Само собой, Тору было известно о том, что случилось после щелчка с половиной Мидгарда. Больше того: от товарищей он узнал, что примерно такая же беда с ложной памятью поразила и некоторых асов. И само собой Тони Старк предупредил, что на встрече появится не совсем та мисс Льюис, с которой он еще весной лазил по крышам и с которой едва-едва не остался на неизвестной планете, с ней в роли царицы.
Тони предупредил и о том, что молодая женщина не помнит его, и все совместное прошлое, начиная от их знакомства с Джейн, приключений в Нью-Мехико, атаки на Нью-Йорк, голого Сэлвига, бегающего среди мегалитов Стоунхэнжа (это, сказать правду, он бы и сам рад забыть), и битву с Малекитом, едва не оставившую старую Европу без одной из самых заслуженных лабораторий.
Быть может, влиянье щелчка на столь близких людей показалось бы Громовержцу куда более... печальным - но он был готов. Бальдр подготовил его.

Но Бальдр не был украшен спереди беременным животом.

Поэтому Тор, мягко сказать, подзавис, пытаясь понять - на манер седовласого папеньки, убежденного, что его несовершеннолетняя дочь по вечерам вышивает крестиком в обществе юных подружек - как и когда Дарси обзавелась этим вот... украшением.
Нет, спору нет, беременность красит, и он с удовольствием бы посмотрел, как округляется стан леди Сиф... вот только нанимать на работу женщину на сносях казалось изгнаннику кощунством.
- Может, тебе присесть? Или лечь?- от неожиданности позабыв, что собеседница все забыла, пробормотал он. И тут же спохватился, про себя хмыкнув, что она-то как раз, со всей очевидностью, прилегла.

Ни беременность, ни роды в Асгарде не вызывали, как это случалось здесь, какого-то излишне восторженного или, напротив, пренебрежительного отношения. Круговорот жизни в Золотом городе почитался делом естественным, как и сама любовь; мужчины и женщины выбирали себе спутников любого пола, могли жить многобрачными союзами, воспитывать общих детей.
С простодушием и открытостью, сохранившемся ныне разве что в Исландии, дети Одина за свою некороткую жизнь могли надкусить пресловутый плод познания со всех сторон, прежде чем решиться оставить после себя потомство и вступить в брак.
Не потому ли, еще в бытность Дональдом Блэйком, Тор считал величайшей глупостью и небражностью жителей Мидгарда выпустить в без того переселенный мир еще одну новую жизнь?

Но сейчас перед ним была Дарси - и уж ее-то, несмотря на порывистый нрав и порой взбалмошные поступки, неразумной никак уж нельзя было назвать. Едва ли она решилась на подобное, не подумав. Во всяком случае, та Дарси, что он знал.
Во всяком случае, очень хотелось в это верить.
А еще очень хотелось спросить, неужели она совсем ничего не помнила.

Одинсон сдвинул брови и придал себе вид мучительного раздумья.
- Не думаю, что в Мидгарде остался кто-то, не знающий Тора, сына Одина,- проговорил он тем тоном, что обличает человека, давно смирившегося с неизбежным, и успевшего уже подустать от своей популярности.- Куда важней, чтоб твои братья узнали, поверили и открыли свои сердца не ему, а всем асам. Мы не ищем ни власти над Мидгардом, ни войны с ним. Мы лишь хотим, чтоб он вернулся туда, где его место - в союз Девяти миров.
Голубые глаза вперились в женщину с почти болезненным нетерпением.
- Как сделать это, ты знаешь? Поможешь?
Он едва удержался не брякнуть что-нибудь: "кто, если не ты?". Но та прежняя Дарси, чей образ жил в памяти и проник в самые укромные уголки его сердце, могла измениться.
Могла.
Они все изменились.
- Поможешь нам всем?

Слова собеседницы приводя аса в замешательство. И одновременно он сам удивляется этому. Неужели Дон Блэйк настолько забыл, чтобы не подобрать доходчивых слов? Хотя, будем честны, политика была тем, что интересовало его в последнюю очередь. Но о чем и как говорить с жителями Мидгарда теперь?
Когда-то их взгляды обращались к нему, как к последней надежде. И, наверное, втайне он тосковал по этому. Не по власти, что дарована принцу, не по крикам армии, догоняющей отступающих врагов; он уже почти не тосковал по тем, кого утратил, давно или недавно. Но вот по этому, ощущению, что ты способен, можешь кому-то помочь, отстоять чью-то жизнь, без речей, без плаща и молота, без титула принца... безо всего этого вот.
Просто. Руками. И скальпелем.
Он тоскует по Дональду Блэйку?

- Наши лекари... лекари асов,- начал он, хмуря брови, и, смутившись, неожиданно для себя самого огляделся, ощущая острое желание закурить.- Да, наши лекари больше знают о природе людей, чем в Мидгарде, и, конечно же, асы готовы... вы, я думаю, знаете, что наша жизнь гораздо длиннее земной. Образование... но... но разве теперешнее образование в Мидгарде недостаточно?
Глупо. Беспомощно. Он и сам понимает, что выглядит, как самонадеянный мальчишка, укравший ключи от отцовской машины, и уверивший всех, что учился водить ее с малолетства. И вот теперь он - у руля, вот только педали путаются, а скорость все выше и автомобиль несется быстрее к скоростной трассе, откуда путь - в лобовое или в кювет.
Речи - определенно не то, в чем силен Тор Одинсон. Но парадокс в том, что сейчас требуются как раз только речи. И пусть собеседница говорит, что мерила всего дела: чтоб убедить, ему нужно улестить, уговорить целый народ, а как раз этого Громовержец делать и не умеет.
Тот справился бы в два счета.

- Я не хотел быть правителем в Мидгарде,- вдруг ни с того, ни с сего проговорил он. Пожал плечами, словно сознаваясь в проступке, и оперся бедром о край письменного стола.- Те времена, когда я, и все асы грезили властью над миром, давно прошли... хоть и не сказать, что забыты. В успехе Таноса большая часть нашей вины. Самонадеянность. Гордость. И еще...- запнувшись, как наяву он видит исчезающий в портале ларец, озаряющий стены пещеры алым сиянием. Видит, как словно вздыхает, судорогой подергивается озеро норн, ощутив, что яд Сингуляра более не проникает в его воды. Цепь, звенья которой одно тяжелее другого: оставь он камень в хранилище, этот мир бы погиб, растворился бы в сотнях реальностей.
Не отдай он камень...
Об этом лучше не думать.

- Некогда этот мир был частью союза миров, созданного моим отцом, Одином,- заставляя себя вернуться к беседе, и выныривая из воспоминаний о многих жестоких словах, о ледяных иглах во взгляде, вновь подал он голос.- Интересы Асгарда просты: силен один мир - сильны все. Слаб один - все под угрозой. Если асы виновны в угрозе Мидгарду, для них дело чести, и дело собственной безопасности дать ему защиту, уберечь от угроз извне. Но не стоит думать, что это дело одних только асов. Помощь можно лишь предложить - но заставить принять ее невозможно. Медицина? Но есть ли те, кто готов будет вверить себя рукам и глазам наших лекарей? Образование? Ты уверена, что знания асов не разрушат вашу науку? Военная техника? А нужна ли она на земле, где созданы сотни с тысячи средств, чтоб истреблять друг друга?

Взгляд Громовержца стал пристальным. Неожиданно для себя он увидел и принял эту новую Дарси - незнакомого человека, которому вряд ли есть дело до звезд и высоких материй. Женщина ждет ребенка, и сейчас для нее это важнее всего. Если он хочет понять, что могут его соплеменники сделать для Мидгарда, стоит начать с этого.
Прямо сейчас.
- Каким бы желала ты видеть будущее миров для себя, и своего первенца?

Одинсон невольно улыбается, наблюдая, с какой нежностью Дарси говорит о своем будущем ребенке. Та самая Дарси, которую он скорей представил бы во главе отряда валькирий, верхом на крылатом коне, с обнаженной грудью и развевающимися кудрями, неунывающая и неукротимая, не задрожавшая при Схождении, не испугавшаяся темных эльфов из Свартальфхейма, воссевшая на престол где-то на далекой планете так же свободно, как в кресло какой-нибудь маникюрши... Да что уж там, она, кажется, была единственной, кто не особенно испугался его первого появления в истинном обличии, когда Тор Одинсон вернул себе Мьёльнир и свои силы.
И теперь было так странно, и вдвойне трогательно видеть, как трепещет она в ожидании появления новой жизни.
- Ты похожа на мою невесту, на леди Сиф,- улыбаясь и опускаясь рядом с ее креслом на колено, чтоб собеседнице не пришлось задирать голову, проговорил он.- Может быть, пробьет час, и я тоже увижу, как та склонится над колыбелью нашего сына. Ты говоришь о мире - что ж, асы желают его не меньше, чем жители Мидгарда. Я желаю. В одной из... схождений на землю,- решив не утомлять девушку пересказом перипетий своей жизни, Громовержец ограничился этим определением,- в один из визитов сюда я... близко узнал одного врача. Простого, обычного парня, не супергероя. Хромого,- уточнил он, как будто бы это свойство могло исключить даже малейшие сомнения. Сверх-человек может быть благородно слеп, или управлять всем лишь движением мысли, но банальный физический дефект в этих землях лишен ореола героизма.
Слепой на один глаз Один и однорукий Тюр. Герои настоящего, ставшего прошлым и здешней легендой.

- Это я к тому, что не понаслышке знаю, в чем нуждается Мидгард. Жизнь людей коротка, их косят неизлечимые хвори. Рак. СПИД. Расстройства разума. Но Мидгард пока не готов к тому, чтобы принять бессмертие. Что станет с ресурсами, когда человечество осознает, что способно жить бесконечно долго, а топливо, воздух, вода - ограничены? Или давать привилегии лишь немногим? Это породит новую войну, новое столкновение неимущих и тех, кто живет в довольстве.
- Мидгард разделен, люди в нем не верят даже собственной тени. Еще одно нашествие, вроде нашествия Таноса... и он окажется беззащитен. Он как ребенок, впервые поднявший отцовский меч и возмнивший себя мужчиной. Как я когда-то, когда поднял дарованный отцом Молот богов.
Он улыбнулся - и тут же нахмурился, вспомнив тот день, когда подросток, почти мальчишка, впервые сумел оторвать Мьёльнир от каменного ложа. И тут же нахмурился сильней, понимая, впервые поняв, о чем говорит собеседница.
Здесь и сейчас в нем не видели друга или союзника. Может, всему виной была причина первого его появления здесь; может быть, причиной была природа изменившихся до неузнаваемости жителей земли. Но в первый раз Тор со всей очевидностью понял, кем он всегда выглядел для мидгардцев.
Тем, кто им должен.

Им безразлично было, что его собственный мир подвергся безжалостному разорению, что остальные миры пострадали, погибли, принесли себя в жертву, как Ксандар, чтобы не допустить Таноса до владенья камнями. Все, что они видели - право, возможность стребовать за причиненные разрушения. Получить выкуп. Заполучить раба, ставя условия, понуждая принимать и подписывать их соглашенья и акты.
Интересно, что было бы, если бы Танос не объявил о своем плане как неотложной воле, но предложил половине из них выживанием ценой умерщвленья другой?

Он снова взглянул на Дарси. Солгать, улизнуть, увести разговор - так поступили бы многие из тех, кого он знал. Но рассыпать семена лжи между ними здесь и сейчас, при еще не родившемся ребенке, Громовержец был неспособен.
- Жизнь в Мидгарде много сложней, чем у нас. Но даже в Асгарде вождь,- он намеренно в последний момент заменил слово "царь", дабы собеседница не решила, что он уже видит, или когда-нибудь видел себя единственным повелителем Мидгарда,- даже у нас он не брезгует верными советами и помощью товарищей. Дела скажут более слов. Помоги мне понять, каких дел от нас желает Мидгард. И, обещаю, если ты скажешь, что единственное его желание - чтоб асы покинули ваши земли, так и будет.

Когда она говорит про благотворительность, собеседник усмехается. Сколько порогов, сколько высоких дверей безрезультатно оббивал Дональд Блэйк, с упорством вола добиваясь помощи и поддержки этих самых сообществ от того же правительства, в узурпации которого его обвиняли теперь. Эндаумент-фонды, Монро, Форд, университетские фонды, частные инвесторы, чудаковатые миллионеры, мечтающие то ли увековечить свое имя или же отмолить свои прегрешения перед каким-нибудь модным богом... Сколько их было? Сколько секретарш, менеджеров по связям с общественностью, деловых знакомых, дочерей и подруг пришлось обаять статному доктору с тростью, чтобы найти путь к сердцам и кошелькам инвесторов.
Хотя... то что было, всегда больше мило, чем непонятное настоящее.

- Опасность... опасность не ушла,- нахмурившись отвечает он. Нет, это не так тяжело, как сказать матери ребенка с умершим мозгом о том, что надежды нет, и не так безнадежно, как ампутировать ноги чернокожему подростку где-нибудь в Сомали, но тоже не слишком легко.- Ник Фьюри - знаешь такого?- однажды упрекнул меня в том, что мы вовлекли Мидгард в высшую форму войны. Не будь это глупой шуткой, сказал бы, что это был удивительно односторонний взгляд.
Воспоминания о атаке на Нью-Йорк и обстоятельствах создания Мстителей заставили Одинсона нахмуриться. Теперь, по прошествии времени, стало очевидно, что все они были только пешками в игре Таноса; а пешки, как известно, жертвуются ради победы легко. Иногда слишком легко.
Разница между ними была в том, что мидгардцы не сознавали и не желали признавать ни своей истинной роли, ни самой неспособности это признать.
Неспособны понять, что Вселенная вертится не над их головами.
Но об этом, как и о многом другом, Дарси не нужно было знать. Она тоже сочтет это надменностью асов. Наверно. Ведь посчитали же за надменность и желание власти его намеренья те, кто недавно назывался друзьями. Те, кто знал, почему Тор, сын Одина, появился в этих краях, и кого он разыскивая. Кого желал лишь вернуть в родной дом, увести как угрозу, чтоб в том числе отвратить от Срединного мира все ранее устремленные взоры. Серьезно? Все эти люди, мнящие себя аналитиками, все руководители ЩИТа и всех прочих тайных сообществ, всерьез думают, что это началось с приходом Локи?
Краткая, краткая жизнь.

- Что ж, раз уж мы заговорили о медицине,- силясь вернуть на лицо прежнюю улыбку и стряхнуть со лба тени, набежавшие из прошлого, Одинсон снова поднял глаза,- пожалуй, стоит тебе и самой посетить лекарскую в этом городе. Если, конечно, твое состояние... не помешает. Я помогу.
Широкая ладонь, отполированная рукоятью оружия, раскрывается перед Дарси. Одинсон смотрит на нее, внимательно, выжидающе, с чувством тревоги и ожидания. Пожалуй, нечестно требовать от женщины на сносях подобной помощи. Нечестно взваливать на нее то, что оказалось не по силам мужчине, изгнанному царю. Но предательская мысль о том, что мидгардцы поверят скорее ей, поверят в силу именно ее положения, ее юности, ее открытого сердца,- не оставляет его.
Пусть так и будет, он примет эту вину. В конце концов, он делает это и для ее дочери тоже.
- Составишь мне компанию?

... Чтобы попасть в помещение лекарей, нужно пройти через дивный золотой сад. Кажется, осень навечно поселилась здесь, и даже жгучее солнце Оклахомы не в силах выгнать из этого воздуха влажную, тихую грусть. Один, отец, не любил это место. Считал его слишком уж расслабляющим, слишком нежным для духа мужчины. Его привлекали просторные площади и широкие улицы, где армии могли бы маршировать сутками, сверкая на солнце рогатыми шлемами, гремя лесом копий и славя владыку. Но мать любила его. Любила покинутый старый дворец.
Может быть, именно за то, что он хранил в себе память о том, что произошло.
Его мать любила помнить.
Ноги по щиколотку утопали здесь в зеленой траве, на которой редкие цветы маргариток блестели словно жемчужины, что рассыпаны неосторожной швеей по бархату. Детьми они любили валяться здесь, любуясь, как солнце просвечивает насквозь янтарную кожицу яблок; смелые забирались вверх по корявым створам в надежде сорвать хотя бы одно - но, как зачарованные (может быть, так оно и было) ветки вдруг поднимались выше, не давая вкусить запретного плода. Сейчас... сейчас они были пусты.
Напоминание и понимание того, что это - лишь признак дома. Лишь тени ушедших дней.

Почему-то ему вдруг вспомнилось, как почти в такой же день множество лет назад, под таким же прозрачным небом другая земная девушка блуждала среди золотых садов. Тогда неизвестная хворь бродила в ее крови, и они были слишком беспечны, чтобы провидеть, чем она обернется. Тогда это казалось лишь угрозой Асгарду, только угрозой жизни.
Её.
- Джейн как-то сказала, что...- начал он, и осекся, взглянув на Дарси с тревогой, не зная, боясь пробудить в ее памяти то, что могло напугать, и вообще прийтись очень некстати. Глубоко в сердце он ощутил укол острой боли и зависти к этой женщине, что носит под сердцем новую жизнь, и у которой есть право, священное, безусловное право отречься ото всего, что с ней было раньше, поставить свою новую жизнь выше  всего, что было.
О, как бы он хотел...! но что толку об этом помнить теперь?
- Джейн Фостер, моя... подруга, здесь, в Мид... на Земле. Хотя вряд ли ты про нее слышала. В общем, как-то раз она подхватила болезнь; даже не болезнь, а просто в нее вселился эфир, ну тот самый, что оказался потом Камнем реальности,- Одинсон улыбнулся и тут же нахмурился, вспомнив резкие, полные страха и затаенного гнева слова Всеотца, обращенные к гостье. О если бы Один не таил свои мысли! Если б не нес груз в одиночестве! Скольких ошибок и скольких утрат можно было бы избежать...
Чем дольше Тор чувствовал сам невозможность разделить с кем-то бремя своего знания, тем больше, казалось, проникал... нет, не в замыслы отца, ибо они были непостижимы. В его душу. И сейчас, неторопливо бредя рука об руку с юной спутницей, зная, что той предстоит произвести на свет разрушительницу Асгарда, ту, что спалила в огне множество светлых надежд, он как никогда раньше почувствовал то, что чувствовал Всеотец, глядя на растущее, распираемое новой жизнью чрево Ёрд.
Мог ли он что-нибудь сделать?
Имел ли право?
Или же, как отец, мог лишь надеяться на то, что изменит сплетенное будущее?

- ... Пришли.
Дом лекарей был надежно укрыт в глубине сада. Так уж повелось: жизнь и смерть являются в уединении и покое, первый и последний вздох должен быть встречен молчанием. Хвори же неведомы детям Имира, их лекари ведают раны и яды; теперь же, здесь, они осваивали и еще одну науку.
И с плохо скрытым любопытством воззрились теперь на изгнанника, некогда почитаемого как царя, вошедшего вместе с женщиной на сносях. В глазах женщин (а лекарство издревле почиталось преимущественно женским делом) читался вопрос: не она ли была причиной, что царевич не женится на своей нареченной, на леди Сиф? К тому же, почти все они слышали о землянке, которую он приводил в Асгард, и теперь лишь большим трудом скрывали любопытство.
Поклоном приветствовав их, Одинсон указал на кушетку, походившую на те, что использовали здесь врачеватели людских душ.
- Проходи.

Когда Дарси расположилась на ложе, одновременно удобном и мягком, таившем в себе то, что ее соплеменники назвали бы магией, рука врачевательницы коснулась едва приметного выступа в изголовье. Над головой гостьи тут же появилось что-то вроде сияющего ореола, который стал разрастаться, вытгиваясь, и вскоре уже принял вид ее силуэта, но сотворенного из солнечных лучей, пронизанных красными нитями. И в самом центре плетения, рассыпая искры, билось и пульсировало две точки.
Два сердца. Матери и нерожденного ребенка.
- Джейн назвала это квантовый магнитный генератор,- с улыбкой глядя на новый узор в ткани бытия, произнес Тор. И поправился.- Мы же зовем горнилом душ. Что ты желаешь узнать?

Люди называют это déjà vu. Память о том, чего никогда не было, но что происходит снова. Впрочем, это не тот случай: когда-то он уже видел земную женщину, что взирала на технологию - или магию - чуждых миров со страхом и надеждой в глазах. Когда-то женщины, тонкими пальцами пробегавшие по сияющим нитям, словно по струнам арфы, уже смотрели на него с тревогой и ожиданием.
Он хорошо понимал значение этого взгляда. И вновь оказался перед непростым выбором: как сказать вверившей ему себя женщине то, что он прочитал в темных зрачках.

Сделав знак врачевательнице приступить к своему делу, он наклонился к Дарси, прогоняя с лица тяжелый сумрак, и позволяя остаться лишь ясному солнцу.
- Что же причина тому проста: твое дитя. Оно... она обладает силами, каким могут позавидовать и Всемогущие,- жесткие пальцы, наглаженные сталью и деревом, с осторожность прикоснулись к руке женщины. Громовержец взял ее в свою с осторожностью, словно пальчики мисс Льюис сделаны были из лепестков роз, и словно в этом прикосновеньи желал передать еще не рожденной жизни так много любви, как может вместить сердце сына Одина.
Речи, что способны были испугать любую смертную, ас вел, не таясь. Та Дарси Льюис, что он знал и помнил, обладала силой не меньшей, чем многие мужи ее племени, силой и неуемной жаждой жизни. Не раз и не два они попадали в различные переделки, и каждый раз он убеждался, что выколотить душу из этого хрупкого тела будет ой как непросто.
Хотя, как говорят, материнство меняет. Материнство - а еще потеря памяти.
Все равно что потеря своей души.

Родной брат не узнал его с новой душой и памятью. Он сам не узнал бы себя. А Дарси... изменилась ли та настолько сильно, чтоб перестать быть самой собой, отступить перед опасностью, сбежать и укрыться?
- То, о чем ты говоришь... пламя... оно сторожит тебя. Видишь?- он поднял голову, стараясь ничем не внушить тревогу своей собеседнице, хотя различал и видел тревожные красные нити под тонкими пальцами ворожей.- Твое дитя защищает тебя и себя.

Защищает. И убивает. Подобно тому, как плоть мидгардцев и даже асов не может сдержать мощи молний, смертное тело гостьи не было предназначено для подобных испытаний.
Должно быть, она и сама ощущала это,- иначе бы вряд ли пришла сюда и доверилась этим чужим технологиям, магии из иного мира.
Нужно было найти слова.

- Подобную мощь я уже видел в жилах тебе подобных. Тогда даже мой брат позавидовал ей. Но сила, что дает много, требует не меньше. Судьба привела тебя в верное место,- пожимая доверчивую ладонь, Громовержец сумел отвести взгляд от мерцающих нитей, вновь обращая его на свою гостью.- Даю тебе слово, что сделаю все, чтоб и ты и твое дитя обрели защиту в этих стенах.