Он ждал этого визита. Нет, не то чтобы именно этого. Но, что мидгардцы не отвяжутся с сингулярами, понял.
Почему он решил, что опять речь пойдет о них? Ну, не затем же явилась заместитель директора к сонному, неумытому асу, чтобы сварить ему кофе?

- Входи.

Тор никогда не стеснялся своего тела, да и теперь изменять привычкам не собирался, так что Марию Хилл ожидало появление бога грома в спортивных штанах, босиком, без рубашки. Не самый божественный вид.
Ничего. Стерпится - слюбится.
Кресло в гостиной, широкое кожаное кресло, определенно, считало так же,- поэтому, когда Громовержец упал в него, издало только легкий стон.

Одинсон-старший не обладал проницательностью отдельных представителей своего семейства, но сейчас можно было обойтись и без этого. С этой гостьей будет потяжелее, чем с предыдущими, прежде всего потому, что она была воином по духу, а, значит, не станет вилять вкруг да около, и отвечать ей придется с такою же прямотой.
И ответы не порадуют никого.

Один раз Мстители уже показали миру, что будет, если вчерашние товарищи встанут друг против друга. Тогда асам удалось избежать вмешательства - теперь же дело касается их самих.
Есть ли у него право говорить от Асгарда? Теперь. У него. Изгнанника.
Есть ли право втравить свой народ в конфликт, ценою которого может оказаться жизнь и свобода?
Или... он должен сбежать, трусливо спрятаться за словами о том, что Тор Одинсон больше не царь?

- За чем пришла, красавица?

Словно почуяв смущение женщины - или же понимая, что беседа не будет ни дружеской, ни веселой - Одинсон вытянул длинную руку, подцепляя с дивана единственное что там было: широкое меховое покрывало. Накинув его на широкие плечи, он на мгновение сделался похожим на изображение своего деда, Бури, каким тот представал на пергаментах, хранящихся в библиотеке Асгарда, и повествующих о деяниях асов. Мидгардцам же он мог напомнить одного из тех воинов-варваров, некогда сравнявших с землею Рим и весь цивилизованный мир.
Не хватало лишь топора и железных наручей.

Однако голос, когда ас заговорил, звучал мягкой усмешкой.
- Садись. Ноги не казенные, а мы не враги. Что до камней - спрашивай, расскажу, что знаю; но сразу скажу, не особенно я интересовался этим делом. Можно бы расспросить Хэймдаля, да вряд ли он станет отвечать.
Тень набежала на лицо аса при мысли о том, кто, наверно единственный, мог бы знать историю сигнуляров. И кого едва ли возможно было заставить сейчас поделиться тайнами, что допустили его к себе, как капризные любовницы. Кто, как не Локи, владевший камнем разума, знал, как заполучить, а, главное, удержать в повиновении силу, не подчинявшуюся никому.
Челюсти Громовержца сжались. С той самой ночи, когда они с братом впервые встретились после его отпадения, он всеми силами гнал от себя вопрос: как или кто дало младшему принцу подобные знания, эту власть. Вправду ли младший брат владел сингуляром... или чудовищное сокровище одурманило его разум настолько, что тот пошел против всех. Что тот познал в Червоточине? В силах ли Громовержца было поправить все это еще тогда, во время их битвы в башне? Ведь он же видел, он видел, как проясняются затуманенные глаза, как возвращается в них этот лучистый зеленый свет!
Кто или что сломило тогда его чистый дух?
Кто или что отняло у него его любимого брата?
Кто или что начал уже тогда игру, незамеченную тогда величайшими мудрецами вселенной?
Догадка заставила Одинсона сжать кулаки.

- Если безумный титан решил собрать сингуляры,- с тяжкой мукой, с усилием прожевал он, глядя перед собой, но не видя ни собеседницы, ни самой комнаты,- то спасти их можно лишь одним путем: разнести и укрыть, спрятать, как некогда сделал Один, в наиболее удаленных частях Девяти миров, или же дальше. Ни в вашем мире, ни даже в моем нет никого, кто способен удержать в повиновении камни, если вы вознамерились их собрать. Вы ведь это затеяли, верно?- тень отступила, упала с его чела, и в комнате словно бы стало легче дышать.

Собеседник выслушал ее речи, не прерывая, все так же гладя перед собой, так что можно было подумать - не слышал, а если и слышал, то вряд ли понял губительный смысл. Только в одном месте он вскинул разом омрачившийся взгляд: когда гостья сообщила, что самоуверенность хранителей уже пошла прахом.
Хэймдалль, ты слышал это? Надеюсь, что да.

Читаури. Посох. Камень в нем. И теперь еще титан, возмнивший, что обуздает силу, неподвластную даже богам. Хотя... почему неподвластную? Потому что она... поработила Локи? А что если тот хотел быть порабощенным?

- Тебе известно, какой камень оказался у него?- Громовержец смотрел на сидящую перед ним женщину прямо, и с каждым мгновеньем лицо его делалось все темнее. Пальцы сжались в кулаки на полированных подлокотниках. Но почти тут же ас с усилием заставил себя разжать их, и откинулся на спинку кресла. Так соблазнительно было довериться словам девушки, но он припомнил, как не единожды остерегал его Всеотец, упрекая за слишком открытое сердце. За то, как легко будущий царь асгардский обнажает свое сердце и свои мысли.
- Начистоту. Твоя... предшественница уже заводила со мной эту беседу. Наши миры - союзники, но ее слова заставили меня задуматься. Заставили сомневаться в чистоте намерений людей. Если я открою тебе, что знаю сам, кто даст слово, что завтра Асгард не узрит под своими стенами ваши армии? И, если даст, кто из вас сдержит его?- сдвинув брови, Одинсон тщетно пытался заставить сердце биться ровнее. Отбросил так красившую его в глазах Марии накидку, и, поднявшись, прошелся по комнате.

- Что ж... Тессеракт сохранен был в сокровищнице Асгарда, и не думаю, что титану... даже титану по силам добыть его,- нотки самоуверенности, убежденности в превосходстве асов, впитанного с материнским молоком знания, что его соплеменники есть сильнейшие, мудрые, возвышающиеся над всеми покровители Девяти миров, мелькнула в голосе сына Одина. И тут же пропала.
- Но у него один из камней.

Хотя... такое уже бывало ведь? Читаури. Посох. И его брат, подчиненный непостижимой мечте, и явно, явно ведомый кем-то другим, одержимым и сильным, кем-то, сумевшим сломать эту странную смятенную душу. Титан. О, сошлось слишком многое, чтоб ошибиться.
Теперь он знает врага. Знает виновника. Знает того, за чьей головой будет гнаться, пока не сорвет ее собственными руками с тяготящихся плеч.

Вновь вскинув взгляд на Марию, Громовержец повторил вопрос - почти грубо:
- Кто рассказал тебе? И какой камень уже у него? Говори.

Эта женщина создана была для великих дел. Пожалуй, более многих мужей, что считали себя пупами земли, верховодили армиями, восседали в высоких креслах, бранились и пили - но куда им было до этой хрупкой, прямой как стрела брюнеткой, рядом с которой царь Асгарда чувствовал себя почти безоружным. Что сделать? Женская красота проникает в сердце коварно и быстро, как нож - и, даже когда ранившая тебя удаляется, продолжает тоскливо саднить.
Так, о чем это он.

- Прости,- возвращаясь в кресло и снова накидывая на плечи тяжелый мех, пробормотал Одинсон, хмуря брови. Пары мысленных пинков оказалось достаточно, чтоб отвести взгляд от красивого, грозного лица, и вернуться к раздумьям о судьбах миров. Размышленья не радовали. Что ж, стоит попробовать взаимный обмен: он ей даст информацию, а она ему одолжит ненадолго свои мозги.
- Асгард выстоит, даю тебе в том мое слово, Мария Хилл,- произнес он спокойно, без показного геройства, без столь привычной в Мидгарде бравады, не покидавшей его защитника даже в минуты опасности. Ни тени сомнений, ни малейшего допущения. Тор верил в своих соплеменников. Не сомневался в них. А даже если... узнай они об опасности (а он обязательно сообщит), и последний оставшийся уничтожит сокровище, пусть даже ценой гибели целого мира.

Взгляд сына Одина потеплел и смягчился. Он надеялся, что собеседница поймет его без слов. В конце концов, на его месте, на месте любого из них она сделала бы то же самое.
- Спрашивай.

После визита директора Щ.И.Т. и их нелегкой беседы Одинсон понял, что одним разговором не кончится. С одной стороны, это было верно: слишком уж страшные беды постигли бы Девять миров... да что там Девять миров, всю вселенную, если бы сингуляры попали не в те руки. И, раз уж им всем выпала судьба разделить эту ношу, раз уж так вышло, что все камни, один за другим, начали проявляться в этой реальности, самым верным решением было довериться друг другу.
К этому он был готов.
Оказался полностью не подготовлен к другому.

- Камень извлечь нельзя. Это его убьет.
И скорее всего, камень разрушится. Но об этом сейчас Одинсон думает во вторую очередь.
Мысль о том, что мидгардцам пришло на мысль умертвить столь совершенное существо, удивительное дитя двух миров, приводит его в ужас и возмущение. Что еще готовы они принести в жертву ради задекларированного спасения вселенной, а на деле - ради спасенья себя самого?
Потому что, возможно, даже одно существо, подобное Вижену, стоит целого мира.
Не им судить.

Громовержец хмурится. Люди Мидгарда возмнили, что им одним даровано право принимать решения за весь мир. И одно это залог неотвратимого поражения. Пагубное желание все контролировать заставляет их собирать все сингуляры в своих руках, а на деле лишь облегчать поиски камней для безумного титана.
- Прежде чем пытаться отыскать сами камни, вы должны выбрать стратегию, как воспротивиться титану. Собирать их вместе следует лишь с одной целью: соединить в артефакте, именуемом Перчаткою бесконечности. Один, отец мой, возможно, некогда владел такой... ее копию доводилось мне видеть в его сокровищнице. Но Один был мудр и в сей мудрости своей, за которую он заплатил собственным глазом и смертью на Иггдрасиле, решил, что подобной властью не должно обладать ни одно существо на земле. Потому камни были извлечены и разрознены, заключены в свои хранилища и сокрыты по разным мирам. Все, что вы можете, либо пытаться самим собрать перчатку, либо противодействовать в том, чтобы позволить титану собрать ее. Скажи мне, ты знала об этом? Решение собрать камни диктуется этим знанием? Люди Мидгарда, его правительство готовы принять на себя тяготы и заботы - и вину в случае поражения? Прежде чем отвечать на твои вопросы, я должен знать. Я. Должен. Знать.

Одинсон слушает... и ушам своим не верит. Нет, разумеется, история Асгарда ведала подлость и вероломство; однажды заключаемые союзы расторгались по капризу тиранов, и справедливая власть подвергалась нападкам фанатиков. Но именно в эту минуту он вдруг впервые задумался, почему двое их тех, кого он, нынешний царь, почитал за столпы мудрости, не доверяли или пытались подчинить Средний мир.
Как говорил его брат? Распрей меж сапогом и ползущим по тропе муравьем нет.
Но что если сотни и тысячи муравьев решатся сплотиться и выстроить оружие против сапога? Даже если он лишь ступил мимо, а угроза привиделась их воображению.

- Подготовлено для асов?- бровь сына Одина приподнимается в излюбленном жесте... кого же? да его младшего брата. Впервые за годы пребывания в Мидгарде, после всей помощи, что асы оказали ему, после совместной борьбы, покровительства, отраженья атак, он ощущает себя обманутым. Теми, кому доверял, теми, ради кого готов был, случись необходимость, подвергнуть опасности свой народ; теми, кого, в конце концов, пестовал своими собственными руками, леча их раны - недавно, когда был беспомощен. О, это еще один жестокий урок доверчивому и наивному: убедить себя в том, что жадная, хитрая раса хоть на мгновенье забудет о своей выгоде.
Норны свидетели, Локи прав, и он просто глупец.

- Вот значит, как Мидгард платит тем, кто тысячелетиями охранял его покой. Вы приготовили против нас оружие?
Следовало бы сдержаться - но воистину Тор не тот, кто на это способен. Не сейчас. И его решимость помочь, разделить общее бремя, отдать защите любимого некогда мира всего себя, начинает крошиться и осыпается, как дом под ударом оползня. Снова и вновь он получает доказательство собственной слепоты.
Он дурной сын. И дурной царь. В то время, что отдал он битвам за благо чужого народа, следовало позаботиться о собственном.

Но нет, он останется до конца другом. Не Асгард - он один. Тор Одинсон не нарушает слово, что дал однажды, пусть даже в глазах других это видится непомерной наивностью, достойной лишь осмеяния.
Мидгард останется под его защитой. В конце концов, в этом мире он появился на свет.

- Задавай вопросы,- коротко предлагает он, глядя на гостью.

Тор едва успевает подавить гнев, когда гостья рискует вновь испытать его; но на этот раз Громовержец готов. Он выслушивает упреки и слова неблагодарности молча, глядя в глаза, и позволяя себя лишь одно: пару раз тяжело двинуть челюстью. Человеческая жизнь коротка, и мисс Хилл, при всем уме, дарованным ей природой, не способна заглянуть дальше этой границы. О! прежний Тор не преминул бы напомнить о сотнях лет, когда асы сторожили Девять миров, позволяя здешней им расцвести, и, словно птенцам в гнезде, встать на крыло, чтоб подать голос. Ледяной ларец Йотунхейма, похоть и золото ванов, темная магия альвов,- все это осталось для них лишь неясными преданиями.
А для асов...

Он сжал руку, словно вновь ощутив, как течет по ней теплая кровь. Стекленеющие глаза и глухое рычание волка. Стоило ли рассказывать этой женщине о том, сколько его братьев рассталось с жизнью, пытаясь спасти Мидгард; стоило ли посвящать ее в то, через что им самим пришлось пройти? Смогла бы она выдержать сотни часов и дней среди мертвых туманов Хельхейма?
Но... разве она или такие как она, были для этого предназначены?
Достойно ли сына Асгарда, сына Одина было выставлять счет?

- Тессеракт скрыт в сокровищнице Одина. Существо, что его охраняет... видел сын Коула, в первый раз, когда я был изгнан к вам,- просто ответил он.- Оно было создано для охраны... и для борьбы с тем, кто много сильнее титанов. Он не спит и не знает усталости, и восстанавливает себя сам; если же он поймет, что не в силах защитить то, что доверено ему царем, он уничтожит себя и сокровищницу... и весь Асгард. Йотуны, что пытались украсть Ларец Вечных зим, были уничтожены, даже не успев приблизиться,- тень набежала на лоб аса при воспоминании, кто и зачем провел их в хранилище, и о том, что случилось потом.

- Камень реальности охраняет сила еще более мощная.

Тор сделал паузу, собираясь с мыслями, раздумывая как рассказать своей гостье о камне реальности. Ей не понравится то, что она услышит. Не понравится. В Мидгарде теперь доверяют паролям и цифрам, запирают любовь и тайны в железные ящики, не поклоняются богам, и возводят на пьедестал ловких мошенников и пророков. Сможет ли Мария Хилл принять то, что ей скажет посланец иного мира, для которого все это так же реально, как их разговор. Как это кресло. Как плед, обнимающий плечи.
- Я сам спрятал его в месте, где родился. Лишь я один знаю, где. И едва ли даже у Таноса получится вытащить это из меня.

- Есть. Он в Мидгарде,- отвечает Громовержец с той же простотой. В конце концов, если людям так хочется удовлетворить свое любопытство, это их право.- Что до координат, то... ты правда считаешь, что я посещал его, вооружившись прибором для навигации? Север. Для вас это север. И, если сокровищница Асгарда  откроется только царю, то это место, колыбель норн, не подпустит к себе никого, не откроется случаем или насильно. Кровь бога - единственный пропуск к нему...- Одинсон сделал паузу, улыбнувшись с открытой горечью при мысли, сколь дико прозвучит этот рассказ для его посетительницы.
- Моя.

Словно желая проверить себя, Тор прикрывает глаза, вызывая из памяти все, что хранил в своей памяти, все, что могло бы предать его тайну любому, кто имеет власть читать в разуме. И видит лишь темные своды, вылизываемые глухо трещащим факелом; капающее масло. В глубине пещеры темно, и тот, кто рискнет пуститься в подобный путь без знания или без провожатого, неизбежно оступится и попадет в ледяные воды источника.
- Мы зовем это место колодцем Вирд,- не поднимая век, слово в полусне произносит он изменившимся тоном; можно подумать, что слова рождаются чревовещателем или во сне.- Издревле знаем, что Девять миров соединены меж собой девятью колодцами; память хранит имена четырех, и еще один, хоть известен, давным-давно был затерян во тьме. Ключ бурных вод соединяет Асгард и с вечным льдом Нифльхейма; колодец Вирд, вещей норны, ведет к истокам неугасающего огня. В Йотунхейме, средь вечной зимы, в храме Льдов, есть Багровый источник, и как верят сами великаны, воды в нем горячи, ибо слиты из крови убитых асов. Среди корней Иггдрасиля затерян четвертый, кладезь мудрости, из которого Один, Всеотец, Единый, испил свою силу: принеся в жертву свой глаз, он обрел право и способность видеть дальше всех прочих. Пятый, затеряный - юдоль вечных слез...
Веки мужчины с трудом поднялись, и его взгляд, помутневший, как у сомнамбулы, остановился на лице Хилл.
- Тот, кто задумает погрузиться в колодец Вирд, вдосталь насытится гостеприимством вещих сестер. Сперва они разорвут его разум, узрев его прошлое и прозрев будущее; затем выпьют по капельке его силы, напоминая о самых постыдных, самых чудовищных тайнах. Лишь водя аса, сила всемогущего сможет перенести их ярость - и то на короткий миг. Но это будет не все. Если тот, кто дерзнет погрузиться в купель, преодолеет это, выживет после того, как и память, и все его силы будут выпиты ими до дна, его ждет другое испытание. Воды источника холодны, ибо проливаются из Норнхейма, через врата бездны, сквозь ледяные пределы космоса. Кровь святотатца замерзнет в венах прежде, чем он поймет, что произошло. Но если и это не поможет, если и ледяное дыхание вечности не навредит ему, внизу, в самой бездне, на дне, его ждет извечный огонь - и вот в нем, в ларце, сотворенном умельцами Нидавеллира, утоплен ныне Камень Реальности.

Пустые, побелевшие глаза смотрят на женщину. Очень медленно к ним начинает возвращаться их истинный цвет. И ужас. Ужас плещется на дне черных зрачков при воспоминании об этом месте, при мысли, догадке о том, не ужасные ли воды Источника пробудили ту тварь, что дремала в нем тысячу лет, усыпленная чарами Одина.
Вновь он туда не вернется.

- Зная все это,- побелевшие губы складываются в усмешку, и видно, как горло мужчины дрожит,- ты рискнула бы опуститься за ним?

В общем, он не особо надеялся. А жаль. Жаль, что скепсис, разъедающий этот мир, делает его обитателей такими самоуверенными и слепыми. Тору даже нет необходимости читать мысли, чтобы понять, что происходит в голове его спутницы, что стало причиной ее усмешки. Все они думают, что испытание норн - лишь малая капля в их чаше страданий; но когда доходит до дела, о, только тогда до них доходит, что и одной капли достанет, чтоб захлебнуться.
Впрочем, причина все та же: скоротечность жизни людей. И их знание, убежденность в том, что все имеет свое начало и свой предел, тогда как для купели норн не существует таких понятий.
Зато есть много других, которых не понять человеческим разумом.

Ему остается только улыбнуться с тайным сожалением. Если в глазах Марии Хилл он - дитя, то в его глазах она, да и все человечество состарилось от колыбели, и похоже на гостя, страшащегося, что его попросят от праздничного стола. Торопливо, давясь, глотает он яства, хлебает вино, не замечая вкуса, пьянея в мгновение ока, не понимая, что именно этим ускоряет конец. Неустанно и ненасытно они алчут всего и сейчас, притязая уже вершить судьбы свои и иных миров.
И потому делаются опасны.

Он знал и читал, что делали его предки в подобных случаях. Безо всякого Таноса. Да и ему, верящему в судьбу, в то, что все, от рожденья до смерти, вплетено норнами в свой узор и заботливо выткано, - ему ли не задаваться вопросом, не явился ли новый охотник лишь следствием этой разбуженной жадности, чумой и косой, что послала судьба, подобно садовнику, возжелавшему прополоть слишком уж густо разросшиеся сорняки.

От мысли о том, почему Мария спрашивает о сингулярах, ему становится до странности весело.
- Что, думаете защитить их своими танками и ракетами?- почему-то вдруг вспоминается битва в Нью-Йорке. Но улыбка гаснет от понимания, что тогда и сейчас это звенья одной цепи. И хотя путь земли и пути Асгарда со всей очевидностью расходятся, он понимает, что в этой войне не уклонится и будет на их стороне.
Выступит против Судьбы.
- Про камень разума, думаю, тебе известно более моего. Его носитель, надеюсь, здравствует...- Тор неожиданно запинается, гладя на собеседницу и давая понять, что не скажет ни слова, пока не услышит ее подтверждения, что Вижен, могучий союзник и прекрасное дитя двух миров, существо, равного и подобного коему нет ни в одной известной части вселенной, жив.
И что он живой - прежде всего для них.
И что даже во имя своих притязаний и своей алчности люди не принесут его в жертву, удобно прикрывшись ложью, что он - просто машина, синтет, сотворенный их собственными руками, а потому обязанных их почитать за Творцов.

Одна из характернейших черт Мидгарда: начинать беседу с конца, и только спустя много слов приходить постепенно к тому, что ты собирался сказать. Возможно поэтому простодушным асам так трудно беседовать с ними, находить общий язык. И, возможно, поэтому, рано или поздно, дети Золотого города чувствую себя обманутыми.
Его брат хорошо понимает Мидгард.

- Только всевидящим норнам ведома истина,- усмехаясь, ответил сын Одина.- Но даже им не дано проникать в чужие помыслы. Пока что вы обе лишь требовали: поведать, где спрятаны камни, ответить, как к ним подступиться, заверить, что асы в этой войне примут сторону Мидгарда. Твоя подруга и вовсе впрямую обвинила меня в том, что я презрел интересы Мидгарда, оставив товарищей и забыв о дружбе, что некогда связала нас. Но кто из вас, дева Щ.И.Т.а,- он раскрывает ладони, разводит руки, как делали в старину, показывая, что гость не прячет оружия,- пришел к старому другу и поведал о том, что вы намерены делать? Так принято здесь обходиться с друзьями?
Помимо желания, Тор почувствовал, как гнев начинает закипать в его крови. События, разрозненные доселе, внезапно сложились в картину - и выглядела она неприглядно.
Так кто из них был прав, он, уповая на честь и доверия братьев по оружию, или отец, некогда затворивший двери Асгарда для выходцев из Срединного мира? А, может быть, Локи?

- Доселе я полагал, что только лишь горстка из вас, трусов, страшащихся чужого величия, продажных политиков, жаждут и рады расколу Мстителей. Поодиночке мы ослабели, и пали духом. Дошло до того, что вчерашние товарищи встали друг против друга. Потому я и отказался встревать в междоусобный спор, я, сын Одина, землю которого истерзала война между моим отцом и его братом. Но так всегда было, что общее горе, большая беда стирает все розни меж старыми товарищами; и вот она, на пороге. Спроси меня, Мария Хилл, что я услышал от женщины, что должна была первой призвать нас объединиться? Она напомнила мне о Локи!- глаза Горомовержца сверкнули. Доселе таившийся гнев, столько времени стиснутый, спрессованный в глубине сердца, вдруг полыхнул в голубых глазах ярким пламенем молний.- О том, что я должен, обязан всем вам; о том, что асгардцы доселе не расплатились за те потери, что разделили с вами и оплакали горькими слезами! За то, что я сражался плечом к плечу со Старком и Стивом Роджерсом, что вместе с ними встал за свободу этого мира! Она дала мне понять, что для всех вас, я Царь Асгарда - не более чем наемник, обязанный отслужить по заключенному с ним контракту! Я собственными руками надел цепи на своего брата!- сам не зная как, Одинсон вдруг оказывается на ногах; кулаки его сжаты и он нависает над собеседницей, уже не скрывая боли, что испытал от своей потери.- Я запер его в темнице, как дикого зверя - его, за кого готов был отдать свою жизнь, свою кровь, всю, до последней капли! Его, кто рожден был править мирами, его века назад был вашим богом! Спросил ли хотя бы один из вас, что я чувствовал, сделав это - ради вас? И теперь вы являетесь ко мне, требуя выдать вам камни, которые не властны ни отыскать, ни уберечь - и упрекаете меня, что я не понимаю глубоких и тайных замыслов, мудрых решений, которые приняли вы, вершащие судьбы Мидгарда?! А кто из вас пришел с сказал: старый друг, вот наши руки, поднимем оружие против единой беды, как делали это доселе?!

... Он застыл над Марией, точно окаменев от гнева, не в силах продолжать свои речи, не в силах выносить больше той паутины интриг, заговоров и душащего безмолвия, что опутывала Мидгард. Затем, словно вдруг устыдившись той силы, что готова была обрушиться из его рук на маленькую гибкую женщину, потупился и отступил.
- Асгард никогда не был врагом вашему миру... и я никогда не был врагом ему,- возвращаясь и тяжело падая в кресло, договорил он.- И готов и сейчас быть ему верным союзником.

Они всегда вспоминают о том, что представителя нации. Когда не остается других аргументов, когда нужно растоптать дружбу, забыть о недавнем братстве, посмеяться над откровенностью. Когда взгляд в глаза - один из способов спрятать душу.
Отец хотел, чтобы он тоже этому научился. И это, пожалуй, был единственный раз, когда Тор был рад разочаровать его.

Глубоко вздохнув, он закрывает глаза. И усмехается, почти готовый сам посмеяться над собой. Почти устыдившись собственной горячности.
Какое дело всем этим людям до того, что он держал на руках умирающего? Разве их было мало - в его жизни, или даже в жизни этой маленькой женщины? В Мидгарде давно научились справляться и с этой проблемой. Спросить его гостью, спросить Фьюри, Тони, Наташу, спросить любого из них: кто из них не прошел через желание разбить свое сердце, чтобы не чувствовать боли? И сколькие смогли устоять?
Они говорят от имени нации - не потому ли, что не позволяют подойти к себе близко.

Хочется рухнуть в кресло, закрыть лицо руками. Вместо этого Тор опускается на сиденье медленно, с прямой спиной. Что ж, если "агент, а не дева" берет на себя смелость говорить от лица людей, было бы униженьем для аса, и для всех асов отвечать ей иначе.
Напрасно он думал, что может быть иначе.

- Четыре камня,- поправляет Одинсон скупо, приподняв бровь при намеренной или случайной ошибке Марии Хилл.- Камень реальности и Тессеракт, о которых ты пришла спрашивать. Камень разума, носимый Виженом. И,- не удержавшись, с жесткой усмешкой добавил он,- камень силы, находящийся ныне в руках Таноса. Это все. Быть может, чародеи и те, кто видит будущее, поможет тебе в твоих поисках. Камень времени... если использовать с толком, быть может, удастся предотвратить потерю камня силы.