩИТ упустил момент, заигрался слишком.
- И что ты будешь делать дальше?

Чувство юмора сейчас не очень хорошо работает у Бобби.
Нет, совсем не работает.
Она никак не реагирует на слова Джеймса, кроме как отвечает без капли юмора:
- Скруллы копируют свежие пласты воспоминаний. Копнуть глубже - и не узнают. Но есть еще то, что постоянные воспоминания всплывают наверх, если постоянно к ним возвращаться. Значит, ими скруллы тоже могут воспользоваться.

Бобби прикрывает глаза. В голове неприятно звенит, но стоит замолчать на какое-то время, чтобы полегчало. Сколько теперь она пробудет в таком состоянии? Морс ненавидела больницы, как и ненавидела иголки, что очень странно для человека, полжизни имеющего дела как не с одним, так со вторым. Но попросить забрать ее сейчас отсюда не вариант, все же, ей нужна медицинская помощь, а не додыхать в кровати где-нибудь под опекой Уэсли.

Она качает головой, не открывая глаза, качает очень медленно. Тянется рукой к шее, просто касаясь пальцами, хотя ее не душили, следов вроде никаких. Или душили? Дышать все равно тяжеловато, нечто, похожее на панические атаки. Только этого еще не хватало, господи. А дальше что, походы к психологу? Нет, спасибо, плавали, знаем, это не работает. Никакие консультации не помогают, если не хочет того пациент, а пациент ненавидит попытки влезть в голову.
- Я не думаю, что врач скрулл.
Хотя, если верить Дейзи, то это очень логичное решение. Если они и правда вымирают от своей неизвестной болезни, то больницы должны быть насыщены зелеными сволочами, которые должны искать лекарство.

О скруллах Бобби говорить не хочет.
О ЩИТе вообще-то тоже.
Одна тему лучше другой. Но что-то внутри ворочается, заставляет открыть глаза, шевелить губами:
- Ты делаешь из ЩИТа врага, Джеймс, но это ошибка. Врагом всегда была Гидра. ЩИТ бы ушел, получив свое. Но ты решил поиграть в бога, а я пыталась минимизировать ущерб для всех сторон. Похоже, что вышло хреново.
Зачем она вообще во все это ввязалась? Жалеет? Не то чтобы, скорее всего просто хочет забыть об этом всем. Предать родную организацию так себе удовольствие. Особенно, когда та пытается уничтожить любимого человека, а сам любимый человек пытается стравить организацию с многоголовой и людьми.

- Красиво все звучит, дорогой. Сплочение, перемирие... жаль, что из-за желаемого вы с Беловой на пару уничтожили меня. И не делай вид, что ты тут ни при чем, к этим статьям в газетах. Не обижай мои мозги.
Пересмешница просчитала это все достаточно поздно. Все было запущено. И сделать с этим ничего не могла, кажется, в тот момент и не хотела, так как ее сделали во всем виноватой. Мастерский ход с обеих сторон.
Так что не только Бобби предала, но и ее предали.

Бобби слабо улыбается, но в ее улыбке нет радости, нет счастья, лишь горечь.
- Знаешь, в чем твоя ошибка, дорогой? Ты считаешь, что если тебе не удается играть на обе стороны и балансировать на грани, то никто больше не может. Может. Я могу. Это возможно, и это бы работало, но ты решил мне помочь с выбором.
Злится ли она?
Наверное, нет. Бобби так устала, что сейчас даже не хотела думать о спорах, что-то доказывать, требовать правды. В конце концов, если ей так уж захочется услышать правду о том, кто так красиво ее подставил, убедиться в этом, она знает, к кому пойти. Уэсли не скажет, скажет Лена. Белова в этом плане всегда была честна с ней. Это смешно, но из ни двоих лживой дрянью была именно Барбара, а вот Лена оказалась кристально честной.
Так что Бобби знала, к кому податься за правдой, чтобы сейчас ее не вытрясать из Джеймса.

- Тебе нравится так думать, правда? Что это было неизбежно. Только снова и снова - ты мастерски манипулировал толпой. Это можно было делать в обе стороны, как к бунту, так и к примерению. Но у тебя были цели, ты своего добился, молодец. И выбор мне предложил, и Адскую Кухню заполучил. Тебе нравится чувствовать себя королем, дорогой?
Только сколько так будет продолжаться? Только Ватикан да Косово могли быть государством в государстве. А государство посреди Нью-Йорка, ну так себе затея. И это лишь вопрос времени, когда правительство очнется. Нью-Йорку досталось, да и в правительстве все было неладно, потому они тормозили с решением проблемы. Но это временная проблема. И ее решат.
И что будет с тем, кто стоял во главе всего этого?
До Кубы можно не дожить.

Пересмешница молчит.
Долго молчит.
Потому, что знает Белову лучше, чем знает ее Джеймс. Знает ту, которая прикрывала ее спину на опасных заданиях. Несколько месяцев назад Лена не смогла ее убить, а ведь имела для того все возможности.
Но что-то в этой палате на одного человека больше, чем должно быть.

- О, снова пошли решения за меня. Ты прямо во вкус вошел, Джеймс. С кольцом, с этим выбором сторон, теперь вот сейчас, толкаешь красивую речь о точке невозврата. Как поэтично звучит, весь такой несчастный, но гордый, поймешь, если станет слишком, поймешь, если уйду. Мне всегда было интересно, почему все именно так, сначала сделать все, что нужно, а потом каяться. Грешить и каяться. В этом вообще есть какой-то смысл? А то я никогда не пробовала.