Вопрос первый, второй, третий и даже десятый - зачем? Нет, это никоим образом не относилось к самому дяде, скорее наоборот - Фрэнку, увы, не довелось знать его долго, а большую часть из того, что всё же удалось, ненадёжная детская память потеряла, кроме каких-то редких обрывков, достаточно ярких на фоне всей их удручающей действительности. Хотя, пожалуй, то, что первый раз взяв в руки пистолет он смог выстрелить и даже не в собственную голову - несомненно, заслуга Барни Бартона.
Но, вообще-то, как оказалось, его зовут Чарльз, что можно смело причислять к одному из открытий вчерашнего вечера (вчерашнего же, или он провалялся в полукоматозном состоянии дольше?), хотя к этому вопрос «зачем?» не относился - такое знание никак не мешало, имя с ним никак не ассоциировалось и в целом выглядело относительно Бартона так же уместно, как именование Фрэнка каким-нибудь принцем Датским. Поэтому меньше чем минуты через три Барни так и остался Барни.
А вот зачем он взялся выпить, особенно этот и вот тот сомнительный напиток в сомнительных бутылках в со... ладно, компания была не такая уж сомнительная, но даже лёжа лицом в эту затёртую подушку он видел злосчастные две пустых бутылки у стола. Зачем они открыли третью - ещё один вопрос без ответа, особенно для парня, который прежде и не пил вовсе.
Приятно и тепло только в начале, а сейчас - настолько ужасно, что он старался и дышать не так глубоко, чтобы желудок не отзывался всякий раз, как он пытался так резко шевельнуться. Ко всему прочему добавлялось ещё и странное чувство, будто железными ногами его отпинала армия роботов, причём пинала почему-то преимущественно по голове.
Правда, идея замереть и не двигаться, пока всё это не пройдёт, изачально оказалась провальной, потому что затекали руки, ноги, а рёбра, сговорившись, давили снизу. Наверное, проще всего было бы просто упасть на пол - диван был невысоким, но он решил пойти путём несколько более трудным, как всегда в общем.
С какой это попытки у него получилось сесть, со сто шестой или сто девятой? Успех тоже был сомнителен, потому что голова напрочь отказывалась держаться и всё ниже и ниже опускалась под собственной тяжестью, а любая попытка открыть рот дольше, чем для вдоха и выдоха, заставляла вспомнить о том, что ужин, хоть и был скудным, но всё-таки был.
Ну зачем?