У войны не женское лицо, так все говорили. Пегги могла бы с этим поспорить, глядя, сколько всего было сделано женщинами ради победы, но не спорила, а просто делала. Не смотрела в лица, не различала лица, война шла слишком долго, чтобы смотреть хоть куда-то, война выжигала все внутри, не оставляя ровным счетом ничего. Иногда казалось, что она больше никогда не будет улыбаться, но нет, улыбалась, когда они одерживали маленькие победы, улыбалась, когда возвращались живыми друзья, улыбалась потому, что хотела жить. Пегги очень хотела жить. Очень хотела мира. Ярких летних платьев, улыбок и смеха, целоваться под луной, ходить на концерты и никогда не забывать ужасы войны, которые должны остаться напоминанием будущим поколениям о том, как ад пришел на землю.
Она шла в армию, во вспомогательный корпус, считая, что сможет принести максимум пользы шифровальщицей. В Блетчли-Парк было безопасно, даже во время бомбардировок, правда, жутко страшно. Страшно за себя, страшно за родителей, страшно за брата. Пегги срывалась с места, едва отзвучали последние удары по городу, звонила домой, молилась, чтобы линии не были оборваны, чтобы кто-то взял трубку, чтобы она была спокойна. Жаль только, что Майкл был далеко, о Майкле она ничего не знала, видела его лишь в отпуска, получала редкие письма, а потом...
...все закончилось.
И Пегги поняла, что сидя шифровальщицей, ничего не сможет сделать такого, о чем бы вспоминала с гордостью. Кому-то и этого хватило бы, но не ей. Ей не хотелось больших свершений, ей просто хотелось быть полезной, настолько полезной, насколько это возможно, и если разведка готова ее забрать, то почему бы и нет? Она не думала, что будет потом, не думала, доживет ли до этого потом, впереди был туннель, и света в его конце пока не наблюдалось. Кому-то нужно было зажечь факелы, и если это должна сделать Пегги, то она это сделает.
Война огнем прошлась по странам, по людям, по всему живому. Она травила, убивала, уничтожала, стирая с лица земли города, оставляя только память. Скольких было не досчитаться после, наверное, урон от всего будут подсчитывать года. А Пегги жила сегодняшним днем, смотрела в будущее, пока война, которую обе стороны планировали выиграть очень быстро, продолжалась. Иногда Пегги ходила на танцы с симпатичными офицерами, надевая свое красное платье, хранила в голове секретную информацию, уходила, не обещая вернуться, но делая все до того. Наверное, она могла погибнуть, но ей удавалось выживать, изо дня в день веря, что все будет лучше, только бы дожить.
Переломный момент не пришел ниоткуда. Все вложили в него силы, веру, надежду. Сколько погибло разведчиков, сколько погибло людей при наступлении, а сколько сгорело заживо в самолетах по направлению к земле. Но это было начало, и так легко было всего лишиться, сделав неправильный шаг. Казалось, что настоящее положение вещей требовало еще больше сил и отдачи, хотя погибать, когда вдали реет надежда, еще хуже, чем в безысходности. Но Пегги не планировала погибать. Ей следовало выбраться из города, в котором она забирала секретные данные о расположении немецких войск. Аккуратный европейский городишко встретил Пегги чистотой, немецкими флагами и патрулями, но жители, на первый взгляд, казались вполне себе счастливыми. Евреев, если таковые тут были, вывезли еще в самом начале оккупации, и теперь пришла тишина и покой, которые так жаждали нарушить союзные войска.
Попасть внутрь периметра было легко, у госпожи Райнбек были все разрешительные документы, возвращалась от больной матушки, ехала на встречу мужу, сверкала карими глазами и улыбкой с яркой помадой. Красивая шляпка, пальто с иголочки, да кто мог бы разглядеть в хохотушке, бессовестно флиртующей с молоденьким офицером на въезде в город.
- А кто у нас муж?
- А муж у нас врач, часто на дежурствах, - Пегги смеется, а саму малость уже начинает подташнивать.
- А как же такую красавицу оставляет одну?
- А вот так. Заходите, узнаете.
Хорошо, что заходить некуда, а перепись населения немцы, очевидно, не проводили, иначе бы знали, что в местном госпитале нет никакого доктора Райнбека. К тому же, Пегги планировала ночью покинуть город, хотя процесс выхода будет сложнее, чем попадания внутрь. Но пока ее пропускали, и Картер выхватывает свои бумаги, подмигивает солдатику и спешит вперед. Такие моменты напоминают, что не все нацисты сторонники идеологии Гитлера, кто-то просто верит, что они спасают мир, а кто-то просто юн и глуп, ну кому-то не повезло. Кем бы ни был этот парень, Пегги надеется, что он выживет. Ему на вид лет двадцать, такое ощущение, что на фронте недавно, и страшно становится, что с ним будет, когда придут союзники.
Но потом Пегги думает о том, что он выстрелит, и в нее тоже, если придется, и вся жалость отпадает. Сколько таких как он погибли за все это, потому, что пошли защищать свои дома от немцев? И сколько еще погибнет? Перелом близок, но конец еще далек, в этом нет никаких сомнений.
Она без приключений добирается до кофейни, в которой ее ждет информатор. Обмен паролями происходит быстро, Пегги роняет свою сумочку, поднимая с пола уже совсем другую, теперь дело оставалось за малым, дождаться ночи и встретиться в назначенном месте для выхода из города. Кто будет ее проводником, Пегги понятия не имела, но она была уверена, что все решится в лучшую для нее сторону, а иначе у нее есть пистолет и готовность рвать зубами чужие глотки, чтобы вырваться прочь. Сумка теперь была по ценности, что золотые слитки, и только выдержка не позволяла англичанке вцепиться в нее мертвой хваткой. Но пока она была вынуждена пить горячий шоколад, наедине с которым осталась, и наблюдать за окном какое-то беспокойство, исходящее от прошедшего мимо патруля, вернувшегося и снова ушедшего.
Интересно. Не подполье ли тут что-то готовит? Не попадет ли Пегги в ненужные ей неприятности?
От мыслей об этом ее отвлек молодой человек, остановившийся у ее столика. Картер вскидывает на него глаза с откровенным живым любопытством, мгновенно впадая в режим госпожи Райнбек, улыбается задорно и по-свойски:
- Хотите присесть?
[AVA]http://s3.uploads.ru/bABzP.jpg[/AVA]