17.02.2013
Мой апокалипсис по пятам, по следам, горячим флёром в самую спину; мой апокалипсис рвет вены, грызёт суставы, взрывает сухожилия, ломает кости; холодный непальский снег тает в ладонях, оставляя багряные всполохи по кромке кипящей в пятерне жижи: таблеток в нагрудном кармане изношенной курки хватит на пару дней бессмысленных созерцания в стратосферу, ноосфера скалится и ржёт мне в лицо кривыми линиями из-за лесов, гор, валунов, ветром, поземкой, изморосью по глазам, обваливая белки ледяной галькой, пригоршнями летящей сверху. Три, два, один - время утекает талой водой со склона воющей вершины; красная кожа немеет, лишая меня ощущения холода, тело бросает в жар, лёгкие сжимаются в сбитые кулаки, мой хрип перемежается с волчьим хором, волчий хор - со звенящей тишиной семитысячника, вены стонут, вымаливая у рефлексов Жару: тяни, сука, руку в свой ебучий карман, доставай, блядь, колеса, не дай мне умереть, не дай мне сгинуть в этой безымянной безлюдной дыре, сукин ты сын.
"Нет"
Я был ладным героем, вздумавшим нагнуть мир, поставить его в красивую позу, порвать когтями кружева, я сорил своим временем, раскатывал самого себя в многочасовые марафоны на равные жирные треки, резал вены кредиткой вдоль от локтей до пальцев, пускал фиолетовые сопли на шелковые сорочки, смеялся кайотом в лица зеркалам. Я был слаб, меня съели гребанные таблетки из рук ебанувшихся в край полубогов, заебавшихся сидеть на кокаиновых калифорнийских облаках: пришел муссон, омыл с меня плешивую выцветшую шкуру, облизал до самых позвонков, уволок за шкирдон в обетованный Эдем, расположившийся случайным образом на паре острых коленок Мадонны, к которым я был преданно готов припадать каждый круг часовой по циферблату; моя славная девка с глазами утонувшего дельфина, моя ледяная пустыня, в которой я был готов гореть до агонической асфиксии. Но не сгорел.
"Ты - это я, только запрятанная в уязвленное блондинистое тельце, стальной хребет, твой рационализм, маленькая льдинка, зажатая между указательным и средним."
"Переживу". Так и быть.
Выбор - та ещё роскошь, знаешь ли ты, а ты знаешь: собрать слюни рукавом, влезть в старые джинсы, забыть про завтраки-обеды-прелюдии, дарующие несравненное ощущение безысходности бытия. Рискнуть, точно в старые - добрые, никому ничего пространно не объясняв.
Способности, заботливо вшитые мне Клодин в застенках корпорации Эссекса (ей бы, бляди, только и ставить опыты на больших когтистых лабораторных крысах) доканали мою без того не самую светлую голову к хренам собачьим, прозак тут был не товарищ, ни он, ни виски, ни даже мет не приносили должного успокоения, какое на время давал аналог Жары, всученный мне ссученными эскулапами Эссекса. Я снова влип по самые свои волчьи уши в эту хуйню, от которой только оправился мой многострадальный организм.
Донна, прости, милая.
Став неуправляемым парабеллумом без прицелов, способным превратить в решето окружающих одним неловким бесконтрольным приступом ярости, я предпочел умереть, больше не тратя последние дни истерзанного новым видом Жары организма на бесконечные объяснения, попытки пережить вместе, попытки топить друг друга в сраном тракторном сортире, наступая друг другу на головы, а потом бесконечно справляться и спасать. Я придумал кое-что получше. Я, наконец, осознал, как, зачем и почему свои проблемы решал Логан именно так. Итак, я просто ушел, разыграв напоследок увертюру хоть куда: смерть, скорая, звонок на мобильный Донне от Ренко, джет, горсть колес, Непал.
"Когда решите умереть, приезжайте сюда, здесь лучшие виды и почти нет людей."
[AVA]https://i.pinimg.com/736x/78/67/12/786712087374d7be92874be01723b3fe--stephen-james-james-darcy.jpg[/AVA]

14.02.2013
Подсобное помещение душегубки: что-то новенькое в попытке изжить свой волчий дух на этой бренной планете; знатно копчёные работяги в ржавых комбинезонах поверх прокуренных затертых футболок с истлевшими принтами, треснувшими мордами, как земля под ногами в Оклахоме; и я среди бычков, тычков, затрещин, сколов фаянса, среди рваного дымного облака, пепельной пыльцы; набираю полную грудь воздуха до отрыжки зажравшегося сытой жизнью реднека - ммм, в этом предсмертном анклаве пасет китайской быстрой едой, паленой шерстью, мускусом и химикатами - есть места и поприличнее, меня в тех местах давно не водится.
Бешеный волк на транквилизаторах вместо любого случайного приема пищи - чертовски незавидный влюбленный сожитель, которого едва ли остановит пуля в лоб; притормозит, чтобы ослепленная жалостью девочка в роскошной соломенной шляпе с красным шелковым бантом преклонила подле свои дорогие острые коленки, отдающие золотом калифорнийского солнца, преклонила и умерла, истекая перламутром крови на голубой кафель: купай, куколка, в своих искристых купажах дрянных кайотов, пусть догрызают твои жемчужные кости в палящем зените города Облажавшихся Ангелов - всех, как один.
- You think you've lost your love, - подпираю покоцанной спиной грязный кафель уборной крематория, я внезапно жив, номинально цел, почти ощущаю себя в добром здравии, смиренно ожидаю, пока сотрудники оформят нужные мне бумажки: хриплю избитый мотив, много курю неопознанные сраные сигареты, табак из которых истоптан толстыми ниггерами с мексиканских фабрик. - Well, I saw her yesterday-yi-yay...
Я так до конца и не понял, кого изломали ебучие негры с табачных мануфактур: мой волчий хребет по холодному полу, сухой лист вакштафа в труху, всех нахер смешать до единой консистенции, забив на вкусовые акценты. Ёб твою мать, Донна, куда ты влезла, растленная мною на аналое гребанная монашка. Я был весьма за, однако, не смел и предполагать, в какие сраные дебри меня заведет эта сладкоголосая гарпия.
- Yes, she loves you, - моя сраная жажда обладания рано или поздно вышла бы мне боком, так отчего не сегодня, ага. Скидываю пепел наполовину бесцельно прогоревшей сигареты в свою погребальную урну, я скурил уже две с половиной пачки, но все ещё не удовлетворен. Хотя, казалось бы, чего ещё желать в эпицентре жизни в обнимку с ручной блондинкой, так славно урчащей на самое ухо бессонными душными ночами: не твоя вина, куколка, не твоя. - And you know you should be glad.
Три пачки Мальборо, два смачных плевка, три бумажные выписки - вот твоя семейная жизнь, твой домик в пригороде,  синий минивэн, пара счастливых спиногрызов-погодок и муж - нормальный чувак, получи под роспись, Донна Кил.
You know it's up to you
I think it's only fair
Pride can hurt you too
Apologize to her.
13.02.2013
- Завязывай с этой дрянью, - кидаю на стол пригоршню знакомых таблеток, таблетки скачут, точно шары из китайского бильярда, попадают в утренний омлет, бекон и в кофе с обезжиренным молоком. - Решила сдохнуть - встань и выйди в окно.
И как в slo-mo Жара призывно отскакивает от краев тарелок, падает со стола на пол, будто стекляшки из разбитого об асфальт калейдоскопа. Что-то внутри натягивается в струну, через миг звонко обрываясь со звуком бьющейся об кафель кухни кружки. В кармане моих домашних штанов лежит тугой пакетик с Жарой второго поколения; завязывай ты с этой дрянью, Донна.
Прямо сейчас мы помочь не можем, честно говоря.
Но запись на приём открыта со второго января.
Ритм и темп большого города для психики вреден.
Будем лечить расстройство центральной нервной системы, baby.

Я определенно ощущаю некое беспокойство, смятение, если угодно: руки в кулаки до треска, пока железные когти не разрывают кожу; snikt. Я стою в паре сотен метров под сенью балок, креплений, разводных механизмов, я - тень, призрак сына Логана, теперь являющийся по истошному зову девочек, что себя из рук вон дерьмово вели.
Занимательный тандем, знаешь ли.
Донна сама на раз сойдёт за фантома из чьих-то девиаций: героиновый шик, щедро присыпанный калифорнийским глянцевым флёром; сумасшедшая девка с безумной улыбкой, располагающей к себе маргиналов, ублюдков, рецидивистов - всех тех, кого по инструкции надлежало бы пугать.
Я ее теперь сторожу, ловя извращённый кайф от созерцания пьянящих конвульсий интоксицированной феи из третьесортной сказки шизофреника эпохи Черной Смерти: мой марципановый пир во время Чумы.
- Ты поймёшь меня, - глажу раскрытой ладонью заиндевевший каменный бок быка, словно успокаиваю ретивого зверя: на работе есть Курт, он уже третий уикэнд пытается позвать тебя на ужин, но все никак не справится со своим фатальным смущением, пригласила бы сама, сводила его в индейский ресторан в Вествуде - там чудная кухня и ладный контингент.
Блеснуть адамантием в темноте, оставив пару отметин в бетоне опор; Росомаха так делал от недостатка речевых оборотов. Snikt - нахер, snikt - всё, стремная идея разводить романтичные прощания, не мой конек; я добавляю в воздух примесь расслабленности, удовлетворения, удовольствия, всего того, что гарантированно доведет Кил до дома. Своего или чьего-то ещё.
"Не скучай"
"Перестарался, что ли"
"Живая и славно".
Я сдерживался, чтобы не изнасиловать её, она — чтобы не разрыдаться. Между нами, как говорится, зарождалась любовь.
- Не стоит, - рукой вниз по ее спине, запоминая каждый оттенок и полутон запаха волос, кожи, секретов, всего, что удастся раз за разом воспроизвести в памяти. Я все ещё слепо надеюсь на благополучный исход, не смотря на неутешительную логику и дряной событийный ряд. Сопричастность порождает надежду, вот я уже не отбитый наглухо люпин, а знатная карикатура на человека: ба, вы только взгляните, каков момент. - У меня есть пара дел в центре. Вечером в планах кое-что интересное, думаю, ты будешь в восторге.
Оскал, спрятанный интригующей улыбкой понадежнее, обезоруживая, лишая возможности сориентироваться, сгруппироваться; передумать нельзя умереть.
- Будь на связи, - пятерню в пшеничный загривок, дружеский поцелуй в лоб, агрессивный - в угол девичьего рта, ещё один, самый интимный - в лепесток ушной раковины, едва прикусив мочку.
Жара ещё валяется по кафелю, когда я надеваю косуху, шнурую ботинки, когда в последний раз украдкой смотрю через зеркало на Донну, занятую входящим сообщением в своём телефоне: затишье перед ураганом, эвакуация только для избранных, в числе которых нет ни меня, ни тебя, увы.
Уходя я думаю, пустит ли Донна таблетки в дело, думаю, есть ли теперь резон об этом переживать, и если нет никакого смысла в дальнейшей заботе, почему я жалею, что не унес колеса с собой. Думаю, что апартаменты оплачены до следующего года, и Кил сможет жить там, если захочет (квартира отличная, кстати). Думаю ещё о какой-то ненужной хуйне, смотрю на прохожих, точно впервые увидел разношёрстную местную толпу, заливпаю на неоновых вывесках: все открывается мне сызнова, будто я здесь в первый и последний раз.
È questo il fiore del partigiano,
o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao!
È questo il fiore del partigiano
morto per la libertà!