Marvelbreak |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marvelbreak » Незавершенные эпизоды » everybody knows
[epi]EVERYBODY KNOWS всё время мира наше
Conner Kent, Cassandra Sandsmark
Давно не виделись, верно? Кажется, я ушёл, не попрощавшись.
NB! красивые витражики бьются о камни с громким звоном[/epi]
[NIC]Conner Kent[/NIC]
[STA]стеклобой[/STA]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/70-1550316347.png[/AVA]
dice are loaded
Он умер не так давно: и трех месяцев не прошло. Он умер, а жизнь почему-то не остановилась. Солнце поднималось из-за горизонта, люди, пускай напуганные, пускай затравленные первое время, бегали с работы до дома, подобно тараканам, мельтешащим между крошками на кухонном столе, забыв бесконечные стенания по ушедшей легенде, лишь смотрели на развешенные по городам черные флаги затравленно, с беспокойством. Эти флаги, чертовы “S” на черном, таком неправильном фоне, маячили перед глазами, отпечатывались под закрытыми веками, горчили на языке песком и дымом. Отчаяньем и разрушением мечт. С них сняли розовые очки, резко, не предупреждая, словно пластырь с совсем свежей раны - оголяя. На них опрокинулась, внезапно, без какого-либо оповещения, знака не подав, удушающая правда: они, черт возьми, смертны. Герои, возомнившие себя стеной, имеют свойство заканчиваться, перегорать, и, как внезапно, умирать.
Посмотрите, несут деревянный гроб на ряженных плечах. Посмотрите, падает первая земля, грязная, отпечатывающаяся на сапогах. Смотрите, был герой, стена, легенда, защита – было все, о чем вы так молили, ублюдки. И нет героя.
Все знают – хорошие парни проиграли.
Дело, в самом-то деле, и не в уровне преступности, и даже не в совсем охамевших бандитах, решивших, что если пропало бдительное око – их никто не прищучит. Дело не в том, что Лига внезапно начала заниматься тем, чем должна была: мир защищала, а не сидела под боком у Супермена, и не в том, что развивался над головами черный флаг – всеобщий траур, такой искусственный, ненатуральный, неблагодарный плач.
Дело и не в том, что все осознали внезапно, что почему-то смертны, хоть это и было так очевидно. Что не всесильны, хотя и это было понятно с первого вздоха. Пропала, ушла надежда. Исчезли краски с яркого, кровавого символа, что, как путеводная звезда, намекал – справимся. Не было ни этого, ни веры в добро и всевышнее.
Все знают – зло, в итоге, всегда побеждает.
Сидит до поры до времени, таится по норам, заползает в выгребные ямы, раны зализывает, а потом кусает, по больному бьет, то самое, святое, от сердца отнимает. Посмотрите, мол. Я и так могу.
Кассандра не делает вид, что ей все равно, а могла. Не делает вид, что в ее жизни ничего не изменилось, подумаешь, всегда сама себе голова, а могла. Кассандра Сэндсмарк, Чудо-девочка, блондинка с фанклубом и силой титана, не делает ни-че-го. Не стонет в траурной толпе, не наматывает на плечи опостылевший черный флаг, не заламывает руки, мучительно пытаясь понять, что же теперь будет. В ее жизни, на самом-то деле, не так-то сильно все изменилось – перевернулось с ног на голову, ну да не впервой. Со всеми, пожалуй, бывает. Бывает, что осознание бьет по натянутым нервам сильнее, что словно накатывает – вот оно. Пора принимать свою меру ответственности. Взрослей.
Кто-то не принял. Ушел, оставил, бросил на пороге, со страхом и отчаяньем, в одиночестве, без малейшего просвета. И пусть. И так справится. Одна – как и хотела.
Держи, Кэсси, свою оплеуху. Взрослей. Отвечай за свои слова и действия. Принимай свою ответственность. Неси свое – не черное, а золотое – знамя. Расправляй широко плечи, работай. На износ. Защищай тех, кого не планировала. Борись за то, что отрицала. Время баловства, угнанных машин, ворованных побрякушек, детских шалостей с бандитами в подворотне прошло. Закончилось тогда, когда упала с глухим стуком на деревянный гроб первая земля. Когда впервые поднялось над страной это черное знамя. Запри страх, одиночество, собственное непонимание где-то внутри, глубоко-глубоко, забудь, как страшный сон. Помогай.
Помогай, пока живая.
~
the good guys lost
В Метрополисе на удивление солнечно. И дело не в том, что все охвачено мраком – конечно же нет, оставьте яркие словечки для желтых газет – просто неделя выдалась дождливая, и Кэсси искренне устала от постоянно мокрых кроссовок. Мать, попросившая сопроводить ее на какую-то очень важную конференцию, упорно делала вид, что дочь ей нужна для дела, как юное поколение археологов, постоянно предлагала выступить с каким-нибудь докладом в секции для студентов, но она лишь поднимала бровь и молча уходила изучать знакомые, на самом деле, улицы. Шаталась словно без дела, на самом деле стараясь помогать там, да сям. Давала щелбан идиоту, решившему обворовать добрую бабулю в магазине с фруктами; ловила обнаглевших карманников в центре, пару раз проводила с полицией, уставшей и заколебанной, арест очередного метачеловека, поверившему, что раз Супермен умер, то можно и город погромить. Раздражало. Она не пыталась сделать из себя новую икону, куда ей, да и больно надо, скорее, пыталась открыть людям глаза: вы не одни.
Мы – герои – вас не бросили. Лукавила, конечно, немного. Бросили. Не все, но некоторые. Те, кто мог, кто должен был, но не справился. Те, в ком силы было больше, чем во всех Юных Титанах, ушли, не показывали, что мы, молодняк, можем. Те, в ком его учение горело ярче солнца, почему-то с этим жаром не справились.
Те. Ну конечно.
Тот.
От обиды свербит в носу, но Кассандра не позволяет себе плакать. Не позволяет проявлять слабость. Ей хотелось думать, что это нормально, хотелось убеждать себя, что люди именно такие, не умеют оправдывать надежд, не способны быть рядом, когда больше всего нужно, чертовы эгоисты, ведь она сама такая. Не получалось. Хотелось как маленькой – обвинять, тыкать пальцем в грудь, требовать, чтобы вернулся. Чтобы был рядом, скалой. Только вот его не было. И приходилось самой.
От матери приходят недовольные сообщения, но Кэсси их игнорировала, не давая материнскому беспокойству душить ее еще сильнее. И без того было страшно от принятого решения, от того, чего она решила добиться. Не стать членом Лиги, конечно, куда ей, да и видеть лицо Дианы не хотелось, но защищать, как она сейчас делает, почти безвозмездно, серьезно, пытаясь анализировать ситуацию, думать головой, стать по-настоящему взрослой, а ведь так она никогда не умела. Ломать себя, быть максимально серьезной, признавать, что рубеж уже пройден - вот что ей было страшно. Не такая была, эта золотая девочка. Совсем не такая.
На улице солнечно, и это единственное, что греет ей душу. Кассандре тоже боязно, что уж скрывать. Не за себя, конечно, за других, но страх этот – червячок, шатающий душу. То самое, от чего нужно избавляться, пока скрытый доспех не сделал это за нее. Пока не понес свою, слишком жестокую, совершенно не ту справедливость. Птицы поют на деревьях, дети вокруг носятся и даже смеются, а жизнь продолжается.
Вместе с ней продолжается и ее борьба. Даже если она одна.
Когда недалеко, совсем рядом, слышатся взрывы, она призывает доспех спокойно, не удивляясь и не вздрагивая, как люди вокруг, настраивая себя на серьезный лад, покрываясь в золотое, яркое, сияющее. Она уже не маленькая, пускай все еще и Чудо-девочка. Она не позволит говорить, что со смертью Супермена умерла и надежда. Она, если понадобится, ее создаст заново.
Туда, где металюди разносят какой-то небольшой банк, она прилетает буквально за секунду. И, не отвлекаясь, тут же оттаскивает маленькую девочку от падающего обломка, обеспокоенно высматривая пострадавших. Так теперь правильно. Люди – главное.
- Ты в порядке? – присела на колени, чтобы вровень с малышкой, внимательно посмотрела в глаза. Есть ли там это. Было ли? Было. Она ласково щелкнула ребенка по кнопке носа, потрепала по легким кудряшкам и сдала на руки паникующей матери, - они в здании?
Женщина, тут же понимая о ком речь, кивнула головой, и Кэсси, резко встав с колен, не боясь прошла мимо горящих дверей, оставляя панику за спиной.
- Хэй, - крикнула на весь холл, тщательно осматривая помещение, - ограбления сегодня не по расписанию!
В глазах ребенка была она. Надежда.
А если она там была, то она разнесет этих чертей так, что от них даже пепла не останется.
that's how it goes
[NIC] Cassandra Sandsmark [/NIC]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/43-1550343144.png[/AVA]
Вокруг слишком много лжи. Слишком много масок, которые никто не спешил снимать, за которыми было так удобно прятаться. Вокруг слишком много чуждого ему, инородного, непонятного. И весь этот траур - ложь. От самого начала и до конца. Люди подняли чёрные флаги, говоря о смерти героя, Кон в свою очередь видел в этом слишком много лицемерия, не посчитав нужным участвовать в этом цирковом шоу. Люди боялись, что теперь их некому защитить, но никогда не спешили защищать своих героев. Не было и не будет никому дела до того, чем жертвуют их защитники. Всем плевать, пока у них есть надежда. Толпа восхищённо вопит, когда хорошие ребята впрягаются за них, и сыплет оскорблениями, когда осознаёт, сколько жертв они понесли, не задумываясь, что без вмешательства их было бы больше. Коннер Кент не человек. Никогда им не был, хоть и пытался притворяться, стремился раствориться в толпе и сделать вид, что он обыкновенный. Но он им не был. Вся его история была про то, чего люди так боятся. Технический прогресс, инопланетяне, силы, масштаб которых в принципе сложно оценивать. Коннер Кент - страх человечества и его потенциальная надежда. Потому что, когда герои умирают, на их смену должны прийти другие, чтобы спасти и уберечь. Людям казалось, что это долг их героев. Кон знал, что это его личный выбор, его решение, его дань памяти Кларка Кента, всего лишь его попытка стать лучше и помочь миру восстановиться. Но это знал он и Лекс, остальные не видели дальше слова "долг", притворяясь глухими и немыми к боли сына, потерявшего отца. Не Супермена, а Кларка Кента - человека, который подарил ему чувство нужности, инопланетянина, приютившего его в своём, но всё же чужом им, мире, который с таким рвением защищал, вопреки всем скользким моментам. Это Коннер осиротел, а не Америка. Но мир слышал плач Америки и во все глаза смотрел на Супербоя, выжидая, когда же он выйдет из тени и станет очередным спасителем, в случае смерти которого можно будет снова поднять чёрный траурный флаг и начать поиски следующей жертвы.
С его смерти не прошло и трёх месяцев, а на груди Супербоя снова горела красным буква Эс. Никаких масок, никакого страха перед раскрытием личности - вся его мирная жизнь была сплошным обманом, он был рождён героем, если верить газетам, и совсем не умел жить как бесполезный кусок мяса, если верить его собственным ощущениям. За его спиной не развевался красный плащ, обещая надежду, и в его глазах было больше боли, чем веры в своё правое дело. Но всё же он был. Восстал из мёртвых, отлично понимая, что его возвращение героическое или не очень не пройдёт замеченным. Он всё прекрасно понимал. Но снова был с людьми, не пытаясь спрятаться среди безликой массы, затеряться, стать невидимым, вместо этого он встал на их защиту, готовый спасать их, уберегать от боли, от смерти. Он всего-навсего был продолжением Кларка Кента, его наследником. Наследник Криптона, вот кто он. Наследник империи Лекса Лютора - это тоже про него. Он нёс людям, как и отец, надежду, но другую. Не было в нём веры в то, что это его долг, не было в нём альтруистичного рвения спасти мир, потому что он его любит. В Коннере было много сомнений, но в нём совсем не было страха. Никогда его не пугала смерть, как и отца, и ни к чему хорошему это не приведёт, но пока он жив не время для рассуждений. Ценность жизни - вопрос риторический. Ведь, если подумать, почему жизни сотни людей ценнее одной? Ценнее жизни Супермена, пожертвовавшего собой ради других? Потому что это всего одна жизнь?
Если бы у Коннера был выбор - он бы осуществил размен: свою жизнь за жизнь отца. Это был бы честный, равный обмен, который бы Супермен не принял, но Кон бы настаивал. На самом деле было не так много людей, с которыми он бы поменялся участия, не задумываясь, не прислушиваясь к слову "против", игнорируя просьбу одуматься. Но вместо этого случилась совсем другая рокировка и в ней смысла было в разы меньше. Но то, что крутилось в его голове, никак не отражалось на его лице или поступках. Вот он герой в сияющих доспехах, вот она ожидаемая буква "Эс", вот он - новый защитник Метрополиса, ну или один из двух - это как посмотреть, но это детали, всё равно оба заняты одним и тем же - продолжают дело жизни Супермена. Вот он защита, опора мира, который не умел быть благодарным. Чужой, изгой, которого боялись, когда опасность сходила на нет. Сколько людей в самом деле не боялись металюдей? Инопланетян? Полубогов? Или хотя бы полукиборгов? Единицы. Единицы, которыми вечно приторговывали другие, с любопытством взирая на то, как их герои пляшут на раскалённых сковородках, разрываясь между выбором: тот, кто дорог, или сотни других, совсем чужих. И ведь они всегда делали свой выбор, а потом учились с этим жить. Всё это по большому счёту совсем не весёлая сказочка.
Поэтому его и злил весь этот наигранный траур. И совсем по другим причинам он завис над Метрополисом, прислушиваясь к происходящему в городе. Он был бы не прочь остаться инкогнито, вмешиваясь во что-то, но это было бы слишком просто, было бы слишком щедрой подачкой со стороны мира, верно? Кому есть дело до того, что Кон когда-то просто ушёл из команды? Молча перевернул страницы на следующую главу, старательно не оглядываясь и даже не утруждая себя словами "прости" и "прощай". Он ничего не должен был никому. Не должен же, верно? А воспоминания всё равно жгут изнутри. А на сердце всё равно выжжены имена, которые он так давно не произносил вслух. Он оставил позади всё, каждого, к кому питал какие-то чувства и мужественно шагнул в пропасть, прячась, а что он делал теперь? Возвращался? Поднимал голову вслед за пеплом, который должен был быть развеян на ветру, но не был? Он не собирался никому ничего объяснять, но отлично знал, что от него буду ждать ответов. Ведь весь мир смотрит на него.
И его друзья тоже оглядываются на него. Всегда оглядывались, а он смотрел прямо, но мимо, игнорируя. Потому что иначе всё это не имело бы смысла.
Кон, в попытке сбежать от собственных мыслей, рванул в ту часть города, где различил шум стрельбы и крики. Там, где кто-то в ужасе, ему самое место. Там, где люди нуждаются в героях - его место, раз уж получше для него не нашлось. Раз уж все вокруг так нуждались в Супербоя, а не в Коннере Кенте. Раз уж дал обещание. Раз уж решил продолжить дело отца. И даже используемая хотя бы на четверть сила не доставляла радости - всё это пресно, всё это не вызывает восторга, когда в голове путаница из образов, мыслей и страхов. Всё это когда-то было его жизнью. Всё это станет рутиной снова.
Пробив крышу, Кон завис над группкой психованных металюдей и широко заулыбался, светя знаком своего дома, чувствуя, что это всё-таки правильно. Единственное верное для него решение сегодня. Иначе просто нельзя.
- Ребятки, вы промахнулись! Этот город под защитой,- этот город больше не сирота. Этот город - дом его отцов, а значит и его дом. А дом нужно защищать от вредителей. Жёстко, бескомпромиссно и безжалостно. Чужая сила не пугает и не причиняет вреда. Чужая скорость в пику его. Всего один удар телекинезом и можно откинуть всех по разным углам, а затем заняться одним конкретным, особенно неприятным, хорошенько вмазав ему по лицу, отправляя в нокаут, обернуться и.. понять, что нельзя подготовиться к встречи с теми, кого покинул молча. Нельзя быть готовым к призракам прошлого, живущим в сердце. Нельзя так запросто вычеркнуть всех и забыть. Нельзя так просто бросить Кэссси Сандсмарк и не ответить за это, но это позже.
А пока за своё секундное замешательство он поплатился мощным ударом спиной о стену, прогнувшуюся под его весом. А пока им нужно разобраться с плохими парнями, чтобы никто больше не пострадал. И для этого можно снова использовать свой телекинез, свою силу, свою скорость, свою боль. Ведь каждый новый удар, каждое действие, совершённое во имя добра и спасения - это путь к принятию, это путь к пониманию, что делать дальше.
- Кэсси, справа!
Кэсси - большая девочка. Кэсси - сильная девочка, которая бьёт не глядя и наотмашь. Кэсси - та, кто от него и мокрого места не оставит, если он не сбежит от разговора, если она захочет с ним говорить, а он не сможет снова отвернуться от неё. Не теперь. Кэсси - часть его жизни, которую он прятал в некрасивую коробочку. Кэсси Сандсмарк не чета какими-то отморозкам, и, в отличие от них, Кон хорошо понимал, как может закончиться встреча с ней. Для него и особенно для них.
Или может быть особенно для него.
Он предал. Он ушёл. Он позволил себе обманываться, что его жизнь принадлежит только ему. Он всё ещё считал, что был в своём праве, но на нём снова костюм, в его руках снова какой-то придурок и сам он применяет силы, которые так долго учился контролировать, чтобы не пользоваться ими.
Коннер Кент снова отошёл на задний план. А была ли у него когда-нибудь главная роль?
[NIC]Conner Kent[/NIC]
[STA]стеклобой[/STA]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/70-1550316347.png[/AVA]
Любить Кона было сложно. Всегда сложно, хоть это чувство и появилось практически в тот же момент, когда она впервые заглянула в эти невозможные голубые глаза. Когда впервые опробовала вкус его кулаков в настоящей драке, в которой, помнится, не смогла выйти победителем. Когда впервые поцеловала в ночи, и они, окруженные лишь морем и светом луны, были словно одни. Когда не было ни сломанной Чудо-девушки, отчаянно хватающейся за собственное эго, как за огромный щит, ни наполовину криптонца Супербоя, сына двух самых известных людей на планете. Были Кэсси и Кон, цепляющиеся друг за друга, любящие друг друга, понимающие, как никто другой. Кто лучше его мог понять ее беспокойство из-за собственного происхождения, нелегкой судьбы? Кто лучше ее понимал, как сложно бесконечно метаться между двумя отцами, двумя твоими половинами, живущими внутри, разрывающими сознание, пытаться соблюдать чертов баланс, чтобы не сойти с ума? В их маленьком мирке были лишь только они, шум волн и лунный свет. Не было никаких проблем.
Любовь к Кону, это приятное, долгое время окрыляющее чувство окрасилось в серое ничто, покрылось пеплом из незаживших ран, нанесенных в самое сердце. Он первый, кто после Дизеля смог подарить ей ощущение полета, одухотворенности. Первый, к кому она привязалась по-настоящему, кого действительно боялась потерять. Первый, по-настоящему первый, кто показал, что она нужна ему не как героиня, как когда-то сделал Тим, очарованный ее силой, а обычная девчонка. Такая, как она есть: с замашками на мелкое воровство, огромным самомнением и эгоизмом, со скрытой где-то глубоко ранимой душой. Он принимал ее разной, он слушал ее, обнимал крепко, целовал по ночам. Его губы обжигали. Пальцы оставляли следы – не сходившие, словно метки принадлежности. Он был ее стеной и защитой, не как супергерой, а как любимый мужчина.
Был.
Он бросил ее. Ушел, закрыл эту дверь, оставил ее за спиной, даже не попытавшись спросить, какого ей будет без него. Не понял, что же он делает, кидая в одиночестве девчонку, которая только-только научилась кому-то доверять, открывать себя и свое сердце, думать и головой, и сердцем. Не понял, что натворил собственными руками, обронив лишь сухое «прости». Привязал к себе корабельными канатами, сделал то, чего не смог Тим, которым она была очарована первое время. И ушел. А его имя отпечаталось на веках, с этим именем она просыпалась после бесконечных бессонных ночей, бесполезно шаря рукой по пустой подушке. Бросил. Оставил ни с чем. Он был с ней. А теперь его не было.
Вновь подтверждая, что ей не нужно верить людям, что нужно учиться все делать самой. Не существует в природе человека – или не человека, ей правда было все равно – который не оставит ее у разбитого корыта. Были те, кто когда-то тихо шептал, что любит, целовал нежно ладонь, а потом исчезал, растворялся в предрассветной дымке, а она, слепо шаря руками, пыталась дотянуться. Она могла бы молить его, чтобы остался. Могла бы хватать за ладонь, говоря, что они справятся – вместе. Она много что могла, но, как и обычно, не сделала. Пошла на поводу у собственного эго, послушала обиженного ребенка внутри себя, который не понимает, что происходит, который хочет быть центром вселенной.
Кэсси, если уж откровенно, в уходе Кона винила себя. Не увидела, не уберегла. Не была рядом так сильно, как должна была, не стала той поддержкой, которая, наверное, была ему нужна. Не прочувствовала из-за своего чертова эгоизма, что ее уже недостаточно. Что Кону нужен другой.
Чертов Тим, этот краеугольный камень, удавка на ее шее, которого она так мечтала ненавидеть. Этого глупого парня, который метался между ними, флиртовал с ней, а потом взял и увел у нее Кона. Или же она отпустила сама. Сама себе создала эту рану, которая гноит уже больше года.
И загноила сильнее, стоило только на город опуститься черному. Она знала, что ему сейчас больно. Невыносимо, так, что душу вновь и вновь раздирало на части, что он еще сильнее убеждался, что все это геройство, вся эта бесполезная защита якобы людей – шелуха. Что о тебе вспомнят лишь тогда, когда тебя не станет. Повесят траурный флаг, устроят мировой плач, будут шептать во всех углах, когда же сын Супермена займет его пост.
Никогда. Потому что Кон не идиот. Потому что он тот, кто умеет выбирать путь и идти по нему прямо, не сворачивая. Потому что он тот, кто за внешней мощной скалой скрывает безумное противоречивое море. Самый человечный не-человек.
Ей хотелось думать, что она взяла на себя часть его ноши. Стала чуточку взрослее, показала, что он может быть спокоен, где-то там, в своей тиши, куда не доходили новости о бесконечных победах и поражениях. Ей хотелось думать, что он верит в нее, в ее способности, знает, на что она справится с тем, что ей оставили практически в наследство. Пускай Титанов, тех прежних Титанов, настоящих, первородных, больше нет – разлетелись на части – она оставалась. Кэсси нравилось успокаивать себя, что Кон, как и всегда, преподал ей самый важный урок: при всей своей слабости она сможет быть сильной.
Наверное, поэтому она так рьяно хваталась за любую работу, которая ей только попадалась. Наложила крест на свое прошлое, вычеркнула детские глупости, обрубила свою связь с глупыми забавами, и отдавалась тому, что называли «справедливость». Запрещала себе думать о том, на сколько это тяжело и страшно, на сколько она откидывает ту настоящую себя – бойкую и хамоватую девчонку – ломает и меняет на сильную, действительно защиту для людей. На сколько она стала подражать Диане, что даже губы научилась поджимать также. Так было бы правильно. Его город, город его отцов не должен быть окрашен в черный. Он должен сиять красным цветом надежды под ярким полуденным солнцем. Она приезжала сюда постоянно, уже не скрываясь ни от фанклуба, ни от людей, говорила «мы рядом». «Мы есть».
Пускай рука все еще слепо искала чужое тепло на подушке. Ночи были беспросветно холодными, раздирали до самых костей одиночеством, но утром она брала себя в руки, заковывала собственное сердце в броню и выходила делать то, что должно.
Она уже не действует механически: анализирует ситуацию, бьет не так, чтобы убить, а чтобы засадить за решетку, использует лассо, высасывающее жизнь, максимально осторожно, лишь чтобы обездвижить и сразу же отключить. Не разменивается на мелочи, не отвлекается, не позволяет эмоциям захватить мозг – это теперь неправильно, не так, как должен работать уже взрослый, сформированный герой.
И все же Кэсси пропустила. Момент не ухватила, не заметила. Лишь увидела – они. Глаза, смотрящие в душу. Такие родные, знакомые до каждого перехода цветов, до малейшего взмаха ресниц. Словно бы и не изменился совсем, но так вырос, мальчишка этот. И «S» на груди горит ярким знаменем. Надеждой. Ее. По позвоночнику словно током прошлось – справятся. Она смаргивает слезы непрошенные и отворачивается. Не потому, что не рада – боже, она готова все время мира отдать, просто чтобы смотреть на его лицо, но они уже давно не влюбленные дети. Она – Чудо-девушка, и у нее есть работа. Отлетевший к стене Супербой ее не пугает: они знают друг друга слишком хорошо, буквально каждый жест понимают, и их командная работа всегда отличалась поразительной слаженностью. Тем самым пониманием, необходимым хорошей команде. Когда доверяешь спину, зная – прикроет. Когда погружаешься в дело, обезоруживая, оглушая, но тут же поворачиваешься, стоит ему предупредить. Она тут же бьет в висок одного из воров, отбрасывая его к стене, и показывает Кону большой палец. Услышала, мол, все отлично.
Это, на самом деле, для них ерунда. И грабители эти недоделанные, развлекающиеся с динамитом или чем там еще, для них на один зубок. Они справляются с ними за пять минут, не больше, не особо утруждаясь, работая спина к спине, словно как раньше. Внутренности скручивает нервами, но Кэсси себе не позволяет даже думать об этом. Ее уже отболело. А его только начало.
Она выдохнула, когда они закончили, и с удовольствием потянулась, разминая затекшую спину. С мамиными лекциями она немного засиделась, и это была даже хорошая разминка. Повернулась к Кону и посмотрела прямо в эти невозможно-голубые глаза. Он вырос, так заметно вырос, что она уже ощутимо ниже, чем он. Возмужал, хотя куда сильнее, теперь и не скажешь, что совсем еще мальчишка. Грудь распирало от эмоций, от старых, невысказанных слов, от бывших обид, от глупого одиночества. Но она не стала говорить. Не стала обвинять.
Лишь положила ладонь ему на щеку, аккуратно поглаживая. Пускай и не чувствовала его тепло сквозь холодный металл доспеха, но знала: вот он, живой, стоит рядом с ней. Вернулся.
- Я скучала, Кон.
А на глазах непрошенные слезы, которые она даже не потрудилась смахнуть.
[NIC] Cassandra Sandsmark [/NIC]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/43-1550343144.png[/AVA]
Скрыть растерянную улыбку при виде девушки Кон не смог, да и зачем? Их так много связывало, так много личного, так много светлого. Так много обид и неправильного. Но разве это так важно? Коннер знал, понимал, что уходя, причиняет боль. Знал, что разрывая невидимую связь ранит, оставляет некрасивые шрамы и уходил, не объяснившись. Не потому что струсил, потому что не было подходящих слов. Он совсем не умел объяснять свои поступки, да и разве это сделало бы Кэсси счастливее? Прости, чудо, но я нужнее не здесь? Прости, малышка, я не могу иначе? Прости меня за то, что я так запутался? Что я так слаб? Прости за то, что я так сильно привязан к вам обоим и сейчас нужнее не тебе? Прости, но я не могу быть только твоим? Прости, что не могу вырвать из себя всю свою нежность, всю свою преданность, все свои чувства и оставить тебе в качестве утешение? Всё это не то. Всё это не про то. Всё это совсем ничего не объясняет. Поэтому он сказал просто прости. И больше не оглядывался, зная, что не сможет скрыть ни черта в своих глазах. Не сможет спрятать боль, не сможет спрятать сожаление. Не сможет объяснить, что любя, всё равно оставляет одну, потому что сильная, потому что справится. Потому что с ней он навсегда Супербой - мальчишка из капсулы. С ней он навсегда не человек, потому что с ней и не нужно быть человеком, можно быть собой от начала до конца. С ней он тот, кем его нарекли люди и газеты, а он хотел, хотел понять кто он на самом деле. Так и не понял. Так и не смог. Но всё равно ушёл и не вернулся. И затворил дверь за собой тихо, криво улыбаясь новому миру, в который так спешил шагнуть, чтобы обнимать совсем другого человека, чтобы боготворить обломки, из которых всё пытался построить человека заново. Всё в нем говорило о самопожертвовании, всё в нём было слишком искренним, чтобы не западать в душу тем, кто знал. Всё в нем выло от потери и его личное море сходило с ума, беснуясь, шумя и требуя поступить иначе. Но тогда бы его не понял никто. И он бы потерял обоих, но даже мысль о подобном причиняла боль. Он бы мог уйти сразу от обоих, притворившись безразличным к ним, но не смог. Он так боялся одиночества. Ему так нужно быть полезным, ведь он так ярко светил, будучи чьим-то солнцем. И только поэтому решился стать маяком. Маяком надежды для не чужого человека, запретив себе оборачиваться на ту, которая в нём нуждался чуть меньше, но недостаточно, чтобы он мог быть спокоен. Он и не был. И соглашаясь поиграть в человека, побыть обычным студентом, спрятав костюм в коробку, ограничив себя, знал, что так будет легче. Но не был уверен, что ей, а не ему. Без буквы Эс, горящей на груди, даже когда он был в обычной футболки, он чувствовал себя собой. Без буквы Эс, он был невидимкой. Без буквы Эс он был никем. А разве можно что-то требовать от пустого места?
Все они делали то, что должно. Все они шли под флагом долга и справедливости. Все они были просто детьми, по отношению к которым жизнь никогда не была особенно добра. Каждый из них искал своего человека или не-человека, чтобы чувствовать себя не одиноким. Все они хотели быть нужными, все они были похожи на одичавших собак. Подойти к другому - страшно, но так хочется. Ведь быть одному так страшно, ведь мир так огромен и так противоречив. Коннеру тоже было страшно. Страшно принимать решения, страшно решать за других, страшно решать за себя. Страшно ошибиться, разрушив всё. Но он не ошибся, так было нужно. Им обоим нужно. С Тимом он был солнцем, с Тимом он был всё больше человеком. Был ли он счастлив? Да. Жалел ли он о том, что сделал? Да. Был ли во всё это смысл? Определённо. Вот только, что толку теперь, когда город его отцов оделся в чёрный? Всё внутри ноет, всё внутри гноится. Так много боли. Так много горечи. Так много запретов нарушено, так много лишних слова сказано и внутри как будто с грохотом рушатся города, проваливаясь в огромные дыры, всё расширяющиеся. Никто не обещал ему, что будет легко. Но никто и не сказал, что будет так сложно быть открытым миру и людям, готовым протянуть ему руку. Никто не предупредил, что может быть так больно, никто не потрудился объяснить, что решения могут быть такими сложными. Никто не поспешил уведомить, что делать выбор всегда не просто. Никто не сказал, как это дико задыхаться от собственных чувств, от собственной нежности, глядя на девушку, для которой значил слишком много, чьи руки целовал исступлённо, ни о чём не думая, делясь всем, что было внутри с щедростью богача, невольно оглядываясь на тень за своей спиной вопреки размолвкам, вопреки неудовольствию. Их уговор подразумевал, что Супербой вернётся, когда мир без него не справится. Мир не справлялся и он вернулся, но этого оказалось недостаточно, чтобы всё прошло гладко. Меняло ли это что-то? Навряд ли. Миру нужен был Супербой, а двум людям, поселившимся в сердце, нужен был Коннер Кент. И, в общем-то, это практически все кому нужен был Коннер и он это ценил, но не знал, что с этим делать. Не мог спрятать боль на дне глаз, не мог улыбаться широко и искренне, не мог объяснить так, чтобы его поняли. Никогда не поймут. Но он всё равно сделал свой выбор и теперь был готов платить.
Действовать сообща как когда-то было просто. Как будто не было долгой тишины, ничего, что их разрушало, не было. Довериться, повернуться спиной, зная, что прикроют. Крикнуть команду, зная, что его услышат - всё это было так просто. Гораздо сложнее было не думать. Сперва дела, а потом.. потом он сам. Сперва мир и только потом они. Не потому что так будет время для того, чтобы подобрать правильные слова - их всё равно не было. Просто так надо было, так должно было. Это тоже часть последствий его решений. Это тоже часть его жизни. А на губах всё равно растерянная улыбка, а удары всё равно точные. Да и ребята не шибко то суровые - какие-то идиоты, толком не подготовившиеся к тому, что по их душу придут Титаны, даже не все, а всего лишь двое. Убедить их дождаться полиции было так просто, что Кон даже не заметил, как всё произошло. Никто не убит, но все без чувств. Их работа выполнена. Значит, теперь можно себе позволить подумать о них.
- И я скучал, Кэсси.
Это слова искренние, вовсе не попытка соврать во благо. Это то, что всегда было в нём. И накрыть чужую руку, пусть и отдающую холодом доспеха, своей, позволяя себе краткую передышку - тоже просто. Как и шевельнуть головой, подставляясь под чуткие пальцы, не обращая внимание на то, что доспех царапает - всё равно на нём всё заживёт тут же. Это совсем неважно. Эти царапины никак не сопоставимы с тем, что он сделал с Кэсси. Эта шероховатость такая мелочь в сравнении с дырами, внутри него. Он недостоин быть причиной непрошеных слёз, который бережно стёр с чужого, но такого родного, лица свободной рукой, смотря с какой-то запредельной смесью нежности и горечи.
Обнять девушку за талию, прижимая к себе и взмыть вверх как единственно верное решение. По другому нельзя. Им так давно пора поговорить, они так долго молчали. Так долго, что почти забыли слова. Коннер не боялся обвинений, не боялся обид. Знал, что Кэсси имела право, но думал сейчас не о том. Думал о вечере в объятиях друг друга под аккомпанемент шума волн. Думал о том, как рад её видеть. Думал о том, как это всё неправильно и знал, что иначе было нельзя. Крепко обнимая не Чудо-Девушку, а Кэсси, он унёс их в место, где они смогут поговорить, приземлившись в поле, где были только они и целый мир вокруг, покрытый золотом.
Приземлившись, всё равно не отпустил. Хватит с него потерь. Достаточно. Да, он эгоист, да, он сделал свой выбор, забыв обсудить его с Кэсси, но это не отменяло ни чувств, ни воспоминаний, ни близости. И только поэтому он позволил себе порывисто обнять её уже двумя руками, прижимая к себе и вдыхая её аромат, который помнил. Который не забудет, сколько бы времени ему не было отведено. Он обнимал своего человек, зарываясь почти невесомо пальцами в чужие волосы, поглаживая и успокаивая, даже неуверенный, кому это из них больше нужно.
Всё это было так естественно и просто. А заговорить всё равно было сложно - слова нужны им, но они всё испортят. Всегда портили.
- Я рад тебя видеть. И.. прости, что ушёл, не попрощавшись.
Он говорил про все свои уходы. Говорил про каждый раз, когда затворял за собой дверь и извинялся за то, что оказался недостаточно силён, чтобы не вернуться сейчас. Он не произнёс тихое "спасибо", но подразумевал. Конечно же, он знал, что она прикрывала его спину, пока он искал в себе силы делать то, что должно. Конечно же, он знал. Как он мог не знать? Но, наблюдая за ней, всё равно молчал, скрываясь от всего мира и от неё тоже.
Он бы мог попытаться объяснить каждый свой шаг, но не стал, зная, что не поймёт. Не потому что глупая, потому что он сам не до конца понимал, просто чувствовал, что так было правильно. Не знал он, как объяснить ей, что уходя, не разлюбил. Не знал и как дать понять, что всё это было не так просто, как выглядело.
Поэтому он молчал, держа её в руках бережно, готовый отпустить в любой момент, если она захочет вырваться из непрошеных объятий.
[NIC]Conner Kent[/NIC]
[STA]стеклобой[/STA]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/70-1550316347.png[/AVA]
Тогда.
- Ну эй, Кон! – она бежала за ним даже не в полную силу, сдерживаясь, делая вид, что она обычная девчонка, которая вышла побеситься со своим парнем. Впрочем, без доспеха так оно и было. Широкая спина Кона маячила где-то впереди, а до нее доносился лишь его раскатистый смех. В душе словно разлилось безграничное счастье: слышать его радостный голос, видеть, что он отбросил все съедающие его мысли, было для нее истинным удовольствием. Хотелось запечатлеть этот момент в памяти, сохранить как самое драгоценное воспоминание и никогда не отпускать, доставая из шкатулки лишь чтобы полюбоваться вновь. Тем, как блестят лучи солнца в темных волосах. Как перекатываются сильные мышцы под загорелой кожей. Как он улыбается – искренне, не только губами, но самими глазами, в которых блестит водная гладь. Поймать бы его и никогда не отпускать. Сохранить бы это счастье, эту легкость, полет в душе, разделить с ним, продлить счастливое мгновенье на вечность. Чтобы не было никогда морщинки между бровями, чтобы не сжимались в злобе кулаки. Вот бы не было этих ужасных условностей: борьбы за мир и справедливость, обязанностей, долбанных отцов. Вот бы ветер забрал, вынес это далеко-далеко, за пределы планеты.
Кэсси немного ускорилась, пытаясь догнать Кона и не споткнуться о камни: идея погулять в лесу была не самой лучшей, особенно на каблуках, но ее это волновало мало. Она лишь прыгнула ему на руки, обнимая ногами за талию, а руками за шею. Восхитилась тому, что он даже не пошатнулся от ее веса, лишь перехватил посильнее. В очередной раз влюбилась в его сияющие счастьем глаза. Не поцеловать его было невозможно. Прикусить губу нежно, скорее балуясь, чем серьезно. Вдохнуть этот восхитительный запах ветра и моря.
- Я люблю тебя, Кон, - и сказать так легко и даже естественно, зачеркивая все собственные страхи, которые были когда-то до.
Сейчас.
Смотреть в глаза Кону было больно и даже страшно: в душе тряслось и ломалось, заново кровило то старое, позабытое, что, как ей казалось, уже успело отболеть и остаться за плечами опытом и затаенной нежностью. В глазах Кона – бескрайний океан и затапливающая, душащая вина. Ее хочется стереть, убрать, молить, чтобы прекратил, перестал. Кэсси уже не маленькая, не эгоистичная девчонка, умеет понимать и принимать. Пускай получается не всегда, пускай горло иногда душит от невыплаканных слез, но это ее, глупое и несовершенное, его на касающееся. Она отпустила, простила, сделала все, чтобы не сломаться, не упасть на дно, не начинать себя ненавидеть за все, что она потеряла, буквально сама прозевала. Приняла как данность: неудачница, не способная поддержать единственного любимого человека. Вынесла как новое знание, как девиз, что думать ей нужно не о себе, а о других. И постаралась жить без оглядки на то, что потеряла, позволяя себе лишь жалкие секунды слабости во время ночных кошмаров.
Кон не заслужил, чтобы она его винила. Ему и без ее злобных слов было больно. Ему и без того непросто. А она всегда была сильной
девочкой, он всегда говорил ей это, помогая поверить в собственные силы, когда совладать с доспехом совсем не получалось. Утирал кровь с израненной шипами кожи и шептал, что будет рядом, чтобы ни случилось. Соврал, конечно, но то самое подарил, укрепил ее веру. Как она теперь могла его винить? Кэсси хотелось верить, что она просто повзрослела. Осознала, что не может быть только так, как она хочет, не может земля прогнуться под ее требования, а мир измениться под ее требования. Люди приходят и уходят, а ей лишь и остается, что быть сильной и двигаться дальше, собирая себя из осколков.
Только воспоминания о прошедших днях, которые не вернуть, кололи сильнее, чем хотелось бы. Проносились в мыслях, вызывая покалывания в пальцах от желания их вернуть. То, как он забирал ее на руках и уносил далеко-далеко, чтобы отвлечь от бесконечных битв, собраний и разборов полетов. Как они находили огромные цветочные поля и носились друг за другом, а ветер приветливо ловил их смех, словно обнимая двух счастливых людей. Как валялись в траве друг на друге, а после замечали случайно запутавшиеся травинки в волосах; как играли шутливо в армрестлинг, прекрасно зная, кто выйдет победителем, и все равно радуясь даже таким идиотским развлечениям. Бесконечные марафоны фильмов или сериалов в ночи с горячей пиццей и попкорном или игры в приставку Тима, которую он, очень необдуманно, оставил в гостиной. Как шумели волны темными ночами, обжигая ледяной водой теплые пальцы.
Как в один из таких счастливых дней Кон, выглядевший необычайно грустным, с тенью незнакомой эмоции в таких, как ей тогда казалось, знакомых глазах, обронил тихое «прости» и ушел. Не объяснив, почему закрывает эту дверь, да даже не обернувшись, оставил ее одну, наедине с разрушающейся командой и полнейшим пеплом в душе. В тот момент ей обухом по голове ударило осознание, что это она не увидела, не поняла. Не услышала намеков, не увидела маячков. Своими эгоистичными руками разрушила то единственное, за что цеплялась.
Она скучала, всегда скучала, как и он. Не отпускала из мыслей, сделала своим якорем, когда училась удерживать доспех в поломанном состоянии. Терпела поломанные кости, разорванные в ничто мышцы, вытаскивала себя из отчаянья и боли. Кону, на самом деле, об этом знать уже необязательно: что ему даст тот факт, что он сломал ее сильнее, чем сам подозревал?
Необязательно ему знать, какую бурю в ее душе вызывают эти позабытые уже прикосновения. Как она когда-то доверяла ему целиком и полностью, позволяя летать с ней на руках по небу, и чего ей стоило заставить себя забыть об этом. По-хорошему стоило бы лететь самой, но она не может отказать себе в секундном удовольствии, даже зная, что потом, перед сном, будет смаковать каждый из моментов из случайной встречи. Эгоистично позволяет себе отозвать доспех: ей хочется чувствовать пальцами его кожу, вцепиться в плечи, зарыться носом в шею, ощущая подзабытый запах его тела. И совсем не хочется отпускать.
Наверное, именно поэтому она и не позволяет себе отстраниться – прижимается только крепче, даже не обращая внимания, где они оказались. Зарывается пальцами в волосы, как никогда чувствуя себя в безопасности. Такое… забытое чувство, словно она больше не один на один с этим долбанным миром. С души словно камень свалился от осознания того, что ей, наверное, больше и не нужно будет бороться в одиночку. Как бы она ни приучала себя вновь делать все самостоятельно, за все время с Титанами Кэсси совсем отвыкла оказываться хотя бы без компании. Забыла, что были времена, когда была только она и серебряный свет луны за окном.
- Нет, не извиняйся, - Кэсси вновь погладила его ладонью по щеке, не способная насытиться ощущением теплой кожи под руками. Уже без доспеха, она словно слепец вспоминала позабытые черты лица. Мягкость кожи. Легкая щетина, - это я должна извиняться. Что не была рядом, когда тебе было так нужно. Когда ты… нуждался. Я была такой эгоисткой. Извини меня, Кон, - она смотрит ему в глаза виновато. С бесконечной тоской, поражаясь тому, как он мог терпеть ее раньше. Наверное, все же его уход к Тиму был правильным.
- Скажи мне только, - она запнулась, сжимая в кулак ткань на его плече, - тебе помогло? Ты ушел не просто так, правильно? И, - Кэсси раздраженно сморгнула непрошенные слезы. Признаваться Кону в слабости для нее всегда было естественно, как дышать, так чего же она боится опять? – ты останешься со мной? Как Титан?
Кэсси не хотелось проговаривать вслух, что она безумно боится одиночества. Ей не хотелось признаваться, что до того идеала, который она нарисовала в своей голове, ей еще слишком далеко.
А еще, из-за бушующего урагана эмоций в душе, из-за поля, на котором они находились только вдвоем, так напоминающем прошлое, Кэсси поняла одно.
Кажется, Кона она безумно любит до сих пор.
И от этого ей стало безумно, просто безумно нехорошо.
[NIC] Cassandra Sandsmark [/NIC]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/43-1550343144.png[/AVA]
Держа в своих руках Кэсси, он думал о ней и не о ней одновременно. Его создали идеальным, его создали сильным, гениальным и не-человеком. Он должен был быть то ли доказательством человеческого гения, то ли оружием против Супермена - он так ни разу и не решился спросить у отца, отлично зная, что ответ ему не понравится. Он был золотым мальчиком без страха и упрёка. Не боялся смерти, не боялся боли. Идеальный борец за справедливость, идеальный герой с всего-навсего единственной слабостью, которая была далеко не у каждого в кармане. Он был так хорош, как проект, и так плох, как живое существо. Так много не понимал, так мало пережил. Вся его жизнь была полна противоречий и вечных выборов, в какую пропасть шагнуть, с какого небоскрёба с весёлым гиканьем рухнуть вниз. Ему приходилось учиться врать, учиться понимать шутки и сарказм, ему пришлось выучить раз и навсегда, что таким, как он, нельзя жить в полную силу, всегда нужна оглядываться на тех, кого он защищает и быть похожим. Нельзя касаться других без их разрешения, даже если хочется, даже если кажется, что так нужно. Нельзя быть собой. Нельзя говорить всё, что думаешь. Не стоит читать чужие мысли, если не готов жить с этим. Нельзя убивать, даже если человек напротив причинил тебе много боли, даже если он отбирал чужие жизни, ведь так ты будешь мало чем отличаться от него. Нельзя ломать людей и причинять им вред. Нельзя делать всё, что вздумается. Весь мир состоял из правил, весь мир был соткан из стереотипов и моделей поведения, а посередине стоял он, растерянно оглядываясь по сторонам. Он правда хотел помочь тем, кто стоял рядом, всё чаще спиной к нему, но нельзя помочь тому, кто этого не хочет.
Невозможно спасти Красного от него самого, нельзя взять и перечеркнуть всё, что сделал Готэм с Тимом, не заслужившим подобного. Кон слишком слаб, чтобы уберечь его от его дома, спасти от ночных кошмаров. Всё, что он мог - быть рядом, бережно согревая, окружая собой и заслоняя тьму перед его глазами. Всё, что он мог - это отчаянно светить, убеждая себя и его, что всё пройдёт, что дальше будет только лучше. Он только и мог, что исступлённо повторять: я с тобой. Он только и мог, что убеждать, умолять поделить боль на двоих, разделить ответственность. Всё, что было в его силах - быть готовым встать рядом, позволить почувствовать своё плечо, подарить чувство нужности, доказать свою бесконечную преданность. Всё, что он мог - это то, что ему позволяли. С ним он был маяком. С ним он был солнцем. С ним он был человеком, который знал слишком мало, чтобы помочь, и слишком много, чтобы закрыть на весь этот мрак глаза. Он был ему нужен. И Кон его боготворил и был готов носить на руках, лишь бы поверил, лишь бы доверился, лишь бы перестал скрываться и прятаться. Лишь бы стал его, лишь бы поверил. Не потому что Кенту было больно от того, что он чей-то ещё, лишь для того, чтобы вытащить его из кошмара под названием "жизнь в Готэме". Потому что Кон - это не про Готэм. Кон - это Метрополис. Кон - это солнце и широкая улыбка. Кон - это тепло даже в бескрайнем севере и он это знал. И упрямо продолжал биться о неподдающуюся стену. Безуспешно.
Невозможно уберечь Кэсси от неё самой, какой бы сильной она не была. Нельзя научить её быть с собой наедине, не нанося себе ран. Нельзя подарить человеку уверенность в том, что он не один, когда сам до ужаса боишься одиночества. Нельзя убедить Чудо-девушку, что она совсем справится, стоит ей только поверить, если она не слышит. Невозможно быть вечной поддержкой, когда тебе верят, только когда ты рядом. Кон это знал, но пока не разглядел тьму, окружившую Красного, упрямо продолжал бороться. Уносил в поля, отвлекая, вытирал кровь от доспехов, баюкал в своих руках и смеялся искренне. Ему было совсем неважно какая она: сильная или слабая, дерзкая или покорная. Ему было плевать на то, что она воровка. Плевать и на то, что она могла убить и убивала. Это всё не имело никакого смысла, когда она засыпала и не просыпалась от кошмаров. Всё это было неважно, когда на её лице расцветала улыбка. Всё это было у них, но он был нужнее не ей. Каждый раз повторяя, что она сильнее, чем ей кажется - он не врал. Он в это верил, как верил и в то, что она справится и без него. Верил, что сможет, верил, что так правильно. И знал, знал, что наносит глубокие раны своим решением, знал, что позади себя оставляет не девушку, которая примет это как должное, которую не заштормит, стоит ему закрыть за собой дверь, а Кэсси, которая нуждалась в нём, сама не понимая того, что он всего лишь временная заглушка, что механизм должен работать и без него. Ведь он не идеален. Ведь у них было так мало времени для них двоих. Ведь времени всегда недостаточно.
Ведь все они так или иначе всегда чем-то жертвуют. И Коннер тоже жертвовал, делил себя надвое, решал за других. Он не тот, кто должен бы решать, но ему приходилось. Приходилось выбирать, приходилось закрывать за собой двери, с трудом отворачиваясь, зная, что каждый его шаг - причина очередной глубокой раны на сердце. Всё это очередной шрам. Потому что всё равно любил, просто не мог по другому.
Коннер знал про одиночество больше других, знал каково это быть безликим экспериментом и не желал никому подобного. И цеплялся за людей, как за спасательный круг, любил их и выражал это по-своему. Каждый его жест, каждое слово, каждый сомнительный подвиг - это всё, чтобы не быть снова одному. Это всё для тех, кто подарил ему чувство, что он не чужой. Он свой. Он их. И он был готов пожертвовать собой ради всех, кого мог бы назвать другом и ради этих двоих особенно. Здесь и сейчас он просил прощения за то, что не смог оставаться с ней дольше. За то, что запретил себе остаться в подвешенном состоянии и сделал выбор. Он извинялся за то, что не пытался объяснить, за своё молчание, за свой побег. За то, что согласился не рисковать собой, пытаясь спасти Тима. Он просил прощения за себя и свой эгоизм, за свои страхи, за свои слабости. Он просил прощения за то, что оказался человечнее, чем нужно. За то, что обещал никогда не бросить и не выполнил своё обещание. Оставил. Ушёл. И даже не перезвонил.
И чужая просьба не извиняться как нож под ребро - досадно и неприятно. Не поняла, не услышала, не догадалась. Не показал, не объяснил, не донёс. Слишком долго он ждал, чтобы начать говорить. Слишком долго был недоступен. Слишком много времени упущено зря. Но у них всё равно есть шанс, ведь всегда должен быть второй шанс, верно? Ведь это именно его Кэсси в его руках, прижимается к нему, подставляется под ласковую руку и обнимает в ответ. Ведь всё время мира для них. Вся их жизнь - это их личное. Они никому ничего не должны кроме себя.
Никому. И ничего.
Он не перебивал, просто тихо прикрыл глаза и уткнулся носом в светлую макушку, подбирая нужные слова, собираясь с мыслями. Она извинялась за себя и Кону хотелось остановить её, но он этого не делал. Это было нечестно, он итак слишком часто жульничал и играл не по правилам. Пусть от каждого слова больно, но это её правда и она имеет на это право. Уж лучше б обвиняла, уж лучше бы злилась и била по нему изо всех сил, чем извинялась за то, в чём совершенно не была виновата.
Уж лучше бы она орала, что ненавидит его, чем спрашивала то, о чём он так боялся говорить.
- Нет, Кэсси, дело было не в тебе,- смахнуть слёзы снова с чужой щеки, как ни в чём не бывало, было гораздо проще, чем попытаться объяснить. Гораздо легче, чем давать какие-то обещания или не обещать ничего вовсе. Хранить молчание всегда проще, чем говорить. Действия всегда были ему понятнее, чем слова, но не всё можно показать. - Ты никогда не была эгоисткой. По крайней мере не больше, чем я. Я.. я не искал поддержки на стороне. Я всё пытался понять, кто я, искал себя. С тобой я был Супербоем. Не нужно скрываться, не нужно прятаться, можно всё, что умеешь. И это было прекрасно. И это было всё искренне. Но.. я не знаю, как это правильно объяснить. Я думал, что если я буду ограничен, и буду жить, как человек я что-то пойму, но не уверен, что получилось. Знаешь, сейчас будет звучать странно, но я дорожу вами обоими. Я бы, не раздумывая, пошёл на верную смерть, зная, что смогу уберечь вас.
Улыбка, спрятанная от чужих глаз, вышла грустной. Как он и думал, слова звучали неправильно. Объяснение было путанным и всё это было так сложно. Как можно объяснить то, что сам не до конца понимаешь? Но ему всё равно придётся. Потому что нельзя больше молчать, достаточно с них тишины.
- Я знаю, что это звучит странно, но просто.. я был нужнее ему. Я.. Я думаю, что люблю вас обоих, немного по-разному, но всё это совсем неважно. Я не искал помощи, я сам помогал. Я знаю, что уходить молча - это было неправильно, но я даже сейчас не могу объяснить. Потому что сам толком не понимаю, я просто знал, что так нужно, так будет правильно. - Если ему сейчас врежут, он даже не удивится. Привет, я Коннер Кент и я люблю двух людей и позволяю себе решать, кому я нужнее, будьте добры, врежьте мне посильнее. Глупо, конечно. Но он правда хотел, чтобы она поняла и услышала. Потому что дальше он мог сказать только то, что её ранит. - Я не Титан, Кэсси. Больше не Титан и я не могу тебе этого обещать. Я снова надел костюм только потому, что Супермен мёртв. Я вышел на улицы, спасать людей, только потому что я его наследник. Я - Наследие Криптона и кому как не мне продолжать дело отца? Я решил, что должен в память о нём нести людям свет и надежду. Потому что дом Эл жив в моём лице и я не могу больше прятаться и терпеть весь этот лицемерный вой по мёртвому герою, которого они даже не знали.
Говорить это было даже больнее, чем думать об этом. Произнести вслух - это как навсегда перечеркнуть альтернативный путь, смириться и пойти дальше, желательно всё также не оборачиваясь. Отстранившись, Кон смотрел в родные глаза и видел в них себя и ему казалось, что он разбит на много маленьких осколков, но знал об этом только он. Повторяя жест Кэсси, парень положил руку на её щёку и ласково погладил, неуверенно улыбаясь одними лишь губами. Он бы хотел улыбаться глазами, как когда-то, но не мог. В них как будто навсегда осели прах и чёрные флаги, отравляя.
[NIC]Conner Kent[/NIC]
[STA]стеклобой[/STA]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/70-1550316347.png[/AVA]
…broken man
Who comes right up to the edge
- Я больше не Титан. – сказано так просто, словно легко, та естественная, столь очевидная правда, на которую она так наивно закрывала глаза. Каждый его вздох, каждый слог, превращающийся в слово, предложение – музыка для ее ушей. Каждое его слово – гильотина для ее сердца. Для не успевших воскреснуть надежд. Рушится, стонет под напором действительности то розовое, счастливое детство, пеплом разносятся глупые мысли о том, что все будет как раньше. Как – никогда. Только по-новому. Выстраивать это нечто, хрупкое, будущее, которое еще недостижимо. Только вот Его хочется рваной нитью пульса оплести. Показать – моё. И было, и есть. Но бьет не в такт – остановка. Сердце замирает, так внезапно-не-внезапно. Словно нужен разряд – не происходит. И стоит. Замирает. Разрывает. Осознание как волной накрывает.
А в голове разве что набатом стучит «наследник». На их языке это значит одно, без прикрас и метафор, без отклонений от курса, слез и сомнений, без глупых мыслей о том, кто прав, а кто виноват. Это значит, так просто и понятно, очевидно даже
Должен.
Новость ошарашила, испугала. Обрушилась внезапно, врезалась, словно айсберг – не предупреждая. Трещали без остановки телевизоры, печатались бесконечные выпуски газет, смотрели пораженно жители в небо, в надежде, что это все – вранье. Глупые желтые заголовки, яркие приманки, крючки, которые вбрасывают, чтобы урвать внимания, побольше денег. Вранье. Теплится еще та теплая, хрупкая, нерушимая – надежда. Сломается с первой брошенной в могилу землей. Осыплется грязью из-под сапог. Развеется черным флагом над страной.
Не прошло, кажется, и трех часов. Ее телефон разрывало. Страх накатывал, словно волнами, рождая, что паутину, бесконечные, закручивающиеся, бьющие в нутро вопросы. Только вот это не «а как теперь будет?», «что произойдет с Лигой?», да и не беспокойство о злодеях ее беспокоит, совсем не это – шелуха это все. Такая шелуха. Это - пройдет. Разберутся.
Горел на экране один-единственный нужный контакт. Единственный, занесенный в избранное. Тот, что не удален с экстренного набора. Тот самый, где до сих пор стоит совместная фотография, кажется, с какого-то праздника. Она игнорировала бесконечные сообщения от друзей и знакомых, раздраженно смахивала оповещения твиттера. Чашка с кофе, давно остывшая, холодит подушечки пальцев. Пробивается в окно рассвет – новый, вроде как, день. Насмешливо светлый. Раздражающе яркий. Горит, не переставая, экран телефона со знакомым наизусть номером. Манит, притягивает, словно говорит «позвони». Только что она скажет? Я рядом, держись? Ты справишься? Лживые, бесполезные слова, не подтвержденные ни действиями, ни логикой. Бравада, приносящая лишь еще большее опустошение.
Раньше ведь не помогла.
Не удержала.
Не усмотрела.
Кофе словно хрустит на языке, отдает горечью наступающих дней.
Кассандра Сэндсмарк, Чудо-девушка, впервые облачается в Скрытый Доспех, окончательно для себя принимая свое старо-новое имя.
Его смерть – новый отчет, изменившийся хронотоп, сигнал к настоящему, совсем не показушному, развлекательному, действию.
«Ради людей», как раньше ей говорил Тим, меняется на эгоистичное, хромающее на обе ноги "Ради него".
And our history behind.
Трава и земля немного холодили кожу. Солнце грело щеки, сушило дорожки от слез, создавая какое-то нереальное, неправильное ощущение. Руки Кона на лице – нереально. Его слова, аккуратные, ювелирно подобранные, режут, похлеще ножа по обнажённой коже. Она знала, что обижаться – неправильно. Что он говорил от сердца, как думал, ту правду, которую Кэсси уж точно заслужила узнать. Ранил, непреднамеренно, разрывал. Ей хотелось кричать: на Тима, за то, что появился в ее жизни, за то, что забрал. На Кона, за то, что полюбил, что посмел выносить приговор им обоим. Откуда ему было знать. Наверное, ей стоило сказать, что он позволял быть собой. Отбросить мысли о долге, об отце, который с укором смотрел на нее во снах холодными, каменными глазами, осуждая. Наверное, она должна была распороть сердце, открыть нараспашку, чтобы увидел, чтобы понял, что значит – единственная, такая нужная константа. Была.
Наверное, она слишком слабая, раз цеплялась за Кона, словно за якорь. Спасение утопающих – дело самих утопающих. Не его вина, что Кэсси слабая. Не его вина, что каждое слово, признание, такое необходимое ему, для нее стало гвоздями в крышку гроба.
Кассандра почувствовала, как шипы доспеха, прочувствовавшие ее эмоциональную нестабильность и сломленность, прорезались сквозь кожу на ноге, пытаясь захватить ее тело и сознание. Она с ужасом попыталась поджать ногу под себя, лишь бы не почуял, не заметил, не обратил внимания.
Теперь – сама. Справится. Волей затолкает, про боль забудет.
Справится.
Лишь улыбается ему – пускай не глазами, не может, когда разрушается то самое, непостроенное, но хотя бы губами, зеркалит его положение, кончиком пальцев щеку так знакомо поглаживая.
- Кон, ты не обязан оправдываться передо мной, - она запинается, пытаясь правильно подобрать мысль. Он не должен знать, на сколько ей больно от его признания. Их история, то теплое, полное счастья и солнца прошлое, остается позади. Теперь, когда обухом по голове пришло осознание, она окончательно поняла, что настало время строить все самостоятельно. Без оглядки, самой продумывая планы, принимая решения. Кэсси не хочется признаваться, что он значил – значит – для нее слишком много: уверенность в том, что поддержат, в том, что она может быть любима такой, какая она есть, в том, что ее не оставят. Ей не хочется говорить, что своим уходом Кон словно показал, на сколько она на самом деле одинокая, неспособная жить по-настоящему. Хватающаяся за мелочи, мишуру жизни, как за оплот, оставленная слепым котенком на пороге жизни, который тычется холодным носом во все подряд, пытаясь бесполезно найти свою дорогу. Что он оставил ее такой, какая она сейчас – потерянная. Облаченная в доспех, который лишь бравада, а в душе сломанная на тысячу осколков столь бесполезного прошлого. Ему не обязательно знать, что, выбирая между двумя, спасая одного, он непроизвольно потопил другого. Теперь, пускай сердце разрывает от болезненной любви, это уже и не его дело вовсе. Как-нибудь себя склеит. Вновь одна. Ему необязательно вспоминать, что все, кого она любила, кто был для нее хоть сколько-то дорог, от нее уходят, оставляя лишь болезненные, кровоточащие воспоминания.
- Ты выбрал того, кого выбрал, и имел на это полное право. Я правда хочу тебя осуждать. Я хочу плакать, но не буду, уже нет смысла. Ты рассказал мне, за это спасибо, правда, но обсудить это с тобой я пока не готова. И ты выбрал свое дело, что, наверное, правильно, - она оглянулась на поле, освещенное светом яркого солнца. Живое, словно бесконечное, замершее во времени. Безучастное. – Ну, в любом случае, ты должен знать, что Чудо-девушка всегда придет тебе на помощь, если это будет нужно. После его… смерти я тоже приняла решение, Кон. Оно не далось легко, и это совсем не то, чего я хочу, но так было правильно, особенно, когда тебя не было рядом. Никого не было рядом. Я так хотела сбежать, но это было слишком грубо по отношению к нему, к тому, что он сделал для нас. Это было неуважительно по отношению к тебе тоже. Так что, - она пожала плечами, как бы говоря, мол, вот я здесь. Нога стреляла болью, отрезвляя. Отвлекая. Так было правильно. Если он здесь, то можно расставить и последние точки, оторвать этот чертов пластырь, чтобы больше не болело, - раз уж мы больше не команда, да и никогда ей и не будем, надеюсь, хоть друзьями остаемся?
Она выдавила из себя улыбку, словно говоря, что последний вопрос был глупой, очевидной шуткой. Кончиками пальцев она погладила его волосы, словно запоминая.
И опустила руки.
Наверное, уже навсегда.
To build a better life
[NIC] Cassandra Sandsmark [/NIC]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/43-1550343144.png[/AVA]
Коннер помнит. На самом деле он помнит буквально всё, что происходило с того самого момента, как он открыл глаза в толще мутной воды, без интереса изучая интерьер лаборатории, в которой его создали. Но не каждое его воспоминание приносит ему боль. Не каждое событие из прошлого выжигает внутренности. Далеко не всё произошедшее способно выломать ему кости, вырвать из груди лёгкие, заставляя задыхаться и падать на колени обессилившим мешком мяса. А тот день мог. День, когда СМИ, спешащие выйти в эфир с горячей новостью, обжигающей им руки, по всем каналам несли в массы эту дикую, будоражущую кровь весть, что Супермен мёртв. Этот день, когда внутренний метроном его сына остановился на полтакта, день когда сердце его сбилось с привычного ритма от одной мысли, что это не ложь. День, когда ему казалось, что он сходит с ума. День полный тоски, отчаяния и самобичевания, что его не было рядом. День, когда Коннер Кент был похоронен, даже раньше, чем сам Супермен. Наскоро заточен в деревянном гробе и закидан сырой землёй, ведь в нём больше не было никакого смысла, ведь это именно он, этот дурной мальчишка, всё ищущий свой собственный путь, был виноват в произошедшем. Только он. Он один, решивший спрятаться в маленькой уютной квартире, ходивший в университет и отчаянно притворявшийся непричастным. День, когда у него не осталось иллюзии выбора, а что дальше, и в глазах не осталось места для улыбки, только для холодной решимости и понимания, что нужно делать, куда идти и что значит его негласное звание "наследие Криптона". Для всей Америки это просто было началом затяжного траура и волнений. Для Коннера его очередной знаменательной датой. День собственной смерти от чувства собственной бесполезности, от боли, съедающей изнутри, от осознания, что время игр подошло концу. День, когда он наконец-то понял, что теперь он ничего не решает. День, когда мир вдруг стал нуждающимся и всепонимающим. Всего лишь один день.
Коннер не пытался себя жалеть. Не пытался найти успокоения для собственной души, позволяя ей метаться с воем по замкнутому пространству собственной грудной клетки. Не выломал потолок, вырываясь наружу, не стал крушить всё вокруг, позволяя себе выразить всю свою боль. Он просто остался сидеть на том самом диване, смотря в одну точку, утопая в своём вакууме и прокручивая в голове раз за разом "Супермен мёртв", давно научившийся переваривать собственную боль и разочарование вот так, как будто он в самом деле совершенно обычный смертный, как будто он не может больше. Каждый повтор - повод для маленькой остановки сердца. Каждое новое испуганное лицо диктора новостей в долбанном телевизоре, повод ненавидеть людей. А он не мог ненавидеть. Не мог, потому что любил. Любил тех, кто был к нему добр. Любил тех, кого знал. А тех, кто существовал от него отдельно мог только пожалеть, ведь насколько нужно было быть слепым, чтобы так откровенно ждать пока их герои оступятся или сойдут с ума от очередной потери кого-то важного, а когда вдруг один из них, самый казалось бы несокрушимый, погибнет, вдруг понять, насколько они все от этих самых ненавистных им героев зависят и испугаться, запросить о помощи извне, начать подыскивать подходящую замену, абсолютно наплевав, что для самой подходящей кандидатуры траур не был чем-то карикатурным и надуманным. Коннеру было их жаль. А себя нет. Себя он не жалел. Проклинал. И всё пытался услышать то самое сердцебиение, которого в этом мире уже не было.
Ему понадобилась неделя, чтобы унять дрожь в руках, уложить мысли ровными рядами, достать из шкафа потрёпанную кожанку, напялить футболку, которую не носил так долго. Ему понадобилась неделя, чтобы напоследок улыбнуться человеку, с которым пытался построить свой собственный мир полумер и ограничений, которые должны были рано или поздно стать ему в радость, и шепнуть, что мир без него не справляется, расписываясь в своё безволии, отдавая протокол, в котором бы значилось "должен". Ему понадобилась всего какая-то неделя, чтобы возненавидеть чёрные флаги, абстрагироваться от новостных сводок, отказаться от чтения газет и полностью отдаться воле провидения. Пропитаться той самой холодной решимостью, отдающей гарью, кровью и сожалениями. Всего неделя, чтобы снова перевернуть собственную жизнь на сто восемьдесят градусов, отказаться от спасения одного человека, выбирая целый мир. Всего неделя, чтобы сотворить с собой то, от чего так долго бежал.
И вот он здесь. Уже не Титан. На его пути больше нет места попыткам поверить в чужую правду, ему не положена компания. Его путь должен быть его личным. Он должен, чёрт возьми, какое же дурацкое слово, идти дальше сам. Стать новым светилом в небе Метрополиса. Новой надеждой, что тоже может погибнуть, спасая мир. И совсем неважно, что он от этого бежал. У них, у всех этих детей в костюмах, которым всю дорогу приходилось ловить равновесие, чтобы не рухнуть со своего канатика, растянутого над пропастью, на самом деле никогда не было выбора. Они его себе сами придумывали, а взрослые, те, что стояли за их спиной, подбадривая, потакали им, прикрывая, пока были силы. Но все они, каждый, знали, что всё это фарс. Что когда силы закончатся у одних, другие встанут и сбросят с плеч пыль, отряхнутся и будут сверкать на передовой. Каждый это знал. Просто кто-то предпочитал об этом не думать, давая обещания, которые не в силах исполнить. Коннер был одним из них. Он обещал Красному, что будет с ним, будет его, будет просто Коннером, пока мир будет справляться без него. Но ушёл раньше. Ещё до того, как кто-то начал угрожать, до того, как вариантов не осталось. Ушёл тогда, когда мир начал задыхаться в своей детской истерике и плаче по самому себе. Он встал и вышел, притворяя за собой дверь.
Чтобы не быть больше Титаном. Не быть больше Коннером. Быть достойным наследником Криптона. Самому себе доказать, что смерть Супермена - это не блажь. Что тот был прав, когда не позвал и пожертвовал собой. И у него впереди путь полный преград и непробиваемых стен. Ему только предстоит перестать злиться на мир, облачившийся в чёрное. Ему ещё так много предстоит. Ему нужно проглотить так много обид и сожалений, что в пору задуматься, а справиться ли.
Но вариантов всё равно нет.
И никогда не было.
Даже когда они прятались в полях, даже когда смеялись, когда любили друг друга и устраивали свои шуточные соревнования. Его никогда не было, им просто позволяли так думать, всем этим детям, примеряющим плащи не по размерам, тем, что считали, что смерть - это не то, что произойдёт с ними. И всё же вот они. Снова в полях. Говорят друг с другом и целый мир схлопнулся, ограничиваясь только одним человеком, стоящим перед ним. Его Кэсси. И не его в тоже время. Такой храброй, такой всепрощающей, той, что он оставил, пытаясь помочь другому. И Коннер смотрит на неё и улыбается кривой линией, состоящей из боли и сожалений. Смотрит и всё не убирает руку, думая, что лучше бы плакала, лучше бы била его, лучше бы злилась и ненавидела. Но не прощала. И не пыталась сделать что-то для него и во имя него. Смотрит и чувствует, как сперает дыхание, как внутри в узел затягиваются органы, как рёбра жмут на лёгкие. Смотрит и улыбается.
Горько.
А на губах вкус крови и гари.
А в лёгких дым.
И так страшно вдохнуть и не выдохнуть.
- Я не оправдываюсь. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я никогда не отрекался. Никогда не чувствовал себя обделённым рядом с тобой. Я хочу быть честным, хотя бы теперь. Я думал, что так будет лучше и правильнее. И надеялся, что тебе это не причинит столько боли, но я ошибался. Я часто ошибаюсь, Кэсси.
Из ошибок соткана вся его жизнь. Из-за его ошибок страдают другие, но он смотрит в глаза своей любимой солнечной девочки и видит в них боль, разочарование и неоправданные надежды. И знает, знает, что виновен. Но отмотай он всё назад, он сделал бы тот же выбор. Потому что в других глаза он видел тьму, которая была способна поглотить даже его. А он ведь в самом деле был солнцем. Маяком. Светом в конце туннеля. Для обоих. Тёплый, глупый, любящий.
Он и сейчас любит. И от чужой готовности снова встать на тот же путь ему страшно, горько и больно. И хочется всё остановить.
- Ты не обязана, Кэсси. Я уже здесь, всё под контролем. Я справлюсь. Ты можешь от всего этого отказаться, ты в самом деле не заслужила подобной участи, слышишь меня?
Коннер чует запах крови. Коннер видит перед собой малышку Кэсси, которой всё это супергеройское дерьмо даётся ещё сложнее. Видит и хочет всё это остановить. Остановить всё это безумие, стать тем, кто теперь будет страховать позади, ласково улыбаясь, занимая пустующую нишу Супермена пусть и совсем по другим причинам. Он хочет быть тем, кто прикроет их всех, пока у него есть силы, кто позволит им жить, пока он будет выживать в своей вечной борьбе "хочу" и "должен". Он уже от всего отказался, закрыл все двери назад, перекрыл себе подачу кислорода. И он не хочет больше жертв во имя долга, который им навязали. Хочет забрать себе всю боль девушки перед собой. Он так много хотел бы сделать для неё, но не знает, как убедить, как остановить. От этого "Чудо-девушка всегда придёт на помощь" уже не радостно - горько. Не потому что он не верит в неё, нет. Потому что он хочет для неё другого. Хочет, чтобы доспех не вгрызался в её плоть, чтобы ей никогда больше не было больно, особенно из-за него, чтобы она была счастлива, чтобы мир справлялся без неё. Ведь она так долго была сильной ради этого неблагодарного мира. Так долго боролось и пыталась стоять прямо, вопреки всем штормам. Разве она не заслужила?
- Просто.. послушай меня, хорошо? Я бы мог долго распинаться, что у меня выбора не было. Это аксиома. Миру нужна была новая надежда, чтобы он заткнулся и перестал выть на одной ноте, сводя меня с ума своей фальшей - вот он я. Я отказываюсь от всего, я отказываюсь от своих надежд, от того, что мне было важно. Я отказываюсь от права жить, отвечая за свой собственный маленький мир. Но меня достаточно, понимаешь? Одного меня им хватит с лихвой, пока не запахнет жаренным, понимаешь? Кларк бы не хотел всего этого для нас. Кларк был совсем не против, когда мы ушли, отошли на второй план, пытаясь жить иначе. Просто он не позвал нас, когда пришла пора. И поэтому мёртв. Но.. он потому и не позвал, что не хотел для нас этого. Зачем тебе всё это, малышка? - в глаза Коннера килотонны боли не за себя, за неё. В нём столько нерастраченной нежности, столько благородства и желания уберечь. И всё это просится на волю, всё это звучит как одна сплошная молитва, состоящая из "пожалуйста" и "зачем". Он не приказывает - просит. Готов умолять, рухнуть на колени, цепляться за одежду и повторять одно и тоже. Лишь бы одумалась, лишь бы отказалась от этой самоубийственной затеи, лишь бы слезла с амбразур, лишь бы не доламывала себя. Лишь бы жила для себя, лишь бы оставалась сильной в стороне. Лишь бы жила. - Зачем тебе все эти страдания? Ты заслужила большего, чем быть пищей для твоего доспеха. Пожалуйста, Кэсси. Не делай этого ради меня. Не делай этого ради Кларка. Пожалуйста, я тебя умоляю, я могу даже встать на колени, только услышь меня, сделай что-нибудь для себя. Откажись от всего этого для себя. Пожалуйста. Я обещаю, что если не буду справляться, если пойму, что меня мало, что я не могу, я позову вас. Вас всех. Я позову вас, потому что теперь я знаю, как это чувствовать, что это именно тебя не было рядом. Я клянусь. А пока.. пока просто не нужно, Кэсси. Не делай этого с собой снова.
Ему не хочется соглашаться оставаться друзьями. Ему хочется любить, обнимать всеобъемлюще и отогревать в своих руках, но права он на подобное уже не имеет. Он решил за них. Он всё разрушил сам. А значит теперь вариантов больше не осталось. И всё, что он мог, так это попытаться облечь свою любовь в спасение для чужой души, убедив отказаться от плаща за спиной. Но и тут он в успехе уверен не был, хоть и выдал ей свою молитву, а теперь ждал ответа. Но вместо того, чтобы молчать, в последний раз ласково огладил чужую щёку и убрал руку, чтоб сказать то, что всегда знал:
- Мы всегда будем друзьями. Чтобы не произошло. Я всегда приду на помощь, Кэсси. Теперь уж точно. Я больше не хочу никого потерять. А значит, я сделаю всё, чтобы вы были живы. Всё, что от меня потребуется.
Всё, что в его силах. И даже больше. И будут нарушены клятвы и не вырвется из его груди крик о помощи. И если будет слишком тяжко он вспомнит ради кого он борется и найдёт в себе силы сдюжить, даже если в последний раз.
Спустя столько лет. Через траур и боль. Коннер Кент научился лгать во благо. Виртуозно.
[NIC]Conner Kent[/NIC]
[STA]стеклобой[/STA]
[AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ea/f6/70-1550316347.png[/AVA]
Вы здесь » Marvelbreak » Незавершенные эпизоды » everybody knows
