Нет, ну не могли же их тихие-мирные «семейные» вечера продолжаться длительное время!

А ведь Леншерр даже приловчился ловить кайф от всего этого. Не без стычек и ссор обходилось, конечно, особенно, учитывая взрывные характеры некоторых личностей, но Эрик бревно и в собственном глазу время от времени подмечал, вот и не придавал так называемым оказиям какого-то особенного значения. Иногда, конечно, до трясучки изнутри доходило, но он, вроде бы, старшим был, умудрённым, наученным опытом, всякое прочее. Марку стоило держать. Тем более, открытые споры или столкновения - на самом деле обыкновенный детский сад, никому, к слову, и не выгодный. Издеваться гораздо веселее! Полезнее. Приятнее. То, что веселее и приятнее - это, естественно, главное, но польза - тоже довольно утешительный бонус.

Палку он старался не перегибать. Ни над кем до победного конца не издевался и до желания утопиться не доводил - настроение было хорошее, планы наполеоновские, да и компания, как бы это ни страшно было признавать, скрашивала одиночество. Поэтому Леншерр даже научился получать удовольствие.

И ведь мало кому понравится, когда этого удовольствия тебя так крайне жестоко пытаются лишить? Хотя бы станут строить планы на эту попытку. Верно? Также, мало кто будет сидеть, сложа руки, или помогать гипотетическому убийце удовольствия проворачивать такие страшные преступления. Нет, лукавить Эрик не будет, по ту сторону баррикад он сам был бы не прочь оказаться, но «жертвой» быть не привык. Уязвляло как-то даже немного.

Магнето вообще - часто такое случалось, чего греха таить - бывал под каким-то чуть ли не божественным ослеплением. Вообще ничего дальше собственного носа не видел. По обыкновению, такое случалось, когда он в чём-то был невероятно сильно уверен. Чужие мнения даже в голову не попадали - вся доносимая информация отскакивала от невидимого барьера и устремлялась в никуда. Ну, со всеми же бывает! Нельзя быть вечно толерантным к чужим мыслям. По секрету - чем меньше, тем лучше.

Но прожитая жизнь все-таки давала о себе знать. Опыт накапливался, ситуации повторяли себя не по одному кругу, характеры знакомых становились намного понятнее.

Поэтому Леншерр довольно быстро понял, что что-то было определенно не так. Чуть больше времени понадобилось на то, чтобы понять, в чем заключалась проблема, хотя бы в общих чертах. Даже не так, до проблемы Эрик вообще-то так и не докопался (интереса к этому особенного не возникло), а сразу перескочил к последствиям, которые грозили ему.

Кое-кто хотел вновь - в который уже раз? - выпендриться, с гордо поднятой головой провернуть грязные дела, в полной уверенности их чистоты из-за своих «наилучших» побуждений. У Эрика от этого аж зубы сводило. Вот он был уродом, так и не скрывал! Если бы, не приведи случай, Леншерр умирал у кого-то на руках, то его последними словами обязательно были бы «Как жаль, что все остальные не ушли вслед за мной». Всё честно должно быть, лицемерие - последняя вещь, которая могла бы к человеку уважение вызвать.

Да и Саммерс сам по себе причиной симпатии особой никогда не был. Кто был? Вопрос риторический. У кого-то есть списки любимчиков, у Эрика хранился собственный потрёпанный свёрток, где бережно записывались имена всех тех, кого ему духовно переварить было очень уж тяжело. Этот славный малый уж точно где-то там значился. А после его желания забрать мутантов с Геноши и увести под профессорское крылышко - позиция на добрый десяток пунктов вверх подскочила.

Им стоило пообщаться. Идея, конечно, заранее обреченная на провал, но не сразу же с плохого начинать. Разбираться во всем этом совершенно не хотелось, а отговаривать так вообще было бы самой смехотворной затеей. Но ведь так поступают разумные существа? Общаются. Приходят к более-менее единому мнению. Не желают прожечь взглядом или проткнуть десятком-другим железных балок. Вслух об этом точно не говорят!

Видимо, Скотт подозревал, что Леншерр подозревал. А Эрик, в свою очередь, понимал, что Саммерс понимал, что все всё понимали. Звучало забавно, но сама ситуация чего-то положительного не вызывала от слова совсем. И вот вроде бы, скрытый конфликт - есть, последующий накал страстей, грозящий вылиться в что-то ужасное - есть, две не самые глупые головы на плечах с различными точками зрения - и это тоже имеется. Только никаких тайных и искренних бесед у них не прошло. Эрик, раздумывая слишком неторопливо и не решая, что же в данной ситуации было бы наилучшим первым действием, вытворял самое худшее: насмехался.

- Нет, мне действительно кажется, что это место стоило бы немного озеленить. Для поднятия командного духа! - обойдемся без упоминаний истинного возраста Леншерра - ему стало бы стыдно за такое детское поведение. Наверное. Но настолько явно посмеиваться над Скоттом с железной маской на лице, не пропускающей буквально ни одной эмоции, это искусство. Мир явно недооценивал Эрика во многих областях. - Или ты считаешь, что мне до всех вас нет никакого дела?

Пора бы давно уже было запомнить, что не все окружающие его люди были Чарльзом, с переменным успехом терпящим его странные выходки. Точнее, даже не так. Вполне вероятно, что дело было не в Ксавье, не в его «ангельской» стороне личности, которая как-то уживалась с многими чертами характера иного плана, по темноте своей не сильно уступавшими тем, за которые стыдили самого Леншерра. Тот уже даже перестал задаваться вопросами и выражать возмущение. Ну, только если совсем уж редко, и то, в качестве профилактики. Дело было в том, что они оба поддерживали сложившийся уже почти что веками шаблон отношений, где многое - слишком уж громко было бы сказать прощалось - интерпретировалось иначе и отчасти спускалось на тормозах.

Поэтому глупо было ждать от Саммерса что-либо отличного от раздражения. Ещё глупее было ожидать, что это раздражение не вызовет ответной негативной реакции. Видимо, Эрик совершал все эти глупости с особым, извращенным, удовольствием, так как градус разговора буквально за несколько фраз взлетел на те высоты, куда самолеты обычно не долетали. Пассивная агрессия - наше все.

А вообще, до жути обидно, что вся эта напускная важность и серьезность лишала их такой невероятной возможности попросту помахаться кулаками. Вступить драку, где самым серьёзным последствием стал бы переломанный нос. Эрик в психологи не записывался, но с высоты своего трона мудрости, становившегося с каждым годом все выше и недосягаемее, понимал, что, пускай на выяснении отношений это бы ни в какую сторону не отразилось, но пар выпускать заметно бы помогло. Хотелось бы отметить, что, особенно, это было важно для юной бурлящей крови, но нет. У них, стариков, столько откровенного шлака накапливалось, что это даже уже не на бомбу замедленного действия походило, а на невзорвавшуюся ядерную боеголовку, которая подвергалась ежедневным нападкам сторонних наблюдателей, решающих на на ней беззаботно поскакать.

И ведь злился он, наверное, опять же исключительно на себя. Чего уж растрачивать сокровенные чувства на незаслуживающих этого всего сопляков, когда есть ты, любимый, собственной персоной. Ведь Скотт говорил очевидные вещи, действительно очевидные и простые, настолько незатейливые, что понимание того, что самому до этого додуматься было не дано, слишком уж ударяло по самооценке. С другой стороны, конечно же, он догадывался. Не первый год жил, не неделю с ними был знаком, как, собственно, и они с ним. И отчего-то взял и поверил в лучшее? Поверил ли? Да, не окончательно и бесповоротно, да, с огромными сомнениями и условностями, но рискнул предположить, что многое могло поменяться. Пора бы давно уже было поставить зарубку на носу - изменения не происходят сами собой, когда сам лишь плывешь по течению. То, что Эрик не пытался, да и, откровенно говоря, не желал от слова «совсем» сходить с протоптанного пути - было очевидно. То, что очень уж многочисленную массу мутантов это, мягко говоря, не особо устраивало - ещё очевиднее. Так в чем же вообще была загадка? Отчего данная ситуация была - нет, не внезапной - пугающе болезненной? Уже даже бесить начинало, что тысячный вопрос в списке оставался без вразумительного ответа. Ещё точнее: без ответа, который хотелось бы произносить вслух, во всеуслышанье.

- Я рассчитываю на более уважительное отношение к моему гостеприимству, - даже забавно, как быстро веселые нотки в голосе Леншерра менялись на сверкающую холодом сталь. Нет, никого он не запугивал, что уж людей смешить, с Саммерсом все эти трюки были лишь фикцией и действительно обыкновенными фокусами. Эрик попросту оказался в ситуации, выбившей его из равновесия. Что самое мерзкое - он всем видом это показывал из-за невозможности совладать с собой и в мгновение нацепить одну из масок, так хорошо подходящих его образу.

То есть, поймите бедного мутанта правильно, он не тешил себя иллюзиями насчёт того, что окружающие считали его, как минимум, машиной, не способной на проявление какого-либо отголоска человечности. Не особо он и стремился к этому, какой прок был бы вообще. С такими не сотрудничают, их не слушают и за ними не следуют. Дело в другом - на протяжении многих лет Эрик собственноручно раз за разом расписывался в полной некомпетентности, попадая в такие ситуации. С каждым новым происшествием сила этой некомпетентности только возрастала, ведь следовало бы учиться, а он, отчего-то, бегал по одним и тем же граблям. Нравилось, наверное. Нет, ну а что, звание садиста давным-давно в кармане пылилось, можно и мазохизм где-нибудь рядышком примостить, благо места хватало.

- От тебя никто ничего не ждёт, - а вот эту фразу он уже выплюнул с большим удовольствием. Конечно, никто бы после этого не упал ему в колени, расплакавшись, вполне вероятно, что глазом даже бы и не моргнул, но нащупывать чужие болевые точки всегда было до жути приятно. Устал он строить из себя хорошего. Хорошего, конечно, громко сказано, но хотя бы адекватного. Весь этот детский сад, разведённый на Геноше, налагал определённые обязанности, довольно часто приходилось переживать яркие и оглушительные порывы не так, как бы этого хотелось. Возможно, не следовало. Возможно, в этом таился корень его ошибки. Раз уж от него ничего не ждали, почему он попытки - не будем уточнять, что слабые - вообще предпринимал? - И после этого вы одеваете меня во все чёрное, пытаясь удачно получиться на общем фоне. Жалкое зрелище.