Мир, кажется, медленно, но верно умирал. Точнее, находился в состоянии тотального уничтожения – семантика, впрочем, но крайне необходимая сейчас. Стычки вспыхивали то тут, то там, и Кейт только и успевала, что носиться по городу, а иногда за его пределами, утирая гарь с щек, врываясь в самую гущу событий с присущим ей самоубийством.  Наверное, стоило сидеть дома, трястись на диване, нервно обнимая собаку и надеясь, что обойдется. Дать возможность взрослым самостоятельно разбираться с ситуацией, Черным Орденом и всем присущим говном, которое шло, как говорится, в подарок. Бесконечные убийства, разрушение зданий, напряженные нервы всех Мстителей, мелкие ссоры между наставниками и их учениками – это было нормально, когда все внутренности сжаты в огромный тугой ком, застывший в горе, а в голове набатом било «защитить. Выжить». Если бы Бишоп сказала, что совсем не переживает, а относится к ужасу ситуации с присущим ей позитивом, то соврала бы. Нет, ей было страшно. Не за себя – она уже устала думать о себе, да и не стоило это того, особенно, когда уверен в собственных стрелах и умении защищаться, совсем нет. Друзей, которых у нее было много, хотелось защищать. Уберечь, завернуть в толстое пуховое одеяло, посадить под замок тех, кто не владел и толикой способностей и не мог за себя постоять. Но так не бывает. Совсем нет. Поэтому Кейт и решила для себя, что отсиживаться на месте ей не позволит совесть. Люди заслуживали, чтобы их защищали те, кто был на это способен. Чтобы почувствовать руку помощи на плече. А у нее, отчаянной до сражений, были ее семья – настоящая семья – в лице Клинта Бартона, стоящего позади каменной стеной, Баки и Наташи. У Кейт были поддерживающие смс от Джима, которого судьба закинула подальше от нее, и вот за него она переживала как, пожалуй, за никого. Радовалась только сухим «все ок, береги себя», стабильно приходящих вечером, как девчонки восхищаются букетиком цветов или шоколадкой от парня в конце тяжелого дня. У Кейт Бишоп вместо свиданий под луной гул земли, вопли машин, тела не успевших спастись и полупустой колчан стрел. У нее вместо романтики совместные миссии и искреннее «я тебе доверяю», что, наверное, в их жизни куда более значимо, чем «люблю». У нее вместо стабильности, постоянной работы и возвращения в уютное гнездышко лишь только миссии и очередные стычки, а Джима не было рядом, чтобы сказать, что он идиот, раз опять несется грудью на амбразуру. Ее топило нежностью и переживанием, и этот коктейль из эмоций, смешиваясь с адреналином и каким-то тотальным отчаяньем, вызванным тем, что она понимала, что никак не может спасти всех – сил не хватало, в конце концов, она не Тони, не Стив Роджерс, да даже не Нат, чтобы претендовать на большее – все это порождало какое-то мысленное сумасшествие, не имевшее выхода. С ней такое было впервые, пожалуй. Кейт не привыкла к тому, что сама погружается в какое-то около депрессивное состояние – так жил Клинт, и она учила его бороться с этим. Он научил ее держать лук и защищать себя. Он научил ее столь многим вещам, что проще сразу забить, чем перечислять. Она старалась отдавать. Быть рядом, когда ему тяжело. Вытаскивала из говна, в которую он превратил свою жизнь. Ругала за бесконечные бутылки пива крепким словцом, улыбалась как можно чаще. Чтобы чувствовал – рядом. Она, в конце концов, поклялась. Что не бросит, не оставит больше, что всегда будет рядом. Не сбежит никуда, в порыве бешенства и бессилия, как сделала не так уж и давно. Что будет взрослой. Хорошей наставницей, образцовой дочерью супергероя. Пускай и приемной. С гордостью несущей имя «Хоукай».

Кейт должна была держаться. Обязана. Ради Джимми, который не скрывал беспокойства, что с ним случалось редко. Сказывались, наверное, потери, которые он уже пережил. Ради Наташи, ласково обнимающей, улыбающейся ей по-доброму, попросившей сына ее защищать. Ради Бартона, которого она неприкрыто обожала и тайком называла «батькой», просто чтобы вслух произнести то, что она к нему ощущала. Поэтому она срывалась с ним везде, где только могла, да и почти была готова стащить у него очередную миссию, чтобы наставник, ставший ее самой близкой семьей, мог хотя бы поспать. Отдохнуть немного, дать зажить полученным ранам. Они ведь оба – если опустить различия в образе жизни – почти одинаковые. До защиты людей дорывающиеся. Моментами совсем безбашенные. Да, что уж скрывать, за собой не следящие. Для Хоукаев это нормально, правда. Чтобы с разбегу – в море. Чтобы не думая – стрелы пуская. Друг друга прикрывая. Сколько раз уже так влипали. Что один за другим бежал, опасностей не замечая.

Но Бартон разваливался. Кейт это видела. Не потому что старый – упаси боже кто-то, кроме нее, посмеет поставить ему в укор, что он уже не тот, что раньше. Дело было не в этом, совсем нет. Просто сколько раз она уже замечала, что он глыкает кофе прямо из кофейника, надеясь, что Кейт не заметит. Она замечала. Хмурилась, пока он не видит, а потом улыбалась, называла идиотом и предлагала обработать раны. А потом срывалась за ним, следом, чтобы не смел там самоубиваться, насмотревшись на остальных. Хватит. Они не одни. Они оба – Хоукаи. В их семье это что-то да значило.

Вот как сегодня. Пришельцев было много. Больше, чем обычно, наверное, больше, чем в прошлый раз, от которого у нее все еще холодило кончики пальцев, а желание позвонить Джиму вотпрямщас она сдерживала только огромным усилием воли. Кейт отстреливалась на бегу, иной раз и не глядя, ведомая лишь желанием защищать. В конце концов, крики людей не должны были раздаваться столь громко. У Клинта не должны не переставая ходить желваки от неприкрытого бешенства. Кажется, они оба дико устали.

- Я знаю, что опасен. Именно поэтому мы тут, верно? – Бишоп меняет стрелы, прицеливается и думает. Думает о том, как в их ситуации поступить лучше, чтобы потерь было меньше. Сегодня они были вдвоем, и если в обычной жизни два лучника хорошая комбинация, то сегодня им не хватало ударника. Кого-то, кто мог бы отвлекать, пока они оба анализировали, куда пустить стрелы было бы лучше. Не в задницы этим уродам, правда ведь?

Клинт говорит, а Кейт хмурится. Смотрит с высоты здания вниз. Она не прерывает его, совсем нет. Слишком хорошо понимает, чем обусловлены такие вопросы. В конце концов, они это уже проходили. Бартон всегда так: прячет голову в песок до тех пор, пока не наступают по-настоящему серьезные проблемы, но вот когда приходит время их решать -  он делает все, чтобы пострадать больше всего. Правда, сейчас он еще пытается подбирать слова. Обходить острые углы, видимо, помнит, чем закончился предыдущий их разговор. Кейт помнит тоже. Одинокую стрелу в центре мишени. Потерянные глаза наставника, когда она ушла, раздраженно хлопнув дверью. Их долгую беседу, когда он сорвался за ней в другой город, чтобы вернуть назад. Чтобы они снова были вместе. Она понимала, почему он хотел защитить ее сейчас. Правда, понимала. Бишоп многое для себя проанализировала, в том числе и характер Бартона, который был готов на все, чтобы защитить тех, кого он любит. Наверное, если потребуется, он бы и стрелы у нее отнял. Посадил под замок, как принцессу, огородив терновой стеной и драконом. Но она очень надеялась, что он так не поступит. В конце концов, она подозревала, что ее принц был схожего мнения и не поспешит спасать свою принцессу, чтобы дать ей возможность надирать инопланетные задницы. Только вот наставник и отец, что уж скрывать, он мог думать как хотел, а у нее уже давно было свое мнение, не рассчитал, что Бишоп была не лыком сшита. И если решала для себя что-то, то шла до конца. Даже если это значило вагон и маленькую тележку проблем. Даже если она могла умереть. Пускай. Ее миссия была в том, чтобы спасать, а не в том, чтобы тратить чужие деньги. В том, чтобы защищать тех, кого она любила. В том числе Бартона.

- Слушай, - она отступила от края высотки, убедившись, что новых поползновений на людей пока не ожидается и можно дать себе передышку, - мы же говорили на эту тему, правильно? Я ведь не пытаюсь... гаденыш.

Она краем глаза выхватила движение - "держать стрелы на пульсе!" - и выстрелила, тут же возвращаясь к разговору.

- Я закрываю глаза, что ты тайком от меня пьешь кофе в недопустимых количествах, не спишь и идешь убиваться. Потому что ты считаешь себя должным. Я тоже. Только не должной, а действительно хочу помогать, если могу. Ты меня обучил не для того, чтобы я кидала дротики в баре, соблазняя мужиков.

Кейт делает вид, что последняя фраза ее не задела. Делает вид, что понимает. Скрывает тот факт, что Бартон только что сравнил ее с дитем неразумным - она умела заканчивать фразы за него, ему даже не нужно было поднимать на нее свой виноватый взгляд.

- Мне двадцать два, Клинт, - мягко говорит Бишоп, - я не останусь в стороне, пока ты в самой гуще событий. Пока Нат, Баки, Джимми, Тони, Питер, да и все - защищают. Море меня ждет позже.

Клинт заслуживал того, чтобы она ему рассказала. Все, как на духу, не скрываясь. Почему взяла его имя, почему решила гордо нести это звание. Почему сейчас не отпускала, лишь заботилась грубовато, с дивана ночами мощным пинком сбрасывая, постоянно кофе отбирая, заказывая пиццу на двоих, наслаждаясь ссорами за выбор сериала. Как пришла вообще к тому, что стала лучницей. Он не знал, как она впервые взяла в руки лук, увидев его тогда, однажды, когда он ее спас. Бартон, наверное, и сам не помнил этот момент – сколько в его жизни было операций, в которых он вытаскивал гражданских. Они ведь даже не поговорили тогда, да и Кейт была намного младше, чем сейчас, изменилась, да и свое имя ему не говорила. Она помнила, как взяла в руки его стрелу, которую он запустил в того плохого парня, выкручивающего ее запястья, когда Бишоп забралась, куда не стоило, чтобы стать сопричастной к делам ее родного бати. Как ее удивило, что этот парень, обычный мужчина, казавшийся на фоне остальных Мстителей с суперспособностями или же обладающих миллионом долларов, сущим слабаком, умудрился спасти ее. Всего одной стрелой. Это выстрел, восхитительный и точный, она еще долгое время вспоминала во всех деталях. Как закатное солнце подсвечивало его со спины. Как он казался несокрушимым на той крыше, ухмыляясь залихватски, тетиву натягивая почти небрежно. Стреляя, словно выдыхая. Кейт подумалось тогда, что вот он, настоящий пример для подражания. Не то, что ее гребанный папаша, выбравший кривую дорожку ради собственного удовлетворения. Она решила, что теперь всегда будет опираться на него – Клинта Бартона. Соколиного глаза. Парня, который из человека по телеку в одночасье стал для нее ну буквально всем. Не только примером для подражания, нет. Тем, на кого она будет мысленно опираться каждый раз, когда судьба заведет ее не на ту дорожку. Выведет на темную сторону.

Бишоп долго шла к этому: к умению стрелять, драться. К тому, чтобы правильно держать лук, дышать при беге, не задыхаясь. Тренировалась постоянно, практически не давая себе выходных. Кейт думала, что это то большее, на что она способна. Что это будет правильно. Не так, как кровный отец, от которого она отреклась после того случая в детстве. Не как мать, которая, пускай и старалась, но делала немного, организовывая разные социальные мероприятия для женщин, пока не умерла. Кейт помнила, как ей самой было страшно в момент, когда на нее напал тот парень в Центральном парке, а она лишь только и могла, что глотать злые слезы и мечтать, что однажды она таким как он со всей силы наваляет. Что в ее жизни больше не будет истерик от бессилия. Психотерапевтов. Только лук, стрелы и вера в собственные силы. Когда-нибудь, когда она наберется смелости и отваги, обязательно наставнику об этом случае расскажет. И когда убедится, что он не пойдет убивать того самого парня, из-за которого его девочка пострадала, пускай он еще и знал ее в те годы.

Она, вообще, долго думала, что же ей хочется от мира – и это явно не стать популярной и известной за счет денег папаши, имени которого она уже давно даже вслух не называла. И, несмотря на то, что она уже долгое время видела настоящего, живого Бартона, так близко, руку протяни, пускай успела проститься с ним когда-то, решившись взять его имя, чтобы показать миру, что человек без суперспособностей, любой, кто только будет вкладываться в это дело со всей душой, сможет стать Мстителем. Буквально говоря – мир защищать. Она искренне желала стать той, кем Клинт Бартон сможет гордиться. Хотя, возможно, он итак. Сейчас, уже зная изнанку, обратную сторону самого любимого супергероя, Кейт не перестала им восхищаться. Грубила, конечно – ну а куда без этого, характер у нее всегда был скотский, да и обойдется наставник без покладистой девчонки в ученицах – но каждый раз, когда он брал в свои руки лук, Бишоп им восхищалась. И не была готова одного оставить – только не его. Он заслуживает большего, он должен думать лучше о себе. Она пыталась сделать его дни радостнее, разукрасить яркими красками. Кейт, как и сам Бартон с ней, пыталась, как умела, его защищать. Бишоп так стремилась стать лучше, круче, достойнее, сильнее, что иногда забывала, что у Клинта тоже есть свои слабости. И он не готов был размениваться родными людьми, предпочитая защищать их самостоятельно, обезопасив тех, кого заносил в разряд семьи. Кейт все понимала. Правда, понимала. Она знала, в чем причина такого поведения, ведь они сто раз уже все обсуждали.

Но сделать то, что он хотел от нее – сбежать, в безопасном месте, от инопланетян и Черного Ордена скрываясь, она ну никак не могла. Потому что это шло вразрез с тем, чему Бартон, пускай и неосознанно, научил ее сам. А учил он ее защищать. И для нее было важным защищать его в том числе. Она делала это, как умела, грубовато, конечно, воруя миссии, залезая следом в самое пекло, хватая за руку с криками, что без нее он никуда не пойдет. Для Кейт было важно донести, что она не просто девочка, пускай и его девочка, его Кейти - она не любила, когда он так называл, но, в отличие от кровного отца, который называл ее так снисходительно, его "Кейти" было полно любви, поэтому она прощала, да и ворчала больше для порядка - а такой же Мститель, пускай и Юный, как и он.

- Я не могу тебя бросить, Клинт, ну как ты не поймешь, - Бишоп нервно трет переносицу. Серьезные разговоры посреди перестрелки - это то, на что они были способны, конечно. Их фишка, Хоукаев, идиотов и сумасбродов, - ты же не залезешь на дно, если я тебя попрошу, нет, ты помчишься впереди планеты всей. С чего я должна тебя оставлять? Людей бросать, Клинт, ты сам учил меня этому. Мы смотаемся на море потом, давай? На пляж. Забьем на все, поедем на какой-нибудь Лазурный берег, выпьем коктейли, позагораем. Но сейчас не смей меня отталкивать и закапываться в одиночестве по уши, как ты обычно делаешь, потому что я не уйду, ясно, и буду рядом.

Кейт заводилась. Медленно, потому что сдерживала себя всеми силами, напоминая, что разговоры на повышенных тонах  у них приводят лишь к тому, что она уходит, хлопнув дверью, а сейчас так делать ну совсем нельзя. И она не собиралась ему позволять придумывать себе план, как запихать ученицу в сейф и не выпускать до конца всех разброк с Таносом и его подпевалами.

Что-то было не так. Неправильно. Словно бы не их – не они стояли тут, а отражение в кривом зеркале, повторяя ситуацию, которая случилась меньше полугода назад. Тогда тоже была ссора, только громче. Эмоциональнее. Как взрыв: удушающая тишина и разрушительное «бабам!», завершившееся захлопнутой дверью и лаем собаки. Смогли ведь в итоге, пускай не забыть, но перешагнуть, пойти дальше, не оглядываясь, и вот, снова. Карикатурно – гремят взрывы где-то далеко; сюрреалистично – стрелы у обоих начинают заканчиваться; неправильно – у Кейт и Клинта всегда было понимание, что за порогом их дома нет места непрофессионализму. Сейчас, когда Нью-Йорк, окутанный дымом и разрушениями, словно в какое-то извращенное одеяло, было даже не удивительно, что у Бартона началось. Должно было начаться, Бишоп не дура – знала его, словно себя саму. Для них это было правильно, логично и обдуманно, а как иначе защищать спину и подставлять для защиты свою? В жизни, той, что скрыта от остальных обычной дверью с железным номерком, которая начиналась в немного обшарпанной, но уже уютной квартире, пропахшей кофе и собачьим кормом, все было совсем по-другому.

Они притирались. Долго. Дольше, чем стоило бы двум взрослым людям, не связанным друг с другом никакими обязательствами. Достаточно для тех, кто пытался стать хоть какой-никакой, но семьей. Их семья, вот такая, неправильная, с кривыми швами, включала двух твердолобых лучников, приходящую тетушку-тире-только-шшшшш-свекровь, медвежонка-Баки и собаку. В их семье после каждой вылазки обязательно случались склоки, пускай из-за какой-то глупости, вроде не помытой чашки в мойке или еще какой ерунды – что-то вроде способа спустить пар, когда наступал откат после наплыва адреналина. В их семье редко бывало так, чтобы все было нормально, да и как это – нормально? Кейт, выросшая, по сути, в одиночестве, окруженная детективами и снующей туда-сюда нянькой, уж точно не могла этого знать. Клинт, наверное, тоже не понимал. Пытался – хотя она тоже пыталась – как мог. Бишоп все еще не была дурой, да и глупой тоже, научилась видеть чуть дальше брошенных в воздух слов.
Ей ведь тоже тяжело было. Пускай она этого и не признавала никогда, вот так, чтобы сходу довериться полностью – это было для нее что-то новое. Флер очарования, который наступил, стоило ей увидеть великолепного лучника в лучах закатного солнца, развеялся уже много лет назад, а Бишоп не обманывалась. Только ворчала, чисто для виду, заклеивая чужую рассеченную в драке бровь. Ворчала, заваривая привычный утренний кофе. Ворчала, поправляя плед глубокой ночью, чтобы старику не застудило ноги. Вот это все – забота о ком-то, искренняя, дочерняя, которая, наконец, нашла свой выход, будучи нерастраченной долгие годы, доверие безграничное, когда крикнет «лови» - а она поймает, скажет «вниз» - падает вниз, не раздумывая – для когда-то одиночки Кейт Бишоп тоже было не совсем понятно. Ей хотелось немного свободы. Признания себя равной. Хотелось, чтобы не отпускал и был рядом. Иррационально и неправильно. Какое-то детское поведение, несоответствующее ее возрасту, но Кейт не могла иначе. Не умела, наверное.  Хотелось, чтобы Клинт это понял. Сам, вот как-то. Прочувствовал, что ли. Он ведь ее наставник. Семья. Старший.

На крыше высотки свистел ветер – волосы мешались и лезли в лицо, а она, как назло, не захватила резинку с собой. Кажется, даже пахло гарью – обоняние плохо работало из-за разбитого накануне носа. Где-то заунывно умирал Нью-Йорк. Нападал Черный Орден. Кейт Бишоп было все равно.

- Слушай, - положить руку на заднюю сторону чужой шеи, почти приобнимая, касаясь подушечками пальцев ворота его формы кажется правильным. Ей немного спокойнее, когда такие вещи осязаемы, а куда-то в районе большого пальца натужно бьется пульс. Посмотреть в глаза, задрав голову – он выше, больше, словно может закрыть собой, хотя, казалось бы, атлетичный, - посмотри мне в глаза. Вот посмотри.

У него щетина трехдневная. Гарь на щеке – Кейт недовольно стерла ее свободной рукой, закинув лук на крепление – и взгляд побитой собаки. Ей хочется забрать его домой, почему-то, хотя буквально минуту назад она думала лишь о том, как спасать жизни, прикрывая Бартону спину. Хочется возмущенно пищать на разбросанные по полу пустые банки пива. Хочется завалиться на диван с двумя коробками пиццы, включить «Спасатели Малибу», чтобы совместно угорать над туалетными шутками. Она знает, что этого не будет.

Ни сегодня.

Ни завтра.

Этого не будет до тех пор, пока они оба не поймут, что их Земля в безопасности.

- Ты успеваешь. Всегда успеваешь, окей. И я успеваю. Мы оба друг друга подхватываем, ясно? Ты дал мне шанс носить имя Хоукая, дал мне семью, и я не собираюсь ее терять. Ты меня, я тебя, все понял, старик?

Наверное, ей стоило просто на него покричать. Как обычно – хлопая дверью. Но почему-то сейчас, когда не было понятно, смогут ли они выжить, как она пообещала, так, прижавшись лбом к чужому подбородку, просто потому что выше она не доставала, казалось правильным.