Шаги, на которые она откликается, действительно принадлежат Громовержцу. И действительно, шаг его скор, ибо движем он страстью лютой, страстью, что влечет и толкает его к знакомой двери, не темной ночью, как часто бывало, а в белый день.
Верно, что-то случилось.
Что же?

Быть может, долгожданное сбылось, и теперь сын Одина торопится к своей возлюбленной, чтобы оповестить о скорой свадьбе? Но нет, так легко не сдадутся ни Всеотец, ни его супруга, не пожелают сломать своих планов на старшего сына, не захотят впустить в дом женщину, о которой уже судачил по углам весь Асгард.
Или, как знать, он желает объявить ей, что воля отцовская - волей, но без нее, прекрасной колдуньи, жизнь ему не мила, а значит, рано или поздно случится то, чего она так страстно жаждет? Царская мантия ляжет на плечи будущего царя - а подле его трона, прекрасная и желанная, в золоте и камнях, будет сиять новая звезда Девяти миров, бесподобная царица земель асов.

Внезапно шаг торопливого любовника замирает перед дверью. Тор останавливается, как и любой мужчина, готовясь к желанному объяснению. Слышится легкий шум - и в дверях образуется узкая щель. Даже не нужно гадать: Одинсон смотрит и ждет, прежде чем войти в покои любовницы.
Вновь попасть под ее власть.

... Он входит бесшумно, движется мягко, словно боясь потревожить спящую, страшась неловким движением спугнуть сладкие грезы, витающие у ее изголовья.
Подходит и смотрит на нее - долго, пристально, словно желая что-то отыскать в божественно-прекрасных чертах. Что-то, чего не видел раньше. Что-то, что хочет запомнить.
Затем произносит, тихо, сурово:

- Я уезжаю.
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

Взгляд, брошенный Одинсоном на любовницу, мог бы выдать его с головой, если бы Чаровница не отвлеклась на свое колдовство - а в следующее мгновение он уже спешно потупил глаза, не желая до срока начинать давать жестокий ответ на этот вопрос. Самолюбие, мужское тщеславие в нем внезапно подняли бунт и восстали против слов матери и тайны, открытой ему леди Сиф. Так ли они были правы? Разве невозможно полюбить его, Тора Одинсона, златокудрого бога, Защитника Асгарда, которого чтят во всех Девяти мирах, не ради его имени, а ради него самого? Действительно ли Амора таила в себе только тщеславные замыслы, рассчитывая при помощи Зеркала занять трон, повергнув к своим ногам легковерного, пылкого наследника трона. Обоих наследников.

Эта женщина завладела им, его мыслями, всем его существом, подчинила себе его помыслы, и едва не заставила его пойти против воли отца и матери, его - принца Асгарда. Еще немного, и он был готов открыто выступить против Одина, защищая свое право на брак с той, что сперва соблазнила его брата, а затем и его самого. Она, только она понудила его предать слово, данное леди Сиф. Ее злые чары едва не стали причиной войны, быть может, такой же страшной, как война Кулла и Одина, потому что она вселила в него тщеславные помыслы и грезы о будущем величии царствования.
Только ли в него одного?

Нагнув шею, словно норовистый конь, он несколько мгновений смотрел на волшебницу, словно испытывая свою решимость. Затем мягким движением разомкнул ее руки и сделал шаг назад.
- А ты хочешь остаться?- усмешка, появившаяся на губах, не сулила ничего хорошего той, что опрометчиво заронила в него тень нового подозрения. Зная то, что он знал, Тор готов был, со свойственным ему жаром, поверить в любое злодейство, на которое пошла бы сидящая перед ним женщина ради...
Ради чего?
- Ради чего ты хочешь остаться в Асгарде?- подходя к туалетному столику, уставленному драгоценными вещицами, столь причудливыми, что порою нельзя было угадать их предназначение, он остановился. Сурово опущенные глаза скользили по алмазным граням и позолоте, лебяжьему пуху и эмали; наконец, Громовержец взял в руку одну из них и принялся вертеть в кончиках пальцев, то ли разглядывая, то ли оценивая ее прочность.
- Ради чего... или ради кого?

[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

На мгновение он ощутил тоску. Нет, не просто тоску - отчаяние. Да, эта женщина опутала его чарами, она лгала ему, она метила на место царицы - но Бездна побери, как она была хороша! И дело было не в красоте и даже не в сексе, не в том, что половина асгардских мужчин желала бы быть на его месте, включая Локи; в чем-то она, действительно, дополняла его, будя в сердце страсти и чувства, доселе не слишком волновавшие простодушного сына Одина.
Гордость.
Желание власти.
Сознание его права на трон и желание им обладать.
По праву.
Как и ею самой.

Да, Амора могла показаться достойной царицей. Сквозь пелену магии это казалось неоспоримым - но теперь, когда Одинсон сбросил или хотя бы пытался освободиться от владеющих им страшных чар, он впервые признался себе, что ее власть привела бы его к катастрофе. Амбиции этой женщины не ограничились бы властью в Асгарде; дерзнув помериться силой с Фригг, она в будущем возжелала бы поклонения вроде того, что полагалось лишь древним богам. Жертв своей красоте, своей магии, себе самой, наконец.
Ему ясно увиделась вдруг почти та же картина, что ранее так восхищала любовницу: бесчисленные народы, падающие ниц перед золотым изваянием новой Всематери, роскошь дворцов, где она пожелала бы останавливаться, посещая принадлежащие ей миры, раболепие подданных, толпы льстецов. О, она будет править и будет сиять золотою звездой - пока муж, царь и бог, мановением руки будет отсылать в бой все новые, новые толпы, ставя ногу на грудь побежденным новым и новым мирам.
Это был бы час безраздельного господства Асгарда.
Это была бы эра его падения.

И он знает, кто занял бы его место, если бы каприз или неудача в войне сделали бы его недостойным в ее глазах.

- Сейчас - да. В эту минуту. Но так было не всегда,- его лицо вспыхнуло, залилось мучительной краской. Тор повернулся, вновь разрывая объятия, устремляя на женщину испепеляющий взгляд.- И что же заставило тебя обратить взор на меня после моего младшего брата?
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

... Ослепительная белая молния ударяет в потолок спальни - и сотнями языков расходится по стенам, сжигая все на своем пути, превращая благоухающие цветы и дикие заросли в пепел, осыпающийся к ногам. Среди обугленных лиан, обгорелых ветвей видно, как сотни белых искр складываются в позвонки, порастают плотью - и вот уже сотни белых драконов набрасываются на змей, отравлявших воздух дурманным дыханием, рвут их на части, и, растерзав, пожирает их с яростью, столь же лютой, что бьется сейчас в душе их хозяина.
Проходит лишь несколько мгновений - а в комнате не остается ничего, кроме широкой постели и стоящих напротив друг друга мужчины и женщины.

Тор поднимает руку - и резким движением стряхивает на пол короткую вспышку, играющую между пальцами.
Смотрит на Амору - и в глубине его глаз нет места ни для жалости, ни для прежней любви.

- Ты права, я устал,- произносит он, раздувая ноздри.- Устал жить во лжи, которой ты опутала меня, устал верить в притворные клятвы. Устал от дурмана, от колдовских игр, которыми ты помутила мой разум и поймала в сети сердце. Зеркало!- рявкает он, и этот возглас раскатом грома проносится по покою, отдаваясь от стен и заставляя осыпаться к ногам уже не сгоревшие ветви, а саму штукатурку, позолоту и искусную роспись.
Нервы царевича не выдерживают. Он делает стремительный шаг к отвергнутой любовнице, крепко хватая ее за запястье. Больше - никакого насилия; но то, как он смотрит, как прожигает насквозь яростный, полный бешенства взгляд, способно вселить настоящий ужас.

- Зеркало, ну!
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

Удар разъяренной стихии не становится для Одинсона сюрпризом - но его мощь такова, что он едва не валит с ног. Подхваченный им, Тор отлетает к стене, впечатываясь в нее всем весом, и обрушиваясь на пол под град осколков позолоты и обломков засохших ветвей. В то же мгновение все это подхватывается бешеным вихрем, хлеща по лицу, словно рука оскорбленной любовницы, впиваясь в кожу, в волосы, словно стремясь растерзать их золотую гриву.
Вот только Амора напрасно надеется услыхать от него жалобу или слова раскаянья.

Скрипнув зубами, он поднимается, почти вскакивает. Почти - потому что бьющий в лицо и поддых ветер сгибает его пополам. Подбивает под ноги, стремясь опрокинуть назад, или поставить на колени. Но каждый новый удар исторгает из безволосой груди яростный рык - и опять и опять повторенное:
- Зеркало! Зеркало норн!

... Самое легкое, что можно сделать, чтоб раз и навсегда покарать, раздавить разъяренную женщину, дерзнувшую в сердце асгардского дворца покуситься на жизнь наследника - призвать молот и обрушить всю его мощь на ее голову. Но время идет, а Громовержец лишь крепче сжимает зубы, гоня мысли выступить против Аморы, как против врага. Поднять молот против нее. Ярость придает ему сил, а упорства ему было не занимать никогда - и мало помалу расстояние между вчерашними любовниками сокращается, хотя как никогда стремительно растет пропасть, что разделяет их, разрушает сотворенную чарами страсть.

Когда до нее остается несколько шагов, Тор делает невозможное: изо всех сил толкнувшись, он прыгает на волшебницу, сбивая ее саму с ног, и, подмяв ее под себя, перехватывает тонкие руки. Спустя мгновение вырвавшаяся из-под контроля стихия подхватывает их, и уже вместе начинает швырять из стороны в сторону, ударяя о стены, полосуя бичами песков и крутя, как иссохшие листья, в смертельном водовороте.

[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

Этот голос... Сколько раз Тору доводилось слышать в нем страсть и мольбу, сколько раз он дурманил рассудок, раз за разом увлекая того на широкое ложе, не позволяя ему видеть вокруг себя ничего, кроме зовущих, зеленых, пьяных от желания глаз. Даже сейчас, когда вихрь швыряет их и жжет, он не чувствует ни боли ударов, ни страха. Мольба в его голосе парализует решимость, вновь пробуждает желание; Громовержец задыхается, его ярость слабеет. Близость этой женщины до сих пор кружит ему голову.
Близость - или чары зеркала?

Пальцы на тонком запястье больше не напоминают стальные оковы. Ее слова кружат голову, ее дыхание наполняет грудь знакомой отравой. Его имя в ее устах звучит как музыка, и от нее, от замирающих вздохов, от того, как вздымается, прижимаясь к нему, высокая белая грудь, начинает кружиться голова.
Огненный вихрь уже не бушует; словно ощутив перемену в его настроении, он начинает утихать. Жар уже не грозит опалить, сжечь дотла его кожу - он гладит его, ласкает, как пальцы любовницы, одаривает поцелуями, горячащими кровь, проникает повсюду, нежно касается бедер, как тонкие капли любовницы - и того и гляди, грозит опрокинуть навзничь.

Если бы не одно...

Ищущие поцелуя полуоткрытые губы сжимаются, складываются в упрямую линию. Туман в глазах проясняется. Словно разрывая на шее обвитую алую нить, Тор Одинсон сталкивает с себя лежащую на груди Чаровницу.
- Я не подчинюсь тебе. Никогда!
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

Силы, обрушенные колдуньей на сына Одина, поистине были чудовищны. Но, на беду, вспомнив Локи, его брат вспоминает еще одну вещь, которой он научился, сам не заметив того, постиг - как дети научаются понимать, что сказки, поведанные нянькой, живут в их воображении - что ужасы, ей сотворенные, не более, чем иллюзия. В центре Златого чертога неоткуда было взяться бездонным кручам, негде было собраться убийственным снежным буранам. Все это существовало только пока он верил, что это реальность.
А даже если не так - вера помогла ему совершить чудо.

... Лавина прокатилась и рухнула вниз, оставляя после себя гул, заставив землю после себя всколыхнуться и застонать, словно женщину в родах. Белый вихрь завертелся, взметнулся к небу, мечтая слизнуть с его чела черные тучи, сдернуть звезды с сияющего плаща. И это почти удалось ему: купол, простертый над волшебницей, вздрогнул, и с него сорвался, стремительно падая, сверкающий метеор - и рухнул в самый центр белого облака.
Сверкавшая пыль тут же прянула в стороны, сбитая вихрем, заклубилась сотнями змей, и рассыпалась - а в ее центре, осыпанной с ног до головы тающими блестками, поднялась, распрямляясь, высокая человеческая фигура.
Молот в руке Громовержца сверкнул, словно неугасшее сердце звезды.

- Последний шанс,- глядя  на чародейку, проговорил Одинсон.- Выдай мне зеркало норн, и я укрою тебя от гнева матери, помогу покинуть Асгард. Иначе - изгнание и позор. 
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

Она знает?
Что она может знать о любви?

Разве любовь зачаровывают, таясь от всех темной ночью? Разве ее крадут у одного, чтоб отдать другому, разве ее делят, словно оплату наемнику, разве она выбирает того, кто одет в золотую корону, на чьих плечах лежит алый плащ? Разве любовь раскаленным клинком разрезает нити, что связывают двух братьев? Разве детьми любви будут горе и лютый стыд?
Что ж, бывает и так.
Вот только причиной тому может быть слепой порыв сердца, а не месть и не холодный расчет.

- Жестокой - нет,- гнев в глазах царевича тем сильнее, чем правдивей слова женщины. Чем больней они вонзаются в сердце и ранят, чем больней жгут, оставляя на живой плоти знаки того, сколь он был доверчив и слеп. И не он один.
... Колдовские чары пронизывают воздух, разливаются в нем, раскидываются как сеть, что плывет в мутной воде, невидимая для быстрых рыбок. Словно за ствол готового упасть дерева, она оплетается вокруг его шеи, стягивая, перебивая дыхание, кружа голову.
Сожаление. Острая боль. О, если бы эта тайна так и осталась навеки погребена в темных душах чародеев, в их тайных подвалах! Если бы причина той страшной власти, что приобрела над ним женщина, была ему неизвестна!
Что тогда?
Ничего. Сын отверг бы мать, брат встал против брата, друг отказался бы от друзей... а, сев на трон, будущий царь стал бы бичом и проклятием своего народа. Нелюбимым, нежеланным и... недостойным.

- Недостойной. Скажи...- злая усмешка появляется на его губах, как ядовитая пена на бурлящем колдовском зелье. Именно ей суждено напитать яблоко, что укусит прекрасная и наивная принцесса перед тем как лечь в черный гроб.- Моему брату ты тоже пела слова любви? Его ты называла единственным? На него ты тоже навела свои чары? Кому из нас ты отдалась раньше?! Или, поймав одного, ты решила сгубить обоих - просто так, для забавы? Или для верности, чтоб уж наверняка сесть на трон?

Всплеском румянца ярость разливается по его лицу. Молот в руке Одинсона сверкнул, словно готовясь извергнуть из себя разряд молнии, способный испепелить небо и землю - но еще ярче, еще опасней сверкали его глаза. Не было в них места прощению, не было места ушедшей любви. Чем бы мать-Фригга не укрепляла дух своего буйного сына, как бы не поощряла и не направляла его мысли к разрыву с опасной соперницей, подобного не ждала бы даже она.
Одним могучим движением он разрывает невидимые путы, и жадно, ловит, глотает морозный воздух. Пусть это только иллюзия.
В эту минуту Тора не остановили бы ни мольбы, ни жгучие слезы, ни протянутая нежная ручка. Могло показаться, что только кровь юной волшебницы, кровь, хлынувшая потоком, могла бы потушить пламя гнева, бушевавшее в нем.
Он занес молот. Длинная стрела света вырвалась из оружия, и ударилась в высокое небо... или же в потолок опочивальни. Стены вздрогнули, зашатались колонны; рухнули к ногам противников несколько смятенных яростью Мьёльнира скульптур. Весь дворец, словно вулкан, в недрах которого шевельнулся, ворочаясь, огненный демон, содрогнулся и застонал.
Но Тор слишком разъярен, чтобы сознавать это. Молот ударил в мозаичный пол, кроша его, заставляя шататься и самые стены, грозя обрушить на буйные головы вчерашних любовников золотой свод.

- Зеркало! Ну!
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

... В одно мгновение Тор оказался окружен частоколом сверкающих лезвий. Молнии отражались от них, мечась в тесном пространстве, ударяясь и сталкиваясь, жаля друг друга - и от этого, как обезумевшие змеи, больше и больше ярились, и начинали метаться, выходя из-под контроля, в бешенстве жаля уже своего хозяина. Их свет слепил, резал глаза, и слезы текли из них, мешая видеть, размывая все вокруг, делая сияние еще более нестерпимым.
Сотни хохочущих ведьм смотрели на него с поверхности зеркал.
Где настоящая?

Вскинув молот, он наугад ударил в жестокое и прекрасное лицо, которое тут же рассыпалось смертоносным дождем, раня и впиваясь ему в лицо.
- Амора!- в ярости воскликнул сын Одина, вновь занося Мьёльнир.- Амора!
Смех был ему ответом. Затем изображения в зеркалах начали изменяться, мелькать с калейдоскопической пестротой, и вот уже в каждом из зеркал бились с врагом, хвалились на пирах, веселились и корчились в наслаждении сотни копий.
Его копий.
Кажется, каждый миг, каждое мгновенье его жестоких, тщеславных или распутных деяний вставало перед ним, выхваченное из памяти, выставленное на обозрение, так же ясно, как если бы было отлито из бронзы и выставлено на городской площади на позор. Кровь обагряла ладони; вино лилось в глотку; семя, извергнутое из бедер, пенилось, вливаясь в лоно, струилось и капало между пальцев, пятная чужую постель. Сын Одина прорывается через вражеский строй, круша головы, разбивая лица и выжигая глаза ядом ручных молний; славный воин, напившийся допьяна, валится на пороге, позоря отца и весь свой род; юноша с жадными глазами следит за тонкой фигурой, кружащей в песке Арены. Тор, насмехающийся над братом. Тор, просыпающийся в постели, обвитый десятком девичьих рук; Тор, приказывающий умертвить заложников; Тор; Тор; Тор...

Бешенство охватывает его, затмевая разум. Пьяный от ярости, он бросается к зеркалам, круша все и каждое без разбора, не замечая, как они режут и ранят его, позабыв о том, ради чего явился к Аморе.
[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/o0j2.1535208640.png[/AVA]

... Пожалуй, еще никогда: ни на пирах, что устраивал Один для послов и иноземных гостей, пирах, где справлялось заключение мира или же успешное окончанье войны; ни во время триумфов, когда его колесницу, или же колесницы его сыновей, запряженные белоногими жеребцами, чьи гривы мели землю, и чей каждый шаг встречал народ радостным гулом; ни на тризнах, ни на пышноодежных свадьбах, ни в часы скорби, ни в краткий миг радости,- никогда не выглядела царица асгрардская более прекрасной и величественной, чем теперь.
Почему? Ведь сейчас в уединенном покое не было ни скальдов, чтобы воспеть ее красоту и восславить могущество первой ведьмы Девяти миров; не было льстивых послов, что роняли блестки словес ей под ноги; не было молодых дев, что искали ее покровительства. Только двое сейчас могли видеть ее: сын, для спасенья которого явилась она в этот ночной час - и женщина, что осмелилась притязать на то, чего не была, и никогда не будет достойна.
На ее место в его беспокойном сердце.

Так всем своим видом говорила правительница асгардская.
О нет, ни утрата трона, ни звания самой могущественной колдуньи, ни даже риск быть осмеянной - ничто не заботило ее в этот миг; так, по крайней мере написано было на строгом челе, в каждой складке одежды, в каждом жесте сведенных рук. Этого дерзкая все равно не получит, сколько бы не старалась, какие бы подлости не измышляла, какие бы паутины из чар не раскидывала, завлекая в них, как мотыльков, ее сыновей.
Нет и не может быть двух солнц в Асгарде; нет и не может быть в Чертоге радости двух цариц, к которым бы подданные несли благодарные взоры, которым бы пели хвалы и молитвы. Но подавно не может жить в сердце Тора, наследника трона, воля двух женщин, воля незыблемая, как скала и отточенная, словно сталь.
Не может одна голова вертеться на двух шеях.

... Возглас... или нет, выдох Аморы, понявшей, что все закончено, говорит матери наследника много больше, чем все слова мира. Он значит больше, чем золотые дары, брошенные к ногам после великих побед; много больше, чем драгоценные ткани и камни, редкостные украшения, птицы и звери. И разве не одержала она нынче победы - такой, за которую нет и не может быть большей награды, чем этот бессильный, но полный ненависти, словно заживо выпитый звук?
Не обо всех победах трубят рога и вещают герольды с высоких башен.

Величественно, спокойно, не касаясь даже краем платья чего-то в разгромленной спальне (только подол шелестит по полу; только взгляд с тайной усмешкой ласкает лицо Аморы), царица проходит через покой - и, протянув руку, касается лица Тора.
От ее ласки, под тонкими пальцами раны и кровь отступают, стираются с полного гневом чела, растворяются без следа, словно, как и все, были иллюзией.
Колдовством.
Чародейским искусом, как и эта животная любовь.

- Ступай, сын мой,- произносит она. И хотя тон ее голоса мягок, нет приказа, который был бы сильней. Однако Тор не двигается с места, впервые в жизни дерзая не внять словам Фригги. Хмурит брови, словно та появилась не в разгар битвы, а во время ночи любви; и наконец, произносит дрогнувшим голосом, в первый раз взглянув на подругу с тоской:
- Выдай зеркало, Амора.

[AVA]http://ipic.su/img/img7/fs/frigga.1537130180.png[/AVA]
[NIC]Frigga[/NIC]
[STA]The Allmother[/STA]