Раскидистые ветви деревьев свешивались вниз, порой, до самой земли, и пели в их лабиринтах звонкоголосые птицы, услаждая слух ванессы волшебными трелями. Для этих созданий природы нет разницы, в чьих садах петь и для кого, они одинаково радостно щебечут для тишины и для ее нарушителей; подтянув колени к груди, ванесса обвила ноги тонкими как веточки руками и опустила подбородок, выгнув спину дугой, поверх, глядя не на воду, а, словно, внутрь ее. Синие глаза вскоре приобрели оттенок здешних вод, и со стороны дева походила на статую в честь героини какой-то древней саги. Молочно-белое платье, опоясанное расшитым поясом, невесомым облаком обняло теплый от дневного солнца камень, на котором сидела дева. Медно-рыжие волосы были распущены по спине, только тонкая алая лента схватывала их на затылке от бегства с желанного места к лицу, да обвивала несколько раз, точно притаившаяся в пожухлой траве змея, пока не заканчивалась в области поясницы. Правая рука девушки иногда оживала, и нежные пальцы распрямлялись, проводя жестом над водой, отчего ровная гладь нарушалась чередой волн, возникающих из неоткуда. Но потом пальцы снова прятались в складки подола, и вода превращалась вновь в неподвижное темное зеркало.
Ванесса грустила. И к тому был повод у юной девы весомый – повстречался ей на беду один доблестный ас, чьи золотые кудри до сих пор стояли солнечным сиянием перед глазами, устремленными в омут, где, вместе рыб и водорослей, она видела рослого всадника в сияющих доспехах.  И то, как прошел он мимо нее, даже не приметив; да и щачем ему заложница мира, тихая дочь Хёнира, чьим плечам не стать широкими, как у валькирии, а на руки достанет одного его мизинца в обхвате. Она терялась на фоне крепких и ладных асинь, маленькая, хрупкая, с большими своими оленьими глазами, и чувствовала невыносимое одиночество, тоскуя о небе Ванахейма. Там-то не была она одинокой и потерянной, там она была своей, и оттого – живой. И оттого искала она здесь успокоения, и даже отыскала его, пребывая наедине со своей грустью, пока негромкий звук не заставил встрепенуться. Только бы не девы из дворца, - пробегает суетная мысль, ибо асинь ей нравилось видеть в такие моменты даже меньше, чем горластых и суетливых парней, обязательно начинающих либо подначивать к ссоре, либо пытающихся заигрывать. Но их ухаживания для утонченной дочери Ванахейма казались грубыми и оскорбительными….
К счастью, это оказались не те и не другие, и осторожно, с облегчением выдохнула напрягшаяся ванесса; ее покой нарушил Локи. Из всех асов его присутствие переносила она спокойнее всего, ибо принц крайне редко доставал ее глупыми сплетнями или, что казалось и вовсе невероятным, начинал бы заигрывать. Напротив, его речи можно было послушать, так часто подбирая в свою память интересную информацию, которой прежде не владела, а иной раз – и мнение свое высказать о вопросе, в котором уже имела право на разумное суждение. Ей нравился его тихий уверенный голос, его разумные слова, но еще более по душе ей был его спокойный нрав. И потому дева приветливо улыбнулась ему, переводя взгляд с воды на бледное острое лицо друга.
- Приветствую и я тебя, Локи, - и тут же подобралась, едва он указал ей на оплошность, точно готовая в секунду соскочить с камня и сбежать прочь. Тень исказила высокий лоб и залегла в глазах, скорбно изогнулись губы. Не дать, ни взять, пугливая лесная лань, поднятая с места шумным окриком и застывшая на краю опушки, шевеля ушами.  – Извини, пожалуйста, - тихо шелестит мягкий голос, - я не знала, - но принц уже избрал иное место, что значило, видимо, дозволение остаться там, где была. Поправила рыжую густоту волос, перекидывая всю через плечо, на грудь, и взялась, по обыкновению, задумчиво перебирать шелковистые пряди, опустив взгляд. Только раз тронула полные губы тихая улыбка, ванессе приятно было услышать, что ей рады; пусть бы даже это было неправдой, слова все равно грели душу.  – Спасибо, - еще тише пролетело над водой, да потерялось в камышах. Как выстрел, бегло поднялся вновь взгляд, ласково касаясь знакомого лица; точно погладила бережно незримою рукой. – Я никому не скажу, если таково твое пожелание, - мягко согласилась ванесса. Спорить с теми, кто был хозяевами этой земли, странно стало бы; но в Ванахейме речь ее была бы более упрямой. Однако, время шло, намекая, что пора бы позабыть, что да как там, дома, где остался отец. Может статься, что и отца придется забыть. – Позволите ли спросить? – любопытство пересилило грусть, и ванесса осмелилась полезть с вопросами. – Что за книги заняли ваш светлый ум сегодня? - с беспокойных мыслей она скакала в обращении с официальное на дружеское, подчас не замечая оного даже.

Отредактировано Sigyn (2017-11-17 23:54:58)

Взметнулась в воздух опущенная бессильно рука, растопырились тонкие пальцы, как коготки хищной птицы, цепко впиваясь в добычу; обычное яблоко, в котором нет ничего примечательного, которое ванесса изучает, опуская взор, пока подносит к лицу, вертя в ладони, точно какой-то магический шар. Так же внезапно, как появилась, исчезает из действий молниеносная резкость, точно и не было, но таков и ветер над морем; то неистовствует, поднимая гигантские волны, то стихает, разглаживая синюю поверхность до самого горизонта. В этом все ванны, близкие к природе, почти единые с ней, чье спокойствие легко сменяется бурей, и нет в этом ни удивительного, ни нелогичного, просто такова их натура, такова душа, а дева с медной косой, сидящая на камне, выбором собственного сердца, относила себя больше к народу матери, чем отца. Чужды были ей, привыкшей к размеренности и мягкости, шумные манеры придворных Одина, настолько, что даже частично не хотелось к ним относиться. Разумеется, отцу она никогда об этом не говорила, ибо Хёнир был богом очень добрым, отзывчивым, но все же и без того ему тяжело, асу, в чужой стране,  чтобы дочь единственная, любимая, его культуру охаяла так жестоко. Медноволосая вообще не понимала любви некоторых делать больно душам тех, кто их чем-то не радовал, нарочно резким словом или грубым оборотом речи; ей хотелось всегда, напротив, говорить всем только хорошее, мягкое, ласковое, чтобы светлее становилось у собеседников на душе, а не тучи грозовые сходились. В каждом, верила она истово, есть хорошее, и самый злой поступок, со стороны судимый, не должен становиться поводом для пристрастной оценки, для клеймления человека. Любой должен иметь чистосердечно данный шанс на исправление, иначе какой в этом щедром с виду жесте толк? Дам тебе возможность доказать, что ты исправился, а только доказывать придется век?  Обман чистой воды, а ложь  дева не любила от рождения.  – Наука интересная, сложная, правда, - с пониманием протянула она, вспоминая, что Фрейя недавно именно эту книгу велела ей, на будущее, прочитать. Но Сигюн, засунув туда нос, очень скоро поняла, что ничего не может сообразить, то ли навык маловат, то ли день тяжелый, и вернула литературу на место, обещав себе взяться за нее позже. – Я пока не смогла ничего разобрать.
Перестав рассматривать яблоко, любезно кинутое ей принцем, она вернула руку на собственные колени, и та тут же утонула в складках ткани вместе с своим плодом-пленником. Есть ванесса не хотела, отказываться тоже, и потому, сложив губы в мягкую полуулыбку, кивнула:
- Спасибо, - тихий голос, который точно не напрягал вовсе голосовые связки, пронесся над водой, а тонкие брови слегка нахмурились, выгибаясь, когда голова склонилась, этаким звериным жестом любопытства, немного набок. Синие глаза сфокусировали взгляд на обложке, точно слов сказанных недостаточно было, нужно самой убедиться, а потом неторопливо поднялись взором выше, пока не остановились на лице собеседника.  – Все же, я осмелюсь возразить, вы… - ванесса зажмурилась, резко замолчав, поджимая губы, и, как игрушка-болванчик, потрясла мелко-мелко головой в разные стороны, выгоняя из сознания эту велеречивую манеру обращения, - … ты же принц Асгарда, после этой череды нескончаемых пиров и приемов, - пожаловалась девушка уже более простым языком, -  я точно мысленно в болото в пустоши села.  Уже мысленно даже сама с собой верлибром, Один любимым, на «вы» невольно говорю, что уж говорить о царственной персоне, коли та рядом окажется.  – Представив диалог с самой собой, сидя в болоте, дева хихикнула, прикрываясь ладошкой свободной руки.