Яркими всполохами радужного серебра пролетело время перед глазами, разрывая пространство, и вот уже – куда не глянь – чернота, что темнее самой злобной души. Да только чья же душа может быть столь мрачной? Где таится демон ночи, который так беспощаден к миру, что готов пожрать луну и солнце? В книгах пророчили, не один он, и имя им – Фенрир и Йормунганд. Но рассуждать о старинных текстах глупо, когда творишь рунную магию, чтобы открыть себе путь хоть куда-то прочь из мрачного, насыщенного желтовато-зелеными тонами с примесью серы, Свартальфхейма, куда ее выбросило, когда Бифрест сработал не так, как должен был, покуда Сигюн неслась, тещась нагнать леди Сиф.  Что сталось с ее прекрасным и возлюбленным златогривым Хальгриммом, с которого она едва спешилась в тот момент, дева не ведала, предпочитая – в силу света души своей – верить, что конь не пострадал и уже унесся ко дворцу, оповещая, что неприятность случилась с дочерью Хёнира, неприятность, которой та не призывала.  В эти пустынные места, помнящие о былых ужасающих битвах, ее не поставило, как бывало, нежной статуэткой в сухой песок, а, едва не сломав, вышвырнуло, да так, что кубарем прокатилась ванесса по жесткой земле, подняв столб пыли.  Сладко замахиваться на магию, да несладко быть не до конца обученной, когда таким боком поворачивается судьбинушка, и вот, прихрамывая, девушка, чертила руны по памяти прямо по земле, оставляя глубокие коричневато-серые росчерки за острием какой-то железки, видимо, с погибших кораблей, вонзающимся в почву.  Тонкие брови от напряжения заложили две глубокие борозды поперек высокого лба, а кожа с внутреннего края нижней губы уже вся была напрочь обкусана – от волнения, поскольку, как водится, думаешь, что уж эту-то науку хорошо выучила, а, коснись дела, сразу сомнения ползут в душу….

…но все оказалось напрасно.  Короткий радужный всполох, разгоревшись от земли, легко перенес рыжеволосую ванессу, отворив портал в Мидгард, да и потух, и налетевший порыв ветра лишь короткими штрихами еще оставил напоминание о том, какая сильная магия творилась здесь. Ваны часто ходили в Мидгард потаенными тропами, минуя Мост, но те тропы открывали чары мощи Фрейи, а Медноволосая, по неопытности да глупости, оставила и без того малые силы на заклятии полностью, и то повезло ей, что никакая нелюдь не решила сегодня в тропах межмирья полакомиться легкой добычей. А вот падать дважды за день оказалось обидно и даже больно вдвойне – только за день ли? – в межмирье время идет по другому, и Сигюн не могла даже предугадать, куда именно и спустя какое время выпустил ее второй портал, поскольку, рухнув в свежую, еще не тронутую ржавчиной осени (стало быть, лето?) траву у подножья огромной, в десять раз толще самой ванессы, сосны (сосны ли? – не рассмотрела, не до того тут), девушка ощутила сполна, как ломит все тело до последней косточки. Близость рода ее матери к природе открывала легко и непринужденно потоки энергии, проходящие через все живое во всех мирах, пульсирующие в воде и воздухе, но для того требовалась душевная гармония и тонкое равновесие на сердце, а этим девушка похвастаться не могла уже очень давно. Без оного же, как слепой котенок, тыкалась незряче, хваталась слабеющими руками за все наобум, дергала выскальзывающие из-под пальцев нити в надежде на крохотную крупинку энергии самой жизни, но неравнозначен такой обмен, уходят собственные силы, не воротишь по щелчку. Кое-как и хватило сил, чтобы, упершись дрожащими руками, тут же утонувшими в мягком дерне, приподняться и осмотреться наспех – лес, кругом лес, куда не глянь. И в какие края заброшена одна-одинешенька? А потом устало рождается мысль, что – не все ли равно тебе, девица? Сил не хватит и котенка зачаровать, не то, чтобы выход искать, лежи да отдыхай, да молись, чтобы хищник дикий не вознамерился подойти познакомиться; ванны отлично ладили с большинством зверья, но инстинкт есть инстинкт….

Опустилась бледная, с нездоровым румянцем слабости, щека на подложенную заботливо собственную тонкую руку; накрыли пышным покрывалом медные длинные волосы, растрепавшись, спину и бедра, обласкали шелком своим зелень травы. А широкий подол веером укрыл ноги, точно накатившей и застывшей волной, ибо был темно-синего оттенка, похожего на глубины вод озерных. Тенью легли следом за закрывшимися веками темные ресницы, и -  не дать, ни взять – иллюстрация из сказки наяву.

Запах смерти медленно выветривается, сменяясь бьющей в ноздри ноте свежей зелени, смятой чужим весом, пусть не так крепка ванесса в сравнении с остальными асами.  Под тенью медных волос резко распахиваются глаза, косясь вбок, туда, где сквозь пряди, скрывающие лицо, пробивается свет. Свет, который ненадолго исчезает под чьей-то тенью, промелькнувшей, чтобы спуститься ниже, касаясь ее тела вполне физическим ощущением.  Она недвижима, как статуя, мерно опускается и поднимается грудь ее едва уловимо, но под кожей, под мышцами, каждый нерв наготове, ожидая малейшего знака – Можно! – от разума. И голос со спины вполне человеческий, чуть хрипловатый, быть может, но мужские голоса смертных часто такие. И потому она вдруг лениво, почти с сонной истомой, потягивается, без жалости скользя платьем по траве, не боясь испачкать – довольно будет малых чар, чтобы свести пятно. И одновременно,  поворачивается на спину, откидывая полным изящной манерности жестом с лица распущенные покрывалом волосы.  Точно пружинка, прогнувшись затылком до самой земли, выгибается корпусом, подтягивая колени вверх, и точно перетекает из лежачего положения в сидячее.
Чуть склонив голову набок, широко распахнутыми глазами цвета морской бездны смотрит дева на того, кто «разбудил» ее, прервав вожделенный покой. Так нимфа, разбуженная на берегу озера любопытствующим путником, смотрела бы на него, изгибая тонкие брови, точно в немом вопросе: «Чего тебе надобно, старче?». Хотя старче уже из другой сказки… не важно.  – Не все то золото, что блестит, - с таинственной ленцой журчит ее голосок в ответ, когда размыкаются полные алые губы. – Может статься, мил человек, хищника, которого стоит бояться в здешних лесах, вижу я перед собой, - качнулись ресницы вниз-вверх, и снова повторили движение, точно девушка взглядом скользила по мужчине, рассматривая его беззастенчиво. - … а может статься, что вы его видите.  – И изгибаются, сжимаясь вместе, в полуулыбке ее губы, пока она без стыда и смущения, не моргая, находит взглядом взор собеседника, чуть подаваясь вперед, к нему, корпусом, и не отпускает визуальной связи, будто пытаясь отыскать в глазах его ответы на тайны мироздания. – Должно быть, я заплутала и устала, да задремала, решив отдохнуть, - выверенным движением она резко подает, протягивая, ему свою тонкую, молочной белизны, руку. -  А вы пробудили меня так кстати, теперь пред вами  я в долгу.