О том, что у него, вообще-то, есть сын, Локи узнал случайно. И был крайне удивлен. Да что там? Он был шокирован! И ладно бы, это был осознанный поступок, выбор сердца или, хотя бы, злодейский его умысел с далеко-идущими планами. Но нет же, опьянение магией и только. Даже, будь это по пьяни, как у Тора, было бы менее обидно. А тут что? Колдунья, шикарная, сильная, гулявшая ночной порой по полю из цветущих трав, что источало пьянящий аромат и первобытную дикую магию. И танец под звёздами, окончательно лишивший Хитреца остатков разума.
Ангрбода.
Сколько времени провёл он с ней в горячо-натопленной пещере? Ночь? Год? Десятилетие? Он и после, спустя века, не мог этого сказать. А потом всё кончилось и его молчаливая спутница ушла, как не было. Честно говоря, сейчас Локи даже не смог бы с уверенностью сказать, искал ли её всерьёз. Проснувшись в пустой постели, он искал, ещё опьянённый, но хмель ночи выветрился на солнце и свежем воздухе, ушли запахи трав и тонкие нити магического эфира. И искать ночную гостью стало почти страшно. Он вернулся в Асгард, никому так и не рассказав, где провёл эту ночь, эту вечность. А после смог забыть, спрятать воспоминание за тысячей замков и печатей, утопив под наслоениями памяти.
И вот, итог той ночи предстал перед судом Асгарда. Перед бездушным величием Одина, порешившего, что чудовищам не место на свободе. Чудовищам, которых таковыми назвали лишь за опасную силу, подаренную природой. По правде сказать, Локи, после суда, не смог бы объяснить, как он понял, кого назвали чудовищем асгардские боги. Увидел и понял, почуял нутром знакомую магию и знакомую кровь, прочёл в глазах имя матери, отпечаток её силы. И собственной.
Он молчал на суде, стоя за троном отца, рядом с братом. И смотрел. Смотрел без всяких эмоций, как полагается верному подданному асгардского трона, принцу правящего дома. Но взгляда он не отводил, ловил каждый вздох, каждое движение. Много позже, когда всё улеглось, когда перестали бурлить страсти среди храбрых эйнхериев, потрясавших оружием и клявшихся, что ради своего царя они готовы сразить чудовище, намного позже, он пришел. Переварил собственный ужас, заставил себя смотреть правде в глаза, выжег из мыслей подлое и трусливое желание сделать вид, что это не его дело и просто показалось.
И вот, он стоял перед Фенриром - чудовищным волком, которому предрекли стать зачинщиком конца девяти миров - Рагнарёка. Перед ребёнком, которому суждено было провести вечность в страданиях и оковах только за то лишь, что его родители одарили его огромной силой.

Не то чтобы Локи ожидал чего-то иного, но и столь быстрого нападения не ждал. Он вскидывает руки, охает, едва успев отступить на шаг и валится под весом и мощью звериного тела. По-настоящему. Не его двойник, не морок, не безопасное расстояние и видение самого себя на поводке. Он сам. Хочешь получить доверие - жертвуй. Собой. Другими. Просто жертвуй и тебе, быть может, поверят. И он жертвует. Новым сюртуком, дорогим плащом, крепостью костей, собственной безопасностью. Локи пришел без оружия, без своей магии, даже не пытаясь потянуться к ней. Почует - убьет. От падения его рёбра болят, губа, по-дурацкому, прокушена, а волосы встрёпаны.
И вот, он лежит, смотрит в зелёные глазищи и совершенно бессмысленно улыбается. Ну что тут поделать? Надо бояться, надо повиниться, надо выспросить столько, а он... Он лишь счастливо, совершенно глупо и недостойно улыбается. А стоит тяжести отпустить, садится, тянет руку следом за зверем, касаясь густой темной шкуры, утопая в ней кончиками пальцев совершенно бесстрашно. Зол. Но не убьет. Уже не убьет.
- Не уйду. Какой ты... - Потрясённо, с затаённым восторгом тянет Локи. Он юный, мальчишка совсем, такого и отцом-то назвать язык не повернётся. Но сомнений нет, одно касание говорит больше любых доказательств, кровь и сила льнут друг к другу, чувствуя родство.
- Я не знал. - Глупо оправдывается он и встаёт, тянет уже обе руки. - Иди сюда. Я не мог на суде, ты же понимаешь. Почему она ушла, почему не сказала? Какой красивый. - Локи всегда любил силу, любил огромный магический потенциал в себе и в мире вокруг. А потому, видеть того, кто создан его и её силой, кто смешал в себе их обоих и воплотил новое, такую неподвластную, всепоглощающую, огромную силу - это ни с чем несравнимо. Пусть Тор лелеет свой молот, пусть кичится силой небесного пламени. У него, у тихого Локи есть сын, чья сила способна погасить солнце и забрать жизнь богов. Сын, которому предначертано уничтожить старый порядок. В глубине глаз Хитреца полыхает пламя восторга и предвкушения.

А Локи решается, делает рывок в этот туман, ловит мальчишку за плечо и прижимает к себе, совершенно осчастливленно вздыхая. Не то чтобы в нём проснулся родительский инстинкт, или он полюбил с одного взгляда этого угловатого мальчишку. Просто... Просто это так странно, так волнующе, так неожиданно-важно, что у него есть кто-то, никак не связанный с Асгардом и сиятельными отцом и братом. Тот, кто такой же, как он сам, одинокий, талантливый, выброшенный на берег непониманием и завистью толпы. И его хочется защитить.
- Я даже не знал кто она. Только имя. Это была одна ночь. Одна вечность. Она пришла ко мне, назвав только своё имя. И ушла, не попрощавшись. Думаешь, она знала, кто стоит перед ней? Я искал твою мать позже. У меня никого такого не было, как она. - Локи опускается на колени, крепко держа рычащего мальчишку за плечи, смотрит на него тем же взглядом.
- Если б сказала, я был бы с ней. Я не с ними, Фенрир. Я рождён среди них, но разве похож на них? Там я изгой, они считают меня кем-то, вроде урода, которым судьба наградила золотую семейку. Брат и его дружки видят только власть и силу. - Локи обозлился, не замечая того, почти шипел, выплёскивая обиду, накопившуюся за столетия. - Мои знания, мой талант, моя магия - всё это для них что-то, вроде уродства, словно я калека какой-то, раз не размахиваю пудовым мечом или топором. - Хитрец вздохнул, глотая злость, сморгнул ярость и улыбнулся волчонку.
- Знаешь, что было бы, вступись я за тебя перед Всеотцом? Был бы скандал. Он не простил бы мне такой шаг против его власти. Тебя не отпустили бы. Но меня лишили бы возможности тебе помочь. И тогда, ты точно остался бы тут навсегда. Отец посадил бы меня под домашний арест, а то и в камеру определил бы на время, в качестве воспитания. Разве я смог бы, тогда, прийти за тобой? - Локи, вновь, улыбается, ишет во взгляде Фенрира понимание, смотрит в ответ, давая право атаковать себя, если мальчишке так хочется сорвать злость и обиду.
- Там, в зале дворца, я увидел тебя впервые. Впервые узнал, что ты существуешь. И увидел в тебе свою кровь. А здесь и сейчас вижу, что ты - мой сын. Я заберу тебя, они не в праве наказывать ребенка только за то  лишь, какая сила течет в его теле. Вот только, почему ты один? Что с ней случилось?

- Троими? - Локи выхватывает из сказанного самую суть. Хмурится, ловит мальчишку уже за оба плеча и держит, мягко, но крепко, чтобы не отворачивался, чтобы смотрел в глаза. Волчьего взгляда, волчьих зубов и рыка он не боится. И не такое переживал. Тем более, родной сын. Управится, как-нибудь, если тот удумает его рвать. А пока, пока самое главное - доказать ему свою правоту, убедить, что ему можно верить. В глазах Локи нет страха, в сердце не таится опаска. Он смотрит прямо и уверенно, даже при упоминании Асгарда, даже от неудобных вопросов не отводит глаз.
- Затем, что сбегают трусы. Затем, что прячутся трусы. А я хочу уважения, власти, хочу, чтобы они смотрели на меня снизу вверх, а не я на них. Пока, я не готов выступить против. Маловато сил. Но знаний достаточно. И будет ещё больше. И силы найду. Тогда уже они будут стоять перед моим троном и принимать наказание просто за то, что они могут быть опасны для моей власти. А ты будешь стоять по правую руку. Хочешь? - Локи улыбается чуть менее мягко, в улыбке сквозит предвкушение, уверенность в собственной правоте.
- Править должен тот, кто сильнее. Согласен? Хотя, можно и без правления, можно просто жить свободно. Но скажи мне, мой волчонок, сможем мы жить свободно, не боясь удара в спину, если оставим Асгард позади в том виде,в  каком он есть сейчас? Нет. Потому, я остаюсь в нём, как трещина, которая, однажды, уничтожит даже самую крепкую броню. А тебя я не боюсь. Иначе, пришёл бы я сюда один, без оружия и защиты? Твоя сила, твоя природа - всё это настолько прекрасно, что я восхищаюсь тобой, но никак не боюсь. - Локи не говорил бы так прямо и так легко, не будь он уверен, что достаточно надёжно скрыл их с Фенриром от глаз Хеймдалля. Туман и немного (да что уж там, много) собственной магии, и вот уже, никакие всевидящие глаза старого привратника Асгарда не смогут углядеть двоих, что опасны для Асгарда больше, чем любое войско девяти миров.
- Так кто те трое? Ты, Ангрбода и третий? Кто третий, Фенрир? - Напоминает Хитрец свой вопрос, выжидательно глядя в глаза.

Локи не пытается держать его всерьёз. Только не так, только не принуждать. Ему достаточно постоянного принуждения в его жизни. Живи по правилам Асгарда, будь Асгардом, помни о достоинстве Асгарда. Он мыслей тех он аж зубами скрипит, но Фенрира выпускает, смаргивает мгновенное воспоминание, гладит мальчишку по плечу, больше не пытаясь ловить. Наоборот даже, усаживается, упирается руками в землю за спиной, откидываясь, открывая мальчишке грудь, шею, живот - напасть проще простого. А в следующее мгновение дёргается, подаётся вперёд, смотрит зелено, пристально, неверяще.
- Так та девочка Хела и змей, тоже мои?! - Изумление, растерянность, восторг, смешанный с ужасом сожаления, на лице Локи искренние, не обманывают. В нём, и правда, кипит буря. Когда был суд на Хелой, он мог лишь иллюзией затеряться в толпе, не почуяв ни её природы, ни крови. Но то, какой "Дар" ей сделал Асгард - уничтожало. Он помнил ещё, в каком ужасе был от осознания, как рвался высказать всё отцу, как хотел нажаловаться Тору, будучи уверенным, что брат вступится за худенького, одинокого ребёнка, которому золотым сиянием Асгарда отломилось столь щедрое предложение. Предложение, отказаться от которого нельзя. Он помнил, как на несколько дней закрылся в своих комнатах. Суд над змеем младшему принцу повезло не увидеть. Он знал лишь, что ещё одно ужасное чудовище мудрый Один низверг в пучины, избавив мир от его жестокости. Говорили, так же, что чудовище то было совсем мальчишкой, запуганным и совсем не опасным. Слуги говорили по углам. А Локи? Локи умел слушать.
- Так значит... Она родила от меня троих? Но почему?! Почему она ушла, почему лишила меня счастья быть мужем и отцом?! - Последнее он почти кричит, позабыв, что обещал себе не пугать волчонка. - Она не могла умереть, слышишь? Не могла. Она же сильная. Она искусная. - Последнее принц выдыхает потеряно, тихо. Долго молчит, опустив глаза, трёт кончики пальцев одной руки другой, будто пытается справиться с самим собой.
- Я не знаю, Фенрир. Не знаю, сколько ждать. Тебя освободить проще, чем Хель. А суда над Йормунгандом я не видел. Мне надо узнать, куда его сослали. - Наконец, поднимает он на сына взгляд. Глаза зеленые, поверхность озера, непроницаемая.
- Раньше я просто постигал мудрость. Отныне, каждый мой день и час, каждый мой шаг будет к силе, знаниям, свободе. Я не могу простить такое даже собственному отцу. Асгард не имеет права жить и процветать такими жертвами. Царь, посылающий чужих детей на муку, должен расплатиться за свою трусость.

От рыка, от броска Локи не уворачивается, пристально смотрит в глаза, открыто, мол, нападай, если так желаешь, я приму. Его растерянность и обида, его ярость, жажда мести - всё это смазывается, смешивается, сменяясь вполне искренним теплом, когда Фенрир останавливается, когда насмешливо рычит свои вопросы в лицо. Конфликт мыслей в мальчишке виден невооружённым взглядом. Он слишком волчонок - прямой, честный, преданный. Он не умеет лгать и прятать чувства. А ещё, не понимает, что иногда, в хрупком теле скрывается силы больше, чем в самом могучем воине. Ибо разум сильнее любых мышц, если он правильно заточен. Ребёнок пока не понимает этого, хоть и была у него сестра, что с магией сжилась больше, чем с миром физическим.
Ничего, доказательства - лишь вопрос времени.
- А может и заболтаю. Главное заставить его страдать, Фенрир. Ну какой толк просто убить его? Гибель в бою для асгардского воина - честь. Его выставят героем, что жизнью защитил Асгард. Бессмысленная трата мести, сын. - Локи мечтательно улыбается, осторожно хлопает по земле рядом.
- Присядь, я не собираюсь на тебя нападать. Не обязательно всё время быть в боевой стойке. Сам же считаешь меня слабаком. Какая тебе опасность от меня? Скажи мне лучше, Хель ведь маг? Я почуял силу её магии даже сквозь морок. Она очень сильна. А когда вырастет и обучится, равных ей не будет. Она сильнее меня и вашей матери. И я маг, Фенрир. Сильный маг. А стану ещё сильнее, ибо не отказываюсь от знаний любых видов. И об Асгарде я знаю всё. Даже тайные тропы, что незримы главному всевидящему Стражу. Если уж мстить, то мстить так, чтобы больно было и царю и его владениям. Асы должны почувствовать своей шкурой, куда привела их трусость их лидера, должны возненавидеть его, отвернуться. Тогда, оставшись никем, став не героем, а подлецом, он будет страдать больше. Намного больше. Вот тогда можно и убить. Смерть изгоя куда обиднее смерти героя. И потом, зачем мне убивать его? Я могу. Но мне показалось, что отомстить за мать вы трое тоже захотите лично. Только попроси, и он станет вашей добычей.

Все говорят, что волки - создания верные, преданные, без излишней суетливости и хитрости. Но что же сын? Вертится, суетится, не может усидеть на месте, будто блохи жрут его шкуру. Ангрбода была спокойной, как тысячелетние камни Асгардских гор. Сам Локи - изваяние самому себе, способный часами не менять позу, просто зачитавшись. Так в кого это звериное пламя, серое, как зимнее утро Мидгарда, зелёное, как пламень мёртвых подземелий. Красивый. Такой красивый. Сердиться за суетливость не выходит. Ребёнок же, волчонок, дитя, ещё не выросшее из детских игр. И младший принц сдерживается, ничего не говорит Фенриру о его суете.
И смех он пережидает молча, морщится лишь с некоторой досадой. Снова, как обычно, его слова истолковали так, как того захотелось собеседнику. Вот бы этого волчонка познакомить с Тором. Уж они-то точно найдут общий язык. Вместе будут кататься по траве в шутливой драке, кусать друг друга за уши и хвосты, рычать и пинаться. А так же, привычно, воспринимать любую фразу Локи лишь так, как самим того возжелается.  Мысль он додумать не успевает, так же, как и пообещать найти обоих своих детей. Валится на землю, в серую пыль, под ощутимым звериным весом, мимолётом подумав о черной спине сюртука.
И решается.
Вдруг, рассмеявшись, кидается сам к волчонку, в шутливой попытке поймать, заигрывает, плюнув на всю свою серьёзность. Это, всё ещё, ребёнок.
Его ребёнок.
Сын, с рождения лишённый отцовского внимания.
Локи и сам ещё вчера - подросток по меркам Асгарда. Да только, с самого суда, колышется в нём мутным туманом, густым, липким и освежающим мысль о том, что он, теперь, не один. Что есть семья, для которой он важнее, чем для родителей и брата, вечно стоящих от него в стороне, будто и не родные вовсе.
Выпадом он умудряется повалить Фенрира на бок, проводит пальцами по шелковистому шерстяному боку, зарывается в шерсть, чешет.
- Глупый ты мой. Глупый. Я сам могу. Это не грязная работа, Фенрир. Это месть. Чистая, холодная, святая месть. Если ваша мать погибла от руки Асгарда, если моих детей загнали в ямы за то лишь, что они родились, почему я должен считать это грязной работой? Для меня это месть. И честь. Уничтожить обидчика. То, что я предложил это тебе, было актом доброй воли, подарком. В Асгарде меня учили, что убить самолично врага - величайшее из достижений для воина. Подарить право убить главного противника - величайший подарок.  Ты же среди вас троих главный воин и защитник, да? Хотя, наверное, я неправ. Вы не асгардцы. И вы - мои дети. Я сам всё сделаю, Фенрир. - Локи гладит напоследок и встаёт.
- Я найду их. А пока... - Он достаёт из кармана подвеску-перышко, протягивает волку. - Это поможет тебе найти скрытые пути и выйти отсюда, если тебе будет грозить опасность. Или надоест скучать тут. На тех дорогах тебя не увидит даже Страж. Я зачаровал его так, чтобы только ты мог воспользоваться им. Не захочешь - не пользуйся. Это на всякий случай.