Тихо жужжит тату-машинка, пробивая кожу тысячей маленький проколов. Звук такой противный, похож на сверло дантиста. «Вжжжжж», «вжжж», словно назойливая муха гудит над ухом. Звук ненадолго прерывается, когда старик-Билли заново набирает краску и продолжает мучить покрасневшую кожу, грубо вытирая выступающую сукровицу салфеткой. Его пальцы в накрахмаленных резиновых перчатках скрипят, а в зубах тлеет остаток сигареты, совершенная антисанитария, но что можно ожидать от пропахшего алкоголем и потом салона, куда Сид ходит уже на шестой прием. У него давно появились финансы сменить место на более престижное, но дед, которому он доверяет свою кожу, проверенный, и набивает такие чудеса, что можно и потерпеть возможную заразу. В конце концов, будет неудивительно, если сам Гифальди через несколько лет помрет где-то в канаве или от передозировки, так что каким-то сомнительным гепатитом, или чем там могут заразить, его уже не напугать.

Добро пожаловать в Хиллвуд, господа. В город, где гетто занимает большую часть жилых районов, а наркоту можно купить в самом известном баре, и об этом знают все, включая доблестную полицию. Добро пожаловать в Хиллвуд, лучший город в Америке, где всем плевать на ваше существование, включая мамочку и папочку и исключая учителя-гея из средней школы. В этом городе, задрипанном, затхлом, уровень успешности определяется даже не количеством зеленых в кармане – послушайте, кого этим можно удивить в наше время, - а набитыми в сумме мордами. Что за бред, скажите вы? Суровая правда жизни, ответит вам Сидни Гифальди, американец испанского происхождения, живущий в гетто, работающий барменом в баре Лоренцо. Не знаете Лоренцо? Что вы тут забыли, идиоты? Идите-ка отсюда, пока папочка Сид не научил вас правильной жизни, если это, конечно, не сделал кто-то другой. Послушайте, если вы не хотите, чтобы вас обчистили в первой же подворотне – делайте отсюда ноги, как представители самых известных фамилий, правда, Ронда?

- Ну все, парень, - Билл заканчивает последние штрихи, пока Сид мужественно терпит и рассматривает фотографии выполненных работ. Среди них есть и его забитые ключицы, сделанные в самый первый прием. Он помнит эту адскую боль, и только стальная выдержка позволила ему не обосраться, как мальчишке, не разреветься от боли и убежать, зовя мамочку. И, по правде, результат стоил того – он все еще гордится этим своим первым походом, первой болью, отличной от той, когда тебе выбивают зубы. Видите, на сколько Сид крутой парень? Он рассматривает рукав, почти законченный, через месяц они добьют краской предплечье, и он будет гордо щеголять в безрукавках, зазывая цыпочек. Девчонки ведутся на крутых парней, проверенный факт. Разукрашенная кожа первое время их привлекает даже лучше, чем дорогие машины, огромные веники вместо цветов или эти безвкусные цацки, которые они, как сороки, напяливают на себя. Потом, конечно, девчонки начинают требовать всякую хуйню, типа подарочек-неподарочек, ебись оно все конем. Сида на такое долгое время не хватало никогда – пару раз покрутились в койке и разбежались, самый удобный жизненный принцип, выработанный еще в шестнадцать. Именно так живут в Хиллвуде, господа. Именно из этого города, рассадника всякого дерьма в виде наркоманов и алкоголиков, бегут все нормальные люди. Именно тут, в своей вотчине, Сид Гифальди делал такие деньги, какие не снились ханжам из Большого Яблока.

Он встал с кушетки, покрутил затекшей рукой и с довольным взглядом рассмотрел результат. Яркие краски отлично смотрелись на загорелой коже, оттеняли перекаты мышц. Уже представив намокшие трусики очередной красотки, Сид кивнул головой и достал из заднего кармана пачку денег, протягивая старику.

- В следующий раз через месяц?

- Зайди через две недели, там решим, - Билл махнул рукой, забирая пачку, не пересчитывая. Этому прохвосту старик доверял уже давно, в конце концов, заботливо скрученный косяк и бутылка виски уже ждали его в сумке.  Вот так делаются дела в Хиллвуде.  Билли перевязал ему руку пленкой и велел сваливать, не предложив покурить вместе, как они это делали обычно. Сид не имел ничего против – сегодня его ждала работа, а где работа – там сверхурочные от таблеток, заботливо спрятанных во внутреннем кармашке.

На улице накрапывает дождь, и Сид лишь недовольно хмурится, приподнимая ворот и закуривая первую за четыре часа сигарету. Ткань куртки неприятно прикасается к свежей татухе – первую неделю все будет адово болеть и чесаться, но эти ощущения – ебанный наркотик, всегда хочется больше и круче, уж кому как ему не знать. Самый блядский каламбур тут в том, что, будь он прыщавым сосунком, как в далекие двенадцать, зассал бы даже близко подходить к этому прогнившему подвалу, где располагалась студия, опасаясь призрачных микробов и реакции «мамкаотпиздит» от предков. Сейчас, в двадцать, ему максимально насрать – да о чем речь, он  три года трахался без резинки, не проверяясь у врача и забив на возможных маленьких Сиднечков, которые, возможно, уже бегают по этому засраному во всех смыслах городу.  Вот так, ребятки, избавляются от паранойи и прочей подростковой дряни.
Понимаете, какая хуйня. Когда начинаешь торговать наркотой, рискуя загреметь в обезьянник, пьешь не хуже ублюдка-Рэя, на такие вещи становится откровенно похуй. Сиду и стало похуй: он скатывался на самое дно со скоростью санок на зимней горке, повторял судьбу своего убеского отца, и даже не капли не стыдился этого. Это его жизнь, его улицы, полные мусора и грязи, его город, его чертова жизнь. Он знает здесь каждый камень, каждый магазинчик. Знает, где дешевле взять алкоголь, чтобы не доебывались с водительскими правами, мол, нет двадцати одного - катись в задницу. Знает, в каких пошарпанных домишках живут лучшие проститутки, готовые за бумажку со стариком Беном выделывать такие чудеса, которые и не снились пуританам в накрахмаленных штанишках; знал лавочку Билли-который-не-тату-мастер, развелось тут этих Билли, просто пиздец, где можно было достать кое-что более опасное, чем складной нож. Сид много что знал.

И если ему суждено закончить жизнь в канаве этого прогнившего города – он согласен, главное, сделать это красиво, желательно убегая от копов в перестрелке. Он же почти гангстер, хули, и это подтверждал пистолет под подушкой, который он спиздил у одного чувака, который напился и блевал посреди улицы, разбросав свои вещи. Было это полгода назад. Гетто вас и не такому научит. Просто всему свое время: социальное дно для каждого открывает свои объятия.

Поэтому, когда его школьный бро – Лоренцо, главная, блять, звездюлька этого города в зауженных штанишках, открыл свой элитный бар и позвал Сидам барменом, он согласился. А вы бы отказали, когда вам предлагают зеленые сверху за продажу наркоты? Дело в том, что Сид немного блефовал: бить морды, конечно, круто, но, когда эти морды буквально зависят от тебя, от того, согласишься ли ты продать очередные колеса – это захватывает. Словно вся власть мира у тебя в руках. Ахуенный самообман, не находите? Привычную кепочку Сиду заменила призрачная корона, которую собьют махом, стоит кому-то его сдать полиции (которая сама покупает у него наркоту, ха, блять).  Но Гифальди устраивало: пока в его затхлой квартире ютились бутылки от пива, скуренные косяки и нычки с марихуаной, ему было плевать. Пока у него была возможность покупать нормальные кроссовки вместо расклеивающихся ботинок – он был согласен. А кто откажет?

Он шел по дороге и курил сигарету, засунув руки в карманы, предвкушая плодотворную смену: сегодня планировалось выступление какой-то рок-группы, на его вкус откровенно говеной, но местным нравилось, а значит, чаевых, легальных или нет, в его кошельке ощутимо прибавится. Сид пнул какую-то бутылку по дороге, проверил телефон, сверяясь со временем, и ускорился: до начала работы оставалось двадцать минут, а ему еще форму менять.

Возле бара его встретил толстяк – Гарольд, который, как и сам Сид, забил на университет и умел лишь просиживать жирную задницу на материнском диване. Именно Гифальди посоветовал его Лоренцо в качестве секьюрити – этот жирный пельмень не зря долгое время ходил на бокс и проигрывал лишь грымзе – Хельге, свалившей из этой дыры при первой возможности.

Опа, Сидни. Стоп.

Хельга – опасная зона. С ее хриплым голосом, отсутствием сисек и широкими бровями – она будила кое-что, чему не стоило бы появляться еще очень долго. Держи себя в руках, идиот.

- Есть покурить? – уныло спрашивает Гарольд. Этого жиртреста по правилам упорно запихивали в костюм, который трещал на необъятном пузе по швам. Как у него еще штаны на заднице не треснули – непонятно.

- Лови, - Сид кинул бывшему однокласснику початую пачку и ушел через служебный вход в раздевалку. Он уже завел привычку покупать специально для охраны сигареты – все равно не отвяжутся, да и прикрывали в случае чего охотнее. Дружба-дружбой, но штрафы Лоренцо выписывать любил всем. А так списывали побитую посуду на буйных клиентов и дело с концом.

Уже переодевшись в форму: черные, выглаженные брюки, белая, выглаженная рубашка, облипающая второй кожей и очерчивающая мышцы рук, жилетка с бейджиком - крааасавец, бери, детка, не стесняйся, Сид резким движением широкой ладони зачесал растрепавшиеся от ветра волосы назад, чтобы не мешали, придавая себе еще более бунтарский вид: татухи на ключицах, видневшиеся из-под рубашки, спасибо сраный галстук, который выбросил нахер после первой же смены; симметрия под губой, чернила, выглядывающие под манжетами – сколько цыпочек сегодня оставят свои номера на салфетках?

Посмотрев на себя в зеркало, Гифальди улыбнулся: этот сранный бар, ебучий город принадлежал ему. Ему, дорожке на столике и пачке зеленых.

Что, блядь, может пойти не так?

[NIC] Sid Gifaldi [/NIC]
[AVA]https://funkyimg.com/i/2GU9b.png [/AVA]
[STA] Соси хуй [/STA]

Отредактировано Kate Bishop (2019-06-24 00:03:20)

Музыка, громкая, бьющая басами прямо в уши, в голову, туда, в черепную коробку, сотрясала мозг. Первые двадцать минут прикольно, хочется плясать, дрыгаться с извивающимися телами на танцполе, выплескивать набравшуюся за неделю энергию, словно в дешевом клубе. Бар Лоренцо – это такая элитная хуйня, где не только пьешь типа дорогущий алкоголь и крутые коктейли, а сборная солянка из всего, что только можно, приправленная богатыми украшениями и строгим дресс-кодом. Хочешь плясать? Пожалуйста, специально выделенная площадка – развлекайся, задирай и без того короткое платье до самых сисек, радуя пьяных мужиков. Нужна конфиденциальная беседа? Третий этаж в твоем распоряжении. Светодиоды, зажигательный ди-джей, кальян, выпивка, наркотики, выдаваемые доблестными официантами – все для вас, господа, оставьте только побольше зеленых, да не бейте никому рожи, иначе рожу набьют вам. Вот и все правила, царившие в этом месте.

Сид обожал бар Лоренцо. Лучшее место в городе, даже если ты чертов бармен в белой рубашечке и с отсутствующим галстуком. Раскалывающаяся голова? Плевать. Яркие огни, от которых болели глаза? Плевать. Давайте мне свое баблишко, дорогие детки богатых родителей. Мистер Гифальди с удовольствием потратит их на что-то более полезное, чем разведенный водой виски. А за надбавку к чаю в потную ладошку отправляется таблеточка, способная унести даже самого стойкого бычару. Что ни говори, а за химию народ почему-то платил охотнее, чем за травку, черт поймет этих ебланов. Те, кто поумнее, шли сразу к нему, заказывали что-то слабоалкогольное, что оставалось на стойке, а сверху прикладывали определенную сумму. Таких клиентов Сидни любил – эти черти прошаренные, считай постоянные. Некоторых, хотя, бля, да почти всех он уже в лицо знал, вылавливал посреди недели по дороге в университет.

Хотя, эти, оставшиеся, как раз и не стоили даже толики его внимания в обычные дни. Те, у кого мозгов было хотя бы с горошину, пытались дать деру из этой клоаки, затягивающей дряни. Хиллвуд – место потерянных. То самое яблочко Белоснежки, которое с гнильцой. Весь такой якобы опрятный, с озерцом, уточками, домиками, а на деле в школе преподавал несчастный учитель – гей, тянущий на себе практически все средние классы, ебанутые старухи на старших, поехавшая головой директриса, да положивший на всех хрен психолог. Ходили слухи, что он трахал по углам старшеклассниц, но, честно говоря, в школе все итак совокуплялись как кролики, так что поди разберись, где слухи, а где нет.

Те, что поумней – свалили. Те, у кого есть желание скатиться на дно – оставались. Сид считал, что он – золотая середина. Искать счастья в Америке? Боже упаси, все одинаковое, куда ни посмотри. А так он неплохо устроился, очень даже.
Выйдя из помещения для стаффа, Сид быстро оглянулся, прикидывая обстановку. Он работал на первом этаже, том самом, где пьяные девицы крутили задницами, пытаясь соблазнить папиков, да ботаны смущенно снимали очки, делая вид, что им пиздец как весело. Сидни, конечно, немного лукавил, но все же считал, что настоящие деньги делаются на этаже, где занимались «переговорами». Там работали самые элитные девочки, делались самые качественные коктейли и шоты, в которых алкоголь подавался не разведенный водой, а нормальный. Место, куда мечтал попасть каждый, кто устраивался на работу к Лоренцо. Кроме, пожалуй, Гарольда, но ему только дай кому-то рожу набить, да покурить, на остальное этот парень срать хотел с высокой колокольни.

За это, впрочем, Сид его и обожал.

Хлопнув коллегу по плечу, Гифальди быстро включился в работу, пускай самый движ еще даже не начался, не забывая по-позерски подкидывать бутылки и раскидывать потным цыпочкам дежурные улыбки. Мокрые волосы соблазнительно прилипали к разгоряченным телам, и, ух, он бы соврал, если бы сказал, что не учитывал этот момент, соглашаясь на работу. К тому же, в конце смены обычно собиралась солидная стопка чеков с номерами телефонов и отпечатками губной помады. И, ясен хрен, что Сид не стеснялся этим пользоваться. Халявный перепихон, иной раз прямо на работе – а кто этим не занимается? А за хороший отсос и таблетки не жалко, откровенно говоря. Приготовив «Кровавую Мэри» для очередной девчули, и, конечно же, пошутив, что хотел бы, чтобы она была его личной «Мэри», а о чем вы думали, сальные шуточки первый повод получить лишние чаевые от пьяных куриц, Сид только приготовился выслушать заказ очередной клиентки, как…

Ну ебанный же в рот.

Итак, блять. Приехали. Финиш. Хельга Патаки собственной бровастой персоной в баре Лоренцо. Он что, нахуярился и не
протрезвел? Что может быть лучше, чем влажные школьные мечты, которые-точнее-которая-ебись-она-конем восседала на барном стуле, словно гребанная королева. Хельга Патаки, мисс «Розовый бантик», мисс «я въебу тебе с левой, потом с правой, и вообще катись нахуй», Хельга, в которую он был влюблен, и, честно говоря, паршивенький у него вкус был, когда под носом трясла сиськами Ронда. Первым желанием Сида было послать ее обратно в ее розовый мирок, к Арнольдо и стихам, спрятанным под подушкой. Да и вторым тоже.

А потом Сидни вспомнил. Он больше не прыщавый пацан с засаленными волосами. Он, типа, крутой мужик, черт возьми, неужели не справится с язвительной, подросшей Хельгой? Ну хоть бант сняла, и на том спасибо. Да кому он пиздит то, похорошела Хельга, и только еблан не заметил бы этого. А ебланом Гифальди себя ну никак не считал.

-  Забавные картинки - девчонки, наверное, ведутся? – Сид улыбнулся в ответ своей самой соблазнительной улыбкой, стрельнул глазами девчонке, которая сидела рядом с Хельгой и тут же залилась жаром по самые очаровательные ушки, и деловито поправил манжеты рубашки, словно говоря «ну и кто тут носатик, сучка?». На Патаки, конечно, такие жеманства не действовали, но и он уже давно не школьник, чтобы учитывать ее вкусы и таскать бутерброды из дома.

- Б-52, Хельга, тебе что десять? – Гифальди хмыкнул, переходя в рабочий режим и тут же хватаясь за бутылку водки и кофейный ликер. Причем за тот, что не был разведен. Для школьной подруги он был готов пойти на такие жертвы, давно не виделись, все такое, - вроде взрослая уже, а пьешь как пятиклашка.

Он ехидно улыбнулся старой подруге и подтолкнул ей самый ходовой коктейль, который просто обожали мужики. «Черный русский», на самом деле, был не сказать, что прям уж крепкий, но брал отлично, а Хельга и вовсе не неженка, жалеть ее он не собирался вообще.

- Итак, какими судьбами в нашей, - он оперся на барную стойку, обвел глазами помещение и улыбнулся широко, и, блять, да радостно он улыбнулся, что уж скрывать, - ебучей дыре?

Самое время старым влажным мечтам вернуться, да, Хельга Патаки?

[NIC] Sid Gifaldi [/NIC]
[AVA]https://funkyimg.com/i/2GU9b.png [/AVA]
[STA] Соси хуй [/STA]

Сид помнил тот день, когда последний раз видел Хельгу, словно это было вчера, хотя по факту прошло уже несколько лет. Им было шестнадцать, самый долгожданный возраст у подростков, расцвет их молодости, когда старшая школа в гниющем городке остается за спиной, да вот-вот широко откроются двери колледжей в самом сердце Америки. Они стояли колонной на почти прогнившей сцене в актовом зале, пели этот отвратительный школьный гимн, прежде чем получить вожделенные аттестаты. Пели, конечно, вразнобой, ноты тянула разве что отличница Фиби, да Ронда, давно мечтающая стать звездой и сейчас проебывающаяся по всем статьям в своей глупой мечте – куда ей до Голливуда, если ее ждет максимум что судьба низкосортной селебрити. Учителя, счастливые, что самый проблемный класс наконец выпускается, никак не скрывали радости, что больше не увидят их прыщавые рожи. Сиду хотелось курить – он даже не пытался делать вид, что поет, лишь перекатывался с мыска на пятку и обратно, кислым взглядом посматривая на учителя-гея из средней школы, имя которого совершенно вылетело из головы. Он единственный, кто искренне гордился их выпуском и стирал слезы, счастливо улыбаясь. Пожалуй, он один любил их класс, с душой подходил к каждому ребенку в этом их модном… индивидуальном подходе, кажется, именно это словечко вворачивали жирные тетки, прописывая на доске сложнейшее уравнения, которые никто и никогда не мог решить.

Что ж, Гифальди и правда было максимально насрать. Лоренцо уже ждал его на работу, деньги на съем квартиры в гетто отложены, а родители посланы далеко и надолго, оставалось только полностью окунуться в социальное дно Хиллвуда. Все, от чего так заклинали самые отбитые учителя. У него были огромные планы на свою жизнь, которые никак не сочетались с получением высшего образования, образовательными кредитами и всеми этими скучными вещами. Он не Хельга, которая только и ждала случая вырваться из гнетущего города, мечтающая о чем-то действительно светлом. Сиду правда нравилась эта грубая венгерская валькирия, которая быстрее всех пробегала стометровку, с откровенной злостью пиздила мудаков в подворотне и не стеснялась гаркать на Гарольда своим зычным низким голосом – песня для ушей, если подумать. Эта ее показная агрессия, хмурые брови, которые скрывали достаточно ранимый характер, который она открывала только избранным.  Вся эта Патаки – одно сплошное противоречие, кубик рубика, который невозможно собрать, только крутить в разные стороны, в попытках найти подход. Он посматривал на нее, пытаясь прикинуть, какая судьба эту сильную девчонку ждет. Она ушла сразу же, стоило заветной бумажке оказаться в ее руках, накидывая пальто на платье с чужого плеча, которое явно досталось ей от сестры и ужасно сидело на атлетичной фигуре, без какого-либо намека на пышные формы, которые так завораживали Сида в средней школе. Хельга ушла, не покурив у заднего выхода, нарушив тем самым вековой ритуал, как бы ставя точку в их странной дружбе, не попрощавшись даже с Фиби и Арнольдом, только зыркнула как-то забито, и исчезла строить свою собственную историю.

А сейчас эта девица, давно избавившееся от своего надоедливого бантика и розового платья, сидела прямо перед ним, крутила в руках бокал с алкоголем, метала эти свои агрессивные комментарии, как в старые годы, усиленно пытаясь прикрыть собственное разочарование от приезда в этот гнилой Хиллвуд. Сид знал Хельгу слишком долго, общался с ней так давно, что успел выучить каждый жест и полувзгляд, малейшие привычки, вроде нервного поправления волос. Они у нее совсем не изменились, и это его радовало даже, хотя и не останавливало от позерства. Им давно не четырнадцать, да даже не шестнадцать, и Гифальди, уверенный в том, что сам уже вырос из состояния напуганного мальчишки, все же имеет право немного повыебываться. Перед кем он мог это делать так искренне, как не перед старой подружкой, в которую раньше был немного влюблен?

- Гребанные родители, Хельга, ты же знаешь своих предков, какого черта повелась, словно в первый раз такая херня? – Сид недовольно нахмурился, смотря как она выпила предложенный коктейль, не поморщившись. Ее соседка, которой он буквально несколько минут строил глаза, обиженно упорхнула, но Гифальди даже не заметил. Семья для них обоих всегда была проблемной темой. У Сида был отец-алкоголик, у Хельги по-черному пила мать. Ее отец игнорировал существование младшей дочери так профессионально, что было поразительно, как он вообще помнил, что она когда-то рождалась. Мать Сидни бросила семью, не сдержавшись, в конце его шестого класса, а больше они и не виделись. Они оба – Сид и Хельга – упорхнули из прогнившего семейного гнезда, стоило только отзвенеть последнему звонку. Только если Гифальди удалил номера родительских телефонов и перечеркнул свое прошлое, забывая, то Хельга все время оглядывалась на семью, в надежде, что хоть кто-то, кроме старшей сестры-идиотки, которая только и умела, что картинно заламывать руки, все время спотыкалась о те же грабли и расстраивалась от этой полнейшей херни. Честное слово, этого Сид все же не понимал и даже не пытался сделать пустой сочувствующий вид – Патаки это нахер не усралось.

- Моя улыбка, милая – это мои деньги, и мне глубоко поебать, что она в тебе вызывает, да хоть мокрые трусы, заплати только, - он натянул свою самую шкодливую ухмылочку и приподнял брови, впрочем, без какой-либо попытки соблазнить. Эта девчонка скорее сломает ему нос, чем поведется на такие ужимки. Хельга – классная, ценит в людях только настоящее, что, впрочем, не совсем уживалось с его идеологией. Но разница в восприятии мира не то, за что можно корить людей, - какая разница, где пахать, дорогуша? Хиллвуд это, или какой другой город в этой необъятной Америке, говно везде одинаковое.

Сид ненадолго замолчал, принимая заказ от очередного клиента и смешивая новый коктейль, давая однокласснице время подумать и допить свой алкоголь. Руки действовали автоматически, и он очень быстро вернулся обратно.

- Видишь ли, в чем фишка. Я не ищу лучшей жизни, я ее создаю. Ресурсы есть и в этом усратом городишке, так что смысл мне уезжать?

Гифальди правда считал, что ему не было смысла колесить по штатам в поисках местечка, где можно приткнуть свою жопу. Смысл, если в родном городе он знал каждый камень, каждую морду, и на совершенно спокойно делал себе имя. Возможно, когда-нибудь он накопит бабла, купит себе свою студию, будет, как Билли: бить татухи и бухать вискарь по вечерам под тяжелый рок. Его не интересовали ни признание, ни слава, так зачем менять привычную среду ради зыбкой неизвестности? В конце концов, ему не от чего бежать, нет ничего, на чтобы он оглядывался со страхом, как некоторые.

- Если ты про Арнольдо, - лениво протянул Сид, почти не скрываясь наливая себе порцию виски и тут же залпом выпивая – клиенты, кроме Хельги, отошли, и он мог позволить себе такую вольность, Лоренцо никогда не корил за стопку во время работы, если она не мешала зарабатыванию денег, - то он давно в своих джунглях с родителями. Да и остались тут только, - он призадумался даже, потому что совершенно не помнил, кто дал деру, а кто все же наведывался иногда разведать обстановку, - да вроде только я и Гарольд. Но у парня больная мать, ей нужен постоянный уход, вот и просиживает свою жирную задницу.

На самом деле, Сид понимал, почему для нее встречи с одноклассниками так болезненны. Почему она храбрится, прикрываясь сладким ядом и ехидным выражением лица, раздражением от громкой музыки, стараясь лишний раз не поднимать на него глаза. История об Арнольде и Хельге облетела в свое время всю школу: подумать только, главный хороший мальчик и самая известная задира решили поиграть в отношения! История для страниц пошлых романов, только немного поехавшая, где прекрасный принц щеголял в розовом бантике, а у скромной принцессы почему-то была кепка и сломавшийся голос. Этих двоих никогда не смущали ни собственные отношения, ни недоумение одноклассников – они словно погрузились в свой кокон из розового счастья и сияющих сердечек, Патаки даже на какое-то время забыла про драки и свойственную ей агрессию. Их класс даже ставки ставил, сколько они продержатся. Самым максимумом был, помнится, месяц.

Впрочем, они все проебались – Арнольд и Хельга продержались намного дольше, только в итоге все равно разошлись, так и не создав идеальную ячейку общества, о которой потом будут писать туалетные романы. Причин никто так и не узнал, только эти двое посматривали друг на друга недоуменно, не пытаясь перекинуться и словом.

Хельга тогда курила вдвое больше, а лиц набивала столько, что даже Гарольд однажды уважительно похлопал ее по куриному плечу. Не сказать, что Сиду и сейчас были интересны причины расставания, так больно ударившие по этой могучей валькирии – да поебать ему, но, в целом, нежелание встречаться с прошлым он мог понять. Ему самому совершенно не с руки было бы видеть лицо, например, Ронды, с которой они опробовали почти все горизонтальные поверхности в старшей школе, или Лайлы, которая вообще отдельная страничка в его любовной истории.

Сид посмотрел на одноклассницу и покрутил в руках стакан, вслушиваясь в музыкальные басы, от которых разрывало голову. Вытаскивать ее из депрессии он не собирался – не маленькая, нехер было приезжать, коли совсем в руках держать себя не может. Но работать ему уже совсем не хотелось, да и было кое-что, что он мог для нее сделать. Так, по старой дружбе, только лишь красивый жест для человека, который достаточно много для него в свое время значил.

- Погоди секунду, - он наклонился к ней через стойку и коварно подмигнул, а после отошел к своему коллеге – рыжему Карлу, который работал у них от силы месяц, но был так хорош, что Лоренцо предложил ему постоянное место.

- Карл, - Сид хлопнул коллегу, протирающего стакан, по плечу, прося обернуться, - прикроешь?

Это была довольно частая практика, которая требовала огромной наглости и умения быстро работать руками, чтобы клиенты не бухтели. Сид и Карл единственные, кто научились подменять друг друга так, что никто и не замечал. В прошлый раз за двоих батрачил Гифальди, и рыжий пройдоха еще не отработал свой должок.

- Вали, сегодня будет достаточно спокойно, - Гифальди благодарно кивнул, наливая себе еще стакан казенного виски, не разбавляя льдом, и тут же залпом выпивая, чувствуя, как жар ухнул в горло, обжигая. Для затеи, которая пришла ему в голову, по-хорошему следовало выпить побольше, но он решил повременить – еще успеется. Сид скинул жилетку с бейджиком, убирая ее под столешницу, закатал рукава рубашки и вышел из-за стойки, подхватывая Хельгу под острый локоть.

- Пошли, встряхнемся, красотка, - оставалось надеяться, что за такую фривольность она не врежет ему в нос, а примет предложение.

Друзьям же принято помогать, верно?

[NIC] Sid Gifaldi [/NIC]
[AVA]https://funkyimg.com/i/2GU9b.png [/AVA]
[STA] Соси хуй [/STA]

- Красота в глазах смотрящего, детка, - вот так, просто, не скрывая привычной сальной ухмылочки, поиграть пальцами, до противного пошло, до смешного картинно. Скользко пошутить, задирая повыше рукава рубашки, чтобы не сползали, поправить пленку татуировки, которую вообще хотелось сорвать – неудобная, давит кожу, которая чешется, несколько раздражая. Выпитый виски немного кружил голову, хотя, казалось бы, выпил, как девчонка – два стакана, но ощущение, словно уже хорошо поддал – странно немного. А ему, вообще-то, алкоголь сегодня противопоказан, якобы чтобы краски не размывало, или что там ему талдычил Билл? Но кого это ебет? Перекинуться парочкой жестов с Карлом, эдакие условные знаки, мол, смотри, кого подцепил, удачи, бро, и увести Хельгу на танцпол, удивляясь собственной смелости – единственная задача на вечер. Хэй, а ты точно Сид Гифальди, мальчик с подростковой сыпью, грязной челкой и дурацкими ботиночками, скрипящими при ходьбе? Это точно та самая девочка, что раздавала тумаки, словно конфетки на детском празднике, улыбалась сейчас словно даже довольно, соглашаясь на сомнительную аферу с человеком, которого, возможно, и не желала вовсе видеть? Сид не знал, чем там руководствовалась Хельга, когда согласилась на его предложение. Он не знал, что произошло с ним самим, ведь Гифальди и правда предпочитал кругленьких телочек, у которых было за что ухватиться, а не таких, как Хельга – плоских, как доска для стирки, вредных и злобных. Но было что-то в этой валькирии, всегда было, выделяло из толпы таких манящих, вкусно пахнущих прелестниц в коротеньких юбочках.

Откровенно говоря, он давно жил по принципу «Carpe diem» - лови мгновенье, если проще, ухватываясь за любую идею, что только могла прийти в голову, реализовывая ее сразу же, не размениваясь на «подумать». Зачем, если с его стилем жизни он мог закончить в тюряге? Зачем, если молодость так коротка – обернись и не заметишь, как рассыпятся песочные часы собственной жизни. Удобный принцип, позволяющий оправдывать всю ту херню, которую Гифальди творил последний годы. Чтобы было, что запомнить. Чтобы было над чем поржать на нарах, в случае чего. Хочется жить – смейся, отличное правило, которое не позволяло скатиться в гребанную депрессию из-за проебанного времени.

Сегодня Сиду хотелось вывести Хельгу на танцпол, где ее обычно бледная кожа будет разукрашена яркими огнями разноцветных софитов. Где музыка, бьющая набатом в мозг во время работы, лишь заряжает адреналином кровь – заводит. Где безудержный ритм – единственное правило, константа, которому следуешь, отдаваясь без остатка. Они не пытаются влиться в толпу – они сами толпа, они музыка, басы которой отдают в сердце, в самой коже. Глаза Патаки сияют – почти как эти разноцветные крутящиеся лампочки, а может это они виноваты, Сиду плевать. Они скачут, дрыгают телами в унисон. Ее волосы, пахнущие табаком, хлещут ему по лицу, но Сидни плевать – он хватает Хельгу за талию и крутит на последних аккордах. Потому что мог. Потому что захотелось. Потому что он не слышит, как она смеется, но видит, и это напоминает ему о старых-добрых временах, когда она, еще в край озлобленная девчонка, улыбалась так же радостно, хватаясь замерзшими пальцами за его куртку.

Воспоминания накрывают, пока они пытаются отдышаться в ожидании новой песни, а диджей что-то балаболит у своей стойки в микрофон. Это была зима последнего класса, кажется. Этот дебильный Зимний бал на Рождество. Сид не собирался идти туда, смотреть на эти унылые, заебавшие рожи, да и не с кем было – Ронда его прокатила буквально за неделю, упорхнув под крылышко к Лоренцо. Скатертью дорога, как говорится, он никогда не цеплялся за ее красную юбку.  Он собирался прогуляться по вечернему заснеженному Хиллвуду, в одиночку поглощая пиво и слушая тяжелый рок в новых наушниках. Так себе план на вечер, но Гифальди такие устраивало – видеть радостные лица одноклассников, сосущихся по углам, не хотелось. У него самого самооценка была еще где-то в районе плинтуса: не было ни симметрии под губой, ни мышц, ни ахуенных татушек – только задохлое тело, да парочка пушинок над губой, вместо роскошных усов, и любой чужой успех только сильнее душил его тонкую шейку, как и отсутствие перспектив и каких-то конкретных планов на жизнь.

У Сида была бутылка пива, пепел от дешевых сигарет и заснеженный парк у озера, где в одиночестве сидела Патаки. Он не знал, какого хера она сидела там, почему не плясала со всеми на этом глупом балу, который еще за месяц обсуждали истерично их одноклассницы, подбирая фасоны платьев и всю вот эту женскую лабуду.  Гифальди помнил, что Хельга в тот вечер пила с ним пиво, обсуждала какие-то планы, заливала околофилософскую херню, которую ему уже и не вспомнить, а еще обиженно шмыгала носом, словно у нее случилось что-то такое, что ей нужно обсудить. Но Сид всегда был мудаком, а способность в эмоциональную поддержку у него и вовсе оставалась на уровне тумбочки, поэтому все, на что был тогда способен пьяный мозг Гифальди  - это включить на телефону песню из последнего фильма Гарри Поттера, которая еще была дико популярна, и заставить Хельгу покрутится с ним в забавном вальсе, больше похожем на переваливания пингвинов на льду. Они неловко цеплялись за куртки друг друга, хохотали, оступаясь, а потом Патаки чуть не врезала ему в нос, когда он назвал ее Гермионой. То был странный вечер для них обоих, который они вообще никогда не вспоминали, да и у самого Сида воспоминания смазались, словно стерлись. И чего, спрашивается, это вспомнилось так внезапно и не в тему? Таких моментов у них было слишком много, чтобы вот так накатывать - внезапно.

Хельга вырвала его из воспоминаний дружеским тычком в бок, и он встряхнулся, надеясь, что вредная девчонка не заметила минутной заминки, полной снега и звучащего с телефона “O Children”. Басы оглушают. Виски, кипящий в крови, возбуждает. Хельга, скачущая рядом, совсем не успокаивает. Капли пота на чужой шее, раскрасневшееся лицо, налипшие на кожу волосы – ни разу не сексуально. Сид не может оторваться. Это странно – повело. «Друзья» - шепчет мозг. «Нихуя» - говорит тело, когда к нему прижимаются не такие уж объемные бедра. Когда чужие руки оказываются на его плечах. Когда он сам позволяет себе полностью отдаваться происходящему – в ритм, двигается, почти пошло, дышит куда-то в ухо, и скачет, скачет, скачет. Глаза в глаза – смотрит. Губы в губы – дышит. Пальцами тонкую талию сжимает. На дрыгающиеся рядом чужие - Не- Хельгины - сиськи даже внимания не обращает.

Слишком тесно. Слишком в ритм. Слишком друг с другом. Неожиданно, не по плану даже, но Сиду не оторваться – хочется быть рядом. Бас за басом. Ловить смех в глазах. Проводить ладонями по изгибам. Вслед за ней наклоняться. Так странно.

Им надо перекурить – понимает Сид, когда Хельга прижимается слишком уж сильно. Им нужен свежий воздух, возможно, еще немного алкоголя. Им очень очень нужен тайм-аут, хотя, блять, ему нравилось это – когда вдвоем. Почему-то с Патаки это было… иначе.

Он обнял ее за шею, призывая остановиться, и прошептал в самое ухо, немного наклонившись, касаясь, почти интимно, губами мочки:

- Пойдем-ка перекурим, подруга, а то мы так помрем от таких шаманских плясок.

Иначе он не сдержится – Хельгу дико хотелось просто засосать.

[NIC] Sid Gifaldi [/NIC]
[AVA]https://funkyimg.com/i/2GU9b.png [/AVA]
[STA] Соси хуй [/STA]

Кто-то скажет: неправильно. Откровенно глупо. Так по-идиотски, совершенно детский поступок, недостойное взрослого человека поведение, отношение к себе и к миру. Будь добрее, пису пис, вот это все. Слушайте, - скажет Сид. Нахуй катитесь. Весь этот бар, лампочки разноцветные, жопы наряженные, батарея алкоголя за стойкой – вот это все, что окружало, что пахло так непередаваемо, слов не подобрать – его, Сида. Хиллвуд, гнилой, словно заколдованное яблочко, только от него не умираешь, не засыпаешь в стеклянном гробу, совсем нет. Хиллвуд отравляет кровь, уничтожает сознание. В Хиллвуд всегда возвращаешься. Яблочко не может укатиться от яблони, даже если оно уезжает в коробке на другой континент – место рождения не изменить. Отравленную кровь не выпустить из вен, прошлое не оставить за глухой стеной – прорвется. Сколько не отрицай. Сид вот научился жить с этим. Научился не рваться на волю, а организовал себе свободу там, где, казалось бы, может быть только затягивающая трясина. Пускай его «свободный полет» иллюзорен. Пускай он мог отхватить по первое число в любой момент. Пускай у него из друзей только старик-Гарольд, рыжий Карл и хлесткие воспоминания о жестких девчачьих руках – поебать. Он привык жить с этим, привык строить себя самостоятельно. Это как политика, гимн жизни, а о дерьме он подумает когда-нибудь потом. Определённо, не тогда, когда бедра Хельги Патаки, его вечной зазнобы, прижимаются так тесно, что дыхание перехватывает. Определенно не в тот момент, когда мокрая прядь волос прилипает к влажной шее, а он лишь усилием воли заставляет себя не коснуться этого места губами – проходили, знаем. Пускай музыка бьет в голове, пускай стучит о виски кровь, пускай алкоголь, разогревший тело, подсказывает, что он еще молод, он в том самом месте, где на роду написано творить глупости, пускай Сид – тот самый блядский хуй, готовый снять любую за пятиминутный перепих – Хельга все еще выше этого. Она все еще значит немного больше, чем простая девчонка, которая зацепила его своим взглядом, проходя мимо. С Хельгой они прошли через столь многое, что он до сих пор удивлялся, почему не сказал ей «спасибо». Его дрессировало гетто. Воспитывала характер школа с кучей гандонов вместо детей, которые только и мечтали, как унизить кого-то, кто выглядит внешне слабым и неловким. Хельга всегда была рядом. Хуесосила, если не справлялся, хохотала над ним издевательски. Первая протягивала ладонь, чтобы поднялся из грязи. «Вставай, лох, сколько можно?». Ухмылялась. Похлопывала по плечу.

Обнять руками. Прокрутить. Поймать за талию, пока она заливисто смеется, как тогда, в детстве, в редкие моменты откровенной радости. У Сида что-то екает в груди, но, блять, он лишь сглатывает, с силой прикрывает глаза. Только не с ней. Музыка бьет басами по ушам, пульс зашкаливает, а Хельга цепляется тонкими пальцами за предплечья, словно так и нужно. Словно там им самое место. Ебучий случай.

Бьет набатом поднадоевший за годы работы ритм, Хельга смотрит внимательно, глаза в глаза, и тут же продолжает подскакивать в такт, словно ее отпускает. Словно все мысли, которыми она накручивала себя до невменяемого состояния, разом отпустили. Словно здесь и сейчас нет ни Хельги Патаки, девчонки, навечно страдающей от алкоголизма матери, игнорирущего ее существования отца; словно не было и Сида Гифальди, маленького мальчика, агрессивного труса, который умел лишь красиво пиздеть, а на деле первым делал ноги. Не было двух запутавшихся почти-не-друзей, бывших одноклассников, отношения которых были на грани фола. Не было бывшей девушки Арнольдо. Не было бывшего парня Ронды. Были только они - двое и в унисон, была только музыка, кровью разлившаяся по венам, где-то за стойкой, радостно улыбаясь, был Карл - последний якорь его адекватности, за который он цеплялся лишь по старой памяти, да призрачному чувству чести.

Сид, этот самый Сид, который снимал девчонок одним только взглядом, шальной ухмылкой, поигрыванием тугих мышц под темной кожей, Боялся сорваться. Волком смотрел - он знал, что со стороны зрачки почти затопили радужку от этой естественной, почти голодной жажды, но лишь кусал губы с силой. Стой, пиздлявый брехун. Это - Хельга. Чувства к Хельге остыли, разлетелись осколками еще тогда, когда она, совсем девонка, светящаяся от счастья, начала ходить под ручку с Арнольдом. Ты сам сказал себе "хватит". Сам таскал ей сигареты после расставания - дружеский жест, не намекающий на что-то большее. Ты все это делал сам, никто не тянул тебя за твой брехливый нос. Отпустил, выпустил птичку на волю, так дай же ей успокоиться. Хельга, в отличие от остальных, всегда была сильной, она же валькирия, стальная. Через себя перешагивала. У нее нет пустых оправданий, красиво припрятанных в наглую лживую упаковку. Если Хельга все же вырывает - она всегда делает это с корнем. Просто, наверное, к нему, Сиду, и этой гребанной дыре в ее душе еще что-то осталось. Но он был поставить руку на отсечение, ту самую, которая в татухах, что после этих внеплановых выходных в родной дыре, Патаки окончательно перечеркнет главу, которая дилась слишком безрадостно.

Он выводит Хельгу на улицу, оглушенно хлопает глазами, пытаясь привыкнуть к тишине ночного города. Вслепую хлопает себя по карманам, ища сигареты, и понимает, что, кажется, оставил их в шкафчике. Впрочем, Патаки стреляет. Она всегда стреляла, да и вообще никогда не была жадной для друзей. Могла послать нахуй, да и делала это только так, но даже последную сигарету всегда давала. Классная она, эта ебанутая курица, с ударом, поставленным похлеще, чем у Гарольда. Сида накрывает, ебанная синусоида, ему же, сука, не пятнадцать!

- Хельга, чтобы пройти, как ты выразилась, нахуй, мне бы этот хуй найти сначала, а то Карл, кажется, страдает по любовнику и со мной зажечь отказывается, - Сид встряхивается, словно большой дворовый пес. Для него пикировки с Хельгой - нормально. Привычно курить с ней, а не обжиматься так тесно, что член готов встать, словно по команде "смирно". Гифальди всегда готов поучаствовать в эксперементах, продать наркоту, зажать круглую телочку в толкане их бара, но Хельга - это особый случай. У нее были стихи в потрепанной тетрадке. У него влажные трусы по утрам и дебильные сны, которые бывают только у школьников в период пубертата,  - сама знаешь, что этот гнилостный городишко всегда вставляет палки в колеса, охуела на меня спихивать?

Пепел с сигареты разлетается по ветру. Сид смотрит и не может насмотреться. Глаза в глаза. Кажется, у него дрожит рука. Поебать, верно? В голове отзвуками все еще музыка. Орет. Не та, которая в баре - нахуй ее. Та, которая была тем зимним вечером. Гарри Поттер херов. Гермиона недоделанная. Ебучий, все же, случай. Конечная остановка - вызывайте санитара, дальше поезд не идет. Пепел все еще летит.

Он не понял, кто начал это первым. Взлох - смотрит. Выдох - прижимается бедрами, пальцами цепляется за волосы на затылке, почти вырывает с корнем, но Сиду похуй, у Сида в руках - Хельга, вся. Он целует ее жадно - на губах привкус сигарет, алкоголя, и мороза. Крепко, кусая. Глубоко - почти пьет, нахуй это, разве так хоть с кем-то было? Животная ярость, прижать к себе до хруста в ребрах. Схватить ладонями за худые ляшки, чтобы запрыгнула к нему на бедра - еще теснее, это законно? Вызывайте 911, у Сида закоротило. Авария. Языком коснуться ранки на языке - блять, прикусил  - целовать на выдохе, со всей силы. Жадно. Дорвался. Стой, Сид, блять - это без шансов. Они оба поехавшие. Дно пробито, но ему насрать. Сжать ягодицы со всей силы пальцами, услышать неприкрытый стон - мало. Сиду мало. Легкие от нехватки воздуха разрывало. Он думает, что нельзя так. Думает, что Хельга достойна большего, чем пьяных поцелуев и страстных обжиманий в курилке у клуба. Думает, что их заметят. Думает не думая, потому что Хельга, эта привычная Хельга, страстная как кошка, изгибается, улыбается, тянется к нему вновь, мысли из башки улетают. Целовать. Крепко - в губы. Фатальное.

- У тебя, - он задыхается. Рваными слогами, мысли забывая - как можно от ее губ оторваться? - два варианта.

Он думает о том, что Хельге бы белые простыни. Большую кровать и гостиничный номер. Вино и тарелочку винограда в постель. Любовника побогаче. Того, кто не Сид Гифальди.

- Ко мне. Или мы сейчас идем в ближайший отель, иначе мои яйца взорвутся и я трахну тебя прямо здесь.

Сид не думает, что Хельга ему откажет - конечно же нет. В ее глазах он видел то, чего не мог дождаться годами: слишком яркое, разрывающее мозги к чертям желание.
Плевать. Он хотел ее здесь и сейчас. Детские вопросы о том, что они испоганили яркое и светлое, последнее, что у них осталось, будут решаться после.

[NIC] Sid Gifaldi [/NIC]
[AVA]https://funkyimg.com/i/2GU9b.png [/AVA]
[STA] Соси хуй [/STA]

Отредактировано Kate Bishop (2019-07-01 16:29:57)