Плохи-плохи дела в нашем царстве.
Раздор, раскол в нашем братстве.

Сэр Ланселот уже и не сэр даже. И может быть не рыцарь. По крайней мере он не слышал ещё о рыцарях без короля, без королевы, без царства, за которое стоило бы бросаться грудью на чужую копья. Он просто Ланселот - заключенный королевской тюрьмы, предатель, изгнанник и человек, который не смог уберечь короля королей от гнева несносных ведьм. Если подумать, то это даже закономерно, что свои последние рассветы он встречает в грязной и неприглядной камере, скинутый как мусор туда всего лишь зато, что не смирился с тем, что творилось вокруг, вот только сдаваться он не намерен.

Пусть у него ничего не осталось, пусть его родная земля покрыта туманом, неприятно холодящим руки, дурманящим голову, пусть друзья его пали или сдались, пусть о той, ради которой он предал своего короля, остались лишь воспоминания - всё  это не про то, что пора лечь в могилу с чувством выполненного долга. Ведь в нём зачем-то всё ещё бежит горячая кровь, его сердце зачем-то по-прежнему бьётся. Он всё ещё жив, чем, к сожалению, могут похвастаться не все, с кем он был бы не прочь и дальше стоять плечом к плечу. И это повод не жалеть себя, заламывая руки, не унижаться, моля о пощаде. Это причина смотреть на стражников за решёткой тяжело, примериваясь когда же, когда же расслабятся, допустят ошибку и он сможет снова вырваться из надоевших подземелий и вдохнуть полной грудью уже совсем не сладкий на вкус запах его дома.

Ланселот, пусть и не сэр, не из тех, кто сдаётся. Не сейчас. Не теперь. Не тогда, когда земле предана его королева. Не в то время, когда названый брат ни жив, ни мёртв, смотрит на своё умирающее царство и ничего не делает. Разве имеет он право на подобную роскошь? Разве позволено ему опускать руки, покуда голова на месте?

Ему, облачённому в тонкую рубаху, пропускающую холод, пробирающий до костей, немного помятому, возмутительно обросшему, без доспехов и коня казалось, что нет. В нём ещё теплилась надежда, что всё поправимо. В его голове жили тёплые воспоминания о короле Артуре, которому они все, все те, кто сидел за круглым столом, не подали вовремя руку и позволили пасть. И порой ему казалось, что он жив только благодаря им. Берёг их. Прятал от надоевшего тумана, лезущего в мысли, мешающего мыслить здраво, воспринимать запах смерти рядом с собой не как что-то закономерное. И всё боролся зачем-то. А зачем и сам не знал: из упрямства или потому что в самом деле верил, что всё ещё можно повернуть вспять.

До того как его всё же смогли  достать и привести обратно в замок, видимо, в качестве сомнительного подарка с дурным характером и нежеланием стоять смирно, покуда окружающий заняты, Ланс многое успел повидать. И хорошего видел мало. Он видел смерть. Та как будто ходила за ним по пятам, не желая при этом забирать его с собой, наверное, рано. Наверное, он посмотрел ещё не всем своим страхам в глаза, недостаточно настрадался. Это единственное логичное объяснения почему Ланс по-прежнему дышал, возвращаясь оттуда, где из живых были разве что осточертевшие ему вороны. И в этом своё молчаливом путешествии под руку с костлявой он видел как народ Камелота умирал от голода, как их разрывали дикие, обезумевшие даже, звери, видел как умирали люди от несправедливо жестокого меча своих собратьев по званию по приказу величайшего из королей, когда-то справедливейшего. Видел как людям было плохо и страшно. И впервые не винил их, даже мысли не допускал, что они слабы духом.

Ему ведь тоже было страшно. И больно - всё внутри медленно, но верно покрывалось инеем, всё внутри его разрывало от чувства неправильности происходящего, от скорби по ушедшим, от горечи понимания, что ему всё это не снится. Но там где другие бежали в ужасе, там где другие сдавались на милость того, кому, кажется, давно на всех плевать, Ланс продолжал стоять на своём, искать справедливости, бороться за правое дело. И он пытался помочь тем, кто был слабее, как в старые добрые времена, как велел ему внутренний кодекс.

Он не ушёл в бега, не покинул границ Камелота, не предал свою землю - достаточно и того, что он не единожды предавал своего короля. Пытался взывать к разуму старого доброго друга, пока не принял, стыдливо пряча глаза, ту самую нелицеприятную истину, больно бьющую поддых, что нет больше Короля королей - есть только его призрак. А до того пытался взывать к его памяти, требуя аудиенции, врываясь в покои, всё говорил и говорил, кажется, даже что-то неуважительно кричал в запале и ни черта этим не добился - Артур всегда смотрел на него непонимающе, в его взгляде был непривычный лёд и недовольство самим Ланселотом. И его рыцарь сдался на том поле боя, совершенно не гордясь этим, отступил туда, где мог сделать ещё хоть что-то. Бродил по Камелоту, помогая там, где в силах был ещё помочь. Мешал исполнять королевские приказы, не укладывающиеся в голове, став по большому счёту предателем и даже дезертиром. Передавал с его посыльными неприятные вести, всё надеясь, что чудо всё-таки случится, что друг очнётся, поймёт, что губит своё королевство почём зря. Ланселот делал всё, что было в его силах. Делал всё, лишь бы не думать и не вспоминать. И не преуспел.

Впрочем, к неудачам он даже привык. И даже свыкся с терпким вкусом поражения. Вот только руки не опустил и сейчас уверенно шёл прочь из темницы, оставляя за собой оглушённых, недобитых стражников, вооружённый чужим, непривычно лежащим в ладони мечом. Всё также в рубахе, даже без кольчуги, накинутой поверх. По-прежнему без щита, коня и доспехов. Уже не сэр. Но по-прежнему Ланселот. Человек, которому на роду было написано сопровождать своего короля и  быть его правой рукой. Человек, который не справился. Не смог ни уберечь своего короля, ни пойти следом за ним по тропе тьмы, боли и разрушений. Стыдно ли ему? Больно ли ему? Страшно ли ему снова взглянуть в глаза Артуру и не увидеть в них привычного благородства?
До дрожи в руках.

Ему хочется всё  это уже поскорее закончить. Поговорить, пускай даже в последний раз, со своим названным братом, отдавшим приказ казнить предавшего его Ланселота. Спросить у него, что он чувствовал, когда казнили королеву. Узнать, как ему нравятся пейзажи, видимые из его покоев. Сказать ему скольки друзей своих он сгубил, скольким уже не вернуться к нему и не склонить уже колено. Рассказать ему, что он видел, попытаться повернуть всё вспять. И даже если он снова потерпит поражение. И даже, если там впереди его ждёт только смерть - он готов. Лучше так, чем прятаться от невыполненного долга. Лучше так чем в бегах. Лучше от руки друга, чем от тех, кто не нашёл в себе сил противостоять ему.
Навряд ли будет ещё больнее. Навряд ли смерть - это так страшно. Навряд ли вообще есть что-то страшнее того, что они все сделали с Артуром и последствий его преображения.

Ланс зачем-то спешит. Перепрыгивает через ступни, рвётся прочь от затхлого воздуха подземелий, от замысловатого танца теней. Спешит туда, где ему не рады и всё крепче впивается пальцами в гарду меча. Он слишком долго ждал, слишком долго пытался бороться с последствиям, не находя в себе сил вернуться к причине и предпринять ту самую, вероятно, последнюю попытку. Но откладывать уже некуда. Он знает, что с каждым днём будет только хуже. Он знает, что то самое единственное, что он в самом деле может, что он должен сделать - это взглянуть в глаза старого доброго друга и заговорить с ним. Как раньше. Честно и без прикрас.

- Артур,- рыцарь не удивлён их встрече. Как и не удивлён тому, что голос его звучит безрадостно, взволнованно и непривычно тоскливо. Просто перед ним не его король. Не перед кем ему преклонить колено. Нет на этой земле и его королевы, ради которой он был готов сворачивать горы. Всё вокруг уже не его. Чужое. И Артур чужой. Выглядит как его друг, а смотрит как кто-то чужой. И меча Ланселот не опускает. И колена не преклоняет. Качает только головой и смотрит тяжело, не скрываясь. С кем ему быть вот таким вот честным, если не со своим когда-то королём? - А я как раз искал тебя.

И не врёт ведь. И впрямь искал. Только не находил, да и сейчас, в общем-то, нашёл не того, по кому так скучал. Черты лица знакомые, осанка всё такая же величественная, а взгляд чужой. И мысли чужие - Лансу нет нужды спрашивать, он  это и так знает. Он видел, как чуждые ему мысли претворялись в жизнь. И это было страшно.
Но он страха не чувствует. Скорее мрачное удовлетворение, что свидание состоялось. Рыцарь без страха и упрёка как никак.

- Хотел передать лично, что подземелья замка знавали и лучшие времена. Сейчас там, кажется, даже крысы не живут.

Ланс говорит так, как будто встретил старого доброго друга, а не человека, который подписал его смертный приговор. Ведь по большому счету Артур, как бы сильно его не изменила чужая магия, всё ещё его друг. Брат. Король. Только в его настоящем королевстве Ланселот молча жить не желает. Не может попросту. Он не знает, почему магия не повлияла и на него, почему не нарисовала в его голове красивые картинки, не оставила ему напоследок возможность быть верным своему королю - порой даже думает, что лучше бы чужие козни обманули и его, ведь тогда было бы не так больно. Но раз уж так сложилось, раз уж теперь они видят мир по-разному, значит нужно решать их конфликт как-то иначе. Кровью. Мечом. И чьей-то смертью.

- Артур. Ты когда-то был справедливейшим из королей. Ты был моим другом. Братом. А теперь твоё королевство разрушено, народ умирает от голода, болезней и тварей, лезущих со всех сторон. Почему ты не слышишь меня, Артур? Почему тебе проще подписать для меня смертный приговор, чем услышать? Что мне сделать, чтобы ты мне поверил?

Война, друг мой!
Война всюду.
Война везде.

[nic]Lancelot[/nic]
[ava]http://funkyimg.com/i/2Nwz9.png[/ava]
[sta]сир ланселох[/sta]

Отредактировано James Rogers (2019-11-02 00:09:39)

Он ждал этой встречи давно. Ждал, понимая, что вероятнее всего Артур будет последним человеком, с которым ему посчастливится (посчастливится ли?) заговорить. Ждал смиренно, не торопя событий. Шёл упрямо с гордой поднятой головой, зная, что от его желаний ничего уже давно не зависит. Шёл туда, куда подталкивали его ветра и череда событий, холодящих кровь, позволяя вести его провидению или может быть чужой магии - ему было в целом плевать, что именно теперь отвечает за его судьбу, подталкивая к неизбежному. Шёл и  делал всё, что мог, пытаясь уберечь хоть что-то, прислушиваясь к едва слышному звону колокола, такому инородному там в лесах, да на окраинах, где он пытался ещё кого-то спасти, чувствуя, как отведённое ему время осыпается пеплом в его руках. Шёл, зная, что он не мессия и не спаситель, принимая свою незавидную участь, встречая каждый новый рассвет рассеянной улыбкой, удивляясь, что выторговал себе так много времени.

Ведь он так давно знал, что его ждёт лишь боль от утраты брата и казнь за предательство. Знал и не противился, боролся совсем с другим, боролся за других, верил, что спасение есть не для него, но для Артура. И даже, если спасение его короля означало смерть для него самого, он был уже давно согласен, лишь бы очнулся. Может быть всегда был согласен с таким исходом, с самого начала, с того самого момента, как его привёл в Камелот великий маг и сказал, что теперь он рыцарь короля королей, обрекая на незавидную участь и в тоже время одаривая всем тем, что у них было и могло бы быть, если бы приближённые Артура успели его спасти от чужого проклятья. Это было просто. Гораздо проще, чем продолжать жить в этом новом незнакомом для него мире, чувствуя, как сводит челюсть от злости и беспомощности, зная, что рано или поздно холодный туман, захвативший некогда процветающее королевство, его настигнет, проникнет в лёгкие, отравит, запустит механизм самоуничтожения.

И вот он здесь. Стоит с мечом наголо, смотрит, всё пытаясь углядеть хоть что-то знакомое в чужом лице, больше похожим на маску, заглядывает в когда-то до боли знакомые глаза и не видит ровным счётом ни-че-го. И это в тысячи раз разрушительнее, чем смотреть, как дорогое его сердцу царство рушится, умирает, выдыхается в своей затянувшейся агонии. Механизм запущен, колокола звенят по нему, по ним, по всему тому, что было у них, по тому, что разрушил треклятый туман, лезущий под тонкое полотно рубашки, ища способ залезть внутрь его тела и заморозить сердце. И снова не находит, лишая возможности  хотя бы напоследок снова мыслить в унисон с Артуром, защищать его от целого мира, а не мир от него самого. Разве просил он о подобном иммунитете? Разве хотел он оказаться по ту сторону баррикад от своего короля? Разве не клялся ему, что всегда будет защищать его? Разве не доказывал столько лет, что он брат ему пусть и не по крови? Почему же тогда сейчас они друг для друга чужие, инородные? И почему так, чёрт возьми, больно от всего этого?

И всё же, не смотря на то, что внутри всё давно опалено и сломано, Ланселот улыбается. Улыбается горько, криво, совсем не так как привык улыбаться своему королю. Улыбается как человек, взошедший на эшафот, но не боящийся шагнуть в пропасть - слишком часто он топтался на её краю. Улыбается и качает головой, не зная, что же ему ещё сказать, чтобы его наконец услышали.  Аккуратно, почти незаметно миллиметр за миллиметром опускает острие меча ниже и ниже - знает, что против Артура его не вскинет, не нанесёт ни единой раны, не посмеет. Даже на такого незнакомого, больного, израненного, выжженного. Не сможет. Его участь подставить шею под меч, которым его нарекали рыцарем. Его участь быть рядом хотя бы в конце. Вот отчего он так долго бежал, всё пытаясь достучаться издалека. От принятия. От выедающего изнутри чувства вины. От сожалений. От собственного друга, которого отравил туман, изменив. Бежал так отчаянно, всё на что-то надеясь, но всё равно вернулся. В замок, в котором всё начиналось.
В замок, в котором всё и закончится.
К человеку, который почти всю его жизнь был для него центром его маленькой и не слишком-то амбициозной вселенной.

- Слушал, да не слышал, брат,- неприятно царапает изнутри это изуверское "почти", оставляет раны, шрамы. И впрямь ведь почти. Не братья. Сами так решили, сами так жили, а истина она вот такая. Почти брат, почти самый верный Артуру человек. Почти потому что не смог последовать за ним в его зиму, не смог раствориться в тумане, не смог стоять за его плечом, когда мир вдруг пошёл трещинами. И убить, уничтожая зло на корню, тоже не смог. И вовсе этим не гордится. Скорее сожалеет. Сожалеет, что не растворился в этой чужеродной магии, что не стал слеп, как его король, что не может больше преклонить колено и верить без исключений, да наверняка. Сожалеет, что его любви к Артуру недостаточно, чтобы прекратить всё это. Или быть может слишком много - он не знает. - Почему? Я отвечу. Снова. Всё так просто, что даже тошно. Ты смотришь на своё королевство и видишь его живым, не видишь ни смерти, что пришла в него, ни разрушений. А я вижу, Артур. Этот туман... эта магия, что влезла в твою голову, всё переиначив, меня не берёт. И это так больно, Артур. Я бы хотел как раньше преклонить перед тобой колено, не задумываясь, быть тебе верным, не нарушать клятв, которым всегда следовал неукоснительно. Но Камелот умирает. И ты лишь тень моего короля. Слышишь меня?

Всё внутри Ланселота противится этим словам и этой правде. Всё внутри него ломается, крошится от неосторожного касания. Весь он против этой истины. Но это не сон, не иллюзия. Это реальность, в которой он не спас своего короля, не протянул руку, не уберёг. Он в самом деле предатель. Только предал вовсе не тогда, когда ушёл, отрекаясь от зла, чьим источником был тронный зал замка, вовсе нет. Предал, когда не увидел, не понял, не помешал. Предал, когда недосмотрел. Не уберёг. Вот когда он нарушил все свои клятвы. Не умер, защищая Артура. Не принял удар на себя, не выставил щит. Был слишком туп, глух и слеп. Был слишком благородным, слишком рыцарем, чтобы остановить всё это и отправить своего короля на Авалон, беря на себя ответственность за такое спасение. И сейчас, когда опустил отобранный у другого меч, тоже, наверное, предавал, снова не будучи готовым взять на себя тяжкую ношу освобождения Артура от этого морозного кошмара.
Наверное, он слишком слаб. И слишком любит своего брата. Слишком мало в нём самоотверженности и веры, что мир  без Пендрагона имеет право на существование, чтобы положить конец всеобщим страданиям. Слишком он привязан к тому, кто спрятан за пустым, холодным взглядом. Слишком живые в нём бурлят воспоминания. Слишком часто бьётся его сердце в груди, слишком горячая кровь бежит по его артериям. Он слишком живой, чтобы не поддаваться эмоциям и не позволять болезненной привязанности решать, что будет дальше, не делая то, что должно.
Здесь и сейчас он пытался выбрать Артура, а не мир, что тот уничтожал.
Но всё не мог решить Артура ли он выбирает или всё же себя.

Лансу кажется, что они оба застряли в темнице. Каждый в своей камере и всё не могут докричаться друг  до друга. И всё безуспешно пытаются вырваться, ломая ногти о грубый, безразличный к их страданиям камень. Так глупо попались. Были слишком самонадеяны и слишком уверены, что со всем сладят. Не сладили. Проиграли. И вот они два поверженных навзничь оживших мертвеца стоят в коридоре подвалов замка, смотрят друг на друга и не узнают. Ланселот не уверен, что та, что наслала на них это наказание, задумывала всё именно так. Но, возможно, сама того не зная, причинила больше боли, чем рассчитывала, разгоняя в разные углы и возводя между ними преграды, которые им всё никак не одолеть.
Это было бы даже смешно, не будь всё это так больно.

- Неужели ты в самом деле не видишь?.. Очнись же, друг. Посмотри, что ты сделал со своим домом. Посмотри на себя, Артур. На меня. Посмотри, что с нами стало. Мы встречаемся не в тронном зале, в подземельях. Я в роли предателя, а ты короля мёртвого королевства. Смотрим друг на друга и не узнаем. Я так долго бежал от этой встречи и вот я здесь. И мне так страшно. Мне никогда не было так страшно, слышишь меня?

Ему в самом  деле страшно. Страшно осознавать, куда они в самом деле пришли. Страшно подумать, что дальше. Но быть рядом совсем не страшно. Давно пора было вернуться домой. Он в самом деле слишком долго бежал от неизбежного. И пусть неизбежное теперь смотрит на него холодно, всё также не узнавая, это совсем неважно. Он ведь давал клятвы, обещал быть рядом и защищать. А пришёл только сейчас. Совсем как глупый пёс, сбежавший с цепи, за своим наказанием, всё надеясь, что напоследок достанется хотя бы кость и ласковая рука обязательно погладит, позволяя хотя бы на миг притвориться, что всё это было на самом деле не так страшно. Пришёл домой умирать, не в силах перенести разлуки. Пришёл, чтобы скинуть свои доспехи и подставиться. Пришёл поговорить напоследок. А разговор вот не клеится. И туман холодит руки, сковывает горло, мешая говорить.

- Ты хотя бы счастлив, Артур? Теперь, когда столько твоих рыцарей полегло, а королева покоится в земле? Когда твой народ в ужасе и едва теплится в нём жизнь? Ты счастлив? Спокоен? Туман, этот чёртов туман, дарит забвение? Притупляет боль?

Ланселот всё задаёт вопросы, надеясь услышать в ответ "да". Надеясь, что брошенный им наедине со своим безумием Артур хотя бы не чувствовал боли. Спрашивает так, как будто от этого зависит его жизнь и весь хочет сжаться, схлопнуться, исчезнуть, понимая как он жалок и как всё это неправильно. Но вместо этого расправляет плечи и смотрит с вызовом, упирая острие меча в плиту под своими ногами с неприятным, отрезвляющим звуком.
Не о том они с Артуром мечтали. Не о том грезили. Не так себе представляли своё великое будущее.
Они думали, что весь мир принадлежит им. Что смерть их будет героической и общей, одной на двоих, на поле боя. Но вот они здесь.
И оба не то чтобы живы.

[NIC]Lancelot[/NIC]
[STA]сир ланселох[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2Nwz9.png[/AVA]