У Роджерса было много вопросов к миру, в котором любой его план оборачивался локальной катастрофой. Захотел попить воды - вступил в Юных Мстителей. Вышел подышать воздухом, чтобы не уходить в крутое пике и не ругаться с Наташей - влип по самое не могу и успел попробовать себя в кремации пришельцев. Слетал на Бали развеяться, нуу.. в общем, все всё поняли. И с каждым днём вопросов становилось больше, например, почему их обоюдное с Романовой желание перекусить обернулось очередным непотребством? В том, что что-то пошло не так, Роджерс перестал сомневаться в тот момент, когда машину повело в сторону, не смотря на профессиональное вождение шпионки. Когда вылетели подушки  безопасности от столкновения по сути с пустотой он окончательно уверовал в то, что спокойной жизни ему не видать. Всё  как заказывал. Чудом не ставшая их общим надгробным куча строительно мусора отозвалась внутри неприятным ощущением дежа вю. Знакомые пейзажи.. это не к добру.

- Да, всё в порядке,- бывало и хуже. Джим с недовольным урчанием отпихнув подушку, наскоро ощупал себя сверху, чётко осознавая, что ноги не пострадали и кивнул, подтверждая свои слова. Вероятно, пара синяков в районе грудины, ну и может быть пара вмятин на лице - на последнем рывке неприятно встретился лицом с подушкой, но нос цел. Нормально. Осталось вылезти. Его дверь, в отличие от Наташиной почти не пострадала и открылась с первого полупинка, а сам Роджерс вылез, держась за крышу без присущей ему грациозности, но не ощущая себя при этом куском бесполезного мяса. И на том спасибо. За щитом он полез уже на автомате, мрачно оглядываясь вокруг. Пейзажи навевали не самые приятные воспоминания, как и отсутствие признаков жизни на улице.

Закинув за спину щит, Роджерс повернулся вокруг своей оси и замер, буквально слыша как шестерёнки в его голове со скрипом крутятся. Город вокруг выглядел до боли знакомо. От него несло смертью и гарью. Коротящая проводка привычно шипела, мир вокруг воспринимался как отличные декорации для постапокалиптичного кино, ну или как родные пенаты для избранных. Джим задумчиво потёр лоб и криво улыбнулся. Ну, не то чтобы он что-то понимал, но он, пожалуй, догадывался.

- Помнишь, я говорил, что мой мир сильно отличается от вашего? - не время для улыбок и шуток, конечно, но Роджерс слишком привык к подобному вокруг себя. Умел использовать подобную местность себе во благо, чувствовал себя как дома. Он жил в таком мире. Он в нём вырос. И даже, если он ошибается в своих догадках, этот город ему ближе, чем живой, светящийся Нью-Йорк с толпами людей на улицах. В разы. - Так вот, он выглядит примерно так. Выглядел, вернее.

Роджерс ни черта не смыслил в том, что делают Мстители в случае таких вот аномалий, да и в целом не слишком понимал, как они могли здесь оказаться, но. Но он знал, как выживать. Смотри, слушай, никогда не теряй бдительности. Не стой на открытой местности, не говори громко, от уничтоженного транспорта отходи как можно дальше - тепловизоры вещь приятная, только когда они работают тебе во благо. А ещё лучше притвориться мёртвым. Или спрятаться как можно глубже, используя канализацию в качестве убежища. Но.. может быть это не его дом, откуда он сбежал, приведя его в относительный порядок? По крайней мере ему хочется верить, что это не будущее, которое он не застал.

- Чёрт, сюда,- Роджерс быстро отходит от своей пятиминутки ностальгии и, заприметив в небе что-то подозрительно бликующее, в два прыжка достиг Наташу и, дёрнув её за руку, повёл за собой зиг загом в сторону полуразрушенной придорожной кафешки. Так себе убежище, но лучше, чем стоять на виду. Со скрипом отворив дверь и пропустив Романову вперёд, Джим, оглянувшись назад, следует за ней. Разбитые окна, пыль, перевёрнутые стулья, надписи на стене с угрозами для андроидов. Это.. странно.

- Фрайдей не отвечает, да? А мы.. могли прыгнуть в другой мир? Старк говорил что-то про аномалии, но я ни черта не понял,- Джим подхватывает ближайший стул, разворачивает его задом-наперёд и садится сверху - это глупо и не благоразумнно, но ему очень нужно присесть. А ещё ему нужно понять, где они. И если там, где ему кажется, то ему нужно знать в какое время они попали. Срочно.

- Чёрт. Если у меня не паранойя, то это всё очень дерьмово.

Джим абсолютно честен - ему нет нужды врать. И, в общем-то, его дом то ещё дерьмо с привкусом гари и смерти. И это всё плохо. Очень плохо. Да и здесь они отсидеться не смогут - это временная мера. Оставаться на месте ещё опаснее, чем бездумно шариться по руинам. Господи, да тут просто быть живым опасно.
Роджерс замолкает, нервно покусывая губу и блуждающим взглядом шаря по полу подмечает разворот газеты, прижатый столом, не раздумывая, наклоняется, чтобы безжалостно выдернуть его, оставив жадной мебели где-то четверть.
И ничего не говорит, изучая фотографию мстителей с датой в углу, откровенно меняясь в лице. Он знает эту газетную вырезку.
Серьёзно?..

Альтрон. Джим кривится - всё плохое, что случалось в его жизни так или иначе связано с ним. И надписи, которые с таким странным набором эмоций читала Наташа, Роджерс хорошо знал. Видел такие в количестве - люди выражали своё несогласие, выплёскивали свой страх, желая Альтрону смерти, понося андроидов. Джим их понимал, вот только это никому и ни разу не помогло. Бессмысленная трата ресурсов и времени, но с другой стороны, нужно же было выживающим, существующим в страхе гражданским делать хоть что-то? Хоть как-то выражать свой протест? Роджерс вздыхает. Всё как-то сложилось слишком.. плохо. Всё вокруг выглядело как его кошмары, которые ему иногда снились: как будто ему приснилась их победа, приснилось окончание гонений и войны, а реальность она вот такая: разрушенная, трещащая по швам, полная страха и ненависти к андроидам. Реальность, которая пахнет порохом, гарью и смертью.

- Меня не устраивают оба варианта, но, судя по всему, мы скорее прыгнули в другую реальность,- Джиму кажется, что стоит ему выйти из кафе, как его встретят пулемётной очередью и кривой вывеской "добро пожаловать домой, сын". Какие-то вьетнамские флэшбеки. Только вот страха нет. Он всё-таки уже не ребёнок. Зато есть едва поднявшая голову надежда, что это правда прошлое, судя по статье во вполне целой газете и.. может быть.. может быть это прошлое, где он ещё не сирота?
Роджерс мотает головой, отгоняя лживые от и до надежды, злится на себя, устало бросает кусок бумаги на стол, припечатывая его ладонью от неловкого порыва ветра и переключается на Наташу, не забывая бросать настороженные взгляды в окна и прислушиваясь к миру вокруг, как делал когда-то и совсем забросил в оживлённом Нью-Йорке. Здесь подобное не казалось приступами паранойи. Всего лишь способом выжить.

- Не знаю. Много? А.. может быть такое, что это мой мир, но мм прошлое, назовём это так? Или аномалии на такое не способны? - Джим задаёт вопросы, приходящие на ум и чувствует как внутри всё сжимается от смеси страха, надежды и горечи. Страха не за себя. За Наташу. Странное чувство, неприятно царапающее изнутри, делающее его не слабее, нет, скорее сильнее. И потенциально безжалостнее к грудам металла.

8 октября 2015. Джим тоже знает эту дату. Ещё в детстве выучил наизусть - начало конца. Но Наташу не торопит, давая ей время сообразить, что это за дата, а сам оглядывается вокруг в поисках какой-нибудь электроники. Компьютер, телефон, часы с календарем - всё, что угодно, где может быть отражена конкретная дата. Он с удивлением замечает, что у него начинают мелко подрагивать пальцы и заводится ещё больше, принимаясь перемещаться по кафешке в поисках, заходит за стойку с кассой и оглядывается, попутно отвечая матери.

- Пим. Это был Пим. 8 октября 2015 года был создан Альтрон и мир был обречён,- в голосе ни капли лишней драмы, сухая констатация фактов. Так было. Это история его дома. Это его история, в которой было много горя, но и хорошее тоже бывало. Он эту мысль принял, только теперь, когда он видел другой мир, тот, который сумел справиться с Альтроном, мир, в котором, живы те, на чьи могилы он ходил сидеть в тишине, мрачно пересобирая оружие или не делая ровным счётом ничего. Но это всё ещё чужой дом. А его он вот такой. Разрушенный. - Не видишь никакого телефона кем-нибудь оброненного? Что-то, где может быть дата?

Джим, попросив помощи, не спешил опускать руки, принимаясь шариться по ящикам и крутиться вокруг своей оси. Бинго! Найдя наконец какие-то дурацкие электронные часы, парень издаёт странный звук, что-то среднее между выражением радости и ужаса. Эту дату он тоже.. знает. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт!

- Можешь не искать, я, кажется, нашёл. 15 октября. Если часы не врут, то.. Наташа, нам нужно отсюда выбираться. И ехать в другое место,- Джим смотрит на Романову безумным взглядом, в котором слишком много надежды и веры в то, что в этот раз ему удастся и он больше не будет жить с этим бесконечным чувством вины. Надежда, что он будет жить с ощущением, что где-то мальчик, названный в честь друга семьи, погибшего вместе с его родителями, не остался сиротой. Или стал им позже. Не так скоро. Всё в нём орало, что ему нужно мчать на хорошо известное место, куда ушли Стив и Наташа. Туда, откуда они не вернулись. Время ещё есть, если часы не врут. Впервые у него есть время, чтобы добраться и успеть. - Пожалуйста. Мне кажется, что я видел мотоцикл на парковке - выглядел целым, надо проверить. На нём будет удобнее всего. Просто... поверь мне, хорошо? Мы можем.. спасти очень важных для меня людей, если я прав. Пожалуйста.

Джим пытается слушать ответы на свои же вопросы, рискуя переломить пополам хрупкие часы от напряжения в пальцах, но понимает, что не слышит. Ему по большому счёту абсолютно плевать, как им удалось попасть туда, куда он так стремился, а оказался в совсем чужом мире, где история виток за витком уходила всё дальше от той, что он знал наизусть. Ему правда плевать. Он это знает, как и знает, что руки его подрагивают не от страха - нервы. Это всё нервы. Джеймс Роджерс, не единожды рисковавший собственной шкурой во имя других, сейчас нервничал, как никогда прежде. И опасался услышать от Наташи "нет". Потому что она имела право на этот ответ, как бы они е были друг от друга пока, не смотря на общие гены, Романова в самом деле имела право попытаться уберечь его от возможной травмы, как и уберечь себя от глупой смерти за своего двойника. А он в свою очередь не имел права пойти против, но пошёл бы.
Иначе просто не мог. И всё равно бы сбежал, если бы была такая нужда, то сперва вступив в идиотскую драку с самой шпионкой - Джим слишком давно одержим мыслью о том, что родителям просто не хватило ещё одного плеча, готового подхватить. Он слишком давно живёт с ощущением, что подвёл их, будучи не в силах помочь.

И поэтому он просто не смог бы дальше жить с ощущением, что вот он шанс, шанс, который он так долго ждал, а он его упустил и даже не попытался. Джим ведь не дурак, он понимает, что вероятность спасти вовсе не пятьдесят процентов, максимум тридцать, а то и меньше - переть против чего-то, что уже случилось, не самая умная идея, вовсе не план, который обречён на успех. Он знает, что там, где не справились его родители не факт, что справится он. Но.. какая разница? Какая разница, если он хотя бы не попытается? Он так устал от сжирающего его изнутри чувства собственной беспомощности, что был готов даже принять смерть, пытаясь от него избавится - он всё равно не боится умирать. Какой вообще смысл во всех его попытках спасти, если он позволит себе остаться здесь в условной безопасности полуразрушенной кафешки, зная, что там, у башни Старка - символа его невосполнимой утраты, бьются вовсе не на жизнь мстители в урезанном составе?
Ответ до ужаса прост: никакого.

Вся его жизнь - продолжение того, что не смогли сделать родители. Вся его жизнь - война и месть. И ему не стыдно хотя бы себе в этом признаться. Он был бы не против, если бы его жизнь была полна тёплых воспоминаний, он был бы только за, если бы его колыбельной не была пугающая тишина. Он бы хотел прожить жизнь не сироты, а любимого сына. Но не сложилось. Так тоже бывает. И он даже смог принять всю эту пугающую жестокость его реальности, но.. но шанс всё исправить, пускай не для себя, пускай для другого мальчика - Джим ни черта не смыслит во временных потоках, но практически уверен, что изменить его собственную жизнь у него возможности не должно быть - это то, о чём он мечтал, засыпая. Это те мысли, с которыми он просыпался и шёл воевать.
Ему это нужно. Не миру. Не кому-то другому, не нуждающимся в защите гражданским. Это нужно ему. Нужно, чтобы идти дальше, нужно, чтобы позволить себе жить, отпустить себя, перестать ощущать слабаком, который не смог защитить семью. И даже если он снова потерпит поражение - лучше жалеть о том, то не хватило сил, чем о том, что не хватило духу рискнуть. И просто становиться сильнее, надеясь, что будет ещё шанс. Веря, что всё не зря.

Джим кивает и спешит выйти из здания, пока Наташа не передумала, привычно оглядываясь на небо, которым не привык любоваться. Весь его мир состоял из опасности. Его мир норовил его убить и Джим научился общаться с ним в таком тоне. И, кажется, даже непривычная живость чужого Нью-Йорка не выбила из него привычек, помогавших выжить. Наверное, это даже хорошо.
Байк и впрямь цел - Роджерс выдыхает. Снова кивает, опасаясь говорить - он уверен, что голос по-дурацки дрогнет, и садится за руль, привычно ощущая себя на своём месте. Давно известно, что перемещаться по постапокалиптичному миру стоит либо на танке, либо на мотоцикле. И пусть мир ещё в общем-то цел - Джим помнил его в гораздо более печальном состоянии, двухколёсный конь, неспособный стать железной ловушкой, нравился ему гораздо больше машины. Роджерс чувствует тяжесть Наташи, севшей сзади, ощущает её руки, держащиеся за него, сам себе кивает - да, так правильно и газует, выруливая на дорогу.
Добро пожаловать домой, Джимми. Не  хватает только какого-нибудь разбитого билборда с социальной рекламой вроде "сбрось скорость - подумай о тех, кто ждёт тебя дома" - Роджерс всегда считал их немного жестокими по отношению к выжившим, но понимал, что когда-то они воспринимались иначе.

- Башня Старка. Они погибли у Башни. Альтрон и его новомодные андроиды - больше ничего. Ну, разве что, я знаю, что было что хоронить, значит, не взрыва. У меня мало информации - свидетелей не осталось. Я не знаю как, но Старка убедили уйти раньше. Поэтому он жив.

Был жив. Сейчас.. Джим не знает, но предпочитает считать, что всё ещё жив. И благодаря ему жив он. И как он его за это чудо нерукотворное благодарит? Верно, сперва сбегает, не оставив ни привета, ни записки. А теперь вот лезет туда, где погибли его друзья. Джим очень плохой сын, даже названный, даже вот такой понарошку. Ну и плевать.
Сейчас плевать. Роджерс выкручивает газ и мчится по дороге, боясь не успеть, слыша как шумит ветер в ушах и различая среди мерного гудения неестественный голос "скорее, скорее, скорее". И в голове его:  только бы успеть.

Байк они бросают за пару кварталов, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вдали слышится пальба, но какая-то ленивая, без огонька. Джим думает, что, наверное, ждут Альтрона. Он практически уверен, что тот разбирался с Мстителями самостоятельно, а его пешки - так, для отвода глаз. Вот сейчас Роджерсу страшно. Страшно, что не прав и всё уже просто-напросто закончилось. Но он запрещает себе думать в подобном ключе, поджимает губы и покрепче перехватывает щит, продолжая двигаться по разбитым улицам короткими перебежками - никогда не вредно быть предусмотрительным.
Джим спешит.
Джим не смотрит по сторонам достаточно внимательно.
Джима ведёт страх и желание увидеть родные лица.
Джим хочет спасти.
Джим не согласен проигрывать снова.
Ему кажется, что он просто идиот. Грешным делом он даже думает, что это ведь мог быть не его мир, какой-то другой. Вдруг тут его родители снова не его? Вдруг они и так смогли победить? Он смакует мысль, злится на себя и снова прибавляет шагу, чтобы успеть, вжимая голову в плечи в ответ на участившуюся стрельбу.

И они всё равно не успевают.
Застывают за какими-то развалинами, вернее Джим останавливается, а Наташа, передав ему бразды командования, тормозит следом. Джим смотрит. И ему больно. Ему хочется кричать. Ему хочется выйти из укрытия и броситься к телу, без слёз и рыданий, просто молча упасть на колени рядом и перестать дышать. Ему хочется просить прощения, но он молчит. Смотрит только и дышит через раз. Не успел.
На асфальте в неестественной позе лежит Капитан Америка. И Джиму кажется, что это он, он мёртв, а не Стив. В стороне валяется вдавленный внутрь щит и Джиму хочется выть. Больно. Почему так больно?
Роджерс теряется, переводит пустой взгляд с одной дыры в земле на другую, ищет глазами что-то и замечает какое-то движение в стороне, прислушивается и слышит голоса, затем пальбу. Не здесь. Не возле его мёртвого отца.
Вдох. Выдох.
Кивок в сторону.
В нём теплится надежда, что Наташа жива и он, стреляя наотмашь в повисшего в опасной близости андроида, даже не в боевой готовности - Альтрон уже уверен, что победил, ему некого опасаться, спешит туда, где ещё идёт борьба.
Потому что он знает, что нет причин оплакивать мёртвых, пока есть те, кто живы. Он вернётся к Кэпу. Вернётся с надеждой, что тот всех обманул и будет оплакивать потерю, которая нанесла ему незаживающую рану. Снова. Но сперва он попытается помочь живым. Так правильно.
Вперёд. Направо. За угол. Джим практически вылетает на пустое пространство и видит свой технологический кошмар наяву. А затем стреляет, краем глаза замечая, что он тут не один. И ему хочется кричать: беги. Но он молчит и стреляет как умалишённый, забывая про щит и глупость затеи.
Он просто не может не стрелять. Он должен бороться.
Он совсем забывает, что не один. Он вовсе не думает о том, что навряд ли он должен вот так красоваться перед местной Наташей, которую вероятно дома ждёт маленький ребёнок.
Мыслей нет. Только боль и желание спасти.

Джим считает пули - привычка. Это его личный метроном, который никогда не сбоит. Музыка его жизни. Привычный ритм дыхания: вдох - выдох - выстрел. Обычно это помогало собраться с мыслями, отключить бесполезные участки мозга, оставить только тот, что отвечал за выживание себя и тех, кто оказался рядом. Сегодня даже привычные механизмы барахлили, искрясь от перенапряжения. Ему всё ещё хочется выть, катаясь по земле, пытаться выдрать из себя воспоминания о сломанном теле человека, который был так для него важен. Но он молчит, стреляет только, крепко сцепив зубы, с трудом удерживая в себе крик, всё пытаясь перестать поддаваться эмоциями - бесполезно. Дамба рухнула и наружу полезли все его демоны, все страхи, вся боль, все сожаления. Он весь сплошной оголённый нерв, который трясёт от одной мысли, что он снова не успел. И у него нет ни сил, ни желания пытаться, что во всей это ситуации страшнее: его вовлечённость в ситуацию, отрубившая мозг, вывернувшая все предохранители, или грохот, с которым воздушные замки мечтаний о том, как он спасёт людей, подаривших ему жизнь, рушатся, разваливаясь как карточный домик.
Стив Роджерс мёртв. Его никто не спас. Не успел. Не сдюжил. Не прикрыл.

Когда остаётся последняя пуля в обойме Джим стреляет уже на бегу, разгоняясь с места, отталкиваясь от ближайшего к нему куска металлолома, бывшего когда-то машиной, а теперь больше похожей на бесполезную смятую глыбу и прыгает на андроида, вынуждая его рухнуть вниз вместе с ним и обрывая его деятельность отрепетированным не раз и не два ударом сечением щита прямиком по черепной коробке, рассекая надвое и вырывая свое верное оружие из чужих искрящих схем. Падает вместе с тем, что всей  душой ненавидит, перекатывается, вскакивая на ноги и снова рвётся в бой. Ему чертовски не хватает его энергетического щита, но на собственных сожалениях он не зацикливается. Нет времени. Нет права снова ошибиться. Снова разбег и снова прыжок. Ему кажется, что ярость, все эти годы копившаяся в его груди, прямо сейчас как никогда прежде просится наружу, разрушая его, сводя с ума, вынуждая не останавливаться, рычать и продолжать бить, чудом уходя от чужих атак. Перед глазами сломанный Стив. В голове десятки сотен воспоминаний о том, что будет дальше. Внутри одна сплошная во многом бессильная ярость, неспособная ни уберечь, ни спасти.

Ему не страшно. Совершенно плевать, что он сам может проиграть раз и навсегда. Рухнуть на обожжённый асфальт как какая-то сломанная кукла и больше не встать. Ему в самом деле совершенно без разницы, что будет с ним. Весь его мир сконцентрировался на андроидах вокруг и на всполохах рыжего с обеих сторон. Для него сейчас нет ничего важнее уберечь обеих. И он готов сделать всё, что угодно. Стать живым щитом, подорваться на мине, рухнуть вместе с Альтроном с башни Старка, не имея ни шанса на выживание. Цена не важна. Цена за спасение героев, пожертвовавших собой ради него и мира, никогда в самом деле не была для него важна, но чужая плата за его здравие была для него слишком высока и он не был готов на это согласиться.

И он крутится как волчок, краем глаза замечая, как Наташа, с которой они сюда пришли, обезвреживает андроида позади, видит как та, что шла сюда умирать за мир, сына и своих друзей расстреливает приближающуюся к ней груду металла и порывается добежать до неё, прикрыть, игнорируя едва слышный писк здравого смысла, что его здесь не должно быть, что он совершенно точно нарушает какие-то правила путешественником между мирами. Но плевать. Плевать на правила и последствия. Плевать на всё. Он потерял отца дважды. И не может потерять и мать повторно. Он должен что-то сделать, ведь он так долго готовился, так долго шёл к этому.Он положил всю свою жизнь на то, чтобы стать достойным и он им был, чёрт возьми, он спас целый грёбанный мир, положил конец войне. И единственное, чего он так и не смог - повернуть время вспять и всё исправить. Вот его единственная цель на сегодня.
А всё остальное неважно.

Краем уха он слышит Наташу, даже готов с ней согласиться. Увести, уберечь, спасти. Не позволить Альтрону закончить начатое, подарить его матери очередной шанс. Выполнить свою миссию. У них должно получиться - вот что он думает, когда слышит шум откуда-то сверху и понимает, что они не успевают. опаздывают, отстают на пару шагов. Слышит шум, распознаёт пулемётную очередь и единственное, чего он хочет - рвануть с места и стать живым щитом для собственной матери, попытаться прикрыть их щитом своего отца. Спасти. Но не успевает ровным счётом ничего. Разочарованно рычит, падая вниз под весом Романовой, прижимается к асфальту, инстинктивно ища в нём защиту и поднимает взгляд, чтобы... чтобы взвыть.
Агония. Это больше всего похоже на агонию в замедленной съёмке, когда каждый новый кадр бьёт по телу разрядом 220. Когда выкручивает кости, когда воздух застревает в лёгких, пытаясь разорвать грудную клетку. Это боль, которую он раньше только представлял, даже не думая, что чья-то смерть может ощущаться так. Что чья-то гибель может быть настолько личным крушением. Это всепоглощающее чувство собственной беспомощности. Это крик, рвущийся откуда-то изнутри, мало похожий на человеческий. Это  бесконечно повторённое слово "нет". Отрицание. Бессильная удушающая ярость. Это попытки встать, сбросить с себя Наташу, спасшую его жизнь. Это всё уже бессмысленно. Пулемётная очередь, прошившая насквозь женщину, медленно оседающую на землю. Это страх.
И понимание, что он бессилен.
Не смог.
Не справился.
Не успел.
Нет-нет-нет.

- Мама! - как давно он последний раз произносил это слово вот так вслух? Как давно он в ужасе звал её? Помнит ли? И было ли ему хоть когда-то так больно? Он не помнит. Не знает. Не хочет знать. Покачиваясь, встаёт на ноги и бросается вперёд, прикрываясь щитом. К чёрту весь этот грёбанный мир. К чёрту Альтрона. Да гори оно всё синим пламенем! Никакое человечество не стоит их смертей.

- Ненавижу тебя! Ублюдок!

Железной банке всё равно. Поворачивается только, изучая, переводит стеклянный взгляд с него на Романову позади и скрипучим голосом, преследовавшим Джима в кошмар слишком долго, сообщает то, чего Роджерс слышать не желал.

- Наталья Романова, ты приговорена к ликвидации.

Джим замирает, тяжело дыша, не соображая уже ровным счётом ничего. Два сломанных тела. Два безжизненных тела. Две невосполнимые потери. И мир снова рушится вниз, ломая всё, что он с таким трудом выстроил в себе, деля надвое, оставляя глубокие раны. Мир никогда не станет прежним. Мир не имел ни единого шанса.
Джеймс Роджерс ничего не смог. И эта мысль бьётся раненной птицей в голове.

- Джеймс Роджерс, ты приговорен к ликвидации.

Роджерсу плевать. Он бросается вперёд, снова прыгая вверх, пытаясь повалить на землю Альтрона. И снова, снова терпит неудачу, отлетая в сторону, влетая в какие-то обломки, с трудом хватая воздух. У него в голове не единой мысли. Он видит только чужую кровь и сходит с ума.
Может быть он уже сошёл? И только поэтому снова пытается встать, что-то сделать.
Всё, что угодно, лишь бы этот железный мудак был снова стёрт с лица земли. Пусть он не Халк. Но ему уже давно не пятнадцать лет.

- Наташа!

Кричит, не узнавая свой собственный голос больше похожий на хрип. И всё рвётся куда-то. Вперёд, вверх, выставив щит и не видя ни одной причины останавливаться.
Ведь ничего не имеет смысла.