произносить, во благо вроде бы, грязную ложь,
или быть честным, даже если от правды вред?
сначала я скажу ребенку:
"вырастешь - поймешь!"
потом подумаю: "прости, на самом деле нет".

С каждым прожитым днем очаровательный Эрик Леншерр всё больше уходил в сторону раздумий, насчет возможности обнести свою обитель - как минимум - пятиметровым забором с колючей проволокой, соорудить блокпосты и оставить на них особо раздражающих и раздражительных мутантов в качестве сторожевых псов. Нет, он не был злым и не имел совершенно никаких проблем с пассивной агрессией - он просто устал. Устал от того, что каждый - какая приятная неожиданность! - мимо проходящий из более или менее знакомых из его прошлого прям-таки долгом своим считал, посетить Магнето и дать пару уроков на тему, как же ему стоило жить. Что делать было прекрасно и необходимо, а о каких поступках даже задумываться грешно было. К тому же, все поголовно любили участвовать в такой потрясающей игре как "составление топ-листа из самых идиотских решений Леншерра". Как будто он этого сам сделать не мог. Как будто в глазах у него исключительно мольбы и просьбы по этому поводу читались. Как будто, черт возьми, ему вообще было хоть на мгновение интересно. Да, он продолжал мучиться, но - какое удивление - потому что смог в столь трудное время сохранить крохи чувства вины и совести. Дальше-то что? Никто раскаяния не ждал, никто вообще ничего не ждал, но все испытывали извращенное удовольствие от возможности упрекнуть. Их право. На их территории. Геноша была спасательным кругом для Эрика, местом, где он чувствовал себя спокойно и относительно защищенно, опять же, защищенно именно от этого внешнего мира, который своими мерзкими лапами продолжал лезть и лезть. Возможно, конечно, мужчина все преувеличивал, такого отношения к себе заслуживал и предавался ворчанию и брюзжанию, будто бы в самом деле был старым дедом, но все это оставалось лишь на уровне молчаливого предположения. Хозяином он был все же гостеприимным - чаи не заваривал, но и пинком под зад не встречал. Учитывая, какие у большинства посетителей были изначальные планы на посещения, Эрик так вообще верх вежливости и смиренности проявлял.

Естественно, оставались те личности, видеть которых хотелось либо чуть больше, либо намного меньше. Пьетро попадал под обе категории одним махом (парень вообще способный был). С одной стороны, он был именно тем ребенком, с которым Эрик имел гораздо большую возможность договориться, по крайней мере, краткий сбор информации и такой ненадежный источник для доверия, как чутье, подсказывали Леншерру именно эти сведения. С другой - он был его ребенком. Точка. Мысль можно было бы дальше вот ни на букву не продолжать - те, кто Эрика больше одного дня знали (причем, даже не лично) все бы прекрасно поняли. Но можно и в очередной раз разойтись на балладу, каким же он ужасным человеком был. Так ладно человеком, ведь каждый находится в состоянии выбирать, с кем ему общаться, строить планы на будущее, сражаться плечом к плечу и так далее, нет, Леншерр был еще и плохим родителем в придачу. А родителей ведь не выбирают! Вот и достанется тебе такое чудо, пожелавшее слиться с тенью, уйти в подполье - перечислять неказистые метафоры можно, на самом деле, достаточно долго - попросту не исполнять "рабочие обязанности". Отказаться от отцовства. Даже не отказаться, а невинно сделать вид, что все это вообще не про него, что вы, не было такого никогда. Не быть рядом в моменты - а их, как назло, оказывается чересчур много - когда так необходима родительская поддержка. Не стать примером для подражания. Может, и стать, но в каком-то совершенно неправильном варианте.

В общем, да, Эрик Леншерр был мудаком. Ему любили это говорить за завтраком, на всякий случай напоминали при обеде, и в закреплении повторяли на ужин. С годами в голове от этого уже начинало неприятно звенеть, впрочем, выслушивание претензий вообще никогда пределом мечтаний не было. Но здесь дело заключалось в другом. Мужчина успел пообщаться с Вандой. У мужчины, к сожалению, были и другие близкие люди, которых он в своем роде любил или уважал. Не удивительно, но каждый из этих приближенных к его высочеству успели от него тем или иным образом пострадать - и в этом заключалась основная проблема. Здесь на передний план выходило вовсе не раздражение, злоба или желание избавиться от собеседника самым непристойным образом, здесь Леншерр начинал терзаться чувством вины и ничего не мог с этим поделать. Из-за этого говорил ненужные вещи в разговорах, проявлял абсолютно не те эмоции, терялся, поступал неправильно, в общем, шел по списку в выполнении всего того, чего делать ни в коем случае не хотел. И, вот вроде бы, столкнувшись с таким один раз, можно сделать выводы, переосмыслить модель поведения, избавиться от неподходящих мыслей или сомнений, чтобы больше таких промахов не пропускать. Но каждый раз на одни и те же грабли.

Это вообще можно было железным девизом его насыщенной жизни сделать.

А еще, каждый раз возникали определенные осложнения. В случае с детьми они заключались в том, что гены сыграли значительную роль - отпрыски получились не только со способностями, они вышли крайне одаренными. Эрик не хотел признаваться в том, что за столь краткосрочный период времени успел некие теплые чувства по отношению к развернувшемуся в его полевых условиях детскому саду имени Чарльза Ксавье испытать. Но был способен принять как данное, что за этими малышами и не совсем уже малышами было то самое будущее, о котором он всю жизнь свою грешную грезил, к которому стремился, которое всеми правдами и неправдами выбивал. В войне правила, к сожалению, не ему приходилось устанавливать, и каким бы прекрасным и талантливым полководцем он бы не был, нужно было хотя бы отдаленное подобие армии. Союзники. Люди, пожелавшие разделить твою сторону и идеалы. А в этом была проблема - отчего-то чуть ли не в моду вошло нос воротить от тех идей, которые проталкивал Эрик. Не хватало этому миру искренности. Ведь, ну зачем же себя обманывать, он не совершал таких вещей, от которых потом глаз ночью нельзя было из-за накатывающего ужаса сомкнуть, а если и совершал, то был в здравом уме, чтобы отдавать себе отчет, что делал это, потому что иного выхода не было. Потому что другие слушать не умели и к компромиссам никак не могли привыкнуть. Допускал, что и у него странное понятие об этих самых компромиссах было, но все же...

С Вандой все выходило очень тяжело. С эдаким непереносимым на слух металлическим скрежетом, чрезмерным усилием может оно и двигалось куда-то вперед, но медленно и неповоротливо, а еще постоянно норовило съехать с пути. Эрик не отчаивался, но понимал, что к ее брату изначально необходим был иной подход. Другое "знакомство". И противоположный темп развития симпатии (насчет роста ненависти и других неприятных вещей Леншерр предпочитал не задумываться). Иначе бы не вышло вообще ничего - мужчина, когда-то уверенный в безграничности своих сил, мог только стыдливо голову опустить и признаться, что ему бы их не хватило. И он не знал, чего ожидать. Мог, естественно, строить невообразимые хитрейшие догадки, но они так и оставались на уровне догадок. Мог быть готов к, по крайней мере, нескольким вариантам развития событий, но не знал и доли того, что было в голове у кровного родственника. Как там принято было считать? Все проблемы идут из детства, от родителей? Так вот Эрик, видимо, полностью обезопасил свою семью от проблем, любезно не предоставив им этого самого детства. Вряд ли ему стоило ждать благодарностей.

Сына он встречал в необычных для общения локациях - почему-то совсем не хотел запираться с ним в четырех стенах. Уселся на обрубок, бывший почти что до основания спиленным деревом, слегка задрал голову, подставляя ее мягким лучам солнца, стремящегося к закату, и усиленно думал о том, как бы ему первой же фразой не пустить все свои далеко идущие планы в большую такую подгнивающую помойку. Честно говоря, наверное в таком случае ему оставалось просто надеяться на лучшее.

Откровенно говоря, он немного побаивался их встречи. Страх разным бывает, у Леншерра коленки от жути не тряслись, и пить стакан за стаканом в качестве снятия стресса совсем не хотелось. Но он не мог также абсолютно не мог представить, на что мог наткнуться - один разъяренный жестокий ребёнок в запасе уже имелся, второй, который по всем законам логики мог быть точно таким же, был на подходе. Не то, чтобы его пугали конфликты, но все эти разборки за последнее время изрядно утомили, сил на выяснение отношений под старость-то лет оставалось все меньше. Страсти ведь, по идее, уже давно улеглись, а тут из-за подаренного омоложения и прекрасного шанса все нужно было начинать по-новой. Эрику давно бы уже в могиле лежать. К слову, о могилах - прошлое сына тоже наводило на определённые вопросы, ответы на которые, скорее всего, Леншерр бы и слышать не хотел. В конце концов, ко всем этим чудодейственным воскрешениям ему было не привыкать, гораздо более странным стал бы факт, если Пьетро бы был абсолютно нормальным. Таких знакомых даже по пальцам у Эрика пересчитать представлялось слабо возможной задачей, потому что их попросту не было. Кругом все исключительные личности, черт бы их побрал. Его самого, естественно, в первую очередь.

Он прекрасно понимал, что выглядит растерянно. Взгляд пустой, мысли в голове воодушевленно ключом не фонтанируют, Леншерр был почти что в ступоре, поэтому слегла вздрогнул, когда парень появился. Ещё бы ему не вздрогнуть - если предпринять хотя бы слабую попытку к описанию сына, то первым словом, приходящим на ум было «чересчур». Именно оно, Пьетро был везде и его было слишком много. В принципе, в качестве возмещения двадцати двух упущенных лет и возможностей такая политика представлялась в теории не такой уж плохой. На практике, Эрик был не готов к подобному опыту, не был годами научен, не выработал хотя бы отдаленно подходящей для этого привычки, поэтому даже не сразу нашёлся ответом. Да и как тут найтись, когда любая проскочившая с оглушительной скоростью мысль была в разы медленнее всего, что успевал сделать парень за то же время - определенно у него было преимущество, и играл он совсем не по правилам, но не Леншерру стоило призывать к честности. Мужчина только открыл рот в желании произнести что-нибудь неопределенное в ответ, как почувствовал легкое дуновение ветерка, понимая, что ответа от него и не требовали. Хмыкнул, с неподдельным интересом разглядывая сына и не совсем понимая, что же вкладывали в определения понятия «близнецы», раз перед ним стоял кто угодно, но точно не копия Ванды. Конечно же, познаний глубоких в жизни обоих детей у него не было, но то ли родительская интуиция подсказывала, то ли обыкновенный опыт, что при дальнейших «раскопках» выявленных отличий стало бы только больше. Это не могло не радовать. Даже не так, радости было немного, потому что тараканы сына, бегающие у него в голове, были столь же быстры, чтобы их путь отследить, но факт приносил облегчение - Пьетро явился явно не для того, чтобы устраивать крайне невесёлые и мало кому необходимые сцены недовольства по поводу исполнения родительских обязанностей. Это не отменяло наличия данных претензий, не гарантировало отсутсвие издёвок со стороны, но было уже гораздо лучшим и позитивным началом. Из этого даже что-то могло получиться.

- Думаю, просто «Эрик» будет достаточно, - играющая на губах полуиздевка-полуулыбка помогала понять, что мужчину в какой-то степени даже забавляла такая манера беседы. Все сложилось донельзя удачно - сын вкладывал в эту встречу намного меньше значения, ожиданий и прочей мути, от которых только голова могла бы разболеться. Но было заметно, что он тоже нервничал, а это чертовски приятно - находиться заведомо на одной волне, в одинаковых условиях. Чувство юмора, наверное, ему от великого отца передалось. Эрик, конечно, считал себя обладателем почти всех в этом мире способностей, но шутить он никогда не умел, слишком серьёзным и прямолинейным был, а любая слетающая с губ фраза всегда произносилась с ядовитым подтекстом, приобретая характер подколки. Пьетро был в этом плане юнее, болтливее и выпаливал, видимо, все, что приходило на ум - поэтому сравнивать их было бы несколько глупо - но заставлял улыбаться именно грубой небрежностью своих высказываний. Он был в этом плане, как бы это сказать, в меру харизматичным, знал это, и бессовестно данным природой подарком пользовался. Даже удивительно, как много похожего на него Эрику удавалось с первого взгляда в своих детях выцепить, и ведь он даже не старался. Так ещё и никакого участия в их жизни и воспитании не принимал, там бы, скорее всего, вообще две копии получились. Этот мир вряд ли такое бы выдержал, так что Леншерр, можно сказать, большую услугу ему оказал. Почему-то только слов благодарности в свой адрес не слышал. - Или же хочешь слышать ласковое «да, сынок» в ответ?

В этой игре могли учавствовать двое, получая удовольствие от того, что все оставалось на довольно не серьёзном, потешном уровне. Главным оставалось не переусердствовать.

- Не люблю кофе, знаешь-ли, - он лениво потянулся на солнышке, всем видом показывая свою беспечность. И ведь даже подкопаться было нельзя, в неискренности не уличить, Леншерр и правда едва заметно, но расслабился, пуская ситуацию на самотёк. Чем больше стараний прикладывал, тем в большую задницу изначальные задумки скатывались, хоть вообще ничего не планируй - в этом плане он даже отчасти завидовал собственному сыну, ведь ему самому беспечность из-за возраста была уже не к лицу. - Честно? Не думаю, что ждёшь объяснений, почему же отец у вас вышел таким никудышным. А с Вандой познакомились, да. Вижу она взяла на себя героическую роль  по проживанию отрицательных эмоций за вас двоих?

Не смотрев в сторону Пьетро, делав вид, что любовался закатом, Эрик не мог не заметить, что ему было донельзя интересно, что происходило у паренька в голове. Ведь он действительно не ждал объяснений, по крайней мере, очень убеждал себя в этом, а если бы в конце концов и решился хоть какого-то ответа потребовать, то, скорее всего, в тот же миг потерял бы к этому малейший интерес. И вновь Леншерр ставил непосильные для себя задачи. Уговорить дочь на содействие, заставить её желать тех же вещей, к чему стремился он сам, было невозможно - она чувствовала почти что физическое отвращение к нему. Пьетро, может, и было досадно, но на бурные негодования он себя не растрачивал, сложность заключалась в другом, потому что Эрику следовало его увлечь. Настолько грандиозное что-то придумать, чтобы ребёнку не стало скучно в первые же минуты. С этим ведь сталкиваются бедные родители, да? Если так, мужчина совсем не жалел, что отказался от отцовских обязанностей, даже не попытавшись.

- А тебя самого радует факт, чьим сыном являешься? Пламенных речей не готовил, каюсь, - он слегка пожал плечами, признав поражение, и вновь повернул голову в сторону Пьетро. Диалог не то чтобы не клеился, скорее увиливал из стороны в сторону, не просто обходя самое важное, а в принципе ничего не затрагивая. Леншерр только парировал, ну а что ему ещё оставалось делать? Вычеркнув когда-то из жизни, он не мог просто взять и задним числом вписать их обратно, чтобы толкать громкие речи о гордости или же, наоборот, разочаровании, или вообще о чем-либо в этом духе. - Но у меня тут и правда славно, стараюсь. Все ради себя и своих братьев.

Намёк вышел максимально прозрачным, но Эрик и не думал сделать как-то иначе. Если Ванду пришлось бы брать хитростью, с Пьетро вряд ли бы сработал иной, нежели прямолинейный, подход.