Время не лечит - это очередная глупая выдумка маркетологов, призванная вселять в людей надежду, что потом, спустя некоторое время всё обязательно станет хорошо. Нужно всего-то потерпеть ещё пару  дней/месяцев/лет/жизней. Диккенс не человек. В чужие глупые советы не верит. И вместо того, чтобы сесть и ждать, пока всё станет хорошо, ждать, когда боль, чужая, инородная, до сих пор непривычная, отойдёт на второй план, а затем и вовсе исчезнет, он продолжает жить. Сперва механически, доверяясь автопилоту, вдох-выдох, шаг за шагом, улыбка следом за безразличным выражением лица, а затем по накатанной, как всегда и делал - игнорируя всё, что внутри, реагируя исключительно на внешние раздражители, подавляя никому ненужные эмоции, предпочитая красивую игру сносящему крышу коктейлю чувств.
Миру вокруг ведь по большому счёту совершенно плевать, кто там и как сильно разбит, разочарован, зол. Всем в принципе наплевать на всех, кроме себя. И как бы Тео не хотелось запереться в комнате два на два, где бы он мог глухо и тоскливо выть от осознания, что он сильно промахнулся, решив, что доверять - это не ошибка, не забывая одновременно с тем укорять себя в своей неуместной, непозволительной слабости, мир имел на его счёт другое мнение. Сперва Дебби с её кривой философией, её боль, её глупые мысли на счёт себя легли поверх его собственной, чувство причастности к её печалям надавили на плечи, заставив вспомнить, что он не атлант, который мог бы выдержать на своих плечах небо, но и не задохлый подросток, которому к лицу впасть в депрессию сразу же после первой неудачи на так называемом личном фронте - он слишком за многое отвечает, слишком многих подмял под себя, окрестив себя их попечителем. Не имеет права. Затем проблемы с баром, новый слишком ретивый сотрудник правоохранительных органов, какая-то стычка в стенах клуба - его не было всего пару дней, какого хрена, Софи?! Разборки, проблемы, дела.
Рутина.
Рутина никогда его не подводила, всегда подставляла плечо, когда становилось особенно тошно, утягивала на дно занятых дней, когда и кофе то попить некогда, не то что думать о том, что нарывает где-то внутри. Она всегда уверенно отбивала у него любое желание думать о высоком, заодно не забывая лишний раз заехать по почкам, если сильно зазевается. Фигаро здесь, фигаро там. Родительские визиты отложить до ближайшего апокалипсиса - всё равно в лучшем случае в его в очередной раз явившей миру темноту внутри дыре в груди поковыряются серебряной ложечкой и поставят очередную печать на лбу: "ни на что негоден", но не скрываться слишком явно - иначе к нему придут сами. А это ему совсем не с руки. Это ему не поможет, разве что снова столкнет вниз, в ту самую пропасть, из которой он с упрямством живого мертвеца лез наверх, сдирая руки в кровь и запрещая себе даже думать об отступлении.
Чтобы прийти в удобоваримое состояние нужно всего-то продолжать улыбаться, даже не вопреки каким-то своим болезненным спазмам в груди, а просто. Просто потому что иначе ничего у него не получится, а он не привык сдаваться. Все механизмы должны отрабатывать безукоризненно и раз уж он сам, в основном из-за своего упрямства и недоверия к другим, часть огромного двигателя собственного бизнеса, то времени и права жалеть себя у него просто нет. Разве стоят его проблемы на личном фронте многолетней работы над собственным детищем? Даже, если кто-то и скажет ему, что да - он отмахнётся. Всё равно у него нет ни единой мысли, как он может помочь себе иначе. Пожалеть себя, напиваясь раз за разом в бессмысленных попытках смыть приличным алкоголем с себя чужие касания и пустые обещания? Смехотворно. Да и разве он умеет жалеть себя? Навряд ли. Ни любви, ни тоски, ни жалости. Получил по морде, встал, пошёл дальше. Вперёд, чтобы затем снова встретиться с тем, что или кто дал по морде и заплатить по счетам - Теодор Диккенс не умеет прощать и не собирается учиться. В его жизни порой и единственного шанса не было, так почему он должен давать кому-то несколько в кредит?
В общем-то, он и не должен.
Ни себе. Ни кому-то другому. Никому он ничего не должен, особенно лишних шансов и прощения.

Вытаскивать себя собственноручно из шаткого, близкого к безумию, которым в своё время так манила в свои ряды Морриган, было сложно, но Тео всегда был талантлив. Талантлив и упрям. Он справился. Да и с другой стороны он сделал красивый жест, оставив ключ на столике возле больничной кровати - большего бы от него ждать было бы кощунственно. Да даже тот ключ от него ожидать было бы неразумно. Если бы он пришёл в больницу спустя пару дней, ничего бы не было, а тогда как-то повело, невидимые раны так ныли, всё в нём  сходило с ума от коктейля молотова событий и ощущений, и он в очередной раз, допуская, что в последний, позволил себе быть слабым из-за кого-то. Диккенс ведь не умеет отпускать то, что по праву ли или по собственной блажи считал своим, но зато умел вырезать из себя лишнее наживую острым лезвием. Выжигать. Быть слабым - страшно. Быть один на один с собственными демонами - смерти подобно. Значит, нужно становится сильнее, чтобы то, что пыталось его убить, больше не имело над ним власти. Вырезать из себя привязанности, ограничивать доступ не к телу - это ни к чему не обязывает, к душе, которой в нём и вовсе быть не должно, не подпускать никого близко к тому, что прячется внутри за семью замками. Снова. Это просто, когда никто и не пытается пробиться сквозь тысячи стен, окружённых кольями. Это совсем несложно, когда можно с себя переключиться на других, нырнуть с головой в череду событий, завертеться как юла в безумии теневого мира этой дурацкой планеты. Теодор - отличный лжец, пусть и не считал правильным врать себе, но иногда позволял притворяться. Притворяться, что отсутствие признаков жизни с той стороны не задевает. Притворяться, что это ожидаемо. Притворяться, что ничего не изменилось. Всё прошло сквозь, всего лишь уронив на землю, с которой он уже встал.
Прошло не так много времени, но для демона все эти дни казались бесконечными. Бесконечными боями с самим собой, с глупым сердцем, с мыслями, то и дело подкидывающими ненужные образы.
Зак был его слабостью. Доверчивой, щедрой на ласку, тёплой слабостью, которую можно было ранить или убить и он бы ничего не сделал в ответ. И как показала практика, слабости - это плохой багаж. С ними слишком больно. Считать кого-то своим и как ребёнку поверить, что кто-то в самом деле наконец останется до конца - глупо. Неразумно. А за глупости всегда приходится расплачиваться.
Тео заплатил сполна. И продолжал резать по живому, искореняя даже мысли о том, что он слишком суров и жесток. Что всё не так понял, что Олдридж тоже имеет право на глупости и слабость.
Нет.
Нет, не имел.
Нет, не жесток, просто он, такой как есть, а не чья-то фантазия о том, что демоны умеют не только брать.
Всё так, как должно быть.

Шорох в замочной скважине застал хозяина квартиры врасплох - с Дебби он уже перебросился парой дежурных фраз и точно знал, что сегодня она планирует недолюбливать его на расстоянии. Ключ был ещё разве что у домработницы, давно закончившей со своими обязанностями и, собственно, у Зака. Тео, в общем-то, уже и не думал, что что-то подобное произойдёт. Допускал, но не думал, старательно избегая подобных опасных крутых поворотов своего сознания. Сиюминутное желание выйти в коридор и сообщить, что это была дурная шутка и было бы мило с его стороны уйти молча, давится на подлёте. Он не мелочный. Да и вторую попытку уйти на следующий круг в своей квартире, пожалуй, не переживёт - это перебор. Он мысленно, без объявления войны отказал Заку в шансе на очередной круг, в конце которого они обязательно разобьются, ломая кости и чувствуя только боль, сперва, конечно, поразмыслив пару дней, утопая в собственной немощности и даже пожалев, что лишил быть милостивым и принёс дурацкий ключ, но не прочь поговорить - это даже интересно. Всегда интересно, что подразумевали, в очередной раз поступая ровно по давно известному сценарию. Расскажет про усталость? Про то, что запутался? Про то, что сам Тео повёл себя как мудак (было бы мило, Диккенс бы послушал)? Не скажет ничего? Любопытство брало верх. Тихая злая тоска внутри подняла голову. Тео, закатав повыше рукава рубашки, обманчиво расслабленный продолжил наливать виски в бокал. Можно и не на два пальца, пожалуй, можно и побольше. Он сегодня изрядно устал, разруливая очередной конфликт и приводя в движение одну из так необходимых его детищу деталек. Он не планировал сегодня ни уходить в очередное пике, ни копаться в незаживающих толком ранах. Он вообще ничего не планировал - планы не для него.

И ведь самое противное, что всё, что происходило до и должно было продолжиться сейчас, было слишком похоже на какую-то дурную мыльную драму, героями которой каким-то чудом стали ангел и демон. Это даже звучит богомерзко, ах да, их союз сам по себе был таким изначально, как он мог забыть. Глухая злость на себя и на того парня дала о себе знать, когда рука дрогнула и дорогой напиток полился мимо бокала.
Тео недовольно цыкнул, отставил с тихим стуком бутылку, механически, не особо беспокоясь об участи дорогого, кажется, стола, потянулся за салфеткой, чтобы промокнуть натёкшую лужицу, попутно слизывая капли алкоголя со стенки бокала. Нет, он не прячется. В конце концов это его дом, с чего бы? То, что с исчезновением Зака квартира снова стала пустой на вид, да и в целом, особенно, если Дебби, бескомпромиссно определённая им без её согласия его новым сожителем в силу её неуёмного желания извести себя, вдруг притворялась ветошью/остро нуждающейся в одиночестве/трудоголиком/человеком с личной жизнь (нужное подчеркнуть) и не возвращалась сюда ночевать, а проверенная временем домработница расставляла все подушки на нужные места и стирала следы её пребывания - детали. Неприятные, конечно, жирно намекающие, что просто от всего отказываться и вырезать из себя всё, что могло напомнить о глупой привязанности было пока он был один. Логично, ожидаемо, но неприятно. Так вот, он не прячется, он просто выжидает.
Выжидает как хищник, который затаился в ожидании очередной жертвы.

Только вот терпения в нём не осталось - Тео устал ждать проявлений жизни со стороны Олдриджа ещё пару дней назад, казавшихся вечностью, окончательно завязал с этим странным чувством, подразумевающим, что ему не всё равно и больше сидеть в засаде не желал - он устал. Впрочем, и без чужих слов он знал, кто пришёл - слышал знакомые эмоции, вскользь прислушавшись к своему гостю. В общем-то, что ему стоит заговорить первому? Он здесь, кажется, в роли палача, а таким не пристало притворяться скромными.
Да и не хочется ему томиться в ожидании. Осточертело.
Невидимый нож под рёбра, аккуратно подтолкнуть, круговыми движениями вырезать дурацкое чувство удовлетворённости от того, что всё-таки пришёл.

- Я на кухне, если ты, конечно, пришёл ко мне, а не за вещами.

Забрать бокал, отойти от стола, опереться на привычную к этому тумбу, вытянув босые ноги чуть вперёд и задумчиво следя за темным провалом двери, ведущим из коридора в кухню - Тео не включал свет.
Он никогда его не любил, а теперь как-то особенно остро.

[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Mn8G.png[/AVA]

Отредактировано James Rogers (2019-04-21 03:50:52)

Это так глупо. Нет, правда глупо было ждать каких-то долгих и внятных объяснений прямо с порога без всех этих опасных "к тебе". К нему ли? К которому ему? Тому, которого сам себе придумал? Или к тому, кем его любовник на самом деле был? Возвращаться к демону, который в самом деле талантливо берёт, ничего не отдавая, жадно забирает всё, что плохо лежит и складывает в личную чёрную дыру, способную сожрать кого угодно полностью, даже не поперхнувшись, не просто глупо. Это самоубийство. Впрочем, Олдридж теперь специалист в самоубийствах, верно? Тео криво усмехается в стакан, делает жадный глоток, толком не разбирая ни аромата, ни вкуса дорогущего напитка и старается не смотреть на собственные руки. Он ещё помнит как на них алела чужая кровь. Не то чтобы это редкая картина, но, будем честны, жидкость, циркулирующая по венам и артериям существ, которые ему дороги, на них бывала редко. Практически никогда. Как и чувство тотальной беспомощности и непонимания почему. И это болезненные воспоминания, а Диккенс не любит боль. Свою. Не хочет снова вталкивать через силу под рёбра воображаемый нож и как раковую опухоль вырезать странную смесь чувств от желания уберечь глупого ангела от всего мира, укрыв крылом и крысясь на всех и каждого, кто рискнёт подойти, до убить собственноручно, чтобы никто больше не смог. Он не хочет. А значит этого не будет, верно? Ведь раньше это так и работало. До встречи с этим глупым мальчишкой, не прожившим даже четверти жизней Тео. Ребёнок. Светлый, наивный ребёнок, умудрившийся причинить слишком много боли одному очень одинокому и старому существу. Как только смог? Как только смог так просто и играюче забраться под кожу, заполнить собой будни и стать причиной лишних волнений? Когда успел получить метку собственности и стать чем-то важным? Как же Диккенс смог так облажаться? Проморгать? И почему не прижёг нарыв до того, как стало невыносимо больно?

Мужчина отставляет стакан, как фокусник достаёт из небытия сигарету и прикуривает от собственных пальцев, смотря на Закари в упор. Изучающе. Вот торчит бинт из-под стыдливо одёрнутого рукава. Вот стоит Олдридж, сам, кажется, не понимающий зачем пришёл и что ему делать. Вот изученные вдоль и поперёк губы размыкаются, чтобы сообщить очередную глупость. Простить? Тео не умеет прощать. Он умеет мстить своим обидчикам, может выжидать веками, прежде чем подвернётся удачный случай, может смаковать чужую смерть и крики о пощаде. Может смотреть с тенью уважения на чужое молчаливое принятие кары за неаккуратный просчёт, в котором временной переменной по злому случаю оказался сам демон. Но он не умеет прощать. Ни себя, ни других. Что вообще значит это глупое слово? Удовлетвориться ли Зак равнодушным "бог простит"? Впрочем, не простит. Бог та ещё мразь. И дети его, худшие из них, не лучше. Тео не сын. Он, кажется, внук или что-то такое. Но во всепрощение не верит, как и в то, что стоит подставлять вторую щёку, когда по первой влепили пощёчину. Глупо просить прощения у существа, чьи доверенные лица ходят с ножом у горла по кромке пропасти. Особенно ангелу, у которого ни ножа у горла не было, ни пропасти под ногами. Может быть проблема была именно в этом? Может быть Тео просто слишком расслабился в чужих объятиях? Привык к чужому дыханию рядом с собой? Слишком храбро растворился в чужих обещаниях и упрямстве?
А может быть просто что люди, что ангелы, что демоны все по сути своей лжецы и предатели. Диккенс не лучше, но он хотя бы никогда и ничего не обещает. Обещания, они как клятвы, повязывают раз и навсегда. Умеющий слышать никогда не забудет неаккуратных "я не уйду", "не  брошу". Вот и Тео не забыл. А теперь улыбается как-то нехорошо. Не по-доброму, затягивается лениво и выдыхает дым из лёгких, раздумывая стоит ли вообще говорить или проще сразу выставить за дверь. Или в окно выкинуть. Поди крылья никуда не делись - не убьётся.
Сложный выбор.

- Ко мне значит,- констатация факта. Никаких уточнений зачем и почему. Зак просто пришёл к нему. Точка. Феерия просто. Феерия идиотизма. Тео качает головой и снова затягивается, беря ещё пару минут молчания на обдумать услышанное и спросить себя, а что он собственно чувствует по этому поводу. Совершенно точно никаких бабочек в животе и безумной радости, что к нему наконец-то пришли. Эта сказочка не про них - образ принцессы в ожидании возвращения принца с мольбами простить ему не к лицу, да и плох он в таких амплуа. Может быть злость? Нет, пожалуй, всего лишь всё тоже глухое раздражение, которое с ним всю дорогу и ничего более. Раздражение на себя же за какую-то совершенно неразумную трату собственных ресурсов и времени. Может быть щемящее чувство где-то в районе живота? Нет, пожалуй, тоже нет. Скорее недоумение. Недоумение и едва уловимый интерес, а что собственно дальше. И боль. Боль в районе груди, где снова как будто зияет дыра в его обороне, никуда не делась, просто он запретил себе о ней думать. И как только все выживают со всеми этими противоречивыми чувствами внутри? Это так страшно. И странно. Неумно. - Ты пришёл ко мне просить прощения, я правильно понял? Ты поправь, если я ошибся.

Скорее всего, он не ошибся. И это всё просто смешно. Смешно и грустно. И вся его холодность и тон, не подразумевающий ничего хорошего. Всё это достаточно паршивая игра уставшего от слишком долгих дней существа, для которого слово "любовь" входит в категорию вещей совершенно неприличных. Любил ли он этого самонадеянного ангела, пришедшего к нему с просьбой простить его? Возможно. А может быть это было помутнение рассудка. Или острая привязанность. Может быть он просто истосковался по чужому теплу и вот так некрасиво влип? Тео не знает. Правда не знает. Любовь - это что-то запретное и сложное. Непонятное. Он всю жизнь делал совсем другие вещи. Покровительствовал, например. И всю дорогу брал, брал, брал и ничего не давал взамен. Дал ли он что-то Заку за время их краткосрочного романа? Он не знает. Но если тот вернулся к нему и стоит сейчас перед ним, то, наверное.. да? Демон морщится, делает последнюю затяжку и щелчком пальцев испепеляет окурок, чтобы обеими руками опереться о тумбу за собой и заигрывающе податься вперёд к Заку, не протягивая руки и не сокращая дистанцию, чтобы заговорить, зная, что остановиться будет.. сложно.

- Ты хоть намекни за что мне тебя прощать, м? А то я в растерянности: так много вариантов. Впрочем, всё равно не прощу. Не в моей компетенции, Зак. Мы уже это проходили. И я ведь предупреждал: я не прощаю. Обычно рискнувший предать меня единожды может получить своё прощение посмертно, но. Но. Тебя я убивать не хочу - ты и сам неплохо справляешься, что в целом всё ещё меня удивляет. Ты ведь хороший мальчик, Зак. Зачем ты так с собой, со своей верой, а? А с отцом? Он был очень расстроен. Я тоже был расстроен. Я всё ещё расстроен, дорогой мой ангел. Но не разочарован. Твоя попытка бегства всего лишь очередное доказательство моей теории, что всё это зря. Что всё это безнадежно. Не бывает долго и счастливо в анамнезе ребят вроде меня и это даже хорошо. Я рад.

Тео всем своим существом ощущает как уходит в свободное падение, отпускает себя, не следит за словами, бьёт наотмашь по очевидным болевым. Бьёт с единственной целью - причинить боль. Сделать также больно, как ему. Сравнять счёты. Уронить на свой уровень, сбить прицельным ударом нимб и чувствовать себя победителем. Вот только зачем ему эта победа? Зачем вообще всё это, если в результате ему всё ещё больно? Разве может быть так больно? И есть ли предел у боли? Вот он смотрит на Зака, отлично помнит изгибы, скрытые одеждой, помнит, каким поддатливым может быть телом перед ним, помнит, как тот может забирать у него всё то, что его так пугает, защищать его от самого себя. И не делает ровным счётом ничего, чтобы вернуть себе то хорошее, что было. Потому что хорошее снова закончится. И снова ему придётся себя латать, вырезать лишнее, вспоминать как это дышать, ходить. Или наоборот привыкнуть к этому процессу и в конце не ощущать ровным счётом ни-че-го. Если это вообще возможно. Может быть он мазохист? Очень похоже на то.

- Мне было больно, Зак. Мне было больно, когда я пришёл к тебе. Когда я говорил с тобой. Мне было страшно, когда я выносил тебя к карете скорой помощи. Мне было абсолютно плевать на всё, когда ко мне пришёл твой отец. Кажется, он сломал мне ребро, но я этого даже толком не чувствовал - внутри болело сильнее. Я доверился тебе. Я поверил в тебя как глупый ребёнок. А ты не оправдал доверия,- пожать плечами так легко и одновременно с тем так сложно. Сложнее только вскрывать швы, чтобы показать тому, кто должен был лечить, сколько новых очагов внутреннего кровотечения он открыл своими решениями. Тео и так больно. Так пусть Олдридджу будет ещё больнее. Пусть. - И это твой выбор, Зак. Твоя жизнь. Твои решения. Рядом со мной рано или поздно ты снова будешь умирать. Раз за разом. Падать ниже и ниже. Въедаться мне под кожу, а потом отравлять изнутри. Будешь уходить и возвращаться, ломая меня изнутри, а я буду ломать тебя в ответ. Это неизбежно. Так зачем ты пришёл, Зак? Пасть ещё ниже? Сломать то, что я на скорую руку починил? Уничтожить меня или себя? Зачем, Зак?

[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://sh.uploads.ru/VrLFH.png[/AVA]