Французский Одина, что греха таить, находился в весьма плачевном состоянии. Нет, не потому что папенька и особенно маменька жалели средства и времени на образование любимого чада. Репетитором к златовласому херувиму, портреты которого можно было продавать на паперти рядом с миротовивыми иконами и мощами святых, вызвался сам Барон Суббота; однако, по достижении херувимом возраста, когда, выражаясь поэтическим языком, раздался первый стон его цевницы, обучение это приобрело несколько более практический характер, нежели мечталось родителям. Происходило оно отнюдь не в литературных салонах и библиотеке, где пылкий наследник восторженно впитывал особенности parler parisien, этот особенный patois, что отличает парижанина 16-го округа от понаехавших, будь они даже родом из Бельвиля. Как-то раз мистер Аддамс, заглянув на минутку в некогда любимый maison de tolérance (исключительно ностальгии ради, поздравить с Днем ангела одну из былых товарок Венеры), застал там обоих, учителя и ученика, в окружении легкокрылых фей, négligé,- и что более всего огорчило родителя, в зубах юноши, едва вступившего в свою шестнадцатую весну, торчала толстенная гаванская сигара.
Не то чтобы благородный отец был противником этой стороны познания жизни, о нет. Со свойственной всем Аддамсом рассудительностью, он полагал, что чем раньше крепнущий организм выпьет свою бочку спирта и отгуляет положенное, тем спокойнее будет проходить его семейная жизнь. Нет ничего подозретельнее - считают все представители этой славной семьи - чем мужчина, homme de dames, в ранние годы с презрением относящийся ко всему, что свойственно пылкой юности. Кто не кутил и не пил в восемнадцать, может обнаружить бог весть какие склонности к двадцати пяти: того и гляди, станет благотворителем и дантистом, или, не приведи бог, выбьется в президенты.
Хотя, конечно, иные президенты дадут фору некоторым римским императорам.
Словом, мистер Аддамс был недоволен способом, каким его отпрыск учился французскому языку. Нет, разумеется, иногда сигара это просто сигара, но через неделю веселого барона Самеди сменил странноватый француз (по словам Одина, чопорный настолько, как будто был англичанином), который не хотел слышать ничего не хотел о сигарах, веселье, а все уроки проводил по новейшей, с его слов, методе, вместо бесед заставляя разучивать занудливые арии. За месяц такого обучения он успел надоесть жизнерадостному Одину хуже горькой редьки, что вынудило того взяться за дело с привычной энергией.
Как-то раз ночью вконец обозленный юноша пробрался во флигелек, который выторговал себе репетитор, и куда приволок свои немногочисленные, но весьма громоздкие пожитки, в числе которых были замечены дюжина концертных сорочек и старый орган; целью его отмщения явился портрет неизвестной дивы, перед которым мсье Эрик частенько уединялся для скорбных размышлений. Портрет и правда был хорош, да к тому же чувствительное сердце Одина тронула эта немая скорбь,- так что он ограничился лишь небольшим добавлением в виде усиков и суровых бровей.
Однако этого оказалось достаточно. Ярость, в которую привели француза художественные экзерсизы ученика, еще несколько лет с содроганием вспоминали все Аддамсы. К счастью, обошлось без человеческих жертв, и единственным предметом, не пережившим его уход, стала большая старинная люстра, то что называется chandelier: одним взмахом клинка, неожиданно появившегося из щегольской трости, мсье Эрик перерубил удерживавший подвес, а потом долго и с наслаждением топтал разбитый светильник ногами, не оставив целыми ни единой свечки, ни одного, самого мелкого камушка.
На этом попытки обучить юношу славному языку Бодлера и Фантомаса не пресеклись - но стали значительно более робкими.

... - Жееее... же сви десоле, мадмуазель,- кашлянув и приближаясь к гробу, словно канатом притянутый следом за хорошенькой девушкой, пробормотал блондин. Взгляд, коему было придана доля скорбного сочувствия, скользнул по лицу и груди покойника (зрелище, мягко сказать, не веселое), а потом, от сложенных на груди рук переместился на платье, веер, весьма привлекательный бюст, и, наконец, лицо неизвестной скорбящей. Должно быть, в ходе этого недолгого путешествия мысли успели куда-то разбрестись, потому что ничего умней, как неловким движением оступиться и изобразить падение, Одину в голову не пришло.
Ну, мало ли, стало дурно, чувствительный, с кем не бывает. Или же перебрал на вечеринке, по случаю похорон. В любом раскладе, барышни легче ловятся на шанс ощутить себя спасительницами, когда пострадавший от стрел Амура или иных причин кавалер лежит, распростертый, у их ног.

Колени его подогнулись и, ухватив незнакомку за руки, блондин рухнул практически прямо ей на грудь.
[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/ThorG2.1582824897.png[/icon][nick]Odin Addams[/nick][status]a jolly man in his own way [/status]