У Хэ Тяня есть всё: деньги, уважение, внешность, ум, красивая жизнь. И в тоже время у него нет ровным счётом ничего. Возможно, это такая закономерность: вот тебе, мой дорогой, всё, о чём мечтают люди, но взамен я заберу у тебя тепло материнских объятий, заберу у тебя саму мысль, что семья - это что-то хорошее. Взамен я отберу у тебя ощущение, что людей нельзя купить. Отберу у тебя даже уверенность, что ты в самом деле чертовски хорош, нет, даже не так, пусть у тебя останется чувство превосходства над другими - так веселее, но бок о бок с ним всегда будет идти сжирающая тебя по миллиметру изнутри пустота, которую тебе никогда не заполнить ни деньгами, ни лживыми отношениям, ни даже какими-то громкими поступками - она с тобой навсегда. И всё это достанется тебе просто так. И плевать, что ты не просил. Плевать, что ты может быть предпочёл что-то другое. Это волнует только тебя, так что заткнись и молча довольствуйся тем, что тебе дано.
У Хэ ощущение, что его где-то знатно наебали. Ну, знаете, все вокруг бредят роскошным домом, личной квартирой, отданной уехавшим, чёрт его знает куда, дядюшкой, хотя Хэ готов дать руку на отсечение, что квартиру прикупил отец, для которого даже мысль, что сын будет тусоваться в каком-то клоповнике был неприемлемой. Его ровесники буквально живут мыслями о самостоятельной жизни, которую бы спонсировали предки, чтобы жить уже наконец-то на всю катушку без ограничений и дурацких правил. А Хэ от своей свободы как-то ровно. Ему так сложно найти хоть что-то, что могло бы зацепить, ну или кого-то. Все эти случайные лица, стайка смотрящих ему в рот девиц - всё не то. Не то и не так. Ему кажется, что его лишили чего-то важного. Как в той сказке про Кая и Герду. Он, конечно же, был Каем. А вот доброй девочки, что неслась бы сквозь метели и невзгоды спасти его от самого себя не завезли. Расстроен ли он этим фактом? Навряд ли. Но это всё же повод задуматься.

Впрочем, он старался не думать. Жил как на автопилоте, красиво улыбаясь, радуя учителей своей успеваемостью и всё смотрел по сторонам, молчаливо выискивая в кого бы вцепиться хваткой бульдога и уже не отпускать - это желание сугубо иррациональное и никогда не выставлялось как смысл жизни. Два странных идиота, вдруг ставших его частой компанией - случайность. Но ему нравится. За годы так называемой хорошей и сытой жизни Хэ научился видеть, кто смотрит в его кошелёк, а кто мимо. Этим клоунам было, в общем-то, насрать, где он, что он, а главное в их глазах не читалось ни тупого восхищения, причиной которого был исключительно напускной блеск красивой фигурки с его именем, ни желания поиметь с него хоть что-то. Вместо это они обоюдно как-то невзначай развлекали друг друга жёсткими порой шутками, тупыми, в общем-то, поступками, игрой в мяч не на жизнь, а насмерть - этого было более чем достаточно, чтобы не чувствовать себя пустышкой.
Хэ, в общем-то, никогда и не страдал от звёздной болезни. Да, он всегда знал, что если он вдруг захочет, то получит всё что угодно, а то, до чего не сможет дотянуться сам, получит, если подберёт правильные слова и вступит в переговоры с отцом. Он всегда знал, что если ему понадобится, он подгребёт под себя любого. Он правда мог. В нём от золотого мальчика только лоск и деньги, которые он никогда не считал. Его брат не воспитывал как принца. Если пораскинуть мозгами, то странного, дикого какого-то благородства в нём больше, чем в тех, кто кичился своими маленькими подвигами.
Если назвал кого-то своим - защищай.
Если обещал что-то - сделай.
Если тебя зовут Хэ Тянем - соответствуй, сукин ты сын.
И он соответствовал.

Всю жизнь только и делал, что соответствовал, ювелирно уворачиваясь от семьи, но никогда не забывая чей он сын, чей брат и что не за горами вступление в семейный бизнес, мало похожий на содержание милой пекарни. Это было очень просто. Никаких взысканий - он примерный сын и очень умный молодой человек, который не должен разочаровывать отца. Никаких левых подработок, позорящих их - тебе не для того выделяются деньги, да и зачем зря напрягаться, если есть возможность получить всё, что нужно и даже то, что не особо хочется? Никаких попыток пойти по кривой дорожке - Хэ всегда знал, что брат приглядывает за ним и за подобные фортели ему отвечать перед ним, а это даже звучало как плохая идея, да и в чём кайф? Хэ всё это не интересно. У него ведь и так всё есть, так зачем лезть туда, куда не просят, когда внутри ничего не горит? Ради сомнительного опыта? Смешно.
Гораздо проще соответствовать, чтобы иметь возможность показать характер там и тогда, когда ему это в самом деле будет нужно. Именно поэтому он живёт отдельно, пусть и не без надоевшего чувства пустоты внутри, впрочем от него он бы не смог сбежать и в огромном доме, полном охраны и прислуги. Именно поэтому он всегда уверен в том, что если нужно будет, он защитит себя, этих придурков, которые запали в душу, и вот того странного рыжего парня, который готовил как бог, а быковал как бессмертный. Вот и всё. Холодный расчёт. Хэ в самом деле очень сообразительный молодой человек.

В доме его всегда было тихо и одиноко - это плата за независимость, впрочем в своей семье он чувствовал себя иначе только когда-то очень давно в детстве, надёжно прикрытый братом, но это было давно и не в счёт - сейчас всё равно не так. Тем более, что сейчас в его доме бывает на удивление тепло, но только когда приходит рычащий на любой его даже самый невинный вопрос малыш Мо.
Хэ не испытывал чувства вины за то, как он заманил того к себе в своё настоящее без прикрас и блеска. Математика простая: Мо нужны деньги, а Хэ зачем-то нужен Мо и его непривычная живость. Он так и не сформулировал для себя, почему докопался до пацана, которому и так несладко жилось - сперва вроде было просто забавно, так, под руку попался, а потом всё как-то пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в чужой ворот, не разжимались. Впрочем, это ложь. Нехорошо врать себе, Хэ - с этим отлично справляются другие.

Рыжий пацан зацепил свое неуёмной дерзостью и нежеланием стелиться. Засел где-то между печенью и лёгкими своими резкими ответами, за которые огребал нещадно - Хэ не простой смертный, которому можно хамить как в последний раз. Засел внутри и всё продолжал рыпаться, отрицая, что встрял. Тяню было интересно. Правда интересно, как долго жертве его безмерного любопытства ещё будет хватать упрямства орать на него, рваться на свободу и всё равно возвращаться, пусть и под конвоем. Впрочем, покорности Хэ не нужно. У него всё просто. Есть его люди, а есть все прочие. За своих можно влезть в круг, криво ухмыляясь и идя с пустыми руками против психа с ножом - брат отлично научил его нести ответственность. Ради этого рыжего не особо благодарного, к сожалению, уебка можно даже пережить встречу с отцом.
У Хэ есть парочка вопросов к себе. И ещё миллион к рыжему засранцу, так красиво опрокидывающему любую его попытку перестать быть мудаком классическим. Впрочем, его воля. Хэ несложно тащить его куда-то силой - это что-то вроде приручения, но не пряником, а исключительно кнутом, деньгами и собственный железным и непоколебимым "я так хочу".
Ему хочется, чтобы Мо перестал смотреть исподлобья.
Ему хочется, чтобы Мо перестал скалиться в ответ.
Ему хочется протягивать раскрытую ладонь и не чувствовать чужих зубов, вгрызающихся в плоть.
А значит так будет.

Хэ Тянь, кажется, не слабо так встрял со своим казалось бы исключительно научным интересом по началу. Влип. И понял это, когда вломился в дом Мо и просто рухнул в его постель, сгребя его в свои объятия. Ведь не домой поехал, туда где пусто. К Мо. К его уставшей матери, к его смешной растерянности и неумению бросить в парадной даже надоевшего уебка в лице Хэ, вопреки всем его агрессивным попыткам показать, что никто ему не всрался - ему, мол, не до них, очень занят, перезвоните позже. Себе бы не врал. Поехал туда по возвращению, где ему нестрашно засыпать. Смешно? Не слишком. Но зато очень глупо.
Привязанности - глупость. Ведь его щенка всегда может придушить кто-то кто сильнее. Или уже не может?
Хэ криво усмехается и подталкивает Мо в спину, игнорируя его недовольство. В раменную он хочет.

- Если бы могли пойти в раменную - мы  бы пошли туда. Чем ты недоволен? Урчание твоего желудка слышно за километр. Я угощаю,- Хэ нехорошо щурится, всем своим видом давая понять, что он так хочет, а значит так будет. Вот только.. Вот только с Мо что-то не так. Хэ смотрит в его лицо, слушает его вполуха и отчётливо понимает, что тот нервничает не как обычно. Малыш Мо он ведь не девица, чтобы ломаться. Он гораздо хуже - шипит вечно, рычит и всё пытается скрыть, что внутри что-то надломалось, что внутри что-то пошло по пизде. Но Хэ не понимает что.
Ему хочется и колется. У него глаза горят от мысли, что скорлупу можно вскрыть, а тело рыжего препарировать, но может быть пора остановиться? Мо выглядит откровенно плохо, Хэ отмахивается от вездесущего персонала, переступая так, чтобы оказаться перед лицом своей жертвы и смотрит цепко. Внимательно. В нём сочувствия и сопереживания ни на йоту - не научен. Есть только "хочу" и "надо". Но вообще то срать он хотел на еду в этом пафосном ресторане - он хотел невзначай накормить этого талантливого повара без достойной его способностей кухни вкусными блюдами, в которых скрыты сотни ароматов и тонкостей. Но какой в этом смысл, если тот зелёный, как трава и даже, кажется, трясётся?
Никакого удовольствия.

Что же ты скрываешь, малыш Мо? О чём опять пытаешься молчать? Хэ ведь всё видит. Хэ чует страх. Хэ может на глаз определить в скольких местах сломан человек перед ним. Мо - один сплошной перелом и никогда не заживающие раны. И Хэ совсем не хочет, чтобы тот сломался окончательно - ему не нравятся сломанные игрушки. Он бывает удивительно жесток. Бьёт больно. Бьёт так, чтобы сразу забыл все свои "отъебись от меня,  уебок" - Хэ добрым словом обвораживать не научен. Всё, что он умеет - давить и делать то, что нужно, когда начинаются какие-то проблемы. Себя не жалко. Перед глазами несчастный щенок в пене бурной реки и спина брата. Хэ давно не хнычет, когда ему страшно. И никогда не отступает. Но сейчас сомневается.
И всё же тянет Мо к столу, садится сам, а затем наблюдает со сложным лицом, как его собственность сбегает с праздника. Собственность с характером. Недовольно сообщает миру, что Мо - неблагодарный уебок и идёт следом, потому что он в ответе за тех, кого пусть пока и не приручил, но своим уже считал, чтобы сам Рыжик на этот счёт не думал - Хэ чужие заёбы не беспокоят, своих хватает.

- Да что с тобой, блять, не так?

С Мо вообще всё не так. Ладно он не принимает ни доброе слово, ни сэндвичи. Ладно, его клинит от попыток облапать его, обнять, оказаться ближе, чем позволяет пацанский кодекс. Но ресторан то чем не угодил? У Хэ в голове ещё много ругательств, но он смотрит на Мо и молчит.
Что за демоны поселились в твоей голове, малыш Мо? Чего ты так боишься?

[nic]Хэ Тянь[/nic]
[sta]заткнись и радуйся[/sta]
[ava]http://s7.uploads.ru/CVFBm.jpg[/ava]

Отредактировано James Rogers (2019-07-02 22:40:34)

У Хэ по жизни всё просто. Хочешь - сделай всё, чтобы получить желаемое, ведь главное это желание, а ресурсы найдутся, как и рычаги давления - это всё не проблемы, всего лишь расходы. У него по жизни всё чётко: своих защищай, рискуя собой, на чужих не обращай внимание. У него даже будущее предопределено - не нужно думать, не нужно мучиться, метаясь от одной мечте к другой, нервно перебирая варианты - мечтать приказа не давали, довольствуйся малым, скалься из своего угла, но громко не тявкай, а то поводок натянется и станет больно. Просто нужно прожить те годы, что не глядя отданы ему в его руки, а там дальше уже другие проблемы. Там дальше всего один путь - стать жёстче, стать серьёзнее и может быть злее, стать тем, кто мог бы стоять рядом со своим братом, зная, что не хуже. Но это потом. С потом всё ясно и думать об этом нет ни причин, ни желания. А сейчас. С сейчас всё же вдруг стало не так просто и Хэ это даже нравится - ему просто по вкусу, когда не просто. Сейчас во всей этой простоте его жития-бытия, как в сетях, запуталась парочка переменных. Два придурка, так и норовящих найти себе проблем. Этот мутный Цзянь И с его сомнительным предком и охраной в лице, даже подумать смешно, брата Хэ. Его дружочек на вид самый адекватный - понятный по крайней мере, от такого не приходится ждать никакого экстраординарного дерьма, которое придётся расхлёбывать. И малыш Мо, как же без него? Последнее время без него вообще никак. И от этого даже как-то не по себе. Хэ Тянь как-то отвык переживать за других, ему больше к лицу думать только себе, но не получается. Не получается, просыпаясь в холодном поту, различая среди тишины шум бурного потока, не подумать, а как там его глупый злобный дворовый пёс. Жив ли? В порядке ли? И от мысли, что нет, ведь всякое случается - Хэ в этом эксперт, не по себе. Чёрт возьми, ему не всё равно, что с этим уебком. И поэтому он давит. Окружает собой, не оставляя и шанса на побег. Пишет надоедливые смски, звонит среди ночи, с глупой улыбкой слушая как с той стороны исходится на гавно его рыжий дружок. Ходит рядом, сужая круги. Касается, проверяя, что не галлюцинация, даёт дурацкие поручения, просто чтобы знать, где Мо, что Мо. Следит за ним, появляется из-за угла. Ласково зовёт злющей дворнягой, отмазываясь от компании девчонок - ну а что, похож. Машет перед носом нужными ему деньгами, совершенно не считая его продажным - ему ведь не жалко денег, у него их до хуя и больше. Мо нужнее. В его альтруизме немало садизма. Но кто идеален, а? Впрочем, если бы не дерьмо характер Хэ мог бы претендовать на это звание. Но характер у него всё равно дерьмо и менять он это не собирался, так что не в этой жизни. Се ля ви.

Вот и сейчас Хэ давил. Он по другому не умел, только вот так нахрапом, не давая и минуты на отдышаться. Кружил рядом, тянул за собой, смотрел мрачно, бил, если кто-то забывался. В его мире всё в порядке. В его мире всё по плану. А Мо, кажется, был не рад. Но это его проблемы, ясно? Хэ ведь хочет помочь. По-своему. Раз уж ему почему-то не всё равно, то почему нет? Вот тебе денег, уебок. В смысле не возьмёшь?! Хорошо. Тогда готовь. Будь моей личной домохозякой, а я буду тебе за это платить - в мире Хэ это честные отношения. Правильные. Он других не знает. Отношения, в которых никто никому ничего не должен, отношения, в которых не замешаны дурацкие хрустящие бумажки для него не существуют. Ему вот так отец рассказывает про свою любовь - он учится у старших, хороший мальчик Хэ. Если  бы Мо не выёбывался, то уже не знал бы нужды. Но он выёбывался. И, наверное, только поэтому Хэ не потерял по первости интереса, а сейчас вот вообще сомневался, что сможет не думать о рыжем засранце в принципе, не искать его глазами, не проверять жив ли. Вот так, чтобы раз и как отрезало. Смешно. У кровати тех, кто просто шавка, которая забавно прыгает вокруг, Хэ не сидит ночами. Не говорит это своё "беги - я  разберусь". Тянь ради тех, на кого ему насрать и шагу лишнего не ступит. Мо - это другое.
Эта чёртова гора, вечно орущая, чтоб он уёбывал, сидит где-то между печёное и лёгкими, а Хэ и не пытается его оттуда вырезать - зачем? Ему, кажется, нравится. Так и живут.

- Придумай что-нибудь новенькое,- оскорбления не задевают, Мо может лучше. За выкрутасы круче этих он огребает. Сейчас Хэ не бьёт его, наоборот подхватывает, тянет вверх, видя, что передавил и недовольно хмурится - ему не нравится, когда его собственность выглядит так дерьмово. Это весело танцевать по его болевым, указывать на место, смотреть сверху-вниз так, чтобы не рыпался, но хорошего понемногу. Никогда он не пытался довести его до истерики - Хэ, конечно, мудак, но не настолько же. А сегодня вот облажался. Не учёл каких-то тайн своей псины - заебал он, если честно, своей тонкой душевной организацией. И молчит ведь, мразь. И сейчас молчит. Только шипит и что-то требует. Хэ хочется врезать ему с колена в живот, чтоб не бесил, но вместо этого он говорит не ему в кои-то веки, а себе: стоять-бояться. Странные ощущения. Ему не нравится. - Уговорил, малыш. Не злись. Вставай, вот так. Это просто.

Хэ умеет быть обходительным, но для него это всего лишь очередная маска. Черта парня, который соответствует. С Мо он ведёт себя так, как нравится ему, а не кому-то ещё. И как же до одури непривычно подставлять плечо, ронять на себя груз чужого тела. Ему плевать, что того только что выворачивало всей его желчью наружу - то, что внутри, вот это всё неприглядное, все эти его внутренние кровотечения, все страхи - это всё тоже принадлежит Хэ. Он весь его. Без остатка. Брезгливости по отношению к Мо - глупость. Будет нужда, красавчик Хэ ещё и слюни ему подотрёт, но пока не надо. Вместо этого он просто взваливает свою бледную девицу на себя, достаёт телефон, вызывая убер, и, склонив голову, мажет по чужому бритому виску, цепляется взглядом за проколотые уши, чувствуя весомый такой укол ревности - других он просто не ощущает, тихо говоря то, что Мо всё никак не может запомнить.

- Я рядом.

Так близко, что может разглядеть покрасневшие глаза. Так близко, что чувствует терпкий запах пота после работы, может рассмотреть во всех подробностях короткий рыжий ёжик. Он рядом. Защитит, спасёт, вытащит из очередной кучи дерьма, облюбованный идиотом, не умеющим вовремя заткнуться. Мо сильный - Хэ это нравится. Но он всё равно сильнее. Все его страхи, все его слабости аккуратно спрятаны в шкатулке, а замочек от неё заперт на несуществующий ключ. Мо другой и это хорошо, когда-нибудь он заговорит, сдасться под давлением и тогда Тянь будет всецело обладать. В этом его навязчивый благодетель не сомневается. Хэ давно не хнычащий мальчишка. Хэ вывезет любое дерьмо, как своё так и вообще-то чужое, со своей фирменной усмешкой. И ему совсем несложно усадить своего пугливого щеночка в такси, дотащив до того практически безвольно повисшее в его руках тело - столько доверия и всё ему, и сесть рядом, смерив недовольным взглядом вякнувшего что-то нелицеприятное таксиста. За салон он переживает, уебок. У Хэ хватит денег чтобы выкупить тачку сноба, но он не произносит этого вслух, только смотрит тяжело, пресекая никому ненужные разговоры, да подтягивает к себе поближе рыжего и укладывает чужую буйную голову на своё плечо, нет-нет, но проверяя как он там.
Хуево.
И, кажется, виноват Хэ.
Хотя если подумать, то вины Мо не меньше - говорил бы через рот в чём, блять, проблема, не блевал бы перед дорогущим рестораном. Так сложно что ли?
Хэ знает, что сложно, но злится всё равно. Просовывает руку под чужой поясницей - так разнервничался, что отключился, какая прелесть - и держит крепко, чтобы не трясло. Ведь Хэ не всё равно.

- Эй, спящая красавица, пора просыпаться.

Хэ всё своё тащил в свою пещеру. Хэ не был идиотом и знал, что Мо снова заистерит и попытается сбежать, но попытка не пытка ведь, да? Рано или поздно привыкнет. Перестанет жрать протянутую ладонь. Перестанет проверять, где же тут границы дозволенного. Хэ в этом уверен, но знает, что ещё не время. Поэтому пока он просто улыбается криво и жадно следит за тем, как приходит в себя Мо, на удивление нежно растормошённый им же.
Приехали. Станция берлога великого и ужасного Хэ Тяня.
Твой ход, малыш Мо.

[ava]http://s7.uploads.ru/CVFBm.jpg[/ava]
[nic]Хэ Тянь[/nic]
[sta]заткнись и радуйся[/sta]

Хэ не умеет играть честно. Не умеет во все эти сложносочинённые отношения между людьми. Так получилось, он в целом не виноват. Самый главный человек в его жизни - ебучий старший брат, от которого у нормальных людей мороз по коже. Его отец живёт в другой стране и плевать хотел на своих сыновей, на младшего так точно - от него только и требовалось, что быть сильным, достойным своей фамилии и готовым к некоторому дерьму, которого избежать ему никто не даст, ну и, конечно, тявкать не слишком громко. Его воспитывали, показывая всё не совершеннство мира, в котором ему предстоит жить во все красе, одновременно уберегая от всего и жестоко поступая с неокрепшим ещё разумом ребёнка, которому сложно понять, как это быть ебучим столпом мироздания, который и не отвернётся, и не бросит, и не побоится сунуться в бурлящий поток за тем, кто дорог. Его воспитывали сильным. Его тренировали, чтобы он мог дать отпор. В его голову вбивали, что быть неидеальным у него права нет. Слово "невозможно" для него существовать не должно. В результате в его мире эквивалент любви - мятые бумажки. В его мире, если ты чего-то хочешь, то ты либо получаешь это, либо пиздец тебе, сопляк. Его мир в огне, если честно. В руинах и полон дерьма. И он этим ни с кем делится не собирался, хватит и того, что все знают, что он богатенький мудак, что совершенно не мешало глупо хихикающим девицам собираться вокруг него стойкой, заглядывая в глаза и, если честно, немало этим раздражания. Достаточно с него и того, что учителя за спиной обсуждают почему же никогда не видели его отца, а только брата. Это уже гораздо больше, чем Хэ хотел бы, чтобы о нём знали - Хэ был бы не прочь быть человеком без истории, пока есть такая возможность.

Вот только от Мо он ждёт другого. Ему хочется вскрыть его ебучий кокон и посмотреть на нутро, просто потому что он его уже заклеймил своим, а значит по-другому быть и не могло. Ему хочется всецело обладать от и до. Знать все страхи, знать обо всех мечтах. И при этом ему даже в голову не приходит рассказать что-то про себя, показать то, что внутри него догорает, да даже то, что в целости и сохранности никогда не было предъявлено Мо как доказательство того, что всё взаправду, это, блять, не шутка и даже не какая-то хитровыебанная издёвка. В нём нет и навряд ли появится желание показать рыжему засранцу ни шикарный дом, в котором мог бы жить, ни в чём кроме обычного человеческого внимания, не нуждаясь, ни всего того, что глубоко запрятано в нём самом - у идеального Хэ Тяня нет проблем, идеальному сыну и младшему брату нет нужды кичиться тем, что принадлежит не ему. В нём на самом деле клокотало желание защитить и помочь, чего Мо, судя по всему, боялся как огня, но в тоже время ему не хватало ни терпения, ни такта позволить своему питомцу дойти  до чего-то более вразумительно чем "отъебись от меня, уебок" самостоятельно. Ему нужно здесь и сейчас. И всё, что он делал, чтобы его гора не сломалась и не рухнула после очередного землетрясения, устроенного Тянем, так это иногда отпускал поводок, позволяя выебнуться, чтобы не грустил, и сбежать. Всё равно Хэ знал, где искать.

- Не злись, малыш Мо. Потом сходим в раменную,- Хэ машет рукой беглецу, улыбается криво и закуривает, мрачно размышляя, что же с парнем не так. Почему вечно пытается зарываться и выёбываться, даже зная, что будет больно? Почему вечно бежит, зная, что всё равно догонят? Необучаемый? Да нет. На кретина не похож, разве что на бессмертного. Хэ тихо хмыкает, затягивается и выдыхает. Завтра он снова будет рядом, чтобы Мо на этот счёт не думал, как бы быстро не бежал прочь и как бы громко не орал, чтоб богатенький мудак пиздовал на все четыре стороны, просто его мнение не учитывается, так заведено в мире Хэ. Завтра он снова будет издевательски прощупывать дозволенные границы, выводить из себя, касаться и требовать внимания к себе, просто потому что может. Но всё это завтра. Сегодня он даже не будет писать - хуй разберёшься ещё почему Мо переклинило, пусть выдохнет. Хотя нет. Напишет, чтобы уточнить дошёл ли до дома, а то с этого станется не дойти, конечно же, повысив градус волнений с той стороны баррикад - он по другому просто не умел. Но позже. Всё позже.
Хэ щелчком вышвыривает окурок в урну, смотрит задумчиво в ту сторону, куда смылась его домработница, и уходит в свою одинокую и неприветливую обитель, чтобы, минуя кухню, рухнуть на вечно смятую постель.
Когда здесь нет Мо, он в принципе больше ничего и не делает в своём "доме". Только спит. Плохо спит, то и дело просыпаясь от неприятных сновидений. Но всё же спит.

///

Цзянь ему нравится. Ну как нравится, просто у них схожее представление о смешном. Том самом, что выглядит как обряды каких-то извращенцев. А ещё у этого парня нюх на всякое дерьмо, в которое тот ещё к тому же зачем-то лез, но с другой стороны он уже раз помог Мо и это было очень своевременно, так что может быть это и плюсы. Хэ вот дерьмо не любит, хоть и может закатав рукава залезть в него по локоть, чтобы вытащить оттуда тех, за кого нёс свой крест, сам  же себе его и вырубив, но раз уж как-то сблизился с этими двумя неразлучными пирожками, которых очень хочется запереть в кладовке и не выпускать, пока в конце концов уже не потрахаются, то проще перемещаться с ними - так быстрее можно вмешаться и всех спасти. Супергерой из него так себе, но урок от старшего брата выучен на отлично. Хэ вообще умный парень, сообразительный и обучаемый, так что проблем по жизни не должно быть. В теории. На практике он с сомнением смотрит на своих, даже вслух произнести тошно, друзей и тащится в какой-то особенный магазинчик, чтобы посмотреть на какой-то сюрприз, который его обязательно порадует, если верить Цзяню, правда верить ему это дело такое.
На самом деле Хэ банально интересно, что в мире Цзяня его должно порадовать.
В общем, Цзянь - сообразительный парень. И красиво сдал ему Мо с потрохами.

- Малыш Мо, я что мало тебе плачу? - Хэ мило улыбается проходящим мимо и краснеющим от его улыбки девицам, и весь обращается к Гуаню, изучая его взглядом и может быть даже мысленно раздевая веселья ради - от таких взглядов тот улетает на Марс на раз-два-три и становится легкой добычей. Нет, он догадывался, что тот подрабатывает где-то ещё - его желание заработать денег у Хэ сомнений не вызывало, разве что заставляло покрепче стиснуть челюсти, чтобы не вломить за неуступчивость и неготовность вступить в переговоры именно с ним. Он ведь мог ему помочь. Но нет. Гордый, блять, дохуя. Хэ улыбается. Хэ всегда улыбается Мо, но глаза вот врать не научились. И в глазах легко читалось его недовольство. А он не любил быть недовольным. Ему вроде как положено получать от жизни всё и чувствовать себя королем мира. Ну и где? Ну и какого хера, Мо, а? - Мог бы и поделиться. Не чужие же друг другу люди, разве нет?

Хэ отстраняется от прилавка, на который успел облокотиться, чтобы пропустить к кассе и рыжему засранцу, кажется, всё ещё отрицающему, что бежать смысла нет, всё тех же девчонок, интересующих его не больше, чем чистота пола в магазинчике, каким-то чудом не изменившись в лице слушает их взволнованное щебетание о забытых деньгах, думает, что это будет длится вечность и, даже не задумываясь, протягивает свой смартфон, чтобы заплатить - Мо точно противиться не будет, ему нравилось делать то, что по его мнению вредило Хэ - это было даже мило.

- Я заплачу, хорошего дня.

Проводив взглядом мешающих ему приручать и надламывать Мо школьниц, Хэ тихо хмыкает. Вот было бы так просто всегда. Хотя, наверное, тогда ему было бы не так интересно? Или может быть дело не в том, что у Гуаня целый ворох ебучих тайн и триггеров, плюсом к которым идёт абсолютное отрицание даже мысли, что Тянь не по приколу терпит его выебоны? Может быть дело в нём? Хотя какая разница. У Хэ есть план. У Мо нет шансов съебаться.

- Я тут подумал. Хочу сходить с тобой в океанариум. Сейчас. Собирайся.

У Хэ взгляд мафиози, который сломает Мо ноги, если тот опять начнёт выёбываться. А ещё у него в голове красивая картинка из детства, где они стоят на фоне неестественно голубого аквариума выше их на пару метров. Он не романтик, но кое-что знает про красивую жизнь и приятные воспоминанния. И да, это в самом деле попытка перестать ассоциироваться в голове Мо с чем-то сугубо плохим. Ну да, он не умеет быть мягким. Ну да, он не видит причин нянчиться с Мо. Да, ему нравится злить его и выводить из себя, ему в самом деле доставляет прощупывать границы, сдвигать их, давить, сминать любое сопротивление. А ещё у него целый ворох фотографий малыша Мо - тот, конечно, не в курсе, ему такое знать ни к чему - опять будет орать и пытаться съебаться в закат. А Хэ догонять не любит. Тянь грешным делом думает, что может быть можно как-то иначе получить то, что ему нужно? Не ломая? Не вынуждая сдаться с боем или без на выбор жертвы?
Да нет. Глупости. Разве бывает по другому?

[nic]Хэ Тянь[/nic]
[ava]http://s7.uploads.ru/CVFBm.jpg[/ava]
[sta]заткнись и радуйся[/sta]

Если честно, то Хэ недоволен. Недоволен поведением малыша Мо, конечно же. Его в самом деле раздражает чужое ослиное упрямство и нежелание признать уже в конце концов, что Тянь не по приколу вокруг него круги наворачиваает. Его во истину бесит чужое неумение распознать сигналы, а главное умение вовремя прогнуться. Да-да, под его хотелки прогнуться. Дело ведь вот как обстоит: Хэ уже всё решил. За них обоих решил и просто-напросто давал Мо плясать в сторонке на горячих углях под присмотром, пока кому-нибудь из них не надоест. И смотрел давно уже ни разу неоднозначно, лез в чужое личное пространство, уже давно успев разуться и уютно устроиться на гостевом диване, осознанно, выжидая, когда уже перестанет вздрагивать от чересчур интимных касаний, и вообще не давал смыться с горизонта методично и запланировано. Это сперва было просто весело, интересно, если хотите, проверять отчего Мо психанёт так, что пойдёт ва-банк и рискнёт всерьёз отказать и не отступать от своего "нет", даже вопреки сильному удару, который последует тут же. Хэ ведь ненавидит скуку, как и одиночество - это две вещи, которые с ним шли плечом к плечу по жизни и пугали его до усрачки. И в этой их эпопеи по дрессировке злобного рыжего пса сперва основным мотивом было как раз нежелание надоедливого мажора, как слишком очевидно транслирует Гуань Шань выражением своего лица, стоит ему заговорить, скучать и оставаться одному. Но это сперва. Сейчас уже не так. Сейчас речь шла о желании полностью завладеть, обладать всецело, предъявить свои права, убрать все лишние руки, стереть чужие отпечатки, уберечь от дерьма вокруг, не дать подохнуть в подворотне или от неслучайно брошенной банки в голову. Хэ Тянь сам себе признаться не боялся, что увяз, не стеснялся и того, что ему в самом деле рыжий ободранец не безразличен - он просто не афишировал этого словами, ограничиваясь жестами, жестокой порой заботой и своим вечным присутствием неподалёку. Но вот все эти стоп-сигналы и ебучие пацанские мотивчики в чужой голове ему мешали. Бесили. Деньги не берёт - оскорбляется. По рукам бьёт, требуя убрать их - боится. На попытки предъявить права - морозиться. Хэ не понимает. Не понимает почему жертва его внимания реагирует вот так, а не иначе. Почему всё пытается сбежать, вешаясь на туго натянутом поводке. Почему всё скалится в ответ и пытается руку откусить. Почему так боится рассказать хоть что-то, приоткрыть хотя бы окошко своей крепости сотканой из каких-то ебучих и дремучих страхов, что уж там про дверь говорить. И тот факт, что он всё не может пробиться через чужой кокон к нежному нутру, которое ему в самом деле хочется попробовать на зуб и вовсе не для того, чтобы ранить и бросить подыхать от боли - бесит.
Если честно, Хэ большую часть времени, что они находятся рядом, в бешенстве. Слышит отказ - сцепляет зубы покрепче, чтобы не пробить лбом, ломая нос и поучая, что так с ним говорить не стоит. Получает по рукам, когда тянет их куда не следует - улыбается недобро, но спускает на тормозах, пусть и показывая, где место своей нервной злобной зазнобе. Смотрит в удаляющуюся спину - испепеляет взглядом и сцепляет кулаки, отрезвляя себя болью от впившихся ногтей в ладони, и тут же тянется за сигаретой. Он ведь не терпила какой-то, чтобы ему от ворот поворот давать - он бы прочитал категоричное "нет" и может быть даже отступил, но Мо на его вкус сам не знал чего хочет, а чего боится, то ближе подходит, то отпрыгивает, скалясь. А Тянь не железный. Не зайка безобидная. Неужто Мо не понимает, что капкан давно захлопнулся? Неужто в самом деле не осознает, что Хэ из тех, кто получает то, что хочет? Он сам же держит его за золотого мальчика, у которого есть все игрушки, что ему хочется. Так почему всё не может уяснить, что он тоже будет в его руках? Так или иначе. Рано или поздно.
Зачем пытается раззадорить злобного волка, будучи даже не красной шапочкой, а так, крестьянкой из бедной деревни без щита и меча?
Хэ не понимает.
И бесится.
Вот прямо сейчас выходит из себя, хоть и улыбается.

- А ты чего такой храбрый, малыш Мо? Ударился головой и потерял остатки чувства самосохранения? Стой здесь, сейчас вернусь,- Хэ к откровенному хамству, конечно, привык, но это вовсе не значит, что его всё устраивает. Не будь у него сейчас дел поважнее - устроил бы акт перевоспитания, но, к счастью Гуаня он пока занят. Спешит на всех порах вглубь магазинчика в поисках хозяйки, улыбаясь настолько обворожительно, что в пору записываться в ряды бойскаутов и продавать тысячами коробки с печеньем. У Хэ проблем с договориться не было и, скорее всего, никогда не будет. Он чертовски красив, отвратительно вежлив и очень обходителен, если ему что-то нужно. Сейчас ему нужен был малыш Мо в его цепких лапах и убедить его начальницу отпустить рыжего засранца пораньше - дело чести. Хэ совсем не влом пообещать (а главное выполнить обещание) прийти завтра с ним вместе и помочь, устроив рекламную акцию - тётушка не дура, понимает, что красивый мальчик на входе вроде Тяня - это залог потока милых и глупых школьниц, несущих ей свои деньги. Да и Тянь не лыком шит, врёт как в последний раз, очень нужно, никак нельзя отложить, всего полчаса работы, неужели не простите, завтра отработает. Пять минут и его милая неприступная гора в полном дерьме, читай в его руках. Осталось взять его за шкирку и отволочь в океанариум, желательно по пути не придушив. Последнее - самое сложное на самом деле. - Я договорился, пошли. Фартук можешь оставить - тебе к лицу.

Хэ считает  себя правым. Мо что сказал? Он на работе и его не отпустят, верно? Он разве сказал, что не хочет? Или что не пойдёт? Хэ подобного не услышал, да и, если честно, даже произнеси подобное Гуань, он бы проигнорировал. Поэтому сейчас, чувствуя себя в своё праве, дёрнул за руку рыжего мудака из-за прилавка, увлекая за собой на выход и в сторону метро, не собираясь давать тому свободу и шанса на побег. Ну уж хрен. Раз не хочет по-хорошему, то пусть будет вот так. Тянь не гордый. И даже не обидчивый. Если подумать, то он по-упрямее Мо будет, по крайней мере точно более целеустремлённый - у него выбора просто нет. И времени мало. Закончится школа, начнётся взрослая жизнь и не будет у него права делать всё, что он захочет. Может быть ему дадут время на закончить университет, учтя его интеллектуальный способности, но Хэ сомневается, поэтому никогда не тормозит и берёт любые барьеры, а те, что не может перепрыгнуть, пробивает лбом. У него в запасе пара лет, за спиной внимательный взгляд старшего брата, за границей отец, который позволяет ему выделываться, пока он слишком молод для его дел. У Хэ нет времени на расшаркивания, да и желания особо нет выжидать пока загорится зелёный сигнал в голове у запавшего ему в душу рыжего дерзкого засранца. Поэтому он прёт по улице на крейсерской скорости, буквально вцепившись в Мо и игнорируя его недовольство.
Он хочет в океанариум с Мо, значит, они туда попадут.

////

- Выходи через две станции. Я догоню,- Хэ, наклонившись к самому уху Мо, отлично зная, что тот подобное не выносит, отдаёт чёткий и понятный приказ, скромно надеясь, что Гуаню хватит мозгов не пытаться сбежать - он ведь его всё равно найдёт и накажет за подобные выебоны. Он бы на самом деле с удовольствием не оставлял его одного, якобы вынужденно находясь в толпе ближе, чем того требует какие-то глупые нормы этикета, и не устраивал проверку на вшивость в успехе которой сам не был уверен, но вот беда, в этом вагоне оказалась воришка. Очень глупая воришка, решившая, что телефон мажора - отличная нажива, от него же не убудет, верно? Вот только у Тяня иное мнение на этот счёт - он на самом деле очень бережно относится к своим игрушкам, бережёт их, не позволяет другим сбежать, и поэтому он выскакивает на пару станций раньше, чудом избежав встречи с закрывающимися дверьми, устремляясь следом за девчонкой, ставшей последней каплей в его чаше терпения. Жаль только, что девочек он не трогает - джентльмен, да и руки марать не хочется. А вот телефон вернуть хочется - там фотки Мо. И их нет на облаке - слишком большая потеря.

////

Хэ умел быть тихим и незаметным. Вот и сейчас вынырнул из-за плеча Мо как чёрт из табакерки, немного удивлённый тем фактом, что тот не сбежал, кажется, у него на фоне этого даже настроение улучшилось. Добрался сюда Хэ без особых проблем, как и вернул своё имущество - малышка испугалась его и отдала всё добровольно без лишней драмы, но это уже неважно. Гораздо важнее, что его рыжая агрессивная пассия, не признающая себя таковой, не попытался его кинуть. Разве это не прекрасно? Глядя сейчас на его рыжую шевелюру Хэ почти поверил, что ломать не придётся - стена за стеной падали под его напором. Работы ещё много, но прогресс ведь есть, верно? Правда всё равно ни хуя непонятно, что там за тараканы в чужой голове и как с ними бороться, но это сейчас неважно.
Наверное.

- Прости, что оставил тебя одного, пришлось возвращать своё имущество, там очень важная и ценная для меня информация, не мог пожертвовать ей в фонд малоимущих, - Хэ помахал своим смартфоном перед лицом рыжика, улыбаясь на этот раз не злобно и даже без угрозы - вполне искренне, как будто невзначай показывая ему не чёрный экран, а открытую галерею, где любой идиот смог бы распознать самого Гуаня на фотках. Он, конечно, в очередной раз бил по плохо защищённым местам, вполне справедливо ожидая бурной реакции, но в глубине души считал, что это тоже способ сказать, что он вообще-то дорожит этим придурком. И не только им, но и его фотками, правда, того, наверное, опять удар хватит и он начнёт орать, но Тянь спешит перебить поток его ругани. - Ну, что пойдём.

Это не вопрос - факт, балом правит вовсе не Гуань, а ведь мог бы иногда получать бразды правления, если бы не играл то в недотрогу, то в сильного и независимого. Вот только Хэ дёргает ручку, а дверь не открывается. Кажется, с таким тихим звоном рушатся воздушные замки. Наскоро прикинув сколько будет стоить арендовать океанариум для них двоих, Тянь отказывается от этой идеи, как от идиотской, напоминая себе, что романтик из него так себе. Да и вот же голубой фон за ними, даже с рыбками, пусть и нарисованными. Ведь можно обойтись и малыми жертвами, верно?

- Жаль,- он в самом деле расстроен, пусть и не показывает это слишком явно - не ему страдать из-за закрытого океанариума и не сбывшейся мечты, в принципе у Мо и так достаточно поводов для злорадства, но сперва его мучитель хочет получить желаемое. - Давай сфоткаемся на этом фоне? Как будто мы были в океанариуме.

Хэ не умеют просить, впрочем, как и проигрывать. Двигается быстро и уверенно, оказываясь рядом с Гуанем и приобнимая его за плечо, вытягивая смартфон в свободной руке, чтобы сделать селфи. Он знает, что рыжий засранец снова начнёт артачится, но ведь он попросил, верно? Ему что, сложно? Хэ смотрит в экран на них двоих и думает, что смотрятся они своеобразно, но ему нравится. Думает о том, что если бы кто-то не был упёртым уёбком, ему бы не приходилось мстительно фоткать исподтишка. Как и думает о том, что, кажется, не смотря на всё дерьмо вокруг, он всё-таки счастлив что ли. Может быть не как в сказках, но хоть на пять из десяти. Вот здесь и сейчас. Когда стоит не один и пытается сделать официальную совместную фотку, а не играть в не слишком то скрытного сталкера.

[nic]Хэ Тянь[/nic]
[ava]http://s7.uploads.ru/CVFBm.jpg[/ava]
[sta]заткнись и радуйся[/sta]

"Я и не мечтаю всё больше и больше тебе нравиться."
Эта фраза - ложь.

Время - бессердечная сука, практически единственная сила которой Хэ не мог ничего противопоставить. Как бы он не был силён. Как бы он не был хорош. Как бы он не старался. Время всегда играло против него и всегда он ему проигрывал, отставая на поворотах. Так было всегда. С самого детства. Никакой жалости. Никаких попыток подзадорить игрой в поддавки. Хэ всегда проигрывал. Мысль о собственном бессилии душила его по ночам, неприятно давила на грудину днём, горло саднило как от едкого дыма от осознания, что время ускользает, проваливаясь сквозь крепко сомкнутые пальцы, и даже кости как будто ломались с неприятным хрустом. Год прошёл - сломана ключица, мешая бить на опережение. Ещё год - перебита лодыжка, мешая бежать прочь так быстро, как он мог, вынуждая ковылять, спотыкаясь и нервно оглядываться назад. Ещё год - челюсть сводит при попытке сказать то, что крутится в голове. Выпуск - выстрел навылет сквозь лёгкое. Дышать слишком больно.
Чтобы Хэ не делал - он всегда проигрывал.

Он знал, ещё в начальных классах знал, что его выдуманные песочные часы неумолимо ссыпают своё содержимое из верхней половины в нижнюю, а безумный часовщик, держащий их в руках улыбается своей мерзкой беззубой улыбкой. Там впереди, в будущем, всё уже предопределено. Всё расставлено по полочкам. Каждый шаг продуман за него. И у него нет выбора. Выбор - выдумка маркетологов. Его не существует, если ты Хэ Тянь. И он жил день за два. Не привязывался, зная, что там, потом, будет больно. Делал то, что нужно, чтобы цепь не натягивалась слишком сильно, душа, но не более того. Искал лекарство от порядком осточертевшего чувства одиночества. Раскидывался чужими  деньгами, улыбаясь тонкими губами и смотря на мир вокруг так, как будто он ему опротивел. И может быть остался бы цел, если бы не увлёкся малышом Мо. Может быть. Но думать об этом он не хотел, поэтому и не думал.

Жил здесь и сейчас, защищая самую ценную свою находку с остервенением цепного пса. Воспитывал, рычал, цеплял за живое, искал подступы, карабкаясь без страховки вверх, стирая пальцы в кровь о камни. Дошёл, добрался, добился. Приручил. А может быть ему так только казалось. И даже пытался вступить в переговоры со своим главным врагом - временем. Но всё тщетно. Неумолимая тварь. Плевать хотела на его хотелки. И, если честно, то Хэ сдался. Ну вот так взял, сложил оружие, продолжая свою немую борьбу с отцом, умело обходя острые углы со старшим братом, играя в эту их семейную дипломатию, принимая неизбежное за аксиому, а сам сдался и всё, что происходило после - это один сплошной немой бессильный крик о помощи, распознать который навряд ли смог бы хоть кто-то. Ведь на лице его неизменная улыбка. В глазах не меньше спеси и уверенности в том, что король тут он. Жесты всё те же. Он вообще как будто не изменился. Внутри просто что-то с треском надломилось, отпуская, позволяя назваться слугой Мо, чтобы подпустить ближе. Внутри абсолютная немая пустота, требующая себя заполнить, а как - думай сам. И он отлично играл свою роль богатенького мудливого мажора. С отличием. И в тоже время с рвением утопленника цеплялся пальцами изо всех сил за Мо, с упрямством возводимого на эшафот еретика, искренне верящего в то, чего быть не может, стену между тем, что будет дальше, и этим рыжим пацаном, запавшим ему в душу, поселившимся где-то в районе сердца. Тем самым, от которого и не ждал услышать слов любви - ему и не надо, в самом деле ни к чему. Что он, что Мо - два больных на голову ублюдка. Два злобных цепных пса, делящих мир на своих и чужих, не дающие и шанса чужим подойти на расстояние выстрела, жрущие своих не хуже чужих, но не позволяющие травмировать их окружающему миру. И всё, что ему нужно было - стать своим.

И он вроде бы был. Ловил эти огрызки чужой заботы  жадно, как человек в пустыне ловил бы ртом дождевые капли. Требовал, вытряхивал их из Мо, у которого на лбу бегущей строкой было выбито "мы оба знаем, что всё это дорога вникуда", изредка меняясь на "да пошёл ты, мудак". Это никогда не было похоже на здоровые отношения. С чего бы? Хэ привык обладать, с каким-то странным удовлетворением позволяя Гуаню отбегать, прежде чем дёрнуть поводок и показать, что это так не работает. Мо не желал подчиняться, не сдавая позиций больше, чем того позволяли его гордость и какие-то сомнительные внутренние установки, но всё равно прогибался, позволяя всему этому продолжаться. Никто из них на самом деле толком не понимал, что ему нужно от другого, чего хочет он сам, но наручники на запястья уже были успешно накинуты и больно врезались в кожу, стоило сделать лишний шаг в сторону. И всё, что между ними, всегда было зло, порой жестоко, но, по крайней мере, искренне. И Хэ заботился, как умел, неловко, пугающе, жёстко, чересчур ультимативно. Оберегал, как умел, отчаянно не понимая, чем плохи деньги в его руках и к чему эта игра в сильного и независимого, злясь от того, что его отталкивают. И всегда, всегда старался быть рядом, нарушая чужие границы, протягивая руки, хватаясь, касаясь, навязывая своё присутствие, приучая к себе, толком не понимая: это надуманная им нужда быть вот так близко или он влип по самое не балуй, да сам не заметил.

Да ему по большому счёту было без разницы - так получилось. Просто с Мо ему было хорошо, не так страшно, не так одиноко, не так темно. Просто не так как было после смерти матери. Просто именно им он хотел обладать всецело, знать всех его тараканов лично, здороваться с ними за руку, запускать свои когти в чужое мягкое нутро, не раня, но заставляя почувствовать, насколько они близки. Он вообще никогда не умел быть аккуратным или нежным. И не пытался даже. Бил сильно, бил больно. Вдавливал в матрас. Зажимал в углу. Остервенело оставлял свои метки, сообщая всему миру, что Мо его. Заходил с флангов, одаривая и самодовольно закуривал, наслаждаясь тем, что часть его подарков так или иначе использовалась. Это не было сродни весне в душе, о которой пишут, когда заводят речь о влюблённости. Это была ожесточенная война. И непонятно с кем и зачем. Но Хэ всё никак не мог ослабить позиции и проиграть. Давил, давил, дожимал. Запускал когти глубже. Цеплялся сведёнными руками. Требовал. Ждал. И в самом деле не знал, что делать, если ключик от наручников найдётся и Гуань сбежит с его тонущего корабля. Он по-прежнему задыхался от ощущения, что выбора нет. Но принимал это как должное. Он ведь сдался, верно? Сдавшиеся не вскидывают копья. Вероятно, молят о пощаде. Но Хэ не молил. Только разнёс полквартиры после очередного короткого разговора с отцом перед самым выпуском, а Мо наврал, что просто хотел посмотреть, как тот убирается - тот, кажется, поверил.
Просто Хэ сам себе проиграл. Привязался зачем-то. Слишком заигрался в свои  жестокие игры. И оказался в западне. А бежать некуда. Не к кому. Дальше только чужой план, в котором всё расписано от а до я. 
И причина бороться с предрешённым только одна. Вот только беда: причина, вероятно, не очень то хочет быть его маяком.
И это, пожалуй, разрушало его изнутри гораздо больше, чем всё, что происходило между ними в принципе.
И всё же Хэ продолжал мрачно курить, плохо спать в одиночестве, улыбаться, так как привык, воспитывать, бить, если что-то было не по его  плану и жадно смотреть. Так и не выдавив из себя свой крик о помощи.
А потом уехал. Славно, правда?

Хэ в этом уверен не был. Но это был вынужденный сюжетный поворот - его никто не спрашивал. Отказ не принимался - он  это прекрасно знал, Хэ вообще никогда не жаловался на отсутствие мозгов и отлично знал, когда можно лаять, а когда - нет. Очень умный мальчик, хорошо знающий, где лёд в самом деле может под ним с треском провалиться. И никогда, в самом деле никогда, не пытался совершить подобную попытку самоубийства. У их внутри семейной демократии было очень много сносок мелким шрифтом - он знал их все. И учиться в Европу поехал молча. И Мо об этом сообщил скучающим тоном, ни на что не надеясь, даже не пытаясь найти в его глазах хотя бы одну причину попереть против отца, зная, что проиграет. Говорил так, как будто это совершенно ничего ему не стоит. Как будто ему всё это по вкусу. Как будто он ни о чём не жалеет.
А он жалел.
И не хотел.
Но знал, что когти его давно запущены достаточно глубоко, чтобы расстояние и злоебучее время не уничтожили то хрупкое, то странное, то абсолютно ненормальное, что у них было.
И по-прежнему звонил. Писал. Надоедал. Не позволял забыть, решить, что наигрался, что больше не явится по его душу, не протянет руку во властном жесте, не коснётся, не оставит следов на бледной коже.
И, кажется, скучал. Но вслух подобного не произносил -  в их странной игре на выживание подобное было недопустимо.
Утешался только тем, что у них с братом был уговор. Хэ молча и без лишних выебонов едет учиться, а тот приглядывает за Мо. Ну и теми двумя придурками, но за их души Хэ торговаться не пришлось - всё и так отлично работало и без него. Это всё, что он мог позволить себе выторговать, поступаясь тем немногим, что ещё оставалось в его руках.
Это вообще всё, что он мог.
И это было важно.

Время летело. Не замедлилось, не остановилось. Хэ учился. Нет права на ошибку, нет права на проёб. Как всегда хорош. Как всегда изумителен. Как и раньше сидит на спущенном до поры до времени поводке и преимущественно не отвечает отцу, игнорируя. Пока он ведёт себя хорошо - можно. Если попробует устроить революцию - станет нельзя. Его в самом деле пугала не учёба. И вовсе не отъезд хуй пойми куда его так угнетал. Нет.
Он просто знал, что дальше. И вот это его в самом деле не устраивало. Не теперь. Раньше это было просто очередным пунктом его с одной стороной охуительной, а с другой совершенно  бессмысленной жизни. И следующего сюжетного поворота он ожидал со странным чувством с родни чувствам человека, который остался один против десятков, но жизнь продать по-прежнему хочет подороже, чтобы если помирать, то с песней.
Но, конечно же, не сделал ничего, что стало бы для него фатальной ошибкой. И ни капли своей осторожности не смущался.

Со своей потенциальной женой Хэ говорил холодно. Курил много. Думал о том, что девушка напротив мила, но совсем ему не нравится. Потому что она не малыш Мо. Она была слишком похожа цветок сакуры: красива, изящна, легка. Дочь кого-то важного для их сомнительного семейного бизнеса. Но для Хэ - это всё хуйня. Всё не то. В ней нет стержня, нет тайны, нет панциря, через который нужно продираться и даже мягкого нутра нет - вот она вся на виду, почтительна, вежлива, мелодично смеётся в кулак в ответ на его изящные шутки, от которых его самого тошнит. Она не выдержит его напора, если он хоть раз позволит себе потерять контроль и будет искренен в своих словах и действиях, не притворяясь, разрушая, ломая, оставляя на светлой коже вязь гематом, не сможет ему ответить. Она как экспонат в музее - красиво, но руками трогать не стоит. Это всё не то. Ему нужен цепной пёс, который рвётся со своей цепи, рычит, исходится на гавно, стоит лишь коснуться его болевых, пытается передавить, забрать себе контроль над ситуацией, трепыхается до последнего, стонет исступлённо под ним, сам не зная ненавидит ли в этот момент и если да, то кого. Ему нужен тот рыжий пацан, которого он никогда не сможет размазать. Ему нужно чужое упрямство, чужая сила, чужое ультимативное "заебал".
Ему нужен Мо.
И Хэ говорил, улыбался, смотрел. Курил.
И терпел крушение за крушением, подмечая как мелко подрагивают пальцы. Ощущая как пустота внутри разрастается, рискуя навсегда отморозить в нём что-то важное.
И снова пошёл против воли. Снова устроил переговоры, ерепенясь и заламывая руки. И всё радии того, чтобы, выплясывая на горящих углях, выторговать себе право вернуться домой, просто потому что не смог вот так всё перечеркнуть, зная, что даже его не хватит на то, чтобы предложить Мо быть для него любовником или что-то вроде того - он бы просто разорвал связь, идя по выложенной для него красной дорожке прямиком в ад. Не смог отказаться вот так, не дав себе, им, последний шанс. Ему нужен ответ. Ему нужен ответ Мо.
Готов ли тот быть его маяком при шторме в девять баллов? Или нет?

Хэ казалось, что он сошёл с ума, но всё же он ни о чём не жалел. У него на самом деле не было выбора, но он готов был проебать буквально всё и объявить войну людям, которым даже "нет" не стоило слишком часто говорить, если у него будет причина. Достойная. Настоящая. Рыжая и очень дерзкая. И тут он не мог позволить себе решать за двоих, навязывать свои правила. Арифметика простая: Хэ не из тех, кто любит сожалеть. Хэ вообще никогда не делает ничего, что может стоить ему головы. Хэ осторожен. Хэ - игрок. Но игрок осторожный, никогда не играющий ва-банк, если нет уверенности, что он выиграет. Вся эта дичь с учёбой в Европе, женитьбой на выбранной для него девушке и полноценное вступление в семейный бизнес - она была с ним всегда. Висела над его шеей как дамаклов меч и душила, но он о ней всегда знал. И был готов.
Когда-то был.

А теперь вот нет. Теперь он вернулся домой, чтобы отправиться прямиком из аэропорта в сомнительный район, где в ресторане работал помощником повара его малыш Мо, который, конечно же, игнорировал все попытки дозвониться до него. Шёл по улицам спокойно, совершенно наплевав на то, что Гуань Шань навряд ли подходящая для него партия с точки зрения отца. Ему просто плевать. В жизни Хэ было отвратительно мало людей, ради которых он в самом деле был готов бороться, как учил его брат. Мо был из этой категории. Это факт. А Тянь отлично умеет работать с фактами - мечтатель из него дерьмовый всё равно.
Хэ правда всё равно много обещал. И почти ни одно своё обещание не выполнил, кроме тех, что давал Гуаню наедине, не произнося ни звука. Вообще ничего не случилось из загаданного. Всё пошло по пизде. Всех раскидало. Но это разве важно? Тяню кажется, что нет. Но кое-что важное он на этих самых улицах, где смотрелся смехотворно в своих дорогих шмотках, которые не сменил на привычную одежду из такого далёкого по ощущениям прошлого, он всё же потерял. А теперь вот искал.
И с каким-то пугающим даже его хладнокровием ожидал развязки его личной драмы, не тянущей даже на дерьмовый сценарий какой-нибудь мыльной дорамы.

Чужое злобное приветствие Хэ игнорирует, усмехаясь, и также молча тянется за пачкой сигарет, спрятанной в кармане его дорогущего пальто, которое он может скинуть прямо на грязный асфальт, если вдруг понадобится - ему по-прежнему насрать на вещи, деньги и чужое мнение. Тянет время, неспешно вытаскивая сигарету из картонной, смятой немного, коробочки в целлофане. Прячет обратно, зажав губами маленькую потенциальную смерть от рака лёгких. Выуживает из другого кармана зажигалку, чтобы поджечь край, и глубоко затягивается, выдыхая дым в небо. Он может сказать сейчас всё, что угодно - это неважно. Мо в любом случае будет шипеть в ответ и огрызаться. Тёплые встречи - это не их формат. И Хэ от этого на удивление хорошо. Ведь он скучал вовсе не по выдуманному мальчику. А вот по этому. Конкретному. Лающему на него и смотрящего исподлобья.
И по чувству, что он дома.

- Смотрю ты без меня немного храбрости себе отрастил, малыш Мо? - слова звучат беззлобно, но взгляд тяжёлый. Пронизывающий. Изменился и не изменился одновременно. С ним, наверное, та же хуйня. Смешно, конечно. Но недостаточно, чтобы смеяться. Хэ затягивается ещё разок, почему нет? У него есть неделя. Неделя - это на самом деле очень мало. Но в его конкретном случае чертовски много. Целая неделя американских горок. Неделя затяжных боёв. Неделя на то, чтобы получить ответ. Почти маленькая вечность, за время которой можно перегореть или наоборот загореться с новой силой. - Даже спрашивать не буду скучал ли. Знаю, что в любом случае ответишь, что нет. Такой ты иногда предсказуемый, конечно.

Ещё одна затяжка. Тихий вздох. Окурок, брошенный под ноги и лениво растоптанный лакированным ботинком. Дико. Это всё так дико. Всё внутри Хэ орёт, что он должен просто забрать своё. Вырвать, если понадобится. Спрятать. Уберечь. Всё в нём требует схватить и бежать. Всё в нём про то, что он примчался сюда не просто так. А он медлит. Смотрит, любуется, усмехается. Делает шаг навстречу. И ещё. Двигается не стремительно - добыча давно в его руках, двигается медленно, как в полусне. Возвышается над сидящим непокорным ему от и до существом, тянет руку, касается чужого лица бережно, гладя. Такое знакомое ухо, серёжка та самая в мочке - едва ощутимый разряд прошивает тело, давно изученные им скулы. Пальцы скользят по чужой коже, игнорируя чужой недобрый взгляд, подушечка большого пальца застывает у края губы, пальцы цепляются за острый подбородок, вздёргивая без лишней жёсткости, но всё также ультимативно, как раньше. И как будто не было никакой разлуки. Всё как прежде.
И в тоже время иначе.

- Соскучился,- припечатывает, сообщая очевидное, игнорируя их внутренние правила общения. Заглядывает в глаза, уже не ухмыляясь, улыбаясь и толком не осознавая, что у него там на лице за сложное выражение - ему плевать. Пропал. Попал. Скучал. У него так мало времени. И так много желаний. - Ты ведь уже закончил на сегодня? Не знаю какие у тебя были планы на вечер, но теперь они совершенно точно совпадают с моими.

Взгляд говорит, что отказ он не примет. Пальцы держат крепко. На лице блуждает улыбка. Совсем не похож на ту милую девушку. И от этой мысли то ли горько, то ли сладко.

[NIC]Хэ Тянь[/NIC]
[STA]позови меня с собой[/STA]
[AVA]http://i.yapx.ru/F1XS3.jpg[/AVA]

Хэ был хорош во многом, практически во всём, чем вообще когда-либо пытался заниматься, если всерьёз, конечно, тот же баскетбол вполне себе подтверждение подобного утверждения, немало отдающего самодовольством, которого в Хэ по слухам было немало (на практике он так глубоко никогда не копал и не собирался, если честно). Но в некоторых вещах он был буквально чемпион. Например, в самообмане. Это было родом из детства. Что-то вроде хлипкой соломинки, сотворённой им из ничего, исключительно для того, чтобы хотя бы попытаться самого себя спасти от всего того омерзительного, что происходило вокруг него, и в самом деле пугающего его до усрачки по малолетству (сейчас он уже не боялся, это были совсем другие  эмоции). И в этих своих попытках утопающего, спастись он не то чтобы преуспел.

Вечно он что-то себе обещал, а потом проёбывался. Или пытался закрыть глаза на несправедливость мира, уверяя самого себя, что ничего фатального не произойдёт, если он малодушно отвернётся, и сейчас совершенно точно не происходит - он ведь не смотрит. Или и вовсе давал самому себе или, явно не от большого ума, другим какие-то зароки, да обеты, надеясь, что, если он будет хорошим мальчиком, то обязательно случится блядское чудо, и не будет кошмаров, отступит одиночество, отец перестанет быть мудаком, а Чэн не будет больше воспитывать его кнутом, наживую вырезая из него веру в людей, которых по неосторожности, да по не знанию, как тут всё у взрослых по-блядски устроено, рискнул любить и уважать.

Так он начал курить, легко пообещав и себе, и Чэну, что бросит, как надоест - это ведь глупость, просто блажь, ведь бросить так просто, а стоит ему отказаться от этой дерьмовой привычки, въевшейся в него с запахом табака, он сразу заслужит звёздочку и случится чудо (это так смехотворно, что в пору поплакать над собственным здравомыслием, вернее его отсутствием в лучшие его годы). А теперь не был уверен, что бросит, даже если ему скажут, что у него рак лёгких, да и выдуманные звёздочки больше не воспринимаются как какая-то благость - ему уже давно насрать.

Так же уверял себя, что его семья нормальная, что всё будет в порядке, что нет ничего странного в том, что происходит дома, баюкал себя в собственных объятиях, убеждая, что родители просто друг друга не поняли, что они его всё равно никогда не бросят (как будто это хоть когда-то в самом деле было похоже на правду, но ведь во лжи, даже для самого себя, самое главное свято верить в надуманное, верно?). И спустя годы он понимал, что это была непростительно жалкая попытка утешить самого себя, не имеющая ничего общего с реальностью - его семья это маленький филиал ада, где каждый варился в собственном котле и услужливо подкидывал дровишек в костёр под чужим.

У могилы матери он будучи ещё совсем мальчишкой, рыдающим без стеснения, позволяющим себе быть искренним с этим омерзительным миром, безмолвно обещал, что вырастет достойным человеком, прижимаясь боком к тёплому и такому родному тогда брату, и, как водится, не преуспел - тут у него вообще не было шансов. По той же причине с пеной у рта доказывал Чэну, что вырастет и станет как отец, срываясь на истеричный крик, уверял, что тот будет им гордится, что он пожалеет, что бросил его (их, он бросил их, если уж совсем начистоту, но тому мальчишке было плевать на чувства брата - его волновал только он сам, не так уж и много изменилось, если задуматься), не реагируя на кривую улыбку брата, толком не понимая по малолетству, что обещает и о чём вообще заикается. Сейчас же не хотел не иметь ничего общего с собственным родителем, отлично понимая, что быть похожим на него не стоит, а о былых громких словах предпочитал не вспоминать, криво улыбаясь, когда его пытались сравнивать с тем, кто нацепил на него строгий ошейник и наблюдал за тем, как он выёбывается с затаенным на дне глаз знанием, что никуда его младший отпрыск не денется, разве что сиганёт ласточкой с моста, но это, конечно, маловероятно.

В этих своих агониях, в попытках спасти себя, уберечь от неудобоваримой реальности, от которой у него вечно случалось изжога, помнится даже обещал брату, что не будет таким как он, не будет мудаком, не будет пугающим до усрачки, не будет им, будет лучше, а по факту получился один в один, разве что рост разный и размах плечей - Хэ немного не дотягивал. Те же замашки, то же сложное выражение лица, те же проблемы, правда вот смирения меньше, а может быть просто не хватило ответственности за кого-то живого всю дорогу, вот и не дотянул немного.

А когда-то он и вовсе сам себя легко и непринуждённо успокоил тем, что доёбывается до Мо просто так, потому что ему скучно. Нет никакого смысла в происходящим и двойного дна тоже не существует, того самого, что смотрело на него зеленью чужих глаз, наливающихся кровью от злости и осознания, что он слабее и не может противостоять. И что все эти разряды тока, прошибающие насквозь, стоит Мо раскрыть пасть и послать его нахуй, пожар внутри от неловких проявлений заботы в его сторону, желание въебать и выебать тут же, легко читающееся в его собственных глазах - это всё тоже блажь, как курение.
И вот он здесь. Снова сам себя наебал, такой молодец. Очень самостоятельный мальчик, правда криминально неблагоразумный и, вероятно, ещё поплатится за это.

Он в самом деле убедительно врал себе о чём-то важном, ставя себе до одури странные цели и веря, что достигнет их, не забывая давать себе обещания, которые не имели ничего общего с тем что он реально мог и с ним самим в принципе, пренебрегая при этом самой мыслью о том, чтобы представлять себя кем-то другим. Более лучшей версией себя. Никогда не пытался самого себя обелить в собственных глазах, вполне удовлетворяясь тем, как другие обманывались. Опасный. В самом деле страшный человек. Хладнокровный. Способный в любой момент заступить за край, падая ниже и ниже. Собственник. Эгоист. Просто холёный мудак. Не наученный толком любить, не знающий как это вообще, если не через подачки, денежные взносы в чужие фонды и подарки. Ебанутый на всю голову. Человек, чей взгляд порой темнее ночи и это в самом деле пугает - его тоже в особенно плохие дни напрягало собственное отражение в зеркале. Человек, который привык обладать всем, что пришлось ему по вкусу, не слышащий слова "нет". Тот самый больной на голову ублюдок, у которого все предохранители срывало от ощущения власти, подконтрольности других и того, как ломается чужое тело под его пальцами, покрываясь россыпью кровоподтёков и рискуя не выдержать его напора.
Пугало ли его это? Пожалуй, нет. Никогда особо не пугало, напрягало может, но в меру, всё больше в рамках унылой рефлексии кому он нахуй сдался и где же его ебанное место под солнцем, неужто подле его отца. Но абсолютно перестало ебать, когда вписал себя собственной рукой в жизнь малыша Мо, ощущая себя как никогда раньше причастным к чьему-то мирозданию. Принял себя сразу после того, как ощутил себя не на обочине мира в своих дорогих шмотках, не приносящих ему особой радости. Знал ли об это мсам Гуань? Догадывался ли о том, как в самом деле был важен для Хэ, которого посылал нахуй по десять раз на дню? Маловероятно. А Тянь делиться вот этим странным, пугающим до сих пор, но определённо с приятным послевкусием, подозрительно смахивающим на металлический привкус крови во рту, может быть даже чужой, пусть и пытался, но, кажется, не преуспел. Просто потому что в проявлении чувств нормальными, общепринятыми способами был невероятно плох.
И вот он здесь. Чтобы.. Чтобы что?

Это был хороший вопрос. Из тех, о которых стоило бы поразмышлять до того, как сорвался из осточертевшей Европы, прямиком в Китайское захолустье в поисках грубого, злого рыжего пацана, чьи стоны и хрипы он сам мог воспроизвести в своей голове с пугающей лёгкостью. Но не  было времени на долгие расшаркивания и  бесконечные самокопания, в которых он всё равно был совершенно точно плох чуть меньше чем полностью. К сожалению или к счастью Хэ не знал и знать не хотел, предпочитая оперировать фактами, а не размышлениями "а что если". А если вот ни хуя? То, что тогда?
Да в принципе известно что. Вот она красная дорожка прямиком в сомнительный бизнес, вот она красавица жена, поди и пара детишек запланированы за него. И никого не будет ебать, что он вообще не по девочкам - ему скучно. Всем будет похую, где он там оставил кровавые ошмётки собственного сердца. Всем вообще нахуй не сдались его душевные терзания.
Разве что самому Мо.

Но это только теория. Реальных фактов на руках у Хэ не было, собственно, поэтому он здесь. Пришёл узнать ответы на не заданные вопросы, зная, что откладывать больше нельзя. И ведь дилемма была до обидного простой: он сам вписал себя в жизнь Мо, сам расписался за них обоих в книге судеб, связывая их тем порочным и больным, что между ними было в принципе, сам приручил, сам доебался, сам, сам, сам. Но сейчас не хотел быть вечным двигателем их дерьмового на вид тепловоза, прущего сквозь килотонны дерьма, которое они к себе примагничивали. Не хотел тянуть за поводок, насилуя во всех смыслах этого слова. Не хотел жалеть о том, что взбрыкнул, нахуй послал отца, отказался от женитьбы и громко, может быть даже чересчур, заявил, что он не желает играть во все эти игры с любовником и женой, не желает быть хуевым отцом хуевого семейства.
Он ненавидит жалеть.
(Он боится, что будет больно).

Только обо всём этом практически невозможно думать, когда его собственная рука по-хозяйски, до смешного привычно и властно держит чужое лицо. Об этом так легко забыть, когда чужие вдоль и поперёк изученные губы, из которых, если сделать всё правильно, может сочится сладковатая на вкус кровь, размыкаются, прихватывая палец. Из головы вылетают все вопросы, когда чужие зубы кусают, так привычно и так знакомо. И Хэ забывается. Улыбается криво, смотрит жадно, вспоминая, запоминая, воскрешая притупленные временем образы. Улыбается не зло, не страшно, многообещающе скорее, чуть склоняет голову вбок и поднимает одну  бровь - ему интересно, что его малыш Мо выкинет дальше. Он видит слишком много и они оба этом знают. Видит те самые гвоздики, от вида которых его всегда прошибало разрядом в 220. Видит в глазах, по лицу угадывает, что скучал, сука, хоть и не признается никогда вслух. Ему даже кажется, что он слышит пулемётную очередь противоречащих друг другу мыслей рыжего мудака, отлично знающего, что от его грубости ничего не изменится. Все щиты давно проломлены. Всё давным-давно уже сделано, возведены новые общие стены, воспоминания общие на двоих обжигают изнутри.
И как будто ничего не изменилось. Вот только Мо услужливо напоминает, сам того не ведая, что время игр закончилось. И улыбка Хэ не меркнет, но в глазах гаснет предвкушение, снова теряясь на фоне тщательно скрытой от чужих недостойных глаз тоски. Но Мо, наверное, видит всё равно.
Мо знает куда смотреть.
(Хэ нравится так думать, от этой мысли ему на миг становится теплее)
(но предохранители срывает как обычно и все идёт не по сценарию, а по пизде).

- С хуя ли? Мм.. ты тут, пока я отсутствовал, всё позабыл? Я думал, что ты у меня умный мальчик. Всё же так просто: я так хочу, ты же сам всё знаешь, малыш, вспоминай, ну же. И я не думаю, я знаю наверняка,- вид не в меру борзой псевдожертвы вырвавшейся из подозрительно не травмирующего его захвата, Хэ даже немного  бодрит. Так и не сломался. Всё также упрям. Всё также крысится, огрызается, выёбывается. Тянь догадывается, что это ненормально, но ему от этих маячков, что Мо всё такой же, что с ним никогда не будет просто, легче дышится. И вес на его плечах не кажется уже таким непосильным (но это всего-навсего иллюзия). - Мне нужен ты.

Пожать плечами до смешного просто, как и признаться зачем он здесь - он никогда и не пытался спрятать своих желаний и намерений относительного Гуаня, но скрыть опасный для них обоих вспыхнувший по мановению волшебной палочки очень хуевого волшебника гнев во взгляде невозможно. Хэ никогда не рассказывал про себя, свою семью и всю хуйню, связанную с ними, ничего сам по собственной инициативе - всё было слишком хуево и сложно, чтобы у него вообще возникало подобное желание, но частенько предлагал Гуаню спрашивать и даже в самом деле был готов отвечать. А тот не спрашивал. Хэ продолжал молчать, скрывая все детали, которые тому не стоило знать, раз ему недостаточно интересно, чтобы начать задавать вопросы, но не собственные эмоции после общения с семьёй или случайной ночёвки в родительском доме, полном роскоши и воспоминаний, имеющих мало общего с понятием "счастливое детство". И всё это привело к тому, что Мо раз за разом говорил про его семью то, чего не стоило выплёвывать в подобном тоне. И каждый раз.. огребал. Тянь даже не пытался себя сдерживать - зачем? Они оба знали правила игры. Они оба им следовали неукоснительно, изредка сбиваясь на пугающую их обоих нежность и адекватную заботу. Хэ, не раздумывая, прикрыл бы собственным телом этого рыжего ублюдка, ставшего слишком важным, чтобы отказаться от него добровольно, от пули или от ножа. Но не собирался терпеть его попытки говорить о том, о чём он по собственной воле знал примерно ни хуя вот так. Таковы правила. Таков их хуевый немного пластмассовый на вид и ощупь мир.

- Забываешься.

Хэ, даже не договорив своё едкое замечание, на выдохе наносит удар с ноги в чужой живот так, как будто занимается подобным каждый божий день и на секунду задумывается, что может быть Мо так зло говорил о его семье, потому что ему было не всё равно, что происходит с ним? Но это снова догадки. А Хэ всегда плохо гадал по кофейной гуще или чужой блевотине - по второму возможность погадать выпадала чаще. Следом за ударом ноги, который Тянь даже не пытался как-то смягчить, он делает молниеносный рывок вперёд, подхватывает своего строптивого любовника за грудки, цепляясь за чужую одежду чересчур отчаянно, пожалуй,  вздёргивает вверх, пришпиливая к стене, удерживая едва ли не на весу - кажется, носки чужих кед касаются асфальта. И оказывается в опасной близости к своему личному сорту героина, криптонита и прочего дерьма, делающего его одновременно сильнее и слабее, счастливее и несчастнее. Слишком близко. Глаза в глаза, лицом к лицу. Смотрит. Он всегда смотрит с жадностью, вдыхает чужой аромат, едва различимый за запахами кухни, которые, впрочем, тоже ассоциировались у Хэ сугубо с Мо, раздувая ноздри и задыхаясь то ли от переизбытка кислорода, то ли едва ли дешифруемого комка эмоций где-то в груди. И наклоняется к самому уху, помеченному им теми самыми гвоздиками, чтобы говорить тихо, как будто нараспев и точно быть услышанным.

- Не говори о том, чего не знаешь. Не так. Не в таком тоне. Ты ведь не забыл, что плохие мальчики всегда получают своё наказание? Надеюсь, что нет. Я приехал сюда к тебе, блять, из-за тебя, хоть ты и не берёшь трубку принципиально. Поэтому будь добр, прекрати выёбываться, забери свои шмотки из ресторана и поедем ко мне. Или к тебе - мне похуй,- ему правда без разницы и он уже заебался пытаться подать понятный для Мо сигнал sos. Идиот, упорно отрицающий, что игры играми, но всё всегда было в разы сложнее, чем ему нравилось думать, утомлял Хэ своим упрямством. И выебонами такого рода тоже. Времени нет. Нихуя у них нет. И права на ошибку тоже нет. И Хэ, тому самому Хэ, которого одновременно злит и вдохновляет чужая привычка огрызаться, которого кидает из одной эмоции в другую как рыбацкую лодочку в девятибальный шторм, очень нужно, чтобы Мо попридержал коней, вспомнил кое-что важное о нём, о них, и сделал то, что от него ждут. Разве это так сложно? Разве так сложно хоть раз увидеть больше, чем Тянь показывал, буквально пихая то, что ему хотелось, под нос Гуаню? - Я всё ещё готов отвечать на твои вопросы, если ты, наконец-то, блять, осмелишься их озвучить, а не будешь просто сидеть и злиться, что я тот ещё мудак, который почему-то поматросил, съебался, но не бросил и всё ещё не положил на тебя хуй, забыв как надоевшую игрушку. Но не здесь. Поэтому засунь своё очень ценное, сука, мнение по каждому моему шагу, знать о которых никогда ничего, блять, не хотел, себе в задницу и делай, что я прошу. Договорились?

Зубы мягко смыкаются на чужой мочке уха, как ни в чём не бывало, ставя точку в его гневном монологе. Кончик языка пугающе мягко касается кожи, вырисовывая незамысловатый узор. Хэ сложно. Хэ переёбывает от каждого чиха Мо. Он всё ищет ответы на свои вопросы. И ни хуя не видит. И катается на своих американских горках: от злости к нежности, от отчаяния к надежде, способной его спасти, от любви к ебучей ненависти и острому желанию въебать и выебать. А Мо, кажется, вообще не понял, что сегодня его приезд не как обычно. Не повод напомнить о себе и доебаться. Не попытка унять тоску или развлечься. Нихуя он, короче, не понимает. И от этого Хэ и смешно, и больно, и внутри так щекотно от мысли, что это в его жизни всё через жопу, а у Гуаня ощущения как прежде. Никакой ебучей тоски. Никакой предопределённости. Только стойкая вера, что Хэ обязательно наиграется и бросит его. Насовсем. И от этой мысли у Хэ снова отрубает предохранители и губы его смещаются от уха, на котором всё ещё виден след укуса, по скуле ниже и вбок, прямо к губам, в которые он впивается с жадностью, остервенело, раскрывая губами чужие, вечно говорящие то раздражающие его вещи, то веселящие, помогая себе языком, кусает, требуя ответа.
О да, он определенно безумен. И виноват в этом только Мо.

Руки разжимаются резко, как будто не он только что впился в чужой рот, вовсе не он цеплялся за другого слишком крепко, чтобы хоть кого-то обмануть, что ему не нужно было чужое тепло, и сам он отстраняется, делая шаг назад, сверля рыжего идиота сложным взглядом, то ли раздевая, то ли умоляя услышать его.

[NIC]Хэ Тянь[/NIC]
[STA]позови меня с собой[/STA]
[AVA]http://i.yapx.ru/F1XS3.jpg[/AVA]

Хэ всегда чётко знал, чего хочет. Как и знал, чего добивается теми или иными действиями. Просто этому ему пришлось научиться быстро, потому что никто и не собирался угадывать за него, чего он там хочет и который зайка ему нужен. Всем вообще в целом было насрать, чего именно хочет он, особенно, если ему не хватало мозгов сформулировать хотелку так, чтобы произнести её вслух без запинки и неуместной истерики. И он научился. Научился, видимо, для того, чтобы почаще заталкивать свои глобальные хочу поглубже себе в задницу. Ну и для того, чтобы те, что поменьше сбывались. Это ведь так просто. Всего-навсего нужна расставить шахматные фигуры на доске в нужном порядке и чётко обозначить свою позицию, а дальше.. ну а дальше как повезёт. Пока он учился в школе, пока был просто не самым благополучным подростком, в принципе везло часто - он отлично видел берега и никогда не пытался прыгать выше потолка, к которому на такой случай был подведён ток.

Он хотел ни в чём себе не отказывать - у него были деньги. Он хотел, чтобы его не трогали лишний раз - его не трогали, пока он вёл себя прилично. Он хотел играть в баскетбол - его желание приняли благосклонно. Он хотел не быть при няньках - его научили защищать себя и отпустили на волю, не отсвечивая на горизонте. Он хотел Мо - он получил Мо. Впрочем, последняя сделка была больше похожа на сделку с дьяволом, просто потому что это была совсем другая партия и второй участник игры не совсем был в курсе правил. И совсем не умел формулировать свои желания, боялся их как огня и выбирал всегда одни и те же варианты ответов. Пошёл нахер. Отвали. Я пошёл.
И это было очень неумно с его стороны.

Не смотря на все деспотичные черты Тяня, вопреки всем его подозрительным наклонностям, он в самом деле был готов слушать Гуаня. Он был готов положить к его ногам весь мир, спрятать его от любой опасности, закрыть собой, лечь под поезд, встать перед несущимся на полной скорости джипом, отдавая себе отчёт в том, что идея дерьмовая. Всего-то нужно было сказать: я хочу. Он был готов попытаться стать нормальным, быть проще, прекратить это бесконечное давление - единственное верное оружие против попыток его странного болезненно любимого и очень глупого мальчика прятаться в свои ракушки. Но его никто ни о чём не просил. Ему ни разу не сказали: я хочу не так. Всё, что он слышал - это были жалкие даже просто визуально попытки сбежать, вдаваться в которые Хэ откровенно устал, в конце концов он не психотерапевт и его собственные тараканы вытанцовывали странные танцы днями напролёт. И единственное в чём Хэ был уверен, так это в том, что любые попытки снова сделать ноги крошились в мелкую крошку от метких ударов - понятного для них обоих языка, и совершенно терялись на фоне заботы, которая то и дело прорывалась сквозь чужие щиты. Хэ не монстр. Может быть он эмоциональный калека, и определённо у него не всё в порядке с головой и да, он достаточно жестокий человек сам по себе. Но Мо был ему важен. Может быть даже важнее, чем его собственное благополучие.
Но тот то ли этого не понимал, то ли просто игнорировал, потому что по-прежнему боялся привязаться. Ведь он даже задавать вопросы боялся.
Или просто не хотел, потому что ему это ни к чему.

И это всегда выводило Хэ из себя.

Это всё по ощущениям было как кидать мяч в кольцо в одиночестве. Удовольствие ниже среднего, но зато ты самый лучший. Только Хэ не нужно было это ложное ощущение, что он лучше, быстрее, сильнее. Ему не нужны были подтверждения, что жизнь его заставила так раскорячиться, что даже мысль о попытках не делать то, что хочется и не требовать того, что так нужно, в голову не приходит. В отличие от Мо он отлично понимал, что никому из них не повезло. Пусть и не повезло по-разному. Он это видел. Он ещё помнил как Мо блевал у двери дорогущего ресторана и знал, что это всё не из-за нервов. Всё гораздо сложнее и глубже, пусть ему так и не поведали эту грустную историю, вполне справедливо считая заносчивым мудаком, но по-прежнему упуская важные детали. Но и у него его сладкая жизнь в шелках была сладкой первые пять секунд, по факту у него была симпатичная клетка и много головной боли. Он, в отличие от Мо, не мог решать сам, что будет лучше для его семьи. Ему такого права не давали. Да и, справедливости ради, будь у него что-то подобное в анамнезе, он бы просто съебался куда подальше, вполне справедливо решив, что всем так будет лучше.
Но увы и ах.

И сегодня ему чертовски хотелось поговорить. Изначально. Сейчас то, конечно, хотелось скорее то ли оказаться в горизонтальном положении, то ли прямо тут, решив парочку насущных проблем, не особо напрягаясь из-за неподходящего интерьера. И ещё разок впиться в губы, на которые так задумчиво смотрел, почти не моргая, вспоминая их вкус, ассоциирующейся со вкусом чужой крови. И, конечно же, ему не было стыдно за то, что у него сорвало предохранители. Пусть здесь и не для того, чтобы лишний раз провести воспитательный процесс, дрессируя, ему вообще не интересно давно уже сломать Мо. Ему другое нужно. Только объяснить это так, чтобы мудак напротив, предпочитающий встречать его наездами и наступая на все любимые мозоли разом, услышал и не успел сообщить что-нибудь слишком горькое на вкус, не мог. Не умел. И не факт, что вообще пытался.
Всё как-то не до этого.

Впрочем, Мо умел удивлять. До сих пор. Такого словоблудия Хэ от него не ожидал и, приподняв бровь в ответ на вопрос, на который он, кажется, отвечал или может быть только подумал, что уже ответил, перебивать не стал. Слушая с плохо скрытом интересом, правда плохо понимая, что вообще, блядь, происходит, и тут же закуривая, просто потому что иначе они рисковали закончить вечер в больнице. Его и так потряхивало от высказанных претензий, от озвученных мыслей, что уже не первый месяц бултыхались в бульоне пугающих чувств в его собственной голове. От Мо, которого, кажется, чуть ли не в первый раз прорвало и откровенно повело спустя сколько-то лет всей это чехарды. И всё это было очень увлекательно.
Только глупо как-то, учитывая срок обета молчания. И не вовремя. А может быть наоборот.
Может быть они просто здесь всё порешают и разбегутся? И пусть будет больно. Пусть будет тошно. Пусть желчь продолжит подступать к горлу, выбешивая. Зато всё сразу станет понятно. И просто.
Гораздо проще, чем было все эти годы для Хэ, который так отчаянно цеплялся за Мо, что случайно передавил удавку на шее и кажется довёл до той самой точки невозврата, на которой так опасно сейчас раскачивался единственный, наверное, человек в мире, который его в самом деле волновал.

- Ох, малыш, с тобой никогда не бывает скучно,- и это правда. Хэ вообще не врёт Мо, он всегда говорит правду, просто тот слишком редко задаёт вопросы. Раз в столетие и то, если сильно довести, а это на самом деле не так просто, не смотря на то, что сейчас его в самом деле только что не трясло от обиды что ли и злости - Хэ не так хорошо разбирался в чужих эмоциях. Свои то не всегда было просто разложить на простые составляющие. И дым, так нагло и так вызывающе выдыхаемый ему в лицо его даже не задевает - это всё детские погремушки, у них тут, как оказалось, есть вещи поважнее. И пострашнее. Гораздо страшнее. А Хэ всё равно улыбается, хоть и смотрит пугающе внимательно, точно зная, что глаза потемнели от с трудом сдерживаемого желания въебать, ну или выебать. Тут разница всегда была не слишком заметна. На минутку, короткую, какую-то обрезанную и едва дышащую минутку, он вдруг подумал, что гордится Мо. Это глупо, конечно. Совсем нелогично и не сказать, что очень-то обоснованно. Но какая к чёрту разница, верно? Ведь этот странный и так глупо боящийся собственных желаний парень вдруг отрастил язык, достал его из жопы и смог наконец-то объявить, что его всё заебало. Не как обычно, когда Хэ ему не верил. А как-то по-особенному. И Хэ даже с ним был согласен.
Его тоже всё заебало.

- Я спрашивал. Просто мне твои ответы не нравились. Ты вечно пиздел мне в лицо, что единственное чего ты хочешь - это чтобы я съебался. Судя по всему, такой сюжет тебя тоже не устроил,- просто констатация факта, ошмётки надежд, подавших признаки жизни после жалобы, что он взял и съебался, ведь это, оказывается, было важно и странное чувство пустоты внутри, не дающее пресловутой лёгкости, а наоборот прижимающее к земле и напоминающее, что ему на роду не написано быть счастливым. С ним такой хуйни просто не могло случиться, о чём речь вообще. - Знаешь, в чём наша проблема, родной? Нет? Я расскажу. Ты, блять, сам не знаешь чего хочешь. Боишься просить. Боишься довериться. Боишься, боишься, снова боишься. А что я, по-твоему, должен был делать? Поверить тебе и съебаться? Но я этого не хочу. В отличие от тебя, я всегда чётко формулировал свои желания. Поэтому следовал именно им, что в целом, конечно, подтверждает твою так себе завулированную мысль, что я эгоистичный кусок дерьма, но что-то я не вижу множества других вариантов. Но раз ты так устал от этой вопиющей несправедливости, то давай сыграем в игру. Я задаю вопросы, а ты отвечаешь. Это же так должно работать? Так, чего ты хочешь, а чего так отчаянно не хочешь? Что тебя бесит больше: что я возвращаюсь или что я, сука такая, уезжаю, хотя в принципе самое частое, что я от тебя слышу: съебись? М? Ты разве просил меня остаться? Хоть один ебанный раз? Или я должен был сам догадаться? Впрочем, это не по правилам. Чего ты хочешь, Мо? Сформулируй. Скажи вслух. Это почти не больно, честное слово.

Разговоры не их стезя. Это было очевидно с первой встречи, это вообще всегда лежало на поверхности. А ведь всё так просто, что даже тошно. Мо чертовски нравилось считать, что мудак здесь только Хэ. Что это он во всём виноват, что всё делает через жопу, что давит, ломает, заставляет. Что он всё сам, сам, сам, сам. И это было недалеко от правды. Вот только у правды всегда есть две стороны и вторая была вообще не в пользу Гуаня, который вечно выёбывался, отрекался, прогонял, всего боялся и всем своим видом пытался дать понять Хэ, что он ему нахуй не сдался. А оказывается вот оно как. Его обидели. Забыли спросить, чего он хочет. Раз сто, видимо, чтобы услышать уже хоть какой-то адекватный вопрос. Мило, правда? Хэ так не кажется и он закуривает вторую сигарету, выбросив первую под ноги. Ему отказывала выдержка. И хотелось не просто въебать, а избить до кровавых соплей, бить, пока не выблюет из себя всё это дерьмо, которое так мешало им продвинуться с мёртвой точки. Но он, вот же странно, правда, услышал просьбу. Пусть и высказанную как претензию. И он правда готов был исполнять желания Мо. По крайней мере попытаться.
Вот только он нигде не расписывался, что не будет избивать словами, умело вскрывая панцирь и всаживая в него нож за ножом с хладнокровием палача.
Их тут мудаков двое.
Просто Хэ обычно не жаловался.

- Я никогда не предлагал тебе греть мою постель, пока я развлекаюсь с женой. Ты сам это себе придумал. Как и сам себе придумал, что я съебался в свою Европу с концами, и, я так понимаю, что причины ты уже тоже для себя определил, в очередной раз забыв, сука, спросить словами через рот. Ты вообще фантазёр. И тебе нравится делать из меня мудака, да? Ну я не против. Мне не жалко. И, не поверишь, я приехал поговорить на очень животрепещущую тему и ты, пожалуй, уже начал, хотя место не сказать, что подходящее. К слову, поговорить с тобой. Словами через рот. Но, кажется, у нас это плохо получается.

Хэ пытается пожать плечами, но у него ни хуя не получается. Ему кажется, что он какой-то зыбкий, идущий рябью. Ненастоящий. Его трясёт. От злости, от того, что вскрылись какие-то старые раны, от дыры в груди. От чужой предательской сейчас искренности. От ебанной несправедливости. От мысли, что он всё проебал. И он снова делает затяжку, чтобы хотя бы попытаться поймать нужный сигнал из космоса. И ни-ху-я. Он что, в самом деле ожидал услышать тут что-то дельное? В самом деле думал, что ему скажут, что жить без него невозможно? Он что, правда, собирался задать свой крамольный вопрос и даже пережить ответ? Он, что, серьёзно?
Это, блять, даже не смешно. Им уже давно не по шестнадцать лет. Они взрослые, казалось бы, люди. А обидки все старые. И слова колючие, неосторожные. И Хэ просто устал. Устал всё это вывозить на собственных плечах, упрямо доказывая себе, что это нужно не только ему. Что Мо просто не понимает, чего хочет. Сам себя боится. Он вообще устал держать на своих плечах этот пугающий его вес груза ответственности хуй пойми за что, превозмогая. Он не железный. И у него даже нет толком отдушины. Казалось, что есть. Но теперь отдушина вдруг обрела голос и начала хлестать словами так, что у него внутри всё  превратилось в кровавое месиво.
А оно вот как.
Его не спрашивали. Ему вдохнуть спокойно не давали.
Насилие. Всё это про насилие.
И Хэ вдруг становится дико смешно. Он просто не научен ни плакать, ни выть, если совсем плохо.
И он смеётся, качая головой в такт рваному смеху, давится дымом, закашливается и снова издаёт звук, больше всего похожий на смех.
Он по ходу дела просто-напросто сам себя наебал.
Но всё же он ещё не получил все ответы. Час истины поди ещё не  закончился.
Это должно быть чертовски весело, разве нет? Разве это не весело вскрывать себе грудную клетку и заглядывать в чёрную дыру вместо сердца? Разве это не забавно не касаться вообще, хотя больше всего на свете хочется вцепиться и не отпускать? Разве это всё не смешная шутка?

- А ещё я скучал. Смешно, правда? Мне, кажется, не положено. А я снова тебя наебал и скучал.

И это почти признание в любви. Это повторение пройденного. Это чистосердечное.
Это невысказанное "она не ты". И оставленное совсем за кадром "и она нахуй мне не сдалась".
Но разве Мо хоть раз осилил прочитать между строк, верно?

[NIC]Хэ Тянь[/NIC]
[STA]позови меня с собой[/STA]
[AVA]http://i.yapx.ru/F1XS3.jpg[/AVA]
[SGN] [/SGN]