Ястреб не шел, летел буквально по коридору широким тяжелым шагом, точно злость свою впечатывая сапогами в пол до блеска начищенный. Хмурились тяжелые темные брови к переносице сходясь грозовыми тучами, сверкали яркие голубые очи, кривился четко очерченный и обрамленный усами и бородой рот. И было ему с чего в расстроенном состоянии духа пребывать, когда столь внезапно от самого принца Асгарда пришло освобождение сегодня от дежурства. Каков повод – утешать невесту.  Скажи кому, засмеют. Принято так, исстари заведено, что слезы женские точно дождь – польют-польют грешную землю, да и засияет снова солнышко.  И будь нареченная его, с таким трудом у судьбы, у мира вытребованная обычной асиньей, воин лишь посмеялся бы. Но не сейчас.

Сейчас он и спешить старался так, чтоб не слишком в глаза бросалось честному народу – а все же спешил. Невеста его была девой юной и чувствительной, способной неделями горевать. И хоть наглости не мог он занять у небес, дабы запретить ей скорбеть, но все аж вулканической лавой покрывалось изнутри как думал – о ком эта скорбь. О предателе. О том кто безжалостно бросил и ее тоже, оставив одну слезы лить ради собственных игр. Теорику было этого не понять,  молодой воин с трудом мог уложить в своем представлении о мире, как можно бросить безжалостно ту – которую любишь – променяв. На что? Один лишь ответ находился у него на это  - он зря считал Локи своим конкурентом все это время, ибо не было у принца чувств к ванессе. Стало быть и протеста бы не было, если бы – дурак малодушный – сразу у Хенира просил ее руки. Пусть Сигюн обманулась, пусть обманулся он сам. Не важно теперь ничто – скоро их свадьба, и все еще поправится.

Но все же он горячо любил ванахеймскую деву и мысль о том, что у нее тяжко на душе, не давала и его душе покоя. Ему проще было ринуться одному супротив врага в гущу боя, чем ломать голову как успокоить невесту и вернуть ей счастливую улыбку. Да и обидно, коль на свадьбе невеста будет как воплощение живое тоски всех Девяти миров – немедля сплетни поползут, что не по воле деву замуж выдают. Хотя Теорик и был неглуп, этих мыслей с лихвой хватало на его бедную голову, которая уже начинала раскалываться. Он родился в семье асов, рос воином, ему неподвластны были тонкие душевные материи других. В их исцелении он слишком мало смыслил, как сильно бы не желал этого нынче.

Пройдя последний поворот к ее покоям, он остановился. Несколько раз сделал глубокий вдох-выдох, поднял руки и пригладил растрепавшиеся от движения после долгого пребывания под шлемом волосы. Провел ладонью по бороде, чтобы волоски не торчали во все стороны как у дикого кота.  И только потом, убедившись, что не похож на аса, бежавшего во весь опор, аккуратно постучал в двери покоев принцессы.

Массивный наплечник неудобен в быту, но для быта и не предназначен. Защитить плечо в сражении, оставляя дееспособной руку – вот его миссия. Задержать клинок или молот. Спасти от мелких колотых и рубленых, резаных ран. Но хорош он и тогда, когда нужно идти на таран…  обмерло сердце в нехорошем предчувствии, почти как въявь подниматься от дурного чувства начали волосы на затылке и кожа холодела. Повернувшись боком, взяв опору широкой стойкой асгардец отвел корпус назад от двери и резко подался на нее, ударяя подставленным наплечником. Замок натужно заскрипел, но с первого раза выстоял.  На второй амплитуда была задана больше. И вновь тщетно. Разозлившись окончательно от волнения и неподчинения дверного засова - от которого все же странно было бы ждать понимания и сочувствия страданиям Ястреба -  понял, что тактика нужна иная. И добавил разбега – пространства в этих коридорах для маневра было немного, но много и не требовалось. С треском выбило засов из паза, и мужчина ввалился внутрь, едва дверь открылась. Уже с зарождающейся паникой повел спешно взором по помещению, ища беды – но беда была ближе. Суетно кинулся к принцессе, лежащей ниц, на ходу уже падая на колени, чтобы подхватить бережно под голову, под талию, приподнять – всматриваясь жадно в бледное лицо.
- Госпожа моя? – запыхавшись, только и хватило с первого раза воздуха в легких что на обращение. Вопросительной была интонация, но вопроса не было. Но и без того очевидным казалось, о чем мечтал знать сейчас Теорик: что произошло? Куда бежать ему? Кому мстить за покушение на здоровье и покой возлюбленной? Где тот злодей, что посмел. Однако, пораскинув мозгами ас – пока восстанавливал дыхание, жадно глотая воздух – пришел к выводу, что негоже как в картинке рисованной к старинной сказке на полу держать леди. Хоть и красиво сие со стороны зело, но глупо. И выставив колено для опоры, точно хрупкую вазу из тончайшего стекла поднял невесту на руки, к широкой груди прижимая, и встал. И понес ее к банкетке, что стояла близь окна – и воздух свежий деве, и телу мягкое ложе и покой.  – Что случилось? – едва устроив Сигюн полулежачей на подушках и распахнув окно, для большего притока свежесте для облегчения дыхания, опустился тут же на колено подле банкетку и жадно схватил тоненькую ладошку в свои, поразившись холоду ее. Замерзла, бедная – да не беда, можно согреть дыханием своим и жаром спешных поцелуев.  – Отчего вы оказались на полу, отрада глаз моих? Позвать мне лекаря быть может? – голубые глаза аса не на миг не отводили взора от лица девушки, отчаянно ища там малейшего указания для своих действий, даже когда касался ее ладони поцелуем. Он должно быть презабавно ныне выглядел со стороны, в волнении своем душевном. И позабыл в единый миг, как злился -  спеша сюда – и на что злился. Прежде всего лишь благополучие девы его занимало, и в этом чувстве все остальные тлели, меркли, гасли.  - Что это? Вы поранились? - касаясь внутренней поверхности ее руки в тот миг, губы почувствовали неровность как бывает на месте свежего шрама, еще не затянувшегося до конца. И повернув ее ладонь на свет, увидел подтверждение своему подозрению - разом помрачнев. Теперь еще больше недоумения было в его взоре, но тенью там раждалось подозрение.