[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Mn8G.png[/AVA]

В голове сотни вопросов и, как обычно, ни одного ответа. Вопросы к миру, к себе, в конце концов, к Заку. Вопросы, которые жалили не хуже роя пчёл, давили, как небо на плечи атлантов, доводили до состояния полного опустошения. Зачем? Почему? Кто он? И в чём его предназначение? Плевать, кто виноват, а кто прав – спорить об этом можно было бы вечность, но смысла в этом ноль. Важен результат цепочки решений, обещаний, неаккуратно брошенных слов. И он выглядит плачевно. Демон, с ужасом осознавший, что от человека, слабого, немощного, берегущего себя, свою жалкую жизнь и не верящего в бесконечность жизни, в нём непозволительно, смертельно опасно много, предпочитающий пока самому не станет тошно в одиночестве зализывать невидимые раны, пытаясь стянуть края разошедшейся дыры размером в кулак в груди – яркое тому подтверждение. В нём ни грамма смирения, в нём ни капли сочувствия. В нём горит огнём его собственный эгоизм и вопрос, поднятый со дна души любопытным древним существом  - почему он так одинок? Диккенс не страдает муками совести, не винит себя, не ищет корень зла в себе – это всё ни к чему, это всё не даст нужных ответов и даже если виноват в самом деле он – это ничего не изменит. В конце концов, он не скрывал кто он, не заставлял обещать, не уговаривал пытаться ему помочь. Он просто был собой. И, несмотря на ворох лишних, раздражающих его до зубного скрипа, вскрытых и вытащенных наружу чувства причастности к чьей-то жизни и желания обладать всецело телом и разумом; треклятое ощущения лёгкости от присутствия рядом одного чересчур эмоционального ангела; ни разу не произнесённого вслух, но читаемого по жестам и действиям «люби меня»; он по-прежнему в первую очередь демон, даже не падший ангел – он ведь не был низвергнут вниз с небес, не был проклят Яхве. Он изначально был вот таким – приземлённым, без красивой истории за спиной, без сложных переворотов сознания. Жадным до чужого, эгоистичным, не наученным отдавать, только брать. Его гимн по жизни: мне, мне, мне. Его вины в этом не так уж много. Желания что-то менять и того меньше. И всё же. И всё же это именно он заперся в своей крепости, куда мог зайти любой особо горячо нежеланный им гость, именно он перетряхивает собственные внутренности, пытаясь найти ответы, именно он чувствует себя преданным и глупым, особенно глупым – ведь доверие это так… неумно. Вера в другого – это такая хрупкая материя, её так легко сломать, всего-то нужно чуть крепче надавить и всё сломается.
Он надавил. Всё сломалось. Чего он ожидал?

По крайней мере, точно не попытки свести счёты с жизнью в своей ванной. Это было так глупо, так по-человечески, так расточительно. Самоубийство – это для слабых, для людей, например, в конце концов их век и так короток, они даже толком ничего не теряют. Бессмертные существа всё же сильнее. В чём-то несчастнее, в чём-то глупее, но уж точно сильнее. И попытка наложить на себя руки – нонсенс. Это так... странно. В голову Тео подобные решения никогда не приходили, он даже не задумывался о том, что так можно. В своё время он попытался устроить переворот в Аду, чтобы передать привет отцу, в принципе догадываясь, что в случае неудачи, вероятность которой девяносто девять процентов, он будет показательно убит, и это тоже было своего рода самоубийство. Но у него была цель, которая требовала с его стороны некоторых жертв. Смерть без причины, не по неосторожности, не из-за конфликтов и прочего дерьма – это неправильно, даже неудачная попытка оказаться погребённым под землей – это противоестественно. Плевать на заповеди и богов, это просто неправильно. Для всего должна быть причина, верно? Всё должно быть продумано на пять шагов вперёд, каждое слово взвешено, каждый поступок иметь последствия – это простая арифметика выживания. Так, какого хрена, Зак?
Зак молчит. Верно, его же здесь нет. Квартира снова напоминает брошенный дом с неестественной чистотой, обеспечиваемой клининговой службой. Может быть, переезд Дебби что-то изменит, но демону по большому счёту плевать. Вить гнёзда – это не его. Он может брать, загонять в угол, давить, проверять на крепость и разочаровываться. Ещё у него сносно получается курировать, не опекать и заботиться, а именно что курировать. Но лучше всего, конечно, разочаровываться. Какое правильное слово «разочарование». Он, пожалуй, чертовски разочарован. В себе, вдруг ставшим сентиментальным и допустившим, чтобы у него появилась такая очевидная и такая ранимая слабость. В своём интересе, слишком явно переставшим быть интересом исследователя, к ангелу. В поступках последнего и мотивациях. Но больше всего всё-таки в себе.

Теодор мысленно разрешил себе ещё день бессмысленного существования, но не более. Его ждут дела и рутина. Мир не будет ждать, пока он баюкает самого себя, пытаясь утешить. Миру плевать – этот урок Тео выучил ещё в детстве, но отчего-то попытался забыть. Это неразумно. Самое время вспомнить, вытащить себя из своего кокона, встать и идти дальше. Всё равно он не научен жалеть ни себя, ни других. В его теле сила, которая есть далеко не у каждого, его руки могут нести смерти, люди для него открытая книга, в его крови адская смесь силы и магии, а его крылья, дарованные очередным мразотным могущественным существом за хорошую службу, дарят чувство свободы, так какое право он имеет быть слабым?

- Не могу тебе ответить тем же. В день, когда ты постучишься в мою дверь, прежде чем войти, наверное, случится апокалипсис,- день, когда он будет рад визиту отца, не наступит никогда. Какое неподходящее всё-таки определение Люцифера – отец. Скорее уж экспериментатор, безумный ученый, с интересом тыкающий палочкой в собственного сына и наблюдающий как тот корчится.  Тот, для кого результат важнее средств и людей. Тот, кто его породил, но не растил и не воспитывал, только мимоходом ставил печати «ни на что не годен». Впрочем, это даже мотивировало. Определённо. Тео и рад бы не признавать, но, ува и ах, все его достижения, все его силы, все его интересы, все его сомнительные подвиги и не менее сомнительная известность – результат влияния Люца. Не потому, что тот ему помогал, скорее наоборот. Диккенс плох в роли сына, но чувство несправедливого отторжения родителем всё равно свербило где-то внутри, мешая притвориться непричастным, скрыться с поля боя древнейших, перестать разыгрывать параллельную партию, не забывая, что воля отца пока незыблема и ей придётся подчиниться так или иначе. И даже здравый смысл, упрямо повторяющий, что даже, если он убьёт Сына Зари, тот будет недоволен. Ведь у него всегда какое-то своё альтернативное видение, чем там должен заниматься его отрок, как гробить мир и себя, и на что обратить внимание.

Тео вздёргивает бровь вверх, услышав вопрос, и раздумывает какие-то доли секунд. Ответ очевиден – пусть говорит сам. В конце концов, Люцифер последний перед кем бы Диккенс хотел выворачивать себя наизнанку – это настолько неблагодарное дело, что в пору завязывать со своим добровольным восхождением на очередную плаху. Тео хорошо помнит два их последних искренних разговора – один заставил его переосмыслить кое-что и даже как-то проникнуться к отцу, второй отрубил всё то, что зародилось после первого, поставив точку в его попытках попросить помощи и совета. Достаточно, если честно. Он бы и рад не говорить больше, по крайней мере,  не сейчас, но когда его спрашивали, верно?

-  Пожалуй, я сперва послушаю твою версию, всё равно ведь придётся, я прав? Только, знаешь, постарайся поменьше анализа моего внутреннего мира – у тебя всегда паршиво получается, а я не в настроении в очередной раз пытаться объяснить тебе, что я и твоё видение меня – совершенно разные вещи,- Тео отвечает на чужую улыбку её двойником. Почти вежливо, почти красиво, толком никого из находившихся в комнате не обманет. Красивая картинка. Диккенс хорош в том чтобы казаться, а не быть. Потому что быть очень больно, как показала практика, притворяться и скрываться гораздо… приятнее. Да, пожалуй, приятнее. Безопаснее, спокойнее и меньше брешей в защите.
Не стирая бездушной улыбки с лица, Тео отошёл от стены, которую теперь упрямства ради подумывал перекрасить в чёрный, чтобы не спеша, без лишней нервозности сесть в кресло напротив отца. Приглашать его или предлагать чувствовать себя как дома он как-то никогда не пробовал, и начинать сегодня не собирался. Если подумать, после всего, что было, чувство отчуждения по отношению к родителю сегодня ощущается особенно сильно. Раньше было как-то не так. И от встреч страшнее, что ли, волнительнее по крайней мере. И ожидание первого удара всегда так неприятно давило в районе груди.
Сейчас - ничего. Может быть, он наконец-то вырос из своего костюма непризнанного сына? Может быть, тот уже стал мал, и настала пора разыгрывать другие карты?

Люцифер, сидящий вольготно в любимом кресле хозяина квартира, наводил на людей страх. Его уважали. И им же пугали детей и верующих идиотов. Он бы мог убить, просто протянув руку. Мог бы силой заставить делать то, что должно. А мог бы просто отдать приказ, ослушаться которого даже самый строптивый слуга его не решился бы. Даже сын его. Денница. Сын зари. Люцифер. Сатана. Самый любимый когда-то сын. Изгнанный. Падший. Как много у него имён? Сколько из них Тео неизвестны? Впрочем, какая ему разница? Все стадии принятия своей отстранённости от семейной истории давно пройдены. Остались только вопросы отвечать на которые никто и не собирался. Например, зачем Люцифер каждый раз приходит к своему сыну, с которым у них не то что связи нет, а даже тени понимания? Каждый раз, когда мир рискует рухнуть в пучины безумия. Каждый раз, когда сам Тео стоит на грани. Приходит, когда тот слаб. Приходит, когда тот упивается собственной силой. Приходит даже тогда, когда всё казалось бы стабилизировалось и расшатывает основы чужого спокойствия, внося коррективы. И каждый раз говорит о своей любви к ребёнку так, что Тео всерьёз раздумывает провернуть ещё разок финт своей молодости и устроить покушение на жизнь Владыки Ада. Зачем? У Диккенса раньше были теории. Разные. От самых идиотских до тех, что более-менее были похожи на правду, но на деле он так и не смог добиться ответа. Эта загадка давно перестала быть для него самой важной в его до ужаса длинной жизни, но никогда не исчезала с периферии сознания. Может быть это весело копаться во внутренностях какого-то неправильного, непокорного демона, изучая, что изменилось? Может быть в этом есть какой-то смысл? Может быть Люцифер в самом деле таким извращённым образом его куда-то направлял? Тогда интересно куда. Прямиком в пучину безумия? Ведь каждый их разговор - это как прыжок в бездну с задорным криком или жалобным скулежём, в зависимости от того, кто к кому пришёл.
У Тео нет ответов. У Люца нет желания объяснять каждый свой шаг. Тео по-прежнему не телепат и предпочитает не касаться эмоций Люцифера, даже без попыток влиять. Просто не стоит. Как бы он не пытался взобраться повыше в демонической иерархии разрыв между ним и отцом слишком велик, чтобы решаться на подобную бессмысленную и убийственную глупость. А результат всегда один - они что-то говорят, продолжают друг друга не слышать. Люц ковыряется в незаживающих ранах, кажется, пытаясь тем самым помочь (вероятно, всё же поскорее сойти с ума), Тео защищается и чувствует себя загнанным в стеклянный куб, откуда ни одно его слово не достигает адресата.
Так и живут. Сегодня, видимо, не будет отличаться от вчера и завтра. Горько ли от этого Тео? Больно ли? Пожалуй, сейчас уже нет. А раньше - да. Но быть всю жизнь подушечкой для втыкания иголок надоедает даже самым терпеливым, а подобная характеристика уж точно не про Диккенса. Поэтому он улыбается и держит лицо, смотря прямо без страха, которого в нём нет, без лишнего обожания, которого в нём никогда не было, без покорности и затаенной готовности сделать всё, как велено. Сын или не сын - какая разница? По крайней мере точно не слуга его. Пока.

- Зато люди по-прежнему боятся смерти. Это ли не повод для радости? - Тео разнообразия ради улыбается хитро, но искренне, в ответ на чужой смех и рассуждения о потери влияния всадников на смертных, как будто это обычная деловая встреча или разговор давних знакомых, случайно встретившихся в аэропорту, как будто это вовсе не он выжидает удара даже не в спину, а прямо, не скрываясь, куда-нибудь в центр груди, например. Люцифер ведь никогда не расшаркивался и не пытался пожалеть или смягчить удар - говорил прямо, к сожалению, чаще всего по делу, поднимал со дна неприятные, досадные мыслишки, возводил их в степень, чтобы точно не затерялись больше, и дарил сыну, протягивая на блюдечке с голубой каемочкой. Ешь. Наслаждайся. Живи теперь с этим. И Тео живёт, а что ещё делать? Правда вечно режет наживую, кромсает на мелкие кусочки и всегда въедается под кожу, отравляя кровь. Правда - отличный инструмент влияния. Никто её за это и не любит. Особенно лжецы. Ведь так сложно обмануть самого себя, когда умеешь обманывать всех вокруг, верно?

Кресло кажется неудобным. Хотя Тео знает, что в нём раньше всегда было комфортно и дело вовсе не в мебели. Суть в теме разговора, в осторожном прощупывании почвы, в том, что Люцифер говорит. Тео слушает. Он всегда его слушает и даже научился в самом деле слышать, но счастливее от этого не стал. Он смотрит на своего отца с неизменной вежливой улыбкой, сидит нарочито расслабленно, закинув ногу на ногу, приподнимает бровь, как будто удивляясь точному попаданию, но это всё фальшь. Красивая игра, которая здесь никому не нужна, но без этого притворства демону неуютно, как будто совсем голый. Так проще. Так безопаснее. Но, да, он в самом деле невиновен - он ведь предупреждал. Рассказывал, делился, даже пытался быть искренним, пусть и местами - умалчивание факта родства с Люцифером такая мелочь, если честно. Он не врал и не добивался ласкового слова, когда утверждал, что умеет брать, но не умеет отдавать. В нём слишком много всего, слишком много эгоизма, слишком много стремлений, не близких тем, кто по ту сторону вечной, как мир, войны, его кровь, его нутро - слишком дурной коктейль для славного ангела, который даже толком не осознал кто он и что ему делать дальше. А тот для него был бы слишком лёгкой добычей, если бы он вдруг вздумал его преследовать, но даже тут он чист. Он просто был. Есть. И по-прежнему будет, и ангелу рядом с ним и правда не место. Тео всё  это знал. Знал, но игнорировал, упиваясь чувством, что кому-то не всё равно, позволяя любить себя и становясь слабее. Заигрался. Слишком заигрался. А внутри всё равно как-то паршиво - хотел бы он соврать себе, что только позволял себя любить, что ему  было всё равно, что он просто оберегал свою добычу, но.. нет. Пожалуй, нет. Всё же, в нём слишком много от человека. И  это всё подлежит в скорейшем времени утилизации - вырезать и выбросить. Забыть.
Но здесь и сейчас ему придётся ещё с этим сосуществовать и отвечать на не заданный вопрос, вести диалог. Ведь игнорировать что-то, о чём ему прямо говорит отец, сидя перед ним и вежливо улыбаясь, невозможно. А жаль.

- Ты сегодня на удивление прозорлив. Сказал бы, что мне приятно, но тогда я совру - не люблю врать одного упрямства ради,- Тео хотел бы откинуть голову на спинку кресла, закрыть глаза и снова погрузиться в собственный маленький локальный ад, но вместо этого он чуть склоняет голову вправо, кивает и снова говорит, не отводя взгляд. Он знал. А толку? - Я.. догадывался. Сомневался, что он сможет безнаказанно тянуть из меня всё то, что его пугало и латать меня изо дня в день. Да и происходящее вокруг него навряд ли способствовало быстрому восстановлению. Впрочем, как и моё присутствие рядом. Знаешь, я, по-прежнему, не понимаю зачем ему это. Это так глупо пытаться спасти от чего-то, что его пугает, меня, для которого ничего больше не существует. Да и в целом вот это всё,- неоднозначный жест рукой и ошалелая мысль, что он в самом деле пытается поговорить с отцом по душам - это очень похоже на попытку самоубийства. Кажется, он только что осуждал Зака, да? Какой же он лицемер. - Мне кажется, что я не понимаю. Что ты подразумеваешь под вот этим всем: проклятие, само его существо, самоощущение? Я впервые, кажется, ощущаю себя идиотом. Вся эта добродетель - это всего-навсего привет от покойной матушки? А что будет, когда влияние из-вне всё сломает?

Кажется, это называется разрывом шаблона. Да, пожалуй, это именно он. С треском, фейверками и ощущением, что его некрасиво обманули, подсунули красивую картинку, а он поверил. Не то чтобы ему так кровь из носу нужен был личный ангел - с ними слишком сложно и убить хочется чаще за вбитые в как будто пустые головы правила, чем что-то кроме этого, но.. Но. Тео задумчиво трёт переносицу, отмирая, перекладывая кирпичики мироздания, пытаясь уравнять всё, что было с ним и что принёс Люцифер. Теряется. На автомате отвечает то, что думает и сам себя за это, пожалуй, обвиняет в тяге к самоубийству.
Реже говоришь, что думаешь - дольше живёшь.

- Недолго. Время утекает сквозь пальцы, а он этого даже не видит, не чувствует. Или не признаётся. Я не уточнял, но это так.. очевидно. Я никогда не задумывался из-за чего именно, но знаю, что недолго. Яхве нет, а его правила всё равно имеют силу, несправедливо как-то, тебе не кажется?

Глупый вопрос. Тео может читать о несправедливости лекции, которые бы пестрили личными историями, но он никогда не станет - жаловаться, даже для того, чтобы другие не совершали аналогичных ошибок, это не для него. Он даже сейчас говорит, просто потому что молчать ему всё равно не дадут. Так или иначе. Да и какая в общем-то, разница, чем ему на этот раз всё внутри перевернут? Так хотя бы может быть что-нибудь поймёт.
Может быть.

[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Mn8G.png[/AVA]

Отредактировано James Rogers (2019-04-27 21:11:39)

Тео не думал, он, кажется, надеялся. И лучше бы нет. В нём ни капли любви к своему деду -  с чего бы? Тот ему не сделал ничего хорошего и, если  быть честным до конца, спасибо, что не сделал для него ровным счётом ничего. Он ведь не идиот. И знает, что сам факт его существования не вызов Яхве, конечно, но по крайней мере очередная красная тряпка от Люцифера. Сын Лилит и Люцифера, кто бы мог подумать, кто бы мог решить, что такое возможно, впрочем, нет бога - нет вопросов. А проблемы остались. Все эти законы, правила, условия, загоняющие в рамки - всё то, что так раздражало Тео. Он и раньше сталкивался с ними, но сейчас подошёл слишком близко к запретному, подумал было, что может взять то, что хочется и остаться при этом при своём, но ошибся. А всё потому, что надежда - глупое чувство. Отравляющее. Либо знать наверняка, либо никак. Никаких бы, никаких если. Действовать наверняка, смотря вперёд, а не себе под ноги, знать, к чему стремиться, упрямо идти вперёд, игнорируя неприятности вроде перерождений и мелких неудач. Всё это неважно, когда есть цель. На пару месяцев демон совсем позабыл к чему он там стремился, увлёкся чем-то не столько простым, сколько интересным и неизведанным ранее, плясал под дудку чёртвого Ньярла и где он теперь? Верно, говорит с отцом, как с подружкой, обсуждает законы Яхве, расписывается в собственном идиотизме. Прискорбное зрелище. Если бы он знал что-нибудь о стыде, то ему бы определенно было за себя стыдно до покрасневших кончиков ушей. Но он не знает такого глупого чувства.
Поэтому он злится, медленно, но верно закипает, осознавая насколько ограничен в своём выборе. Злится от ощущения, что даже не имея толком прямого отношения к Яхве, кроме крови его сына и дочери, текущей в его теле, всё равно ограничен им. Загнан в рамки. Обречён либо играть по правилам, либо действовать на свой страх и риск, нарушая все заветы и запреты, рискуя рухнуть вниз с оглушительным криком, когда все механизмы мира снова придёт в действие.

- Ни мёртв, ни жив, а всё равно всё портит и спросить не с кого. Миленько. Люблю свою семью - никогда не заскучаешь,- Тео улыбается криво, на автомате отвечает колкостями в сторону самого, пожалуй, известного родственника колкостями, даже не спотыкаясь на слове "семья", значение которого знает очень поверхностно, а сам занят тем, что медленно, но упрямо раскладывает новую информацию по полочкам, выстраивает новую концепцию мира и понимает, что ему не нравится. Не нравится быть ведомым, не нравятся все эти правила, ему претит даже слово "покорность". Он был рождён свободным, жил, как хотел, делал, что хотел и никогда не задумывался, что все эти дурацкие правила когда-нибудь скажут ему: нет. Кажется, это нечестно. Наверное, это плата за могущество. Если честно, то всё в нём орёт, что если он согласится с правилами игры - он проиграл. И только здравый смысл тихо шепчет, что всё это его бунтарство до добра не доводило. И сейчас не доведёт. Ни его, ни тех, кто будет вынужден следом за ним поднимать знамена несогласных.
Но сдаваться он не привык. И плевать, что здесь и сейчас ему сама мысль продолжить игру в любовников, у которых чувства, а не простое и понятное желание краткой близости, претит - слишком больно от последствий, слишком опасно, слишком страшно порой от собственной искренности и слабости. Сейчас это не так уж и важно. Важен сам факт ограничений.

- Так много возможно. На тебя не похоже. В другие сферы? Что ему, что мне разве что спускаться в Ад, но ты и сам знаешь, там не слишком-то весело, если, конечно, не приходить в конце любой вечеринки с определённой целью, но не думаю, что Зак спит и видит, как свергает тебя, а больше там делать нечего,- для Тео все эти дополнительные измерения, ставшие домом для его собратьев по пантеону, ничего не значат. Его дом - мир людей. Он здесь вырос, здесь же учился быть собой, здесь же умирал, за исключением одного раза, здесь и планировал находится дальше. Даже, если вдруг, дорога в Ад снова станет открытой. В Раю он тоже побывал - не впечатлился. Красиво, конечно, дух захватывает, благодать. Но всё его нутро отторгала всю эту сладкую райскую жизнь. Он.. другой. К сожалению ли, к счастью ли, но другой. Зак тем более. Но чего хочет от жизни тот - Тео не знает. Да и какая разница?..

Использовал. Какое правильное слово. Какое мерзкое, потребительское и чертовски справедливое. Мужчина широко улыбается, улыбается немного гадко, не чувствуя толком стыда. Использовал. Брал, что дают и даже больше. Позволил быть рядом с собой. Оберегал, не желая расставаться с тем, кто зачем-то так горел желанием быть рядом, так много обещал. Использовал ли? Всю дорогу ли? Впрочем, что он мог дать? Защиту? Возможность добиться чего-то? Смешно.
И больно бьёт поддых.

- Странный шанс. Больше похож на издевательство - развлекайтесь, пока меня нет, но когда я вернусь - все будут наказаны. Я уже говорил про несправедливость? Хотя о чём это я. Яхве и справедливость, пожалуй, антонимы.

Тео не хочет говорить о том, что дальше, но он знает ответ. Сперва хотелось всё исправить. Потом добить. Сейчас, когда уже отболело, когда очаги боли стали ясны и вырезать их стало вполне реально, он не хочет бесконечно танцевать босяком на стекле, рисковать собой, своим относительным душевным спокойствием, не желает нести ответ перед Рафаилом, который снова и снова будет приходить за ответами. Ему не нужна ответственность за чужую боль, за чужие чувства, за чужие решения. Ему хватает своих. У него планы. В нем бурлит сила, которую нельзя применить, пока он обременён обещаниями, пока в его защите такая очевидная брешь. Ему нужна идти дальше, стартовать раньше, чем ангелу придёт в голову прийти к нему. Если тот придёт со всей своей душой наружу, даже не когда, если, Тео не знает правильных ответов.
Но сейчас знает.

- Подозреваешь меня в любви к бесконечному кружению на месте? Это даже обидно. Я уже вдоволь расслабился - достаточно. Лилит говорила, что стоит попробовать, мм, попробовать жить на всю катушку, чтобы это не подразумевало. Результат меня разочаровал. Значит, пора возвращаться к изначальному плану,- Тео уже не улыбался - скалился, зато искренне. Все эти сентименты - бесят. Боль внутри, чувство как будто (впрочем, ведь и в самом деле) предали, вся эта боль, вся эта слабость - пугает. Раздражает. Не нужна. Он хочет другого. Кажется, он хочет новый мир, в котором не будет чужих правил. Не потому что он  боится наказаний или вины за чужое падение - нет, это дело десятое, да и нет в нём страха - Яхве нечем ему угрожать кроме падения Зака, которого бы в другое время убили бы, не задумываясь, нет. Да и Зака рядом всё равно нет, так что какая разница? (Да и в целом он обречён - диагноз поставлен, а Тео по большому счёту плевать - он ведь сразу знал, что пока он рядом глупый мальчишка будет падать ниже и ниже, пока не встанет на одну ступень с ним). Просто его бесят правила и в нём много нереализованных амбиций. - Власть - это пройденный этап, твой трон не так уж и привлекателен, ты уж прости. Поэтому... Новый мир, построенный на руинах старого. Без богов. Не понарошку, а в самом деле. Без правил, говорящих мне, что я ходячая бомба замедленного действия, указывающий мне на место, не имея на это ровным счётом никакого права. Мир, в котором я рос, не зная всех правил того, в котором я на самом  деле родился.

Это, пожалуй, громкие заявления для такого юного существа, как он. Но и он ведь не рядовой демон. И сидит сейчас перед Люцифером, говорит с ним на равных, игнорируя иерархию не просто так. Он не боится смерти и до смерти ненавидит богов. Он готов разрушить старый мир, чтобы построить новый - ему нечего терять.

[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Mn8G.png[/AVA]

Отредактировано James Rogers (2019-04-27 22:54:13)

В общем, ничего не изменилось ни после безумия Морриган, побеждённого совместными усилиями, ни после пары бесед по душам без привычного привкуса истерики со стороны самого демона и разочарования со стороны его отца - ничто не могло повлиять на исходный расклад и всё, что мог сделать Диккенс - это признать, что перед ним величайший стратег, играющий свою игру так уверенно и так долго, не отступая ни на шаг, что в пору преклонить уже колено. Но делать этого он не собирался. Не в этой жизни.
Тео ведь всегда знал, что в колоде Люцифера он просто очередная карта, может быть козырь или даже джокер, но всё равно всего лишь карта. Пешка на шахматной доске, где развернулась их партия с Яхве, затянувшаяся на пару десятков веков. Значимая фигура, которую всего лишь всю дорогу подталкивали в нужное место, мешая свернуть, куда не следовало, достаточно специфично мотивируя шагать именно в те бездны, которые нужны  были для претворения в жизнь плана отца. Ничего нового. Тео всё это знал, поэтому и огрызался всю дорогу, безуспешно отстаивая свою независимость. А толку?
Толку никакого, но он упрям и самонадеян.

Но, пожалуй, не настолько, чтобы принимать решения строго вопреки направлению, в котором двигался Люцифер и тянул за собой мир. Он упрям, в нём много своеволия и самонадеянности, но он всё же не идиот. Если его видение мира и себя в нём вдруг по стечению обстоятельства совпало со взглядами отца - это не повод срочно отступить и помчаться сломя голову в противоположную сторону. Это идиотизм. Тео хочет свободы. Безусловной, безграничной свободы, говоря о которой не придётся нервно оглядываться назад, опасаясь увидеть восстание богов из мёртвых. Ему нужен этот чёртов новый безбожный мир, в котором ему казалось, что он рос, а на деле оказалось, что всю дорогу занимался самообман. Ему, именно ему, а не кому-то ещё нужен мир, в котором нет заветов и жёстких правил, заставляющих поступать так, как заведено, а не идя своей дорогой. И если ему что-то нужно, то он обязательно этого добьётся, чего бы ему этого не стоило.
Вот и весь сказ. И даже вынужденное, хотя скорее добровольное, сотрудничество с отцом его не остановит. Если так нужно, если иначе никак, если пришло время встать рядом, значит он встанет.

Тео коротко кивнул, соглашаясь с тем, что чёртов мир и впрямь не меняется по их желанию, а уж по мановению палочки и подавно. А если на него перестать неустанно давить, то он и вовсе остановится в развитии или начнётся регресс. Впрочем, регресс это иногда даже заманчиво. Изредка. Когда идиотизм происходящего вокруг давит на особенно болезненную мозоль. Но это всё лирика, забавная по-своему, но лирика. И не имеет ничего общего с тем на что он замахнулся. Поэтому он и молчит, выжидая вердикта отца.

- Брось, никогда не наступит момента, когда ты будешь мной доволен без всяких "но". На этом твоём разочаровании во мне буквально построено всё наше общение, не заставляй меня судорожно соображать, куда я могу сбежать от твоего внезапного признания меня ценным членом общества. Побег - это слишком утомительно,- когда-то Тео в самом деле, пусть и глубоко подсознательно, отказываясь признаваться в этом даже себе, ждал таких вот поздравлений. Вот этих корявых добрых слов гордого родителя. Когда-то. Но ожидание было таким утомительным и болезненным, так сильно мешало ему идти вперёд, а не кружить на месте, что желание  стать в чужих глазах уже наконец-то кем-то в самом деле значимым и ценным было удалено за ненадобностью. Осталось только вынуждающее двигаться вперёд, даже когда всё внутри горит огнём, желание стать сильнее. Достаточно сильным, чтобы бросать вызов богам, которых он так недолюбливал. Стать тем, кто в самом деле может влиять на мир и выйти на арену, на которой играли сильные мира сего. Вот, что ценно. Хотя слова Люца всё равно приятно удивили - он их не добивался, но.. приятно. Может быть тот и прав, может быть он просто наконец-то повзрослел, осознал то, что не видел в упор несколько веков, которые провёл в статусе подростка по отношению к поступкам которого применялось беспроигрышное "чем бы дитя не тешилось, лишь бы не дерзило". А может быть он просто начал говорить то, что нужно было Люциферу и смотреть в ту же сторону, что и он, и только этим и объяснялось подобное доброе слово. Последнее вероятнее. Но от этой мысли давно уже не горько. Пусть будет так. Семья из них получилась всё равно дерьмовая, так что какая разница?

- Всё ещё не могу понять за кого в этой моей патовой ситуации ты переживаешь больше. Ну уж не за меня так точно. За Зака может быть? Это странно. Тогда за его отца? Если и не за него, то я решительно не понимаю, какая тебе разница кто и как мучительно будет падать всё ниже и ниже, уподобляясь мне и что буду в это время ощущать я?

Ничего. Ничего он не будет ощущать. Это не его проблема. И не его вина. Каждый сам выбирает как ему жить и как умирать. И если его любовнику взбредёт в голову, что вернуться к нему - это лучшее, что он может сделать для себя - пусть. Тео не жалко. Он просто не готов делать ставки на то, что ему это покажется лучшим исходом для себя. Совсем. И всё же, и всё же ему любопытно, почему Люц уже в который раз акцентирует на этом внимание. Травит душу? Тыкает палочкой в новоявленную болевую точку? Мотивирует не остановиться на полпути? Так странно. Когда Диккенс вообще останавливался из-за тех, кто зачем-то собирался вокруг него? Хотя, пожалуй, не так давно. Но это было.. другое. Наверное.
Тео не уверен. Впрочем, привычки ломать себя во имя других в нём точно нет и не предвидится.

- Ты такой непоследовательный. Буквально минуту назад сказал, что я вырос, и вот уже снова говоришь как с неразумным ребёнком, который абсолютно не понимает во что ввязывается и идёт на поводу сиюминутных желаний,- Тео улыбается неприятно, даже не пытаясь быть вежливым. Ему не нравится тон, в котором ему говорят о цене. Да и разговор о цене.. неприятен, но он знал, что платить придётся. И знал, что плата иной раз может показаться ему непосильной. Но слишком заманчив результат и слишком уж он упрям, чтобы отступить, если вдруг станет сложно, больно или даже страшно. Подобные подозрения со стороны Люцифера, пожалуй, задели его больше, чем ему хотелось бы. Но в глазах его уже давно горит азарт, а на лице ни следа от сомнений. Он всё решил. Если понадобится, он пойдёт в одиночку против всех, прольёт кровь, пожертвует самым ценным для себя. И его эта мысль даже не пугает, от неё всего лишь неприятно ноет где-то внутри, но это мелочи. Помнится совсем недавно он осуждал девиз отца, тот самый, что стал причиной слепоты его матери. Сегодня он знал, что это было не слишком-то осмотрительно с его стороны и он смотрел на ситуацию... однобоко, недостаточно широко, забыв учесть некоторые нюансы. Сейчас он это понимал. И был уверен, что мир во чтобы то ни стало должен измениться. И он должен ему помочь. - Впрочем, узнаю своего отца. Снова засовываешь руки по локоть в моё нутро, ищешь слабину и давишь, проверяя на прочность. Но в этот раз ты ошибся. Не туда ударил. Не смотря на твои весьма недурные попытки кинуть мне вызов, я всё же не буду кричать, что я сделаю всё, что угодно, что справлюсь. Мой ответ: посмотрим. Всему своё время, тебе не кажется? В любом случае у меня нет правильных слов, которые убедят тебя, что я не отступлю. И мне не хочется тратить время на поиск подходящих - ты спросил о моих планах, я рассказал. Риски и цену желаемого я осознаю, думаю, что этого достаточно.

Тео не даёт обещаний, которых от него ждут. Говорит аккуратно, не рискуя связывать себя словами, сказанными отцу. Он не боится, нет, дело не в этом. Он готов жертвовать. Собой, другими, готов на многое ради достижения цели. Но слепая уверенность в том, что всё получится, что всё пойдёт по плану - первая причина поражения. Желание стать великомученником, тем самым всеобщеизвестным великим вершителем, несущим к ногам нового мира свои жертвы, громко причитая и привлекая много лишнего внимания - вторая. А Тео не хочет проигрывать.
Он не любит оставаться в дураках. Но у него в любом случае остался вопрос, на который бы он хотел получить ответ.

- Может быть полезный отеческий совет напоследок? Или ограничимся привычным налётом таинственности без каких-либо полезных уточнений?

[NIC]Theodore Dickens[/NIC]
[STA]сатанючий сын[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Mn8G.png[/AVA]