Палец давит на висок. Чарльз пытается пробиться. Дотянуться до чужого, но в то же время болезненно знакомого разума. Тянется понемногу, медленно, с трудом, сквозь многочисленные фоновые мысли тех, кого он и не знает.
Он стискивает зубы и силится так, что виски ломит от боли. А может это он так сильно вдавливает, пытаясь сконцентрироваться и не потеряться в круговороте неясных воспоминаний всех тех, кто оказывается на пути. Их слишком много. Он слишком сильно нажимает. На себя в первую очередь.
В последнее время он так настойчиво закрывался, заново вспоминая, как это вообще делается, что оказался не готов открыться.

Ороро упоминала Эрика как-то нехотя. Да, Магнето был какое-то время с ними. Да, живой. Да, снова откололся. Куда откололся? Ну, тут такое дело...
В голове у Чарльза "такое дело" уложилось не сразу.

Чарльз упорно тянется, пытаясь не затеряться в сознаниях агентов "Гидры". Один готов умереть за дело организации, второй волнуется за оставленную на другом конце страны жену, третий с извращённым удовольствием вспоминает, как во время войны в Корее пытал пленного бойца.
Чарльзу приходится пропускать всё это через себя, потому что нащупать тот самый разум не получается сразу. Он вынужден искать зацепки в чужих сознаниях. Хотя казалось бы — за столько лет мог бы научиться обнаруживать где угодно. Ладно, когда раньше действительно возникала такая необходимость, Чарльз находил. Но сейчас его разум словно помещён в тело слепого котёнка, который просто пока не научился направляться в нужную сторону.
Это очень неудобно.

Чарльз цепляется за мысли одного из агентов о каком-то там мутанте. Агент присутствию этого мутанта в штабе очень недоволен, ему даже неприятно такое соседство. Чарльзу не приходится гадать, о ком речь. В памяти агента живы воспоминания о личной трагедии, связанной с давними событиями, в которых принимало участие Братство.
Агент думает об Эрике не иначе как о генетическом уроде. Чарльз погружается глубже и наконец-то получает нужное направление. Только его к этому моменту прошивает уже до мелкой дрожи.
Очень неудобно и очень энергозатратно.

За долгие годы Эрик научился отлично закрываться. Чарльз бьётся в его сознание, но не может пробиться. Поэтому он снова оказывается в голове того самого агента. В сравнении с попытками пробиться управление незащищённым сознанием — сущий пустяк.
Чарльз не думает, что ему стоило бы просто отдохнуть и попытаться снова. Что на поиски в таких отвратительных условиях он потратил слишком много внутреннего ресурса. Сейчас он не ищет лёгких путей, потому что времени может оказаться не так чтобы много.
Мало ли он окажется настолько опасен для окружающих, что придётся принимать радикальные решения?
Он ведёт агента к Эрику. Смотрит его глазами. Говорит через него:
— Эрик. Нам надо по... — Чарльз теряет связь на несколько мгновений. Агент сопротивляется телепатическому вмешательству. Лоб самого Чарльза покрывается испариной, становится тяжело дышать. Рука агента дёргается к виску в чужом — чарльзовом — жесте. — Говорить.
Связь обрывается полностью, Чарльз открывает глаза и опускает руки. Да, ему нужна передышка. Короткая, потому что на полноценную времени нет. Он тяжело дышит и пытается закрыться от чужих голосов и образов. И снова собирается с силами.

На второй раз всё оказывается гораздо проще. Чарльза встречают. Он никак не может отделаться от шумного месива чужих голосов, но оказывается там, где нужно.

"Здравствуй, Эрик", — передаёт он. Мысли эхом отдаются в собственной же голове. Он закрывает глаза, прислоняется к стене и направляет не только посыл, но и сознание, передавая проекцию самого себя.
Проекция рябит и двоится, как изображение на сломанном телевизоре.
Эрика Чарльз не видит. В помещении нет никого, через кого можно было бы взглянуть. Но он помнит по чужой памяти — Эрик тоже уже не тот, что раньше. Во всяком случае, внешне.
Да и в принципе: Эрик, которого он знал, в жизни не пошёл бы в "Гидру". Для него это должно быть противоестественно. У Чарльза даже были мысли о том, что это — чьё-то ещё телепатическое влияние. Но Эрик слишком хорошо умеет защищаться, чтобы допустить кого-то ещё в свою голову.

"Зачем ты здесь?" — спрашивает Чарльз.
Он мог бы попытаться пробраться глубже, просто считать глубинные мотивы. Раз уж его так встретили с распахнутым разумом. Но это слишком неэтично. Чарльз когда-то обещал себе, что без экстренной необходимости — не полезет. А сейчас, без полноценного контроля, это ещё и становится весьма опасно.
"... мутантский выблядок, хреново отродье", — прорывается чужая, очень сильная и приправленная лютой ненавистью мысль. "Напалмом всех их выжечь".
Чарльз рвано дёргается, загоняя всё это обратно, на задворки сознания, которое ничего фильтровать сейчас не в состоянии. Хорошо, что повышенной эмпатической чувствительности у него нет. Хватает слишком ярких мыслей.

Чарльз понимает, что с такими прорывами ему нужно как можно быстрее получить ответы на вопросы. Сорвётся контроль и куда деваться? Опять восстанавливать внутренние барьеры, не укрепившиеся за последний месяц. Поэтому он и решает задать сразу все вопросы. Чтобы было время на контраргументы и попытку переубедить. Очередную, конечно же. С очередной попыткой поиска надежды.
"Гидра, Эрик?" — спрашивает он. — "После всего, что они сделали? Как ты дошёл до такой идеи? Зачем покинул Школу?"
Кто-то в Штабе — уже, кажется, их — дёргается от звука упавшей с подноса с едой вилки. Подбирается и гонит от себя болезненные воспоминания о пройденной войне. Чарльз слышит звук автоматной очереди, отдалённый, но очевидный. И эхом, даже не замечая того, транслирует и по телепатической связи.
Ему нельзя было запускать телепатические щупальца, пока он заново не нащупал собственные точки умиротворения и не поставил новые якоря.
Ему нельзя было в принципе столько времени проводить в застенках. Попытки разобраться с самим собой — непозволительная роскошь. Мог бы уже давно как-то связаться хоть с той же Эммой, на крайний случай — разыскать её Кукушек. Продумать совместными телепатическими усилиями какие-то барьеры. Но нет, решил сам, как великомученик, скрываться и восстанавливаться.
Вспышка злости на самого себя даёт отрицательный результат: мыслей с фонового пространства прорывается гораздо больше.
"... сначала уйти влево, обманное движение, удар".
"... да я бы его сам намотал на табуретку, урода такого, но что это тако..."
"... я здесь на своём месте, но..."
Чарльз снова оказывается в кошмарном водовороте чужих мыслей. И несознательно тянет туда за собой и Эрика.

На то, чтобы высказать извинения за доставленные его нестабильной мутацией неудобства, у Чарльза не находится ни сил, ни времени. Канал трещит по швам. Разрывается, при этом с помпой и фейерверками в виде обрывков чужих воспоминаний.
Но услышать и запомнить время встречи удаётся.
В Башне Мстителей Чарльз запрокидывает голову и смотрит невидящим взглядом куда-то вверх. Малберри-стрит так Малберри-стрит. По душам так по душам. Так действительно лучше и проще, чем пробиваться на расстояние ради одного разговора.

Вообще-то, они уже давно прошли стадию разговоров по душам. А потом ещё несколько раз прошли. Это похоже на замкнутый круг — Чарльз опирается на призрачную надежду, пытается что-то втолковать, бьётся о стену недопонимания. И тут опять: то дружба, то вражда, то попытки остановить. И Магнето, и Иксменов от убийства Магнето. И Магнето от убийства Иксменов.
Для них всех было бы проще пойти против морали во имя светлого будущего. Против чарльзовой морали. И против его старой памяти.
От которой, судя по "Гидре", мало что остаётся. Только жирная такая точка невозврата, которую Чарльз даже сейчас не решается поставить.
Но решительность по этому вопросу может и подождать. Для начала надо восстановиться перед выходом.

***

Из Башни Мстителей за последний месяц Чарльз не выходил. Опасно было — неизвестно, чем могли обернуться попытки просто прогуляться и посмотреть, как в Нью-Йорке всё изменилось. По этой причине Чарльз и в Школу не возвращался, переговариваясь с Ороро исключительно по видео-связи. Учеников подвергать опасности — плохой вариант, как бы не тянуло сорваться и пойти разбираться с новыми возникающими проблемами, связанными с перспективой Акта Регистрации.
Как минимум — пресечь панику в рядах родителей, итак уже возникшую.
Но Чарльз не рисковал и не высовывался. Но тут — другое. Тут его персональная проблема мирового масштаба, с которой та же Ороро не справится. Школа-то в надёжных руках.
О том, что вечером он планирует отправиться "погулять", Чарльз сообщает ещё с утра. Чтобы не возникло проблем с выходом из Башни. Куда — не уточняет.

Первым делом Чарльз телепатически проходится по району. Разыскивает потенциальных агентов "Гидры". Само собой, Эрик бы не потянул за собой никого сам. И тут дело даже не в верности старой дружбе: Чарльз Ксавье официально мёртв, а звать с собой ловить призраков он бы не стал никаких своих новых союзников.
Удивительно, что сам вообще пришёл.
Вот только если Эрика Чарльз знает и где-то в каких-то моментах ему даже доверяет: он не доверяет "Гидре". А ну как за Эриком окажется банальный хвост? Мало ли кто-то присматривает за ним на постоянной основе, независимо от того, куда и к кому он там пошёл? Это кажется Чарльзу весьма вероятным вариантом. Поэтому он тратит время на сканирование.
Но тут или Эрик так хорошо обрывает хвосты, или в "Гидре" ему внезапно доверяют. Второе предположение напрягает Чарльза гораздо больше. Проще поверить в то, что они когда-то придут к согласию, чем в добровольное сотрудничество Эрика с "Гидрой".

Чарльз выдыхает и направляется к двери заброшенного дома.
Поговорить по душам, уложить в голове чужую мотивацию. Или не уложить и что-то с этим делать. Главное — постараться эмоционально не перенапрягаться лишний раз. Понять причину нынешних проблем со способностью несложно: другая биохимия мозга, другие реакции. Способности развились за долгие годы так, что не были рассчитаны на эту самую другую биохимию. Остаётся только приспосабливаться.
— Я рад, что ты жив, — ровно говорит Чарльз, переступая порог помещения, в котором находится Эрик.
И в то же время — не рад. Потому что добровольный союз Эрика с "Гидрой" — это весомая причина что-то делать, закрывая глаза на память. Второй шанс не даёт права совершать всё те же ошибки.

Глаза Чарльза не обманывают. Эрик — совсем другой. Одновременно тот, кем был когда-то. И тот, каким стал в последние годы. Странное сочетание другой внешности, но тех же глаз, видевших за столько лет слишком многое.
Чарльз останавливается напротив него. Чуть хмурит брови, глядя.
— Сложно сказать, — отвечает он. — В себя пришёл чуть больше месяца назад. Связаться раньше не мог.
И не стал бы, если бы не такие новости. Чарльз собирался залечь на дно, пока не восстановится. Достаточно того, что о его чудесном воскрешении известно Иксменам и оставшимся Мстителям.
Обстоятельства всё решили за него.

Чарльз изучает такое по-незнакомому знакомое лицо Эрика. Всматривается внимательно, но не касается пока его разума. Даже поверхностно, не пробуя "замки". Отчасти потому, что сначала хочет услышать, а потом — узнать.
— Я говорил со Шторм, — сообщает Чарльз. — Знаю, что ты оставался в Школе. Почему ушёл?
Никаких тебе "сколько лет, сколько зим". Никаких обсуждений забавных моментов прошлого. Никаких попыток похлопать по плечу или хотя бы пожать руку, чтобы убедиться: это не сознание с ним шутки шутит. Это действительно изрядно помолодевший Эрик, выживший после всех тех событий.
В ходе которых не выжил он сам. И так бывает.

Вообще-то, Чарльз знает, что эмоционально к такой встрече не готов. Что в обновлённом теле он испытывает всё гораздо ярче, потому что ресурс не истощился вместе с организмом. Но его самонадеянность с годами никуда не исчезла, а теперь ещё и укрепилась несмотря на отсутствие полного контроля разума.
Ночные тени и без того уныло мрачного дома нагоняют ощущение гнусной безысходности. Чарльз стоит, опустив руки, в полном напряжении.

— Выглядишь иначе, — добавляет он. — "Гидра" постаралась? Ты переступил через себя, чтобы скинуть несколько десятков лет?
В это верится, конечно, с огромным трудом. Слишком дикая идея — даже для Эрика. Он никогда не гнался за вечной молодостью. Но что ещё предполагать? Вряд ли нашлось бы что-то, чем Эрика могли бы шантажировать представители этой смутной организации. Вряд ли ещё есть что-то, чем он бы не пожертвовал.
Мутантов "Гидра" уж точно спасать не станет. Скорее наоборот — может попытаться изничтожить полностью. А Эрик — упёртый. Под угрозой уничтожения всего их вида он бы не прогнулся, а выступил, поднял бы восстание. И неизвестно, что оказалось бы страшнее для всего будущего этого мира.

Всё, что не делается — к лучшему? Нет. Не в этом случае.
Чарльз чуть наклоняет голову, глядя в упор. Ему нужно, чтобы Эрик развеял его сомнения. Не важно — в какую сторону. Уже не важно.

У Чарльза начинает темнеть перед глазами. Он делает шаг вперёд.
— Школа могла дать тебе ресурсы, — говорит он. — Мстители, в конце концов.
Он чувствует именно то, чего опасался — раздражение, перерастающее в злость. Столько времени они бодались друг с другом, пытаясь упрямо доказать свою точку зрения, своё видение будущего. Маятник постоянно качался. И именно теперь он остановился. Замер на том значении, которого Чарльз точно не ожидал.
Думал, что знает Эрика порой лучше, чем самого себя. Больше — не знает.

— Что тебя ослепило? — спрашивает он, делая ещё шаг. — Ты же не думаешь, что они не попытаются посадить на цепь тебя? Не думаешь, что станешь просто инструментом для исполнения чужих планов?
"Гидре" не нужен мир, в котором у мутантов всё хорошо. Мутанты — слишком непредсказуемая сила, слишком массивная, чтобы её не подавить. Надо быть абсолютным слепцом, чтобы рассчитывать на поддержку с этой стороны. Или совсем отчаяться. Потому что это не те ресурсы, на которые можно полагаться в здравом уме.
Что они с ним сделали? Что сделали с Капитаном Америкой? Что пытаются сделать со всем миром?
Ничего хорошего.

— Ты знаешь, на что они способны, — голос Чарльза становится громче. Не до уровня повышенных тонов, но уже с дрожью. — Знаешь, что как только ты перестанешь быть полезен, все их ресурсы обернутся против тебя. А то и против всех нас.
"Гидра" — военная машина, тактики Рейха для которой совершенно нормальны, пока работают. И Чарльз вполне может представить концентрационные лагеря для мутантов — потенциально опасного для режима меньшинства.
С крестами вместо треугольников.
В сознании это отображается особенно ярко. Настолько, что в собственной голове не сдержать. Чарльз и не пытается. Он сокращает расстояние, дёргает Эрика за грудки. Встряхивает, что есть сил.
— Очнись, Эрик!
А вот теперь голос повышается.
Темнота сгущается, обступает и концентрируется в одной точке. Эрик сошёл с ума. Даже по его меркам. Чарльз заглядывает в его глаза и бесконтрольно тащит наружу всё.
В прошлой жизни он когда-то зарекался делать что-то такое. Пробираться без разрешения в такие глубины сознания, куда сам хозяин этого сознания старается лишний раз не ступать. Только жизнь теперь новая. Да и там он уже когда-то побывал.
Он тянет наружу хлопок выстрела. Голос Шоу, зловеще размеренный. Грязь под ногами сгоняемых в одну кучу евреев, которым предстоит последняя дорога — в газовую камеру. Поднимает воспоминания об экспериментах.
— Очнись, чтоб тебя!
Потому что это — именно то, что ждёт их всех, если режим "Гидры" придёт. В расход сначала пойдут неугодные герои, а потом и мутанты.
А с возможностями и влиянием Эрика объединение приведёт именно к таким последствиям. Только сказать "я же говорил" Чарльзу к тому моменту, скорее всего, будет некому.

Хаос поглощает Чарльза. Хаос, поднимающийся не только в голове, но и вокруг. Старый дом трещит чуть ли не по швам. Всё вокруг вибрирует и пытается сорваться, сломаться, искорёжиться.
Однако, Чарльз продолжает давить. Вскрывать застарелые раны, топить Эрика под ними. Так, словно хочет доломать его полностью и оставить овощем на весь остаток обновлённой жизни. Взорвать сознание, перемешать мысли и воспоминания, разрушить личность по кирпичикам.
Словно. В глубине души — не хочет. Никогда не хотел ни давить, ни ломать, ни даже пробираться в подкорку.
Только сейчас до этой глубины не добраться. Хаотический вихрь стирает все подступы.
Чарльзу даже становится легче. Правда, потом он будет об этом жалеть.

Удар он пропускает. Чувствует физическую боль, отшатывается назад и смотрит на Эрика с внезапным недоумением. Перед глазами всё вертится, скула болит, тьма — гуще некуда.
Но никакого отрезвляющего эффекта удар не приносит. Наоборот — так встряхивает, что злостью пробирает полностью — так, что в кончиках пальцев даже покалывает.
Чарльз уже не уверен в том, чья это злость. Его собственная, или вызванная чьим-то чужим эмоциональным откликом, от которого становится почти физически — в дополнение к скуле — больно.

Он быстро вскидывает руку к виску.
Тягаться с Эриком физически Чарльз просто не смог бы. Он очевидно слабее и в рукопашном бою медленнее. Но скорость телепатического посыла не сравнима с физическим размахиванием кулаками. На неё он полагается уже инстинктивно.
Чарльз наносит прямой телепатический удар.
Потом придёт время искать себе оправдания за такую несдержанность. Но оно, в общем-то, уже есть. Эрик сошёл с ума. Уже тогда, когда пошёл сотрудничать с "Гидрой". Перестал быть самим собой и стал действительно одним из самых опасных мутантов на планете. Остановить которого нужно любой ценой.
Да. Дело именно в этом, а не в попытке отыграться за всю ту боль, которую Эрик ему причинял годами.

Удар он представляет как локальный ядерный взрыв с грибной шапкой и откатывающимися на всё сознание волнами. Но он всё равно выходит недостаточно сильным, чтобы искорёжить и погрести под собой Эрика.

Рука у виска дрожит. Глаза Чарльза расширяются.
Он не способен завершить начатое. Эрик — мировая проблема. С которой в конечном итоге разбираться должен он. Так уж повелось.
Но он не может довести до этого конечного итога. Казалось бы — сейчас самое время. Что выйти отсюда живым и с цельным сознанием должен только один. Но он не может.
Внутренности скручивает. К горлу подступает тошнота. Паршиво ему сейчас от самого себя.
— Прости, — проговаривает он, опуская руку.
Не добавляет только "я не хотел". Потому что в один из моментов хотел — совершенно точно.

Тяжело дыша, Чарльз оседает на то, что и остатками пола можно назвать с большой натяжкой. Тянется рукой к горлу, морщится, закрывая глаза. Окружаюший мир перестаёт кружиться, но неизвестно — совсем или только ради передышки. Затишье посреди бури? Не исключено, но и не факт.
— А тебе бы хватило решительности? — спрашивает Чарльз, дёргая губами в подобии горькой усмешки.
В большинстве случаев у Чарльза её хоть отбавляй. Да и здесь на то, чтобы остановиться, она тоже была нужна. Вовремя остановиться, чтобы потом не жалеть весь остаток дней. Он остановился. У него с совестью проблем не прибавится. Во всяком случае, по этому вопросу.
Ему бы попытаться вырубить Эрика, а потом упрятать в какую-нибудь очередную пластиковую тюрьму. Во всяком случае, пока не разрешатся основные нынешние проблемы. Приходить играть в шахматы и распивать виски из пластиковых бокалов. Конечно, если после такого Эрик в принципе согласится с ним разговаривать.
Только это будет совсем уж низко. Да и Чарльз не уверен в собственном контроле, чтобы проворачивать такие операции.

Дыхание восстанавливается, но в горле всё равно противно режет при попытках говорить нормально. Однако, переходить на телепатическое вещание Чарльз не торопится.
Да и не думает, что им уже осталось, о чём разговаривать. Если только не.
— Я хочу, чтобы ты присоединился ко мне, — тихо и ровно говорит Чарльз. — Вместе мы могли бы бороться против того, что угрожает мутантам. Вместе мы могли бы прийти к тому будущему, которое удовлетворит нас обоих.
Может, второй шанс они получили для того, чтобы раз и навсегда со всем покончить. Может — наоборот. Для того, чтобы наконец-то понять, что тратили время, впустую тягаясь, когда могли прийти к какому-то консенсусу, а затем и к миру для всех мутантов и людей.

А может и ни то, ни другое. Может, судьба сыграла с ними случайную шутку, в которой смысл искать не стоит. Чарльз добавляет:
— Но если тебя действительно больше прельщает "Гидра", что ж. Лучше уходи сейчас, пока я не нашёл в себе решимости завершить начатое.
Так и так не найдёт, но бодаться в очередной раз на пустом месте, когда все всё за себя решили — бессмысленное занятие.