Куда, чисто теоретически, может хотеть направиться молодой - даже можно сказать, что вполне себе юный - человек, едва-едва вышедший с учебной скамьи и недоверчиво пробующий проделать пару неуверенных шагов по каждой из предоставляющихся ему ухабистых путей, которые куда-нибудь в этой жизни да заведут? В принципе, предположительных вариантов - целая масса, тем более, для такого целенаправленного и упрямого, зачастую непробиваемого и абсолютного глухого к чужим мольбам прислушаться человека, каким был Эрик Леншерр. Он вполне готов вкалывать больше двенадцати часов в сутки, чтобы накопить необходимое, если сопутствующая мечта подвернется, готов сорваться с места и без гроша в кармане, если возможность и желание появятся, он просчитывает все возможные варианты, позволяя себе потратить немного времени на раздумья и принятие окончательного решения, ни секунды не представляя, что, вообще-то, его предназначение сложится из сугубо внешних обстоятельств, а не его наивных - теперь это никак иначе и не назовешь - мечтаний. Так вот, молодой человек может хотеть направиться, опять же, только на словах и в теории, куда угодно, кроме одного места. Ни у кого не возникнет желания пойти на войну.

К сожалению, там уже вопросов не задают и о предпочтениях не спрашивают. Если говорить еще более откровенно, то - если с везением от рождения особо не повезло - особо и не инструктируют, не учат и не подсказывают, как же с этим жить и быть дальше. Также, как и все. В постоянном странноватом липком тумане из смятения, непонимания и страха. В попытках измученно изображать, что этого тумана в природе не существует, нет-нет, что вы, и вовсе он взгляд не застилает, что в метре от себя уже ничего и не видно. В абсурдной перемотке одного и того же дня, только со сменяющимися локациями и списком "актеров", ведь, понимайте, война штука такая, роли там чисто эпизодические. Леншерр в состоянии радоваться единственной вещи - он потерял семью задолго до этого, а друзей, настоящих и верных, так и не приобрел. Ему не за кого переживать. Трясясь в кузове недоломанной машины бок о бок с такими же, как и он, Эрик может предаться более важным делам, нежели разглядыванием фотографий близких людей, молчаливым прощанием с ними, борьбой с предательски подступающими слезами и мешающим дышать комом в горле. У него больше возможностей, чтобы думать над заданиями. Отличаться. Хватать похвалы от лиц старшего звания. Но и тут есть проблема.

Он ненавидит все это. Приходит к осознанию данного факта далеко не сразу, потому что вначале находится в кромешной растерянности, затем его подстегивает опьянением бьющий в голову адреналин, который обманчиво приукрашивает видимую картину, пододвигает все самое красочное на первый план, позорно пряча остальное по дальним углам. Только спустя какое-то время Леншерр резко садится на кровати в ночи, лихорадочно стряхивая с себя одеяло после очередного кошмара, отчаянно пытается разглядеть свои руки в темноте, отказывается верить увиденному, и дело чуть ли не заканчивается вывихом, пока он изворачивает конечности под разными ракурсами - они все в крови. И скомканная постель в крови. Она не занимает ту самую отметку "по локоть", нет, Эрик в ней с головы до пят, ею забиты пазухи носа, он не может вдохнуть, не издав булькающий захлебывающийся звук. И это не галлюцинация, приносящая страдания чересчур впечатлительным мальчикам, каждый из который с детства готовился к чему угодно, но не к таким ужасам, нет. Для Эрика та самая ночь - четкий рубеж, зазубрина на линии времени, момент, когда он понимает раз и навсегда, что убийства не приносят ничего, кроме страданий и ответной злобной реакции. Какие угодно убийства. Ради отмщения, вынужденные или даже из удовольствия. В те дни он мучается из-за чувства стыда, что он раньше до этого в мыслях не дошел, но с каждым днем мучений становится все меньше, а страха и разочарования - наоборот, потому что он не видит похожего огонька понимания в глазах "сокамерников". Тешит себя надеждой, что сам в этом виноват, потому что не умеет достаточно глубоко заглядывать, но впервые так остро нуждается в поддержке, впервые не может справиться своими же силами.

Впрочем, никого не интересует - и он не может за это винить - какие бури разворачиваются в сознании Леншерра. С самого начала активных боевых действий внешне он остается неизменным, лишь более заматеревшим, уставшим и серьезным. Непроницаемое выражение лица, очень внимательно прислушивающееся, но в тот же момент отчасти надменное. У него есть характер, характер в чем-то даже скотский, а за такое по голове не гладят. Поэтому за годы, проведенные на фронте, Эрик получает сполна и от врагов, и от союзников - не каждый командир продвигает вещи, с которыми он согласен (а терпения, чтобы просто промолчать, не хватает) не каждый готов такие вольности терпеть, отпуская юного выскочку безнаказанным. Черт его знает, где бы он оказался, если не преданность делу и определенные таланты, ну а зачем заниматься предположениями? Война протекает день за днем, а Леншерр занимает более твердые позиции, медленно продвигаясь по службе, удивительно, но это почти что первая вещь, в которой он не амбициозен. Где готов отсиживаться на задворках и грудь самодовольно вперед не выпячивать при первой же вшивой возможности. Он как можно более часто старается себе о той самой ночи напоминать, о собственных выводах и идеалах, понимая, насколько легко порой податься соблазну и пойти по наиболее легкому пути. Хорошо, что с памятью особых проблем не возникает, когда приходится ежедневно оттираться от бурой грязи и не самых приятных ошметков, органическую природу которых без тошноты лишний раз не представишь. И запахи отлично воспоминания стимулируют, особенно, когда ржавый соленый аромат крови бьет в нос с такой завидной регулярностью, что начинает казаться чем-то совершенно обыкновенным.

Жизнь тяжка, но Эрик не жалуется. И не радуется. И не испытывает никаких эмоций, кроме сожаления, когда его за плечи, растерянного, трясут, оповещая, что командира задело снарядом. Мол, малыш, нам бы, конечно, выводов не хотелось поспешных делать, но либо ты будешь за главного, либо та бесформенная куча, из которой даже заново навряд ли что-либо дельное получится слепить. Единственным плюсом горького опыта сражений видится то, что приступы тошноты уже с такой завидной частотой не подступают. Поэтому Леншерр даже глазом не ведет, лишь кратко кивает и больше всего надеется, что никто не замечает вселенского ужаса, разверзающегося в его взгляде - сколько себя помнит, он всегда хочет быть главным. Но не при таких обстоятельствах. Окруженные танками, без поддержки с воздуха, с почти нулевым количеством необходимых припасов, как боевых, так и просто жизненно необходимых. Что уж говорить, некоторые парни одеты так, как будто должны воевать, как минимум на курорте. Ладно, если без шуток и преувеличений, все более сносно, чем это хочется описать, но группа готова для холодных заснеженных сражений явно чуть менее, чем это необходимо. Моральное же состояние войск, несмотря на все это, терпимое, но, в принципе, Эрик с другим совсем уж редко сталкивался. Парни смеются, отшучиваются, выполняют свою работу и верят в то, что на любые события стоит смотреть под более позитивным углом, и тогда все будет не так безнадежно, как оно кажется. Леншерру приходится быть более объективнее, он не впадает в ступор лишь, потому что принимает решения не впервые - на войне нередко сталкиваешься с тем, что необходимо чьи-либо обязанности выполнять. Понимает, что вариантов немного, в принципе, как и всегда - два, и один из них намного более бесчеловечный.

Очень хочется сказать, что он ни капли не колеблется, но это не так.

- Мы отступаем. Если хотим хотя бы ближайшие пару дней продержаться, то это - единственное решение, - говоря это одному из помощников, Эрик пытается подобрать такие слова, которые могли бы показать, что ему важно каждое мнение и что от мук совести сильно страдает, но это большая уловка - плевать ему на то, что остальные подумают, и как его назовут. Он сам себя трусом может наречь, понимая, что далеко от правды это не будет. Да, он бежит, позорно сбегает от убийств и смертей, следующих за ним по пятам, приближающихся все ближе и ближе и соблазнительно шепчущих, призывающих пересмотреть свое не такое уж и несгибаемое мнение на этот счет. Неужели ни один человек на всем свете не заслуживает смерти? - Сообщи всем остальным.
[icon]https://66.media.tumblr.com/4d3f44a3c213a18a037006b2ea515f39/tumblr_oblzw7x7mM1rpizwwo1_250.gif[/icon]

Для Эрика не стало неожиданностью то, что кто-то решился оспорить его решение.

Даже не так, он бы с намного большей вероятностью удивился, если никто не подверг его критике со стороны - неважно, высказанной нагло в лицо или подло за спиной. Отряд был знакомый, с некоторыми из парней Леншерр сражался бок о бок уже далеко не первый месяц, чтобы не построить подобие взаимоотношений и не сложить в чём-то предвзятое мнение о самом же себе. По правде сказать, для него сюрпризом стало собственное назначение - он был не то что не самой популярной личностью в команде, а, скорее, тем, кого предпочитали обходить стороной и лишний раз не трогать. В какой-то момент его перестали даже обсуждать - на горизонте виднелись более масштабные проблемы, да и парень попросту перестал быть кому-либо интересен. Если изначально постоянное молчание, хмурость и предпочтение выпить в одиночестве - а пил он много - нежели скрасить вечер в такой же хмельной компании за общим столом, были чуть ли не красными тряпками, привлекающими внимание и притягивающими неприятности, со временем это всё сошло на нет. Ну как со временем, спустя пару-тройку детских, чуть ли не плюшевых драк. Были они такими лишь, потому что парень прекрасно знал о порядках и последствиях нарушения дисциплины, а ещё до дрожи в сбитых кровь кулаках боялся ненароком совершить то, что на войне происходило ежесекундно, но к чему он так и привыкнуть не смог. Возможно, именно эти терзания потенциальных товарищей в Эрике и отталкивали - нет, они не были сплошь плохими людьми, у многих к убийствам складывалось даже более отрицательное мнение, однако они его не скрывали. Вообще-то, довольно тяжело что-либо в утайке держать от тех, с кем делишь ничтожный клочок свободного пространства, отплевываешься от грязи в окопах и тащишь отяжелевшие тела мертвых товарищей - кого получится - в лагерь, ведь в этом был какой-то смысл? Наверное. Эрик его не видел. Он много чего не видел, ещё большего не понимал, но когда остальные копались в себе с таким непомерным усердием, что рядом задевало абсолютно всех, Леншерр закрывался, отмалчивался, занимал непозволительную позицию - делал все, что от него требовали, но ни усилием больше. Странное, наверное, сравнение, но ведь коллеги в обычной рабочей жизни тоже с опаской и недоверием относились к тем, кто участия в жизни коллектива не принимал, да ещё этого не стыдился, а на показ выставлял. В общем, в конкурсе популярности парень бы точно первое место не занял, но он и не стремился, если уж на то пошло.

Было одиноко, да. Вообще-то, было жутко невыносимо. Порой целыми днями мог не произносить и единого слова, кроме тех, что были необходимы для выполнения задания. Да, иногда настолько был устал и измотан, что не просто валился с ног, а буквально приходилось заново учиться думать. Но, к сожалению, намного чаще в голове, наоборот, в агонии бился жужжащий рой из мыслей - его невозможно было успокоить, но бездействие вообще самой обыкновенной мукой становилось. И ведь не вывалишь все, чем страдаешь, первому встречному - не в последующем стыде даже дело, облегчения эта акция не принесёт. Иногда Эрику казалось, что он специально себе жизнь усложнял. Что могильный холод винтовки мог бы быть вполне приятным и притягательным, он уже был таким, только признавать эту двойственность не хотелось. Уж лучше страдать от жалости к себе, чем от отвращения.

В другой вселенной они бы точно могли подружиться с Чарльзом Ксавье. Хотя бы, нормально познакомиться, а не составить первое и единственное впечатление на уровне ничтожно редких переглядываний за ужином. Взглядами хотя бы не пересекались, и на том спасибо - Эрику никогда об этом вслух не заявляли, но он чувствовал, что его взгляд отталкивал. Чувствовал, что происходило это именно из-за того, что маску на себя он не умел (или не хотел?) нацеплять, а другие в свою очередь не хотели сталкиваться со всем тем безумством, о котором из-за постоянного молчания Леншерра почти невозможно было вот так, без подсказок, догадаться. Нет, никаких волшебных милейший историй, Чарльз не подсвечивался лучом, бившим с небес, не притягивал невероятным образом к себе даже изначально незаинтересованные взоры - просто вот так получилось. В жизни вообще всё волей случая складывалось. Эрик обычно насуплено утыкался в тарелку, пока, без особого аппетита, приканчивал очередные крохи, которые им могли доставаться. Растворялся в общем шуме и гвалте, удовлетворяясь своей незаметной ролью. Изредка поднимал взгляд, сверяясь с обстановкой, и однажды совершенно случайно наткнулся им на столь же обыкновенного - как и все они тут были - парня, отличающегося лишь тем, будто бы его сюда с совершенно другой картины вставили. И, вроде бы, костюмчик сидел, и выглядел он абсолютно нормально, но настолько обстановке не подходил, что Эрик ненароком на пару секунд застопорится. С сожалением подумал, что он бы сильнее всего на свете желал также явно не вписываться, но все разочарование заключалось в том, что это-то и оставалось только его желанием, роль сидела на нем, как влитая. В принципе, вот и все. Они, естественно, порой пересекались, особенно после ярких попоек - унизительно умоляюще выпрашивать обезболивающего из-за гудящей головы и треснувших костяшек было ему не впервой. Но никаких разговоров, никаких попыток - в основном, именно из-за отсутствия желания - познакомиться. Никакой захватывающей истории крепчайшей жертвенной дружбы. Однако, посматривая на парня время от времени, играюще пытаясь не акцентировать на нем внимания, Эрик заметил то, к чему раньше оставался абсолютно нечувствителен и равнодушен - он видел стопроцентное попадание и полную свою противоположность в лице того самого медика. Ни на что это, естественно, уже повлиять не могло, просто было забавным к усвоению фактом.

И когда этот медик оказался у него в палатке, не очень громко, но уверенно произнеся ни просьбу, ни предположение, а факт, в достоверности которого он был убеждён, Леншерр этому настолько удивился, что задался вопросом, все ли он с первого раза верно услышал. Видимо, замешательство на лице очень явно у него прочитывалось, потому что парень не поскупился и то же самое повторил. Ещё и «сэр» умудрился брякнуть. Интересно, однако. Леншерр в удивлении оторвал взгляд от рисованных чертежей и чуть поднял голову, но угрожающей позы не изменил - ладони твердо поставлены на стол, тело нависает над деревянной поверхностью. Лицо молодое, но уже явно не юношеское, взгляд - до мурашек холодный. Черт, он был вылитым командиром, как будто с рождения предназначение именно в этом и заключалось. От этой мысли начинало недвусмысленно мутить.

- Извини? - смерив слегка насмешливым, слега пораженным взглядом, Эрик задумался о комичности ситуации - тот полностью повторил его позу, и они стояли друг напротив друга таким образом, что оставалось только чуть подбородки вниз опустить и рогами в друг друга упереться, для полноты-то картины. Он, откровенно говоря, даже ждал того, что у кого-нибудь в команде хватило бы духу для открытого высказывания несогласия, но это был самый неподходящий момент и абсолютно не тот человек. Потому что решения своего он не готов был под самыми умоляющими уговорами изменить, а пришёл упрашивать именно тот, кто способен был заставить почувствовать себя виноватым. - Мне вроде казалось, что назначили решать именно меня. И сделали это не случайно.

Он поморщился, понимая, что стоило сказать совершенно другое, и он мог бы это сделать, если бы не повелся у эмоций на поводу и не выбрал самый родной, не энергозатратный и любимый способ защиты - залезть поглубже в кокон и начать бросаться наглыми, неприятными фразами, наслаждаясь теплотой и уютом своего укромного местечка. Такое, в принципе, никогда не работало и ни к чему хорошему не приводило, сейчас же на него возлагались еще и обязательства, а поведение осталось на уровне капризного ребенка.

- Они будут намного ближе к городу, когда небрежно перешагнут через наши с тобою трупы, - естественно, у него были сомнения в правильности принятого решения. Оно так и оставалось для него единственным возможным, но это ведь не означало, что было верным. Поэтому он сдался первым, проиграл незначительное сражение, выпрямился и отступил на шаг от стола, растирая замерзшие руки. Их мог бы убить обыкновенный холод, к которому никто не был готов, что уж рассуждать об атаках, отбиваться от которых с каждым разом становилось все тяжелее - нехватка припасов и незнание, получили бы они хоть что-нибудь или нет, фактически отрезали целую массу возможностей, оставляя их наедине с собой и мольбами о хотя бы малозначительном чуде. - А они перешагнут, когда всех до единого прикончат. Или ты настолько хорош, что можешь и с того света вытаскивать?
[icon]https://66.media.tumblr.com/4d3f44a3c213a18a037006b2ea515f39/tumblr_oblzw7x7mM1rpizwwo1_250.gif[/icon]

Отредактировано Erik Lehnsherr (2019-07-10 23:15:06)