Ваканда полнится своим многообразием. Здесь живёт и цветёт каждый уголок, тут и там раздаются голоса на местном непонятном диалекте, шелесты буйной растительности, пение невиданных птиц. Это похоже на островок рая на грешной Земле, но для него в Ваканде все какое-то.. Иное. Незнакомое. Чужое.
Стив здесь лишь гость. Но в такие вечера кажется, что - пленник.
В этой части помещений все выбелено в стерильный яркий свет. Стены и потолок будто светятся даже в темноте, такие зеркальные и гладкие. Чистые. Непоколебимость этого места должна бы успокаивать, но Роджерс волнуется пуще прежнего, когда бродит среди пустоты и тишины в полном одиночестве.

У него не получается спать. Даже сидеть на месте дольше полуминуты - тоже. В голове постоянно крутятся мысли, тяжёлые и мрачные, он беспокойно мечется среди коридоров и переходов. Не замечает, как снова и снова оказывается в том самом злосчастном отсеке с единственной криокапсулой.
Внутри неё сокрыт человек. Он мерно дышит, обречённый спать долгие годы. Но это - его решение, его желание, его выбор. Стив знает его - мужчину за стеклом - и не знает в то же самое время. Были ли они в самом деле друзьями? Притворялись ли все это время? Как ему разобраться во всем этом.
- Я так сильно запутался, Баки.
Зеркальные стены, потолки и крышки криокапсулы отражают друг друга. Стив не видит лица солдата из-за чертовых бликов, вместо него в отражении дрожит его собственное лицо. Забавно смотрится его голова на фоне туловища боевого друга.
Друга ли?
Роджерс мучительно выдыхает, нервно отходит от капсулы - но возвращается. Он возвращается сюда каждую ночь, будто безмолвный пленник заморозки может помочь ему разобраться. Но Барнс безмолвствует; где-то там, внутри своего ледяного сна, он спокоен и не ведает тревог. Стив даже завидует ему.

Дни сменяются днями. Словно два разных человека, он организует бурную деятельность днём, но бездействует ночью. Стоит напротив прозрачных стенок криокапсулы, разглядывая своё отражение - и безрукий огрызок человека по ту сторону. С каждым разом здесь словно темнее, теснее и тяжелее дышать. Стив задыхается, мечется загнанным зверем из угла в угол, однажды даже раскидывает инструменты, аккуратно сложенные на полке в углу, задевает мониторы и чуть не обрывает провода. Но звук тревожно пищащих сенсоров, считывающих показатели жизнедеятельности солдата, приводит его в себя - и он совестливо возвращает все на свои места.
Больше бушевать Стив не решается. Приходит сюда - и стоит у капсулы. Чем больше проходит времени, тем мрачнее становится его отражение. Играть в гляделки у него больше нет сил. Он начинает говорить, выливая все свои сомнения и опасения на оппонента, иногда заговариваясь. Но Барнс молчит, замороженный в своём безразличии.

И Стив злится.

Ночью накатывает тяжёлая усталость. Вместе с ней приходят сомнения. Что-то в затылке наливается свинцом, ему едва удаётся дышать.
- Ответь мне!
Что бы ты сделал? Как бы поступил?
Одумайся, увещает сам себя. Вы даже не знаете друг друга на самом деле.
И впрямь, думает Роджерс. Что бы ты сказал, мой ненастоящий лучший друг, узнай о том, кто я есть в действительности?
Ладонь приятно холодит стекло капсулы. Стив не знает, не помнит, когда стал прикасаться. Их разделяет несколько слоёв толстейшего медицинского стекла, но поначалу это кажется выходом - симулировать человеческий контакт; впрочем, со временем этого перестает хватать. Ему нужен он, живой, настоящий Барнс, чтобы дышал, смотрел своим пытливым взглядом, чуть хмуря брови у переносицы и в сомнении поджимая узкие губы, словно всякий раз в попытке что-то вспомнить, ведомое лишь ему одному.
Это становится новой идеей-фикс. Стив думает об этом безостановочно, иногда даже днём. Все чаще - днём, но ночью делается лишь хуже. Он уже не говорит, не смотрит, ходит вокруг капсулы, нарезая круги, сужая их, будто хищная акула на охоте. Однажды, повторяет он себе. Однажды.

Момент икс наступает неожиданно.
Кулак саднит, ссадины кровоточат. Роджерс не помнит, сколько раз бился в плотное стекло, сколько потратил сил и приложил усилий, чтобы разбить его. Все скрывает чёрная, пульсирующая пелена безумия, захватившего его в одночасье. Горло тоже болит, что-то внутри глотки раздирает наждачкой, будто до этого кто-то его голосом кричал продолжительное время.
Стив растерянно отступает. Испуганно осматривается в попытке найти виновника случившегося, но безуспешно. Это он сделал?
Под подошвой хрустят осколки. Из дыры в стекле вьётся морозный пар, воздух в комнате быстро охлаждается, смешиваемый с содержимым капсулы. Ещё буквально мгновение спустя Барнс начинает хрипеть, дергаться, приоткрывает глаза и зовёт.
Зовет его.
Стив покрывается колкими мурашками. И прежде чем успевает подумать, уже судорожно выдирает прямо с петлями крышку капсулы, сдергивает фиксирующие ремни, подхватывает обессиленное тело, выпадающее прямо ему в руки из недр ледяного гроба.
- Баки?
Собственный голос кажется чужим, незнакомым. Он дрожит.
"Что я наделал?"
Наконец-то солдат может тебе ответить, подсказывает кто-то из-за плеча. Стив резко оборачивается, но здесь нет абсолютно никого, кто мог бы это произнести. Нервно облизывая губы, он возвращает своё внимание вырванному из плена другу, и внутри темного нечитаемого взгляда плещется безумие.
- Ты здесь. Я ждал тебя, - Стив слышит себя издалека. Даже видит со стороны. Кто-то - не он - с черными кругами от бессонницы под глазами, с дергающимся плечом, с растрёпанными волосами и небритым лицом усаживает Барнса прямо на пол у разбитой капсулы. Крепко, до скрипа сжимает огрызок предплечья. Наклоняется к бледному лицу; солдат хватает бескровными губами воздух, будто рыба, выброшенная на берег, и вряд ли до конца осознаёт происходящее с ним.
Будто во сне, Стив приближается к этим двоим. Пытается разобрать, что же в своём безумии шепчет тот, что разбил крышку капсулы.
- Мы же может поговорить? Можем? - снова и снова повторяет он. Почти дрожит от нетерпения, в окружающей темноте смазанно блестят две пары глаз. - Я так долго ждал. Скажи, что можешь это понять? Я сделал все это для нас. Для будущего. Это ведь правильно, Баки?
Шепчущий голос срывается. Мужчина давится воздухом, низко склоняет голову к груди, собираясь кашлять. Но обрывается и снова подаётся к оппоненту - резко, сильно, быстро - неудержимо смыкая пальцы вокруг чужой шеи. Стиву делается страшно за того второго, что ослаблен и почти беззащитен. Но, как и в любом дурацком сне, он едва ли может вмешаться в происходящее.

Барнс ослаблен, дрожит и безвольно сползает все ниже, будто сломанная кукла. Скорее мертв, чем жив.
Что-то хрипит. Просит, почти скулит. Роджерс едва ли его слышит. И уж конечно не может осознать, что натворил.
Нужно было соблюдать протокол разморозки. Надо было собрать комиссию из лаборантов и врачей. Столько условий и требований. Столько важных пунктов, чтобы благополучно извлечь спящую красавицу из ледяного забытья. Но ведь все обошлось? К черту трогательные разговоры, ему сейчас не до этого! Важно другое.

Другое.

Комната лаборатории сжимается, делается тесной. Стены надвигаются, потолок упирается в затылок. Чертовы датчики беспрестанное пищат и мигают, отвлекая, раздражая. Ночь сужается до размеров их тел, будто и нет никого больше в целом мире.
Стив смотрит ненормально, безумно, не отводя взгляда. Кривит искусанные губы. Дышит коротко, хрипло, будто пробежал добрую тысячу километров через минное поле. Ему нечем дышать. Вокруг в беспорядке мечутся несуществующие пылинки и черные крошки, что забиваются в нос и рот, залепляют глаза, создавая рябь и помехи.
В ушах звенит. За спиной постоянно кто-то шепчет. Голоса сотен людей из его прошлой жизни наслаиваются друг на друга, сталкиваются и мешаются, эхом отскакивают от углов и стен. Из-за них почти не слышно Барнса. Что он там лопочет? Он всегда был слишком болтливым, но уверенности в этом воспоминании нет. Все слишком зыбко, неточно. Во что ему верить?

На мгновение - очень долгое, очень томительное - даже кажется, что он сошёл с ума. Но Стивен нервно дергает головой в бок, и помехи со слухом и зрением утихают.

Он крепко держит в пальцах чужое горло. Чувствует, как бьется жилка в такт пульсу под ладонями. Как вздрагивает кадык при попытке сглотнуть.
Стив цепко смотрит в лицо напротив, склонившись так близко, что даже темнота уже не помеха. Он мог бы видеть это лицо даже лишившись зрения, пожалуй.
Баки Барнс.
Человек, которого он обожал. Лучший друг, верный напарник. Прошедший с ним войну, прыгнувший за ним в новый мир.
Человек, которого он ненавидел. Наемный убийца, пистолет, давший осечку. Пёс, что противился новому режиму.

Которое же из чувств настоящее?

Что-то внутри головы хрустит, трещит, будто разрываемая по швам одежда. Ломается.
Стив мучительно стонет на выдохе. Стискивает пальцы под чужим кадыком плотнее.
Баки, чью руку он не удержал в далеком прошлом, позволив тому рухнуть с бешено несущегося поезда.
Баки, чью руку он специально отпустил, чтобы избавиться от обременительной обузы.
Которое из воспоминаний верное? Какой из Стивенов Роджерсов в его голове реальный?

Ему хочется орать. Но голос и без того сорван. Кажется, он что-то кричал в момент затмения, покуда разбивал криокапсулу.., но это ничего, он быстро восстановится. Вот только завершит начатое.
- Я так запутался, Баки.
Чужой, незнакомый голос заставляет его вздрогнуть. Сиплый, дрожащий.. Напуганный. Разве так должен звучать Капитан Америка, символ лучшего будущего?
- Я сам себе противен, - честно делится. - Такой жалкий.
Вряд ли он способен сказать это вслух при ком-то ином. И вряд ли признается даже самому в этом повторно. Лишь секундная слабость, не имеющая права на повтор.
Глаза напротив смотрят с испугом. В чужом лице звериная затравленность. Вот кто здесь на самом деле жалок. Баки так устал от всего этого дерьма.. Нужно лишь чуть сильнее сжать пальцы - и дело с концом.
- Потерпи, - меняясь в лице, горячечно шепчет Роджерс. Баки такой холодный, ослабленный и бездвижный, почти мертвец. Не сопротивляется, словно осознал ситуацию и смирился.
Это не будет сложно. Он сделает все быстро. Совесть предусмотрительно молчит.
- Я помогу.
Друг или враг. Неважно. Единственное ему известно наверняка: солдат не заслужил всего этого. И он, Стивен Роджерс, поможет этому закончиться, без разницы из каких побуждений, самых светлых или самых мрачных. Он не спал больше недели, но у него все ещё достаточно сил, чтобы прекратить чужую агонию.

Руки дрожат. Он испуган, не уверен? Сомнения нормальны, но только не для него. Выбрав путь, не стоит сворачивать у финишной прямой.
Стив плотнее сдавливает пальцы, избавляясь от постыдной дрожи. Все уже решено. И так будет лучше для всех. Ему давно пора разобраться с этим.

Баки хрипит, судорожно хватает губами воздух. Употребляет ругательные слова, и Стив морщится. Хотя бы за одно это желание придушит оппонента делается окончательным.
Несмотря на внешнюю слабость, сил в этом теле все ещё предостаточно. Суперсолдаты - они как тараканы, всегда есть резервная живучесть. И Роджерс рано празднует победу, следя за белеющими щеками и медленно мутнеющими глазами. Стоило догадаться, что так просто солдат не дастся. В конце концов, он столько раз избегал участи быть убитым, уничтожая всех и каждого на своём пути, что впору поверить в чудо. Словно заговоренный, он выбирался из адского пекла, но оказался беззащитен сейчас.. Какая ирония.

Стив пропускает момент, когда в руках Барнса оказывается острый осколок. И уж конечно не ждёт, что тот воспользуется им.
Бок разрывает горячей пульсирующей болью. От неожиданности Роджерс дергается и отшатывается, хватаясь за рану. Стекло распарывает бочину и застревает под самыми рёбрами, так что сразу и не вытащишь..
В голове мутится от ненависти и ярости. Стив вскидывает безумный взгляд, находя глазами уползающего солдата. Да как он посмел? Ему была оказана милость, но теперь пощады не будет. Этот человек станет умирать медленно и мучительно, как и заслуживает!
Злость вытесняет все светлые чувства, затмевает все добрые воспоминания. Все, что теперь помнит Стив, все, что ему остаётся - это ненависть и досада, желание убрать помеху.

Осколок скользкий от перемешанной крови. Стив и сам ранит ладони с пальцами, покуда пытается его достать. Но ярость гонит его вперёд, не даёт медлить, так что он неаккуратно выхватывает стекло и откидывает в сторону, плевав на риск оставить бОльшую часть внутри организма. Ему все равно, ведь он суперсолдат. И уж от дурацкой царапины точно не умрет.
Рывком поднимаясь с колен, Стив настигает оппонента в пару шагов. Баки возится на чистом плиточном полу, вьётся ужом, силясь уползти. Пачкает все вокруг кровью, везде где дотянется. Здесь больше не чисто. Стива начинает мутить.
- Не так быстро, - придавливает ботинком чужую ногу. Наступает сильно, с нажимом. Баки босой, из штанины торчит обнаженная щиколотка, и именно туда давит Роджерс. - Ты же не думал, что все будет так просто?
Он не ощущает своей улыбки. Но он улыбается - криво, дерганно, одержимо. Ему больно, но вместе с тем приятно от предвкушения. Он так долго ждал этого момента - и вот, наконец! Все это перемешивается внутри в ядерный коктейль и пьянит похлеще спиртного, что больше не действует на него.
- Я не отпущу тебя.
Звучит обещанием. Очень страшным, к слову.

Повреждённый бок нестерпимо жжёт. Не тратя время попусту на игры, Роджерс сильным нажимом дожимает чужую щиколотку до хруста кости. После пинком под рёбра заставляет солдата перекатиться на спину, чтобы видеть его лицо.
Снова вскидывает ногу - и упирает ботинком в его шею, больше не оттягивая момент, и просто давит, давит, что есть силы. Руки заняты, Стив старается пережать кровоточащий бок, но это не означает, что он отступится. Всегда есть запасной план, да? Кажется, этому научил его один парнишка из Бруклина с забавным именем Бьюкенен. Но между тем пареньком из прошлого, сорвавшимся с поезда в пылу войны - и хрипящим под ботинком наемным убийцей нет ничего общего. В голове творится кромешный ад, Стив даже не уверен, что до конца осознаёт самого себя. И движется лишь инстинктами, сосредоточившись на своей последней внятной мысли: убить. Уничтожить. Растоптать. Может, он воспринял это слишком буквально? Неважно.
- Время засыпать, Баки.
Кажется, он говорил это уже? Возможно, в далеких сороковых. Возможно, здесь, в Ваканде, парой недель раньше перед заморозкой. Стив не помнит - да и не хочет помнить. Ему просто хочется поскорее с этим закончить.

Вместе с солдатом затихает все вокруг. Комната погружается в абсолютную тишину, даже звуки из внешней среды исчезают. В ушах болезненно звенит, Стив не верит сам себе - и неуверенно хихикает под нос, коротко и хрипло. Получилось?
Недоверчиво, медля, он снимает ботинок с чужого горла. Барнс остаётся недвижим, остановившийся взгляд безучастно смотрит куда-то в потолок. Роджерс стоит над ним ещё пару мгновений, потеряв директиву, но после вспоминает о ране - и морщится, отворачиваясь от трупа. Кровь все никак не останавливается, ему нужно что-то с этим сделать. Отходя к столам с инструментами и разнообразными скляночками, Стив шумно неаккуратно возится, пачкая все вокруг уже своей кровью, перебирая разнообразные упаковки с этикетками в попытке найти хоть что-то полезное, хватая и откидывая лишнее. Он что-то бормочет себе под нос, словно обсуждает случившееся сам с собой, хотя на самом деле его мысли очень далеко отсюда; осознание содеянного все ещё не пришло к нему.